Дембель и девушка

                Я нередко встречаю на улице, а чаще вижу из окна  своей квартиры человека, с которым мы почти ровесники, но который  уже с трудом передвигается, тяжело дыша и опираясь на палочку; одна рука его висит плетью, речь его невнятна, хотя суждения довольно разумны…
                Это Николай П., живущий в соседнем доме. Ещё год назад он благополучно работал в какой-то столичной компании, связанной, если не ошибаюсь, с железнодорожными перевозками.
                И вот тогда, прошлым летом, когда он был здоров и полон сил, однажды брели мы с ним ранним утром вдоль железной дороги к платформе Силикатная (оба мы работали в Москве, и добираться приходилось электричкой). Внезапно мне пришла в голову забавная мысль, и я спросил его:
               – Слушай, Николай, а помнишь ли ты свой самый первый в жизни рабочий день? – и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Я вот, например, хорошо помню. Этот день навсегда остался в моей памяти. Это было 23 марта 1978 года, я тогда жил в Туле. Через две недели после получения диплома об окончании Тульского электромеханического техникума устроился я электромонтёром на завод «Прибой», который находился в самом центре города. В первый рабочий день послали меня и ещё несколько человек на товарную станцию разгружать соль для каких-то заводских нужд. Весело и споро мы орудовали лопатами, перебрасывая из вагона в самосвалы соль, рассказывали анекдоты, много смеялись и шутили – незаметно пролетели восемь часов рабочего времени. Когда я возвращался домой, мою душу вдруг заполнила непонятная для меня радость. До меня, понимаешь ли, вдруг дошло, что не надо больше будет сидеть за учебниками, корпеть над домашними заданиями, сдавать экзамены и курсовые работы, а отработал день, вот как сегодня, – и отдыхай-веселись! Да ещё и зарплата не то, что какая-то там стипендия! Вот в таком настроении я и вернулся тогда домой.
                А вот представь, – продолжал я разговор с Николем П., – однажды наступит утро, когда вот так, как сейчас, мы пойдём на работу, чтобы отработать свой на этот раз уже самый последний день в жизни, а?
Мой попутчик, бросив на меня смешливый взгляд, хмыкнул.
               – Что ты, Шура! (Он всегда называл меня Шурой). Когда-то это ещё будет! Не знаю, как ты, а я, например, не собираюсь в ближайшем будущем увольняться! Так что нам с тобой ещё работать и работать!
               А не прошло и двух недель…
               Мы опять шли той же тропинкой на электричку, и вдруг, когда Николай перекладывал из руки в руку увесистую сумку, в ней печально звякнули стеклом бутылки.
               Я удивлённо поднял на него глаза, и он смутился, уловив в моём взгляде безмолвный вопрос.
               – Еду проставляться на работу: уволили меня. Говорят, хватит – сиди на пенсии, уступи молодым дорогу. Вот и пришёл мой последний рабочий день! Накаркал ты мне!

              Вот так порою играет с нами судьба.

              Но всё вышесказанное было так, к слову. А теперь история, однажды рассказанная мне этим самым Николаем:

             «Из армии, на дембель, я возвращался через Минск. О прямом поезде от Калининграда до Брянска железнодорожное ведомство как-то не озаботилось, вот поэтому и нужно было мне делать там пересадку.
Была середина мая, но жара стояла летняя. Ждать поезда надо было ещё четыре часа, и коротая время, я побродил по городу, перекусил в какой-то забегаловке и снова вернулся на вокзал.
             Зал ожидания был практически пуст: желающих томиться в душном помещении было мало – народ в большинстве своём пребывал на свежем воздухе, где хотя бы изредка налетал освежающий ветерок.
             Удобно устроившись на скамье, я развернул газету на последней странице, достал шариковую ручку и начал разгадывать кроссворд. Через несколько минут краем глаза я ухватил довольно симпатичную в лёгком платьице девушку, неожиданно, словно мотылёк, летящий на свет, впорхнувшую в здание вокзала. Миновав пустующие ряды, она, к моему удивлению, прошла в центр зала и уселась ровно напротив меня. Не скрою, меня это несколько озадачило: кругом столько свободных мест, какой в этом был смысл? Девушка, закинув ногу на ногу, теперь беззаботно поглядывала по сторонам, не проявляя ко мне никакого интереса, что меня несколько задело: ну хоть бы раз взглянула!! Тем временем она, наполовину сняв с правой ноги босоножку, игриво покачивала ей из стороны в сторону.  Я снова вернулся к неразгаданному кроссворду, и хотел было продолжить, как раздался резкий шлепок, звонким эхом отозвавшийся под сводами вокзала. Я инстинктивно бросил взгляд в сторону источника звука: это босоножка незнакомки слетела с ноги и шлёпнулась на цементный пол.
             – Доигралась… – весело подумал я и вдруг увидел что-то непонятное: на подошве её ступни синим фломастером было жирно начертано: 15р. Теперь хозяйка скинутой босоножки смотрела на меня в упор, не сводя глаз.
             «Размер обуви, что ли? – было первой мыслью, которая пришла в мою голову. – Но почему на ноге? Да и не может быть у неё такого размера – 15!»
             И тут меня словно окатили кипятком, от внезапной догадки у меня забарабанило сердце в груди, спёрло дыхание и потемнело в глазах. Я внезапно всё понял!
Медленно поднявшись, я свернул газету, взял в руки свой чемоданчик и, стараясь оставаться невозмутимо спокойным насколько это было возможно, едва заметно кивнул девушке. Та тоже поднялась, аккуратно засунула ногу в скинутую босоножку и, уже не глядя в мою сторону, прошествовала мимо меня.
             Я следовал за нею, укорачивая свой шаг, чтобы держаться от неё на расстоянии не менее четырёх, пяти метров. Во рту у меня пересохло, кружилась голова. Мне казалось, что все вокруг понимают, куда и зачем я иду, с осуждением смотрят на меня, и потому чувствовал себя крайне неловко. Осторожно нащупал в кармане деньги: у меня было с собой сорок рублей.
            Далеко идти не пришлось: незнакомка свернула к кирпичному двухэтажному дому рядом со станцией, в каких обычно жили железнодорожники. Мы зашли в прохладный подъезд, она открыла ключом дверь на первом этаже, в небольшой квартирке всё уже было приготовлено для продажной любви.
Да, отвёл я, Шура, тогда душу по полной программе – ведь как-никак два года воздержания! Когда всё закончилось, я оделся, протянул шлюхе деньги. Та вяло с полным безразличием приняла у меня из рук три мятые пятирублёвки, и я ушёл.
            Теперь я гулял по перрону, то и дело, мыслями возвращаясь к истории, только что приключившейся со мной. И вот проходя мимо окон зала ожидания, я случайно бросил взгляд в зал: там, напротив молоденького лейтенанта сидела моя новая знакомая и снова беззаботно размахивала перед ним своей туфелькой…
           Ты представляешь, Шура, сколько эта стерва зарабатывала в день!»