PTSD

Я вбивала адрес в приложении для вызова такси и видела, как телефон ходит ходуном во вспотевших ладонях.

Стоит ли оно того? Нужно ли это вообще делать?

В ответ на эти философские вопросы в горле образовался ком, а на глаза навернулись непрошеные слезы. Никуда не годится. Я еще даже не приехала на место и ни с чем страшным не столкнулась. Да и столкнусь ли? Это ведь тоже вопрос открытый.

"Водитель прибудет через 4 минуты", — радостно сообщило приложение. И, будто насмехаясь, добавило, — "к вам приедет Комфорт+. Классно".

Ха! Комфорт-плюс. Пожалуй, сидеть натянутой от напряжения струной в удобном салоне будет чуть приятнее, чем в "экономе"...

Залезая в такси, я чуть не запнулась о собственные ноги, которые с оскароносной достоверностью изобразили конечности тряпичной куклы. Знакомый пульс в ушах и покачивающийся мир перед глазами довершили эту печальную картину финальными мазками, столь неуместно безрадостными в этот солнечный весенний день.

Вдох-выдох. Возьми себя в руки.

Неуклюжая часть меня, объятая ледяным пламенем страха, попросила помощи у той части, которая в отличие от первой умеет брать эмоции под контроль, помещать их под огромный металлический пресс и давить. Вместе мы кое-как справились и забрались в такси.

Водителю на эту заминку было совершенно наплевать. Она заняла не более пары секунд, а для меня будто пронеслось несколько вечностей. Но так всегда бывает, когда близится приступ. Уже не раз замечала, что в такие моменты время для меня и для окружающих течет по-разному. Оставалось довольствоваться тем, что этот неадекват незаметен. И на том спасибо...

Навигатор тоже проявил чувство юмора и несколько раз повел водителя не в том направлении, прибавив к нашей получасовой поездке около 15 лишних минут. Я была настолько поглощена внезапно нахлынувшей головной болью, вгрызшейся в мою голову с той самой секунды, как мы въехали в этот район, что неладное-то заподозрила, только на третьем развороте, когда водитель начал заметно нервнее вести машину. Реакция водителя отвлекла меня от рассуждений о том, что пока из воспоминаний ко мне и не думает ничего возвращаться, зато головная боль тут как тут.

Успокаивать водителя я не стала. Он не заговаривал со мной и поддержки моей не просил, так что я просто сидела в лучах его немого раздражения, и чувствовала, что на меня оно направлено не меньше, чем на внезапно взбесившийся навигатор.

Наконец мы доехали до точки.
Как ни странно, вышла я с меньшими спецэффектами, чем вошла. А водитель даже неловко пробормотал что-то про то, как мы "слегка покатались". Раздражения как не бывало. Видимо, дошло, что я тут ни при чем.

Распрощались, и я осталась на улице в объятьях весеннего ветра. Признаться, в последнюю минуту мне стало страшно отпускать водителя. Я даже была готова заплатить ему за еще одну такую же поездку, если он оставит машину и пройдется здесь со мной. Уже на полуслове передумала и закрыла дверь машины. Просьба показалась мне нелепой и странной... как, впрочем, и то, что я вообще тут делала.

В высоком черном заборе были гостеприимно открыты ворота. Это почему-то впечатлило. Я же знала, что здесь теперь обыкновенная платная клиника. С чего мне взбрело в голову, что меня встретит заграждение из сплошных жестяных листов и запрет сюда соваться? Такой расклад, конечно, был бы объективной причиной мысленно обругать себя за импульсивность и глупость, а главное — уехать ни с чем.

Но вот он, вход. Пришлось заходить, раз приехала.

Проходя через ворота в черном заборе, невольно задумалась: неужто место, в котором я не была более двадцати лет, может так сильно выбивать из колеи? Особенно с учетом того, что я даже не помню, что там произошло. Видимо, может.

Первое здание бывшей детской больницы — трехэтажное, относительно недавно отремонтированное пошлыми песочными панелями со всех сторон, впечатления новизны не производило. Старины, правда, тоже. Оно в принципе смотрелось немного неуместным — низкое в окружении кучи новеньких высоток, наперегонки растущих здесь под гимн реновации.

"Ну, что? Помнишь что-нибудь?" — с легкой издевкой спросил внутренний голос. Мне оставалось только уныло поджать губы. Ничего я не вспомнила. Ни-че-го-шень-ки. И он — голос, — вообще-то, прекрасно об этом знал. Но надо ведь уколоть, чтобы придать всему этому действу ещё больше абсурда.

На топливе из всколыхнувшейся чернильной злости я постаралась уверенным шагом обойти территорию. А вдруг этот бесполезный обход принесет хоть что-то? Впрочем, особых надежд у меня не было.

Первое здание ни о чем мне не сказало. Я обошла его кругом и оказалась в тени, где все еще чувствовалось, что весна только началась, а обманчиво теплое солнце пока не окрепло настолько, чтобы добраться во все уголки бывшей больницы.

Поежившись, я посмотрела правее... и тихо зашипела от раскаленной вспышки головной боли. Попробовала помассировать от виска до затылка — не помогло. Даже взгляд затуманился, и пришлось взять несколько минут на передышку. Но ни панической атаки, ни флешбэка не случилось. Похоже, так бывает только в кино. В жизни его величество триггер застает тебя там, где ты этого совсем не ожидаешь. 

Кое-как переведя дух, я снова вышла на солнце, которое теперь воспринималось слепяще ярким, и встала прямо напротив второго здания. Четыре этажа и пятый технический. Тоже отремонтированное — мне казалось, оно было другим. На входе висела вывеска новой клиники РЖД. Обрело ли это место новую суть после того, как его переоборудовали? Или хоть что-то из старых призраков здесь осталось? Пока видится, что единственный призрак, живущий здесь по сей день, — мой собственный.

Больше зданий на территории не было. Это действительно все? Или что-то снесли? Поди теперь разбери...

Я подошла ко входу на негнущихся ногах.
Из ощущений не пришло ничего, кроме уже знакомой головной боли.
А чего я ждала? Что на меня, как в кино, снизойдет озарение, и я резко обнаружу в себе ответы на все вопросы за одно то, что осмелилась сюда прибыть? Красиво с точки зрения нарратива, но у пресной реальности, похоже, другие планы.

Мои размышления прерывали люди, то и дело проходящие в клинику и выходящие из нее. Вот мужчина на костылях в одном ботинке и в несоразмерно огромной тапочке. Вот девушка, курящая "айкос" и говорящая с кем-то по телефону на лавочке. Вот еще один мужчина, деловито прошествовавший ко входу. И следом за ним еще один, помоложе, с черной папкой на молнии в руках. Всех этих людей почему-то не удерживал невидимый барьер, пригвоздивший меня к асфальтовой дорожке.

"Зайди туда", — предложил внутренний голос. — "Зайди, раз пришла. Не стой просто так, ты же видишь, вход свободный".

Так-то оно так...

Я попробовала сделать шаг, но в голове неоновой вспышкой боли пронесся истерический крик "Нет, не могу!", и вместо того, чтобы подняться на крыльцо, я обогнула здание по дуге и выбежала за вторые ворота. Всего сто метров, не больше, а сердце колотилось так, будто я пробежала "Iron Man".

Лишь оказавшись от бывшей больницы на расстоянии, которое мое воспаленное сознание сочло безопасным, я смогла отдышаться и убедиться, что в обморок не падаю. Дрожь языческим ритмом сотрясала все тело, руки ходили ходуном, а дыхание было прерывистым и рваным, как будто вот-вот накатит удушье. Слезы снова обожгли глаза.

Да что ж такое! Объективно ничего страшного нет в том, чтобы зайти, осмотреться и позадавать свои нелепые вопросы. Всем будет откровенно плевать на это. Ну запомнят меня здесь как странную девушку с вопросами о далеком прошлом. Что дальше-то? Они ведь забудут обо мне минут через пять. Чего я так боюсь?

Объяснений, как водится, не было. Я плохо контактирую со своей рациональностью в этих вопросах.

"Помоги", — снова обратилась я к той части себя, которая выходит на сцену, когда нужно отключить эмоции. Теперь эта часть согласилась будто бы нехотя, однако ко мне все-таки вернулся призрак самоконтроля.

Я делала шаг за шагом, словно человек, который заново учится ходить. Титаническим усилием не дала себе замереть возле крыльца и все-таки потянула на себя дверь.

Внутри все было так... современно. Пластиковая приветливость платной клиники, отвечающая стандартам чистоты и технологичности. Белые двери со схематичными значками, органайзер с бахилами, лавочки с сиденьями из экокожи, уютный гардероб справа, впереди — планшет электронной очереди в регистратуру. Все настолько не так, как я представляла, что даже головная боль притихла.

Пока я стояла, парализованная собственной дезориентацией, и пыталась понять, какая часть меня сейчас возьмет бразды правления, мимо меня прошло несколько человек, а гардеробщица с интересом на меня посмотрела.

"Надо бежать! Быстрее! Просто бежать!" — завопило что-то внутри меня. Однако та часть, к которой я обратилась за помощью, сделала шаг моими ногами к гардеробщице и возразила: - "Ну уж нет. Ты сама этого хотела. Вот, она уже проявила к тебе интерес. Ей любопытно, чего ты замерла, это уже хорошая почва. Иди и задай ей вопросы".

Я не успела поспорить, как уже оказалась у стойки под приветливой улыбкой женщины. Значит, придется говорить. Только что спрашивать-то? Решение приехать сюда было импульсивным и непродуманным, и сейчас я жестоко корила себя за то, что не подготовилась и не накидала себе краткого интервью.

— Здравствуйте. Курточку сдаете? — подтолкнула меня женщина. Видимо, я слишком долго молчала, глядя в пустоту.

Черт!

— Здравствуйте. Я... нет. Я по другому вопросу. Не в клинику, — промямлила я.

Боже, как глупо! Правда, теперь развернуться и убежать будет еще глупее. Я почувствовала себя зверем, угодившим в капкан. В целом я была недалека от того, чтобы начать отгрызать себе лапу.

Женщина с интересом посмотрела на меня и вопрошающе кивнула — снизу вверх, слегка приподняв брови. Это явный вопрос, тут я даже с Полом Экманом соглашусь. Не обязательно быть экстрасенсом, чтобы прочитать по ее лицу: "Тогда что ты, собственно говоря, тут делаешь?"

— Эм... я знаю, вы меня сейчас сочтете совсем странной. Но я ищу... ох... Тут ведь раньше была детская больница, правильно? В этом здании.

— Да, — задумчиво покивала женщина. Я пригляделась: ни настороженности, ни враждебности. Она вполне охотно со мной говорила. Ладно, уже неплохо. И с чего я взяла, что, услышав о детской больнице, меня погонят отсюда поганой метлой? Тем временем моя собеседница продолжила. — Это давно было. Тут ремонт сделали, теперь это клиника.

Она неловко улыбнулась. Видимо, я выгляжу достаточно малахольной, чтобы не смочь прочитать вывеску, на которой "русским по белому" написано "Клиника РЖД".

— Да, я... я читала. Просто... А кто-нибудь, кто помнит времена старой больницы, тут остался? — Я краем глаза увидела, как из двери напротив выходит суровый охранник и поглядывает на меня. Мысль о побеге снова обожгла голову болью.

Гардеробщица кивнула на того самого охранника, не переставая натужно улыбаться.

— Может, у охраны спросите? Я сама тут не очень давно, — сказала она, явно надеясь от меня отделаться. Не могу ее осудить. На ее месте мне бы тоже хотелось отделаться от собеседницы, которую так трясет. Как по мне, моя нервозность бросается в глаза с нескольких сотен метров.

Я развернулась и затравленным волчонком взглянула на сурового мужчину лет пятидесяти с небольшим. До этой секунды я чувствовала, как он подозрительно рассматривает меня, но, когда я повернулась, что-то в его лице неуловимо изменилось и стало... будто спокойнее. Фон напряжения, который от него исходил, стал резко меньше.

— Здравствуйте, — неуверенно пробормотала я.

Он коротко кивнул вместо приветствия.

— Что вы ищите, девушка? — пробасил он.

Ого. Прям с места в карьер. Может, я поторопилась подумать, что он расслабился?

— Я... можно сказать, интересуюсь историей, — уклончиво ответила я. М-да, шпиона из меня бы точно не вышло.

— Этого здания? — с легким скепсисом спросил он.

— Скорее, собственной, — кисло усмехнулась я. Он стоял и смотрел, поэтому пришлось вывалить на него все, как есть. — Я знаю, что это странно прозвучит. Раньше здесь была детская больница. И я знаю, что ее закрыли несколько лет назад. Просто... я когда-то лежала здесь, очень давно. И думала, что... Просто я почти ничего не помню о себе за довольно долгий период. И почему-то подумала, что, если приеду сюда или найду кого-нибудь, кто помнит те времена... — с каждым словом я чувствовала все большее отчаяние и идиотизм собственного положения под снисходительным взглядом охранника. Запал рассказа иссяк, я вздохнула и покачала головой, сознавая, насколько все это было нелепо. — Извините. Я знаю, что это странно.

— С прежних времен тут никого не осталось. Я пришел как раз с ремонтом. Тут перестроили все палаты, поменялся персонал. Но больница действительно была.

Последние слова он произнес утешающе, как если бы пытался тем самым сказать мне: "Ты не псих".

— И, наверное, никаких контактов прежнего персонала не осталось? — без особой надежды спросила я.

Он покачал головой.

— А... эти два корпуса тут так и были? Или что-то снесли? — зачем-то поинтересовалась я.

— Были только эти два, — терпеливо ответил охранник. — Насколько я знаю, почти все было сосредоточено в этом здании. Дети здесь лежали. Но я могу ошибаться, никогда не интересовался.

Я уныло покивала.

— Ладно. Извините.

— Я бы рад помочь, правда, — сказал он, и я почувствовала, что сожалеет он искренне. — Но все, чем могу.

— Я понимаю. Спасибо. Извините еще раз.

И, не прощаясь, я почти бегом вылетела из здания.

Господи, как же глупо! На что я надеялась? Чего ждала?

Голова снова вспыхнула электрической дугой. А пока я шла мимо лавочек для курения, в грудной клетке заныло так, что я не удержала стон и согнулась, успев мимолетно испугаться сердечного приступа.

Я села на скамейку и попыталась синхронизировать себя с собственным телом. Давящий комок в горле с трудом давал дышать, но я упорно старалась, потому что уже понимала, что происходит. Это не настоящее удушье и никакой не приступ. Просто так тело реагирует на то, что психика когда-то не смогла переварить и запечатала. Во всяком случае, врач так объяснял, вырисовывая в моей карточке ненавистные мне четыре буквы: "П-Т-С-Р". Диагноз должен был внести ясность, но породил только больше вопросов. А еще почему-то потянул за собой отрицание, ненависть и ухудшение симптомов, как будто психике сказали: "Можно больше не прятаться", и та окончательно пошла вразнос. 

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я снова ощутила себя в реальности. Внутри разверзлась какая-то пустота, меня с ног валило от усталости.

Я закурила. Не самое логичное, что можно сделать, испугавшись сердечного приступа, но я в целом действую вразрез с логикой, когда дело касается... всего вот этого.

Игра света и тени подсказала мне, что ко мне кто-то направляется. Обычно я напрягаюсь от такого и могу резко подобраться или вздрогнуть, но сейчас мне было все равно, даже если б кто-то целенаправленно шел убивать меня.

Охранник.

Надо же! Наблюдал, что ли, за моим косплеем устрицы на лавочке? Решил, что надо скорую вызвать? Если честно, у меня не было желания с ним больше говорить, я и так чувствовала всепоглощающий стыд и жуткую неловкость. Лучшим действием с его стороны было бы оставить меня в покое. Но у него, кажется, были другие планы.

Он присел рядом и несколько секунд молчал. Я тоже не спешила заговорить, хотя его желание завести диалог чувствовала всей кожей. Но я же не звала его к себе, он пришел сам, так что я упрямо не хотела подстраиваться.

— Что, правда ничего не помнишь? — спросил он.

Самый тупой вопрос после нашего нелепого диалога! Я ядовито улыбнулась.

— Нет. Вот приехала сюда театр одного актера перед вами разыграть, а то живу очень скучно, — бросила я.

"Ну и зачем, спрашивается? Человек тебе ничего плохого не сделал", — осудил внутренний голос. Я бы устыдилась, если бы во мне нашлось место дополнительному стыду.

— Огрызаешься, — сказал он. Это, кажется, даже не было вопросом. Замечание о том, что на "ты" мы не переходили, я проглотила. Съязвить второй раз помешал обезоруживающе добрый тон, которым он говорил, даже не глядя на меня, а смотря прямо перед собой. — Я тоже в свое время огрызался. Да и не только. Когда вернулся со службы.

Вот теперь он на меня посмотрел, и я чуть не подавилась. И поняла, что "служба", кажется, была не просто службой, а войной. Только не нынешней, а давней. Судя по его возрасту, Чечня. Спрашивать я не стала — не хватило духу. Да и моя реакция на этом фоне показалась мне еще более неуместной. С самого начала, когда мне поставили посттравматическое расстройство, я не принимала этот диагноз еще и потому, что ассоциировала его с военными, прошедшими через настоящий ад. Разъяснение врача, что "травма свидетеля" может стать не менее разрушающей для психики, особенно для детской, почему-то не принесли облегчения.

— Ну я... не служила, — пробормотала я, покривившись.

— А взгляд такой же, — с печальной улыбкой сказал мужчина. — Я много таких видел. И у самого был такой. Когда выбираешься, начинаешь замечать, если, конечно, не начинаешь бухать и срывать злость на всем, что под руку попадается. Я этот взгляд сразу узнал, когда ты в фойе ко мне повернулась.

Я не стала это комментировать. Попросту не знала, что сказать.

— И много ты не помнишь? — спросил он.

— Десять лет. Плюс-минус, — ответила я. Уже даже не нехотя.

— Сурово, — оценил он. — И ты думала, что, если приедешь сюда, то все вспомнишь?

— Нет, — призналась я. — Хотя... не знаю. Может быть. Ну или найду какие-то ответы. Хотя бы некоторые. Учитывая, что я толком не могу сформулировать вопросы, идея была тупая.

— Не тупая, — возразил он, отчего-то посерьезнев. — Мне правда жаль, что я не смог тебе помочь.

Я поджала губы.

— Вы не виноваты.

Некоторое время мы сидели молча. Я закурила еще одну. Он тоже закурил. Молчание тяготило чуть меньше, чем я ожидала.

— Ну, хочешь, проведу тебя по этажам? — предложил он. — Вдруг это что-то даст?

— Вряд ли, — вздохнула я. — Что же мне, заглядывать в кабинеты врачей и смотреть, как солнце в окно светит, пытаясь определить, где была та самая палата? Или компрометировать вас и просить показать мне подвал?

— А что ты делала в подвале? — нахмурился мужчина.

— Хотела бы я знать, — вздохнула я. Про палату на четверых и устрашающе пустое лицо какой-то незнакомой умершей девочки я решила не добавлять. Это были еще более странные и бессвязные картинки из моих флешбэков.

— М-да... — задумчиво покивал охранник. Еще немного помолчав, он рассудил, — слушай, ну десять лет из памяти так просто не стираются. Может, и не надо ничего вспоминать? Вряд ли тебе память отбило что-то хорошее. Отпусти и живи дальше.

Совет был неловким, примерно как моя речь в фойе. Я даже ухмыльнулась: он ведь и сам не верит в то, что это возможно, а совет такой дает. Видимо, потому что хочется хоть что-то сказать в таких случаях. Это мне тоже знакомо, так что не могу осудить.

— Я бы так и сделала, если бы оно — отпустило меня, — буркнула я.

Объяснять не пришлось. Было ясно: он знает, как это бывает.

Снова повисла пауза. И теперь в ней было больше напряжения. Я знала это чувство: когда не смог кому-то помочь, тянет ретироваться. Мне стало обидно — за себя и за него. И за то, что вся эта отчаянная затея не сработала.

— Спасибо, что поговорили со мной, — сказала я. — Вы, вообще-то, не обязаны были помогать. Даже стараться не обязаны были. Может, мне действительно не надо ничего вспоминать, и я зря приехала.

Он нахмурился, как будто хотел возразить, но не стал. Хлопнул себя по коленям и поднялся со скамейки.

— Мне надо возвращаться на работу, — сказал он.

Я улыбнулась.

— Понимаю. Хорошего вам дня.

— Надумаешь пройтись по этажам — приезжай, — сказал он в ответ. — Я провожу. Правда с подвалом проблематично будет. Туда только персоналу можно. Ну и камеры, сама понимаешь.

Я кивнула. С подвалом я прежде всего понимала, что это не делается бесплатно. Если договориться, то камеры могут внезапно отключиться на несколько минут. Хотя мы, кажется, оба понимали, что я не приеду. Второй раз я этот фокус вряд ли проверну.

Чтобы не смотреть, как охранник уходит, я уткнулась в телефон и принялась вызывать такси. Когда мой взгляд поднялся от экрана, охранник уже заходил в клинику.

Я посмотрела на окна бывшей больницы, залитые солнечным светом. Что ж. Хотя бы эта картинка, кажется, правдивая. В эти окна точно светит солнце, и их не укрывает тень. Интересно, какое окно когда-то было в той самой палате? По внешнему виду с уличной стороны я, разумеется, не смогла это определить.

"К вам приедет Комфорт+", — снова сообщило мне приложение. Черная вытянутая кнопка с надписью "Классно" на этот раз не показалась мне издевательской. И что-то подсказывало, что на обратной дороге навигатор не сойдет с ума и не станет водить нас ненужными поворотами.

Уезжая, я снова посмотрела на невзрачное здание, которое унесло с собой кусок моей биографии. Голова опять предупреждающе заболела, и я отвернулась.

У меня не получилось вырваться из порочного круга. Но я была рада, что это получилось у того мужчины, который со мной говорил. А еще у него как будто каким-то образом вышло передать мне кусочек своей победы.
 
А это много. Это уже чертовски много.