Или

Утро субботы не предвещало ничего хорошего, как, впрочем, и ничего плохого.
 
Просто еще один день обыденной жизни, так стремительно убегающей вспять. Просто еще один день… За окном было пасмурно и промозгло, тогда как в постели тепло и уютно и совершенно не хотелось из нее вылезать. Тишину нарушали лишь изредка проезжающий под окнами автомобиль, надрывный голос соседки этажом ниже – привычный, как ежедневный телесериал, и тревожный крик чаек. Именно чайки напоминали о море, бушующем и бунтующем, бьющемся волнами о берег в нескольких километрах отсюда…

Раздался телефонный звонок. Пришлось нехотя откинуть одеяло и опустить босые ноги на холодный пол.

– Алло? –  мой голос обеспокоенно дрогнул. Старый телефон молчал уже довольно давно, а выкинуть за ненадобностью всё не доходили руки. Стоит себе и стоит на полке книжного шкафа, рядом – кресло. Ранбше в нём любила сидеть мама, разговаривая по телефону.

 В трубке молчали, и я повторил:
– Алло. Вы же зачем-то позвонили, так скажите, что хотели. Или...

– Или...– слова словно лист понесло ветром и снова раздался голос. – Пятьдесят девять девяносто семь четыреста двадцать два. Запиши. Тридцать. Двести тридцать шесть. Девяносто семь. Повторить?

– Да. – Я отставил трубку от уха, и посмотрел на неё в недоумении, ничего не понимая, но ещё раз сказал, беря карандаш. – Да.

Голос вдруг сменился порывом ветра, смешанного с цифрами. Показалось, что сквозь него ещё прорвалось «жду» и вдруг раздались гудки.

– Н-да. Странности в мире принимают всё более причудливые формы.

Я вернул трубку аппарату и оглянулся на окно. Всё та же морось, ветер и летящие одинокие листья, прилипающие на какое-то время к мокрому стеклу. Голос в трубке вдруг показался знакомым. Я посмотрел на цифры, накарябанные на полях журнала, покрутил их и так, и эдак и оставил вместе с журналом там, где и был. Сварил кофе, сделал пару сэндвичей и вернулся в уют постели, киноновинок и медленно текущего утра. Я листал ленту дайджестов, когда лицо девушки, в резиновой шапочке пловчихи и прилипшими песчинками на лице, остановило палец, крутящий скролл. «Девушка и море». Чайки снова тревожно прокричали что-то в непогоде и снова голос в телефонной трубке показался знакомым. И девушка с песком на лице. И взгляд спокойного ожидания. Чего?  Я встал и принёс журнал в постель. Рассматривания цифр ничего не дало. Я попробовал прочесть.

– Пять. Девять. Девять, семь... Нет не так. Пятьдесят девять девяносто семь... да что за ерунда? –  цифры начинали бесить ощущением, что я к ним имею отношение и телефонный звонок не был ошибкой или глупой шуткой.  Я сдался и взял в руки смартфон. Набор цифр, как номер телефона не дал никакого результата, даже с плюсиком перед ними. 

Я открыл поисковик и переписал цифры туда, ставя точки между связанными голосом. Экран мигнул и показал беседку на Крестовском. Я откинулся на подушки и вздохнул. Крестовский. Лето. Сокурсница, вдруг ставшая любовницей. Хотя какая она любовница? Одна шальная неделя безумного безотказного секса везде, где рождалось желание. У меня или у неё. Вседозволенность желания. Отказ от ограничений... и всё повышающийся градус пренебрежения обществом. По началу меня это заводило. А потом и она втянулась в игру, полосуя мою спину своими ногтями на глазах у купающейся публики и не предполагающей, что это возможно – вот так стоять по пояс в воде финского залива и заниматься любовью у всех на глазах. Это заводило. Её ноги, обнимающие мои бедра. Её тело, выгибающееся в моих руках и держащееся только на ладонях и... Я хмыкнул, вспоминая. И даже сглотнул слюну, как голодный ребенок, рассматривающий витрину кондитерской. Неужели она? Не может быть. Я прикинул в уме сколько прошло? Двадцать два?.. три года? Я сел и провёл пятерней по поредевшим за столько времени волосам. Качнул головой, не веря себе и встал. Погода за окном больше не волновала. Я умылся, собрался, запустил посудомойку и робот-пылесос (мало ли, а вдруг беседке мы предпочтём постель?) и вышел.

Я оставил машину у Южного пруда и медленно пошёл в сторону Лебяжьего. Воображение пыталось состарить с трудом всплывающее в памяти лицо, и я никак не мог удовлетвориться, меняя и меняя то цвет волос, то форму лица, добавляя ему возраста. То глаза становились вдруг мутнее и блёклей, и я крутил мысленный скролл, будто память – это компьютерная программа. Я останавливался и отматывал назад к моим двадцати, её восемнадцати. И ловил прядь волос, бьющую её по лицу и не дающую добраться до губ, отводил в сторону, и целовал мягкие и чуть солоноватые губы. Подхватывал её подмышки и так и нёс, держа навесу. Видимо вид у меня был странный настолько, что девушка, идущая навстречу, вдруг остановилась и склонив голову к плечу, посмотрела на меня очень внимательно, и даже проводила меня взглядом, когда я проходил мимо. Этот взгляд слегка отрезвил, и я решил, что смысла гадать нет – сейчас дойду и сам всё увижу.

В беседке не было никого.  Посмеиваясь над собой, своей наивностью, признавая, что я – стареющий сентиментальный дурак, шагнул под зеленую крышу ротонды, коль уж пришёл. Присел на скамью, глядя на воду Лебяжьего пруда. Когда-то ночью мы здесь купались с ней. Раздевая друг друга, так и не разорвав поцелуй, а потом искали одежду, дрожа и хохоча, ползая на четвереньках в лунном свете. И снова занимались любовью. И снова купались, смывая друг с друга налипшие листья и траву. Меня потянуло к воде, и я пошёл, отсчитывая ступени...

Пакет из коричневой крафтовой бумаги был перевязан шпагатом и лежал на краю последней ступени, чудом не упав в воду. И я сразу понял, что он мой. Поднял и вернулся под крышу.  Развернул. Стекло в фоторамке разбилось, и я вытряхнул его осколки в пакет. На фото были мы. Девчонка обнимала меня со спины. Её руки были сцеплены на моей груди, а лицо выглядывало из-за плеча. Она смотрела в объектив фотоаппарата, собираясь его поцеловать. Я вдруг вспомнил мужичка, который гулял по Крестовскому, фотографируя всех за деньги и обещая прислать фото. Значит прислал. Надо же...

Я перевернул карточку. На обратной стороне было написано. «Все говорят, что я просто обязана тебе об этом сказать. Я и говорю. Милый, у тебя родилась дочь – Кресса. Можно я не буду вас знакомить пока?»

– Можно. А когда ты нас познакомишь? – Спросил я на автомате, переворачивая фото. – Дочь. Надо же дочь.

Я встал. Положил фото на тумбу скамьи и вдруг заорал, глядя в смеющиеся глаза девушки:
– Когда ты нас познакомишь? Сколько ещё должно пройти лет, чтобы ты позвонила мне и сказала, что ты готова меня познакомить с моей дочерью? – Я сжал в кулаки, упирающиеся в тумбу кисти рук, и уже спокойно продолжил, – я, наверное, и до сих пор не выдергивал телефонный шнур из розетки, потому что всё ещё ждал звонка.  Я забыл, как ты выглядишь. Я не помнил твой голос. Я перестал ждать от тебя звонка, но оставил телефон включенным. Когда ты познакомишь меня с дочерью?

Я взял фотографию и положил в карман, и развернулся к выходу. Встреченная девчонка стояла между одной из пар колонн и смотрела на меня изучающе.

– Мы можем познакомиться сами. И я расскажу вам, как она жила...