5. Адмирал Мавританского озера

Махмуд стоял на носу галеры и мрачно вглядывался в сгущающиеся сумерки. Правый уголок рта, в который упирался бледный шрам через всю щеку, подергивался от едва сдерживаемого гнева.
— Как посмела эта девчонка, Лейла, перечить ему!  Не дала  сразу отправить арагонского щенка к его христианскому Богу, тому что умер позорной смертью на кресте. Один взмах изогнутого ханджара, и кровь неверного смыла бы позор, заставила невольников присмиреть, а в глазах правоверных зажгла священный огонь джихада. Ведь не зря сыны ислама называют нас «муджахидами моря» — борцами за веру на бескрайних водных просторах.
Махмуд  сразу знал, не к добру — пустить женщину на борт да еще наделить ее властью. Но воля хозяина — закон! Достославный Селим ибн Рашид, да продлит Аллах его годы, поручил дочери важную миссию. Да, знает девчонка, как играть на струнах души безутешного вдовца. После смерти любимой жены, Лейла — весь светочь его жизни. Вот и чудит девчонка!
Ну ничего, он терпелив. Вот когда имам в присутствии 
Селима ибн Рашида свершит никях, брачный обряд,  соединив их жизни, он справится со строптивицей. Заставит чтить законы шариата, как и положено правоверной мусульманке.
Эти андалузцы избаловали своих женщин, много воли дали. На его родине в суровой аравийской  пустыне, жена знает свое место, чтит мужа, как наместника Аллаха на земле.
Ветер холодил разгоряченное лицо. А оно пылало, как уголек в ночном костре заливая щеки и шею Махмуда  краскою гнева.
Он должен стать реисом — удачливым и свободным. Да пребудет с ним баррака и хурия! Свирепым и быстрым, как степной смерч — налетая на суда и селения неверных, творя  благородный джихад,  набивая фелуку добычею и привозя рабов на рынки Туниса и Акры. .
С ним благословение Аллаха!
Махмуд вспоминал горькие годы сиротства, когда, пробаляясь лишь черствой лепешкой и глотком мутной воды, он пас хозяйских овец. Первое путешествие по воде, полное страхов перед опасностями морской пучины, когда он впервые ступил на шаткую палубу «морского верблюда» — гребной фелуки. Махмуд  отправился за лучшей жизнью  из бесплодной аравийской пустыни в благодатные, текущие молоком и медом земли волшебной Аль-Андалуз.  И путь его лежал через пролив — «Джабал ат-Тарик», мимо «скалы Тарика»,  осененной именем великого завоевателя, которую неверные зовут «Гибралтар».
Потом испытал он нелегкую рыбацкую долю.
Руки с вздувшимися венами, ранами от жесткого невода, когда ходил за уловом на утлых лодчонках, получая жалкие дерхемы за нелегкий труд. И наконец, те невыносимые два года галерного раба…
В шепот волн вплетался скрип уключин и хриплое дыхание гребцов.
Махмуд резко развернулся. Гголые по пояс изможденные мужчины с потухшими глазами наваливались на весла, подчиняясь ритму, отбиваемому барабаном надсмотрщика.
— Что они у тебя, как мертвые мухи еле шевелятся. Дай-ка  я им поддам огня!
Махмуд локтем оттолкнул неуклюжего боцмана, вырвав у него из-за пояса увесистую плетку.
— Взыв! — жалящей змеею взвился хлыст сыромятной кожи, оставляя кровавые полосы на людской плоти.
Махмуд удовлетворенно откинул плетку.
— Клянусь бородой Пророка, щенок еще пожалеет, что остался в живых. Я постараюсь, чтобы смерть показалась неверному желаннее, чем рабское существование. Да он сам сдохнет прямо на банке гребца. Это не каждый выдержит. Уж я то знаю! И ношу на лице следы той памяти, когда гнул спину на кастильских галерах. Но Аллах услышал мои молитвы, подарил шанс на спасение! 
Махмуд криво усмехнулся, вспомнив рыжего толстяка, которого команда оставила охранять галерников, сойдя в порту повеселиться в местных тавернах. Но бедолага больше был занят припрятанной бутылью вина, чем закованными гребцам. За что и поплатился. Махмуд с парой лихих парней придушил охранника своими же цепями. Слава Аллаху, правоверным вино не туманит ни взор, ни ум.
Жаль, не случилось отомстить тому шакалу, что оставил плеткой след на лице. Ничего! Зато он всегда освежает память о мести, которая будет вечно бурлить в его крови, как неумолчные морские волны.
Да, Море изменило его. Оно стало домом и прибежищем, единственным другом и наставником Махмуда.
Это не земля, раздираемая враждующими племенами и государствами, где строят и разрушают, разводят тенистые сады и выжигают все дотла. 
Море, как и небо, необозримо и свободно. Оно не принадлежит никому,  оно не щадит никого. Но порою благосклонно к отважным и удачливым.
И он, Махмуд ибн Амир, именно такой!  И он достоин славы и богатства. И власти, что для него слаще щербета и желаннее ласк райских гурий.
Здесь он постиг простую истину — тот, кто не может силой взять принадлежащее другим, покуситься на чужую жизнь — просто недостаточно храбр. А потому обречен бесславно влачить дни, поливая потом свой убогий клочок земли, а то и ворочая тяжелое весло на галере  раз угораздило оказаться на пути сыновей удачи.
Море может в считанные месяцы обогатить, когда ты дерзок и умел, когда команда умела и послушна твоей воле, а корабль легок и быстр. Степным соколом налетает на неповоротливые груженые купеческие судна  или под покровом ночи захватывает селения и города.
Когда-нибудь он сравняется славою и дерзновенными победами с легендарным Муджахидом аль-Амири, бесстрашным правителем тайфы Дения, водившего в походы флот из 120 судов,  некогда покорившего Балеарские и Сардинию.
Слава Пророку давно в прошлом времена халифа Омара, что запрещал правоверным отправляться без  его произволение по необузданной морской стихии — . «подобной  огромному диком зверю».
Уже не одно столетие властвуют слуги Пророка на морях, став божьим бичом для христиан. Недаром воды Эль-бахр эль-а;бьяд эль-мутауа;сси — «Срединного Белого моря», которое неверные прозвали «Средиземным» — по справедливости небес сыны Аллаха величают «Мавританским озером». 
И он станет настоящим «амир аль-бахром» — адмиралом, повелителем моря!