Сонаследники. Глава VI

     В последних числах ноября Оля пришла на работу к часу дня и была встречена встревоженной и расстроенной Зоей Кузьминичной: у Власовых горе,  убили маму близнецов. Виктор Иванович уехал в Воркуту, малышей привела плачущая бабушка, просила им ничего про мать не говорить. Оля знала, что родители Тёмы и Лены развелись уже и официально, что детишки мамы почти  не помнят, но мысль, что кудрявые крохи осиротели, больно сжала сердце, и по щекам заструились слёзы.
— Мы с Любашей с утра своё отплакали, успокаивайся, успокаивайся, — приговаривала Зоя Кузьминична, гладя её по плечу, — а близнецам уделяй побольше внимания.

     Уже вовсю валил снег, стояла настоящая зима, когда за малышами Власовыми пришёл отец. То, как он выглядел, поразило: сильно похудел, лицо почернело. Молча одевал детей, на их слова и вопросы отвечал односложно. «Неужели он даже после развода любил жену, что так переживает?»  — подумалось  тогда Оле.

     На праздничный утренник к малышам приходил дедушка. Плотный, крепкий, усатый Михаил Иванович не выглядел печальным:  водил с детьми хоровод, шутил. «Наверное, их горе понемногу забывается», — решила Оля.  Её собственная утрата — смерть папы — забывалась медленно. На работе с детьми, в институте с Машей, с новыми и прежними однокурсницами, с которыми виделись каждую субботу, в читальном зале библиотеки — везде было легче. А вот дома, где каждая вещь напоминала о папе, тяжёлым грузом давила тоска.

     На новый год приезжал из Павловска дядя Ваня: «чтобы не были вы в праздник одни». Привёз приветы от родственников и две неподъёмные сумки гостинцев от двоюродных братьев и сестёр: перламутровые кочаны капусты и ароматные антоновки; коробку яиц, каждое из которых завёрнуто в толстый слой газеты; замороженных гуся и трёх куриц; мёд и сухофрукты для компота. Вечером тридцать первого пришёл дядя Коля, посидели за столом без радости, помянули папу. Когда начался новогодний «Огонёк», телевизор выключили: не вязалось  показное телевизионное веселье с тем, что чувствовали Оля и её родные.

     После праздника мама, подсчитав наличность, решила, что двести рублей уже можно положить на книжку: на памятник.

     Зимнюю сессию Оля сдала на одни пятёрки. Если бы училась на дневном, получила бы повышенную стипендию — пятьдесят рублей. На заочном стипендии нет, но зарплата в два раза больше стипендии, да и от подработки она никогда не отказывается, хотя платят за две отработанные смены как за полторы — так по закону.

     В работе и учёбе, в домашних делах прошла зима, наступила пока ещё календарная весна, и накануне Международного Женского дня Оля впервые получила в подарок цветы от мужчины. Работала она в тот день во вторую смену, но надеялась приехать домой пораньше: короткий день и ребятишек разберут к шести. Однако в шесть уйти с работы не удалось: близнецов Тёму и Лену никто не забрал. В половине седьмого —  Оля уже начала волноваться: не случилось ли у них чего — появился улыбающийся папа Власов с пышным букетом мимоз. Сказал, что хочет не только поздравить её с наступающим праздником, но и поблагодарить за доброту к его малышам: они души в ней не чают и в детский сад идут с радостью. Виктор Михайлович с ребятишками проводили её до остановки, потом прогулялись до следующей, так  дошли до площади Героев.

     По дороге Оля узнала, что папа близнецов окончил политехнический и работает мастером на заводе «Свободный Сокол», что живёт он с детишками в старом двухэтажном доме недалеко от детского сада, а его родители на улице Ушинского, что в Ельце  у него сестра —  акушерка в роддоме, у неё муж и сын на три года старше Тёмы и Лены. О себе Оля ничего не рассказывала, из слов Виктора Михайловича поняв, что ему известно про её учёбу в институте. Наверняка, болтливая Любаша сообщила, да, скорее всего, и не только об этом.

     Большой букет пушистых жёлтых мимоз радовал взгляд в праздник и почти неделю после. Никаких мыслей о Викторе Ивановиче у Оли не было, пока он снова не пришёл за близнецами последним и не предложил погулять. Март подходил к концу, снег почти весь стаял, и погожий весенний вечер радовал  теплом. Немного поговорили, пока дошли до остановки «Пролетарская», и Оля, смущённая неожиданным вниманием папы Власова, поспешила к трамваю. Мимозы к 8-му марта её никак не насторожили, а вот теперь она задумалась. Как понимать внимание взрослого мужчины? Опыт общения с противоположным полом у неё был совсем небольшой, да почти и не было, если не считать нескольких встреч с Эдиком.

     Подруга Лариса ещё в школе начала дружить с одноклассником Сергеем, который поступил в Воронежское авиационном училище. Эдик — тоже их одноклассник, теперь студент Рязанского мединститута, —  друг Сергея, и, приезжая домой на праздники и на каникулы, они приглашали в гости одноклассников. Собирались обычно у Эдика: он с родителями-врачами жил в большой квартире и у него была своя комната. Когда учились на втором курсе, двенадцать бывших одноклассников договорились вместе встречать Новый год. На этом празднике Эдик несколько раз приглашал Олю на медленные танцы, после они гуляли по вечерам и два раза сходили в кино. Лариса давно уже говорила, что мама Эдика Алла Анатольевна приветливее всех встречает Олю, да Оля и сама это замечала, но не придавала значения. А Лариса посмеивалась: «Да конечно, твой отец — главный энергетик  треста, тебя родители Эдика считают достойной своего сына. А мой отец — плотник в ЖЭКе, да ещё и  пьянчужка  в придачу».

     Рыжий Эдик с девушками чувствовал себя  не очень уверенно, застенчивая Оля больше молчала, слушала его рассказы про учёбу в мединституте. В «Космосе» оба смотрели на экран, не испытывая никакой радости от того, что сидят рядом. У Оли сложилось впечатление, что это Алла Анатольевна наталкивала сына на мысль ухаживать за ней. Отъезд Эдика не расстроил: шла сессия и мысли были только об учёбе. Имелась и ещё причина, по которой внимание бывшего одноклассника не обрадовало: Оля искренне считала себя мало привлекательной. Восемнадцатилетняя, она не гордилась даже тем, что была натуральной блондинкой. В детстве дразнили белобрысой, вот, наверное, и решила, что тёмные волосы лучше. Акварельное личико: большие серые глаза, матовая кожа, нежный румянец — тоже не казалось красивым, а то, что брови и ресницы, светлые очень огорчало. Поступив в институт, Оля стала два раза в месяц красить их в парикмахерской, а пышные волосы длиной до лопаток носить распущенными, но увереннее себя не почувствовала. Со своими сорока двумя килограммами выглядела  ребёнком на фоне грудастых, налитых подруг, и на институтских дискотеках парни её не замечали.
     — Цыплёнок, — вздыхала мама и с помощью подруги-закройщицы шила Оле платья и сарафаны с пышными юбками, оборками и воланами на груди.

     После смерти папы было не до встреч с одноклассниками. Лариса звонила летом, но не заставала дома: работа в две смены,  библиотека —  подготовка к экзамену и зачётам. У Ларисы телефона нет, а добежать до неё времени не находилось. Эдик не звонил, да Оля и не вспоминала о нём.


     А следующим летом, а июне, накануне её двадцатилетия, возле пединститута встретил Виктор Михайлович Власов с охапкой белых роз. Сказал, что полюбил её с первого взгляда, что её отношение к  детям убедило, насколько Оля хороший, добрый человек, что он будет счастлив, если она согласиться стать его женой, хотя понимает, что принять такое решение ей  непросто. Насколько она была удивлена, словами не передашь. Маме соврала, что розы — подарок однокурсниц. На учёбе сосредотачивалась с великим трудом: думала о Викторе, о его словах, о его детях. Когда после сессии вышла на работу, увидела кудрявых близнецов, с радостным криком бросившихся ей  на шею, а вечером их отца, в ответ на её «здравствуйте» просиявшего счастливой улыбкой, поняла, что встретила свою судьбу.


     Видеться часто у Оли с Виктором не получалось: он работал в три смены, выходные совпадали редко. Иногда, соскучившись, в субботу забегал в институт,  поджидал Олю у дверей аудитории, где его и увидела Маша. Подруга сразу заявила, что мужик стоящий и мужем будет надёжным и верным, а за то, что детей не отдал бывшей жене, честь и хвала ему. Конечно, Маша была права, но Оля не могла отважиться сказать маме, что встречается с мужчиной на одиннадцать лет старше, да ещё и с двумя детьми.  Прошла осень, за ней и зима. Витя говорил, что пора бы  уже заявление в загс подавать да и с родителями  знакомиться, а она всё не могла решиться.

     Расписались (просто расписались без всяких торжеств) в июне, в начале сессии.  Мама замужеству дочери не особо обрадовалась, то есть Витя ей нравился, но то, что Оля «повесила на себя» двоих детей, казалось  неосмотрительным. В приданое мама выделила два комплекта постельного белья, два больших махровых полотенца (всё — страшный дефицит в то время, не покупалось, а доставалось) и шесть глубоких тарелок. Сложив приданое в одну сумку, а свою летнюю одежду в другую, большую спортивную  Витину, Оля с мужем на трамвае поехала в его квартиру.

     Жили Власовы в самом центре города, метров двести пройти — и улица Ленина,  в стареньком восьмиквартирном домике, на втором этаже. Вокруг ещё  такие домики, при них сарайчики, и некоторые держали кур, так что петушиное пение было привычным в маленьких уютных двориках. Высокие мальвы, посеянные когда-то в палисадниках, разбежались во все стороны  за заборчики, в их зарослях играли дети и прогуливались разноцветные коты, которых местные жители любили и подкармливали. На лавочках у подъездов постоянно сидели старушки, поэтому детей со спокойной душой отпускали гулять одних: бабушки присмотрят, разрешат спор, если возникнет, поругают грубияна и драчуна.

     Две комнатки — три на четыре проходная и два с половиной на четыре — спальня, плюс кухонька — пять квадратных метров, зато раздельные туалет и ванная и прихожая большая — это вся квартира. Потолки непривычно высокие, и от этого комнаты кажутся ещё меньше. В такой квартире суждено было Оле  прожить тринадцать лет, пока дом, покрывшийся глубокими трещинами, разваливающийся буквально на глазах, после многочисленных комиссий наконец-то расселили.

     В выходной к молодожёнам пришёл дядя Коля, подарил тридцать рублей и книжку про психологический климат в семье. Тридцати рублей хватило на простенький чайный сервиз и пятилитровую кастрюлю (для борща; что это за семья, когда в холодильнике не стоит кастрюля с борщом, считала Оля). Из Ельца приезжала Витина сестра Вера, привезла сияющие хрустальные фужеры — царский по тем временам подарок. Из Павловска Оле по сто рублей прислали дядя Ваня и бабушка Наташа — самая младшая из  дедушкиных сестёр. Деньги мама забрала и сказала, что сама купит то, что надо. В начале июля, отстояв трёхчасовую очередь, она добыла Оле модный плащ «трапеция», через пару недель с переплатой купила небольшой коврик в спальню — ей не нравилось, что в Витиной  квартире стены голые. Подарок от свёкра и свекрови запоздал, потому что его доставали через третьи руки, но зато что это был всем подаркам подарок — ножная швейная машинка!

     Витина семья приняла невестку как родную, для родителей мужа она сразу стала «Олюшкой» и «дочей». А вот  то, как отнеслась мама к Лене и Тёме, поначалу обидело. В июле Оля пошла в отпуск, детей в садик не водила, и они все вместе поехали за её тёплой одеждой. Мама встретила близнецов без улыбки, внимательно проследив, чтобы сандалики они сняли у самого порога, не ободрила приветливыми словами стесняющихся в новой обстановке малышей, обращалась только к Оле. Та быстро нашлась: достала с антресолей ящик со своими игрушками и предложила выбрать те, которые дети хотят взять с собой. Пока они были заняты плюшевыми зайцами и мишками, сложила в сумки куртку, пальто, осенние и зимние сапоги. Через несколько дней снова приехали к маме, и снова она встретила детей равнодушно. На этот раз Оля заняла их своими детскими книжками, а сама, разговаривая с мамой,  складывала в пакеты учебники и конспекты. Конечно, Лена и Тёма были маме чужие, но всё же хотелось, чтобы она подарила им хоть немного тепла, хоть ради Оли — но, увы.

     Ещё одно стало тревожить Олю в самом начале её счастливой супружеской жизни: Лена привязалась к ней слишком сильно, как-то болезненно. Выходя из дома или из садика, тут же брала за правую руку, и на эту руку уже не мог претендовать никто. Если справа подходил муж и Ольга хотела взять его под руку, девочка начинала урчать, как сердитый котёнок, а брата могла бесцеремонно оттолкнуть. Впрочем, никаких других проблем с Леной не было: она росла доброй, трудолюбивой девочкой, интересовалась всем, что делалось на кухне, и старалась внести свой вклад в приготовление обеда или ужина. Если же Оля что-то пекла, то Лена была готова и час, и два находиться рядом, забывая про игры и кукол.


     Шли годы, близнецы росли, но не росла их душевная близость с Олиной мамой. Теперь она понимала, что так, наверное, было и лучше: никакого недопонимания, никаких претензий, конфликтов, просто прохладные, ровные  отношения.

     Кстати, ни Люся, ни Римма не поздравили Олю с законным браком и вообще отнеслись к её замужеству скептически: повесила себе на шею хомут, ничего в жизни не увидит, кроме уборки-стирки-готовки.  Только эти их слова мама передала не сразу, а года через два, когда уже родился Женя.