Я Жил В Пещере

Я жил в пещере, когда ко мне пришли. Мне  объяснили на пальцах, что я должен оставить своё жилище. Что так будет лучше для всех. Потом мне дали обувь и сказали, что это обувь. Потом мне дали одежду  и сказали, что это одежда. Меня тут же заставили одеть это всё, поскольку быть голым (мне это опять объяснили на пальцах) не красиво. Потом меня отвезли в город  и сказали, что это город. В городе  меня сразу стали учить языку, потому что без него(как мне  опять же объяснили на пальцах) мне впоследствии будет всё труднее объяснять, что ещё я должен буду уяснить себе, экстерном становясь  цивилизованным человеком.

А пока я осваивал язык, мне тут же принялись разжёвывать, что из себя представляет время. И это было самым серьёзным испытанием в моей жизни. Но когда я выучил несколько  языков и постиг что такое время, снова выяснилось, что этого абсолютно не достаточно! Между тем, мне всё время пытались намекать,  что пока  я один жил в пещере,  я был одинок, а это, мол, не порядок, и что у меня обязательно должен быть кто-то ещё, либо муж, либо жена.

Но поскольку я изначально был особью мужского пола, (что достаточно аргументировано было мне доведено до моего унылого сознания случайными прохожими на улице значительно раньше сего разговора), то общение со мной в не специфический манере, с тех пор стало попросту не реализуемым. Шло время. Да, оно, оказывается, могло идти! И поскольку  у меня  у самого теперь был свой личный  опыт ( как-никак, двадцать лет прошло с тех пор!),  то теперь уже я сам был в состоянии объяснить своим господам, что, мол, и они, увы, часто бывали не правы, когда пытались обвинять меня  в каких-то там прегрешениях.

Теперь мне 45, я достаточно образован, свободно говорю на  английском и ещё достаточно сносно на пятидесяти других языках мира. Что я хочу сказать… люди, вытащившие меня из пещеры, не виноваты. Ну, или почти. Что сделано, то сделано. Тем более, что двое из них уже давно умерли от СПИДа, а третий ожидает своей отправки в мир иной  по несколько иной причине.  Первые двое были спелеологами и никогда этого не скрывали, а вот третий… Короче, он мне  никогда не говорил об этом, но я подозреваю, что он был обыкновенным чёрным копателем.

Пожалуй, куда больше претензий у меня имеется  к тем, с кем мне привалило счастья  познакомиться   уже гораздо позже моих первых опекунов. В разный период времени это были разные люди, но практически всех их объединяло одно незавидное качество – они были безнадёжно глупы. Полагаю, что я даже был значительно умней их, когда  жил один в своей пещере и ещё даже близко не знал ни об  одежде, ни о Нью-Йорке с его небоскрёбами,  ни, помилуй Бог, о том, что люди столь  фанатичны в своём стремлении  к самоуничтожению.

Респектабельней я, увы, не стал, а стал я одним из них, хотя, и отщепенцем в своём роде. Как выяснилось, мне не стоило было  учить столько языков, и мне совершенно не было никакого резона заводить себе столько знакомств. Да, я многого добился в своей жизни. Но это ли критерий успешности? Это правда, что гораздо чаще мои обнажённые ступни ощущают влажную прохладу палубы на яхте, но фрахт стоит денег, а деньги времени. Раньше я был первобытным человеком и у меня была чистая память. Теперь  я независим и богат  и у меня тоже есть память, но другая, отличная от той, необузданно правой. И они теперь постоянно враждуют между собой, эти две памяти, потому что тот, у которого, казалось бы,  есть абсолютно всё для безбедной жизни, теперь не имеет того, что было  у другого.

Я навещаю ещё в больнице того, без пяти минут покойника, последнего из трёх, кто обманом вытащил меня из пещеры.  Я смотрю на его запотевшую кислородную маску и мне хочется задать ему один-единственный вопрос: «Зачем»? Когда-то он казался мне небожителем, мессией, сошедшим с небес на землю! И вот, он лежит, опутанный проводами, весь жёлтый, с  впалой грудью и осунувшимся лицом. Я хочу заглянуть ему в глаза, но его глаза закрыты от меня непроницаемой бронёй из век. Эти веки, как бетонные плиты на надгробьях грешников, такие же неподъёмные и безжалостные. Я пытаюсь их сдвинуть и не могу. Я с ненавистью смотрю на этот бодрящийся труп и я кричу в его забитые серными пробками уши: «Зачем ты меня вытащил из пещеры, ублюдок»!