Поздний визит 6. Продолжение повести Поздний визит

-Здравствуйте, Олег Петрович! - произнес Махов. - Вы помните Гришу Махова из конструкторского?

Лицо директора на секунду напряглось и тут же разгладилось, осветилось улыбкой.

-А-а, Григорий! Блудный сын!.. Здравствуй, здравствуй!..

Он не глядя сунул книгу на полку и пошел на встречу оробевшему Махову.

… Полдня Порубай водил Григория по заводу, показывал новинки, делился планами, знакомил с людьми… В одном из цехов удивленный Махов узнал шайборезный станок собственной конструкции. Эскиз его он сделал незадолго до той памятной командировки в Москву, а тут — смотри! - станок, и до сих пор при деле.

-Да, Григорий Александрович, - заметил с усмешкой Порубай. - Наши дела нас переживают. Factum obiit, monumenta manent, как говорят древние римляне. Поэтому я и не хотел тебя отпускать, чувствовал - голова у тебя на месте. Обидел ты меня тогда, крепко обидел… Ну да ладно, дело прошлое. Скажи без балды — доволен своей жизнью?

Махов смутился, что-то ведь знают здесь о нем, адрес то нашли…

-Не жалуюсь, - сказал он осторожно. - Старший научный сотрудник, двадцать изобретений, три патента…

-Кандидат, конечно? Или уже доктор?

-Кандидат, - соврал Махов и добавил поспешно: -У меня с собой фильм о нашем методе очистки. Может, вам интересно? У нас даже французы купили лицензию…
 
-Кино посмотрим, - улыбнулся Порубай. - А насчет твоих изобретений я в курсе - «Бюллетень» до нас доходит. Ты не обижайся, Григорий, как-то все это мелковато, не по твоим задаткам. Словно там, в Москве, тебе голову чем-то другим набили.

-Как уж умею, - выдавил из себя Махов.

Порубай крепко, дружески стиснул его локоть.

-Да не обижайся ты!  Столичный воздух он не всякому овощу впрок. Вот меня все в главк зовут, а я не хочу. Мне простор нужен, дело конкретное… Ты подумай, мне в КБ толковый мужик как раз нужен.

-Спасибо, - буркнул Махов. - У меня все нормально.

Вечером того же дня он уехал из Хабаровска в Восточный Порт. Встреча с Порубаем не принесла удовлетворения. Напротив, она еще больше растравила ему душу, еще сильнее заставила усомниться в правильности выбора, сделанного восемнадцать лет назад. На Сахалин рвалось теперь его сердце, на Сахалин! В страну медвежьих троп, теплых дождей и белого снега. В страну детства. Но по пути надо было хотя бы формально заскочить в Порт, отметиться. Командировка есть командировка.

Он не собирался задерживаться в Восточном: рекламаций на установку не поступало. Но оказалось, что портовики уже почти два месяца ею не пользуются. И можно было их понять: что за радость, если патентованная штуковина, за которую плачены не малые деньги,  стучит-стучит, а уголь все равно не сыпется?

… Махов вывел вибраторы на рабочую отметку и нажал кнопку пускателя: словно тысяча отбойных молотков одновременно ударили в гулкие стены опрокинутого вверх колесами вагона! Но лишь несколько кусков угля выпало да медлительное облачко черной пыли выползло из-под кромки железного борта.
 
Махов повторил пуск — эффект был тот же.

-Я же говорил! - мрачно произнес из его спины начальник разгрузочного участка. - Не берет она этот сорт.

-Сорт за это время десять раз сменился! - раздраженно отметил Махов. - Вы бы лучше сразу телеграмму дали. Мы бы специалиста прислали!

Он оглянулся и сердито смотрел на собеседника. Это был коренастый человек лет пятидесяти, в поношенном, неопределенного цвета костюме, галстуке и несвежей сорочке, плохо выбритый, с мешками под глазами. «Из практиков, - определил Махов. - Хватай больше, кидай дальше».

-Товарищ дорогой! - голос начальника натянулся и дрогнул. - Вам в Москве кажется, что нам и думать больше не о чем, как об этой вашей хреновине!.. Нам дай Бог с дорогой расхлебаться — все быстрей, быстрей! Да мы только за простой вагонов столько платим, что ваша очистка нам что слону дробина!

-Конечно! - усмехнулся Марков. - Лучше всего отправлять их вообще не разгруженными. Можно подумать, что нам нужно чистить ваши вагоны.
 
Начальник взглянул на него устало и неодобрительно и отвернулся к окну, сквозь зачерченные угольной пылью стекла которого был виден бесконечный ряд молчаливых близнецов-вагонов, медленно втягиваемых терминалом.

-Вам что, - произнес он не оборачиваясь. - Вы внедрили, получили премии, а нам расхлебывать… У меня тут не лаборатория!

Махов провозился с установкой четыре дня. Его утешало только то, что на самолет билетов все равно не было. А билет на теплоход ему устроило портовое начальство и даже забронировало место в южно-сахалинской гостинице. Все-таки столичный специалист!

И вот Владивосток! Солнечный, яркий, как огромная декорация к праздничному спектаклю. Зажатый между зеленью леса и морской синевой, он взбежал на сопки, разбросал белые кубики домов по распадкам и вновь спустился к береговой черте, завороженный мерным речитативом волн.

Теплоход отходил от морвокзала с заметным креном, потому что в его трюме было оставлено место для корсаковских грузов, которые он повезет потом на Курилы. Владивосток, поднявшийся, как на цыпочки, на сопки, казался с палубы еще выше и торжественнее. Медленно проплывали мимо Махова берега Золотого Рога, разворачивая диковинную панораму города, и чайки молча лежали в тугом воздухе на распластанных, изогнутых крыльях — протяни руку и погладь! - бесстрастно поблескивая черными капельками глаз.

Махов вдруг вспомнил, что так и не выполнил просьбу Сапрыкина, не справился о книжках Волкова. «Ну и черт с ним! - беззаботно подумал он. - В гробу я видел этого менялу! Привезу рыбы и пусть радуется!»

Рядом с ним у поручня стоял светловолосый бородач лет тридцати пяти в потертой штормовке и пляжной кепочке с корабликами.
 
-Земляк! - обратился к нему Махов. - Ты не знаешь, случайно, где тут русский остров?

Голубые глаза бородача лукаво вспыхнули на обожженном солнцем лице.

-Случайно знаю. Мы идем прямо на него.

Махов глянул вперед: прямо по курсу лежала темно-зеленая гора — словно спина доисторического животного, уснувшего на мелководье.

-Сейчас свернем в Босфор, - сказал бородач, - и Русский будет как раз на нашем борту. - В его голосе явно звучал прибалтийский акцент. - Первый раз здесь?

-Почти что, - ответил Махов, не сводя глаз с наплывающего пустынного берега. - Дед у меня здесь служил в японскую.

Вечером зайдя в бар, где гремела оглушительная музыка, Махов увидел своего нового знакомого-прибалта. Тот тоже заметил его и сделал знак рукой, приглашая к столику, за которым кроме него сидели двое таких же загорелых парней и маленькая молодая женщина. Бородача звали Арво, его жену — Лайма, а парней — Тыну и Алекс. Они направлялись на Курилы изучать ночных бабочек. Лица их были обожжены не солнцем, а лучами ультрафиолетовых ламп, которыми они приманивали насекомых.

Махова поразило не то, что эстонцы так далеко забрались в поисках бабочек — наука есть наука, - но в разговоре выяснилось, что энтомология не основное занятие этих людей: Арво был рыбоводом, Алекс учился в техническом институте, а Тыну работал прорабом в межколхозстрое. С Лаймой все было просто — она сопровождала мужа.
 
-Почему это удивительно? - Арво спокойно пожал плечами. - У нас в Эстонии многие имеют два дела: одно для заработка, другое для души… Вот Тыну, например, прекрасный прораб! Строит для колхозов подстанции и линии электропередачи. И вместе с тем отличный энтомолог, открыл два новых вида… Тут, между прочим, открыл, на Дальнем Востоке. У него самая большая коллекция бабочек в Эстонии. Скажи, Тыну!

Щуплый Тыну скромно улыбнулся.

-Арво немножко много говорит для эстонца, - промолвил он. - Я всего лишь любитель.

-Мужики! - Махов обвел компанию недоуменным взглядом. - Но неужели вам никогда не хотелось все бросить и заниматься только любимым делом?

-А кто будет заниматься «нелюбимыми делами»? - с терпеливой улыбкой спросил Тыну, и все эстонцы, включая Любу, посмотрели на Махова снисходительно, как на ребенка.

… Ночью он долго не мог уснуть. Ворочался в короткой, не по его росту постели, слушая быстрый бег воды за открытым иллюминатором.

«Вот ведь устроились ребята! - размышлял он. Все-то у них ясно, все по полочкам разложено: попахал — стихи написал, и волки сыты и овцы целы. Идиллия!.. Но разве ж так можно: тянуть всю жизнь лямку, а любимое дело — по праздникам, от и до? Ну по молодости, пока не разобрался что по чем, еще ладно, а дальше?.. Интересы общества? А может, для общества было бы больше пользы, если бы этот Тыну не подстанции строил, а открыл еще один вид бабочек, пыльца которых, скажем, излечивает от рака? Может, как раз ему и было написано на роду его открыть? А так, наскоками он ведь его и не откроет? Не верю я по-прежнему, что два дела можно делать на полную катушку. Понять себя — вот самое трудное. А поняв, надо гнать до конца. Понять — и до конца: вот и все, собственно, что нужно в жизни...»

Проснулся он поздно, даже проспал завтрак. Сжевал в баре бутерброд с ветчиной и отправился на поиски библиотеки, день надо было как-то убивать. Эстонцев он увидел лишь в обед, в ресторане. Он улыбнулся им дружески и прошел в конец зала, где было свободное место.

Зал был небольшой - человек на шестьдесят. Вместе с судном он плавно покачивался на пологой волне, как бы напоминая посетителям о суетности бытия и приглашая их неспешно и с чувством вкусить что Бог послал.

Посетители вкушали. Две молоденькие мамы-подружки терпеливо кормили рисовой кашей непоседливых карапузов; энергичные командированные вели бесконечные деловые разговоры под аккомпанемент винных рюмок; яркими нашивками и значками пестрели куртки студентов-стройотрядовцев; там и здесь пестрели звезды на офицерских погонах.

В центре зала за двумя сдвинутыми столами расположилась компания молодых парней. Одеты они были так, как одевается молодежь всего Союза — от Балтики до Тихого, - в потертые джинсы, импортные майки и приталенные рубахи.  Излишняя раскованность жестов и чересчур громкие голоса говорили о том, что ребята сидят здесь давно.

А напротив Махова сидела девушка лет двадцати пяти — в черной водолазке и белых брюках, с гладко зачесанными волосами. Григорий перехватил ее отрешенно-скучающий взгляд и понял: одна.