карусель

   
.








           "Я глуховат. Я, Боже, слеповат" ©











          «Фи-и-и-йуть... бл*дь... Фи-и-и-йуть... огне, стане! Фи-и-и-йуть... огне яре-е-е!»  —  залихватский присвист донесся из подворотни на улице «...ыгина»...
          Возле дома, где были слышны безумные напевы, вьюга застилала так, что я не смог прочесть табличку целиком. Ну ладно, пусть будет «...ыгина». Я зыркнул по сторонам — мир вокруг подернулся снежной рябью и стал похож на белый шум в невыключенном старом телевизоре: углы здания едва проглядывали сквозь мельтешащую ледяную пыль, не оставившую ни шанса горелкам керосиновых фонарей. Вытянув руку и ощупывая мир на манер Дэвида Пью, я пошел на голос.
          Полукруглая арка, умостившаяся чуть ниже тротуара и отделявшая меня от певуна, смахивала на кроличью нору, пробраться через которую оказалось делом недюжинным — заиндевевшая квасная бочка, невесть отколе здесь взявшаяся, раскорячилась на своих ржавых ободах аккурат под кирпичным сводом. Кто-то выбил опору из-под ее фаркопа, и брошенная цистерна клюкнула прицепом в снег; лоток для кружек свалился следом и теперь доживал свой век, таращась из сугроба на забытый продавщицей стул. Дивясь на квасную баррикаду, я взялся за проушину на раме тележки и начал было протискиваться в щель между бочкой и стеной, но вдруг почувствовал, как чьи-то пальцы ухватились за левый локоть. Обернувшись, увидел смуглое, болезненно отощалое лицо незнакомца — тот по-обезьяньи ловко перехватился костлявой рукой с локтя на плечо, вцепился накрепко и заорал: «Где мои котлы, Рудя?!»
          Я промолчал.
          Я не Рудя.
          — Какой сегодня день? Какой день, помнишь?! — незнакомец добрался до моего воротника и потащил из щели за шиворот, продолжая орать, забрызгивая меня слюной из гнилого, беззубого рта.
          Завизжав от ужаса, я изловчился и укусил его за палец, сомкнув челюсти на чумазом указательном. Продавливая кость где-то за средней фалангой, я вообразил себя рехнувшимся ротвейлером и затряс головой, разорвав незнакомцу сустав. Его рев сменился мычанием. Я выплюнул в темноту окровавленный ошметок и, продравшись в проеме за бочкой, выбрался из окоянной арки во двор, где не смолкали присвисты местного Сварога: «Фи-и-и-йуть... рости, светлы огне, яре! Фи-и-и-йуть... сука, яре!»

          Двор, как выяснилось, был убогим дворишкой не шире сквош-корта, да еще и стянутым по периметру глухими, непостижимо высокими стенами без окон — я задрал голову, прикидывая, сколько тут спрятано этажей, но кладка убегала ввысь так далеко, что сверху просвечивал только кусок неба размером с почтовую марку.
          На дне этого каменного мешка неистово, точно сорвавшись с поводка, вертелась карусель. Опора ее покосилась, отчего на каждом витке раздавался омерзительный звук — тот звук, что померещился мне лихим свистом давеча. Раскручивал карусель абсолютно нагой, заплывший жиром мужичина, на голове которого отливала медью изумительная каска брандмейстера. Стоя по щиколотки в снегу, он ускорял вращение, подталкивая поручни обеими руками и завывая пламенные гимны под скрежет старого карусельного вала. От телес мужика парило как от загнанной лошади — никелерованная кокарда и гребень на каске покрылись инеем, но, отдуваясь, жирдяй продолжал выкрикивать свои заклинания: «Тако буде огне с нами!»
          Мужик заметил меня и не выказал ни йоты удивления, словно поджидал гостей в своем луна-парке, а я всего лишь заявился первым по списку. Согнувшись в пояс, он отвесил карусели заправский церемониальный реверанс, стоически покряхтывая до тех пор, пока вертушка не остановилась, в чем, впрочем, толстяк не преминул убедиться наверняка, педантично приложив к поручню ладонь. Затем он вытащил из-под карусели какой-то сверток и направился в мою сторону, шагая по свежему снегу вперевалку, гудя на ходу, рокоча сочным, мощным басом: «Ле-е-етнее сварожье! Возрадуйся, пидор! Э-э-х, прокатись!»
          — Какое еще лето?! Сам ты пидор...
          Голый, припорошенный метелью мужик подошел ближе, — до отвращения близко, — и развернул сверток, оказавшийся скомканным листом календаря, где окрест двадцать девятого июня был намалеван красный круг. Я пожал плечами и развел руки в стороны, пытаясь изобразить мем замешательства. «Прокатись!  — настойчиво пробасил толстяк, — Праздник же, епта!»
          Я не ответил — как изображать сарказм, мне было неведомо, ну а мужик сощурился плутовски и начал медленно, копотливо снимать с головы свою умопомрачительную пожарную броню. Так осторожно, будто вывинчивал взрыватель из мины. «Еб*ные ГОСТы, — сказал он, бросив каску под ноги. — Надеюсь, знаки не перепутал».
          Шлем звякнул, ударившись гребнем о бордюр, и тут же багряные сполохи взвились из брошенной каски, облизывая пламенем угрюмые стены домов. Вслед вспыхнуло небо, осветив на мгновение карнизы невидимых крыш.
          Вместо снега по двору закружился пепел.   
          Я опустил взгляд — под моими ногами пенился нарастающий красный прилив. Не прошло и минуты, как кроваво-черные воды подхватили шлем и понесли его к замершей карусели. Скрещенные топоры на кокарде завораживающе переливались в зареве огней.
          «Прокатишься?» — спросил бог.

          Я взялся за ободранный поручень и вскарабкался на карусель. Площадка едва качнулась, но даже неуловимое движение вертушки в миг ослепило меня, высекая мириады искр где-то в височных долях.
          — Отпусти железяку-то, — проворчал бог, неуклюже вылавливая каску из воды. — И без этого горшка на карусельку не прыгай.
          — Предупредил бы... — я зажмурился от бешеных зарниц. — Мне чуть башку не подорвало.
          — Ага... Ну да... Здесь, знаешь ли, ничего не случается вовремя, — ответил он, протягивая шлем. — Иначе бы тебя, долбо*ба, тут не было.
          — Забавный лексикон для бога, — я посмотрел на обрюзгшего мужика, стоящего нагишом в грязном бурлящем водовороте. — Да и наряд так себе.
          — Согласен. Но бог таков, каким ты способен видеть его. Привыкай.
          — На синайских писульках об этом ни слова...
          — Так подвох всегда мелким шрифтом.
          — Вот ведь бл*ди...

          Надев каску, я задержал дыхание в ожидании чудес, но понапрасну — только фейерверк в голове погас, и на этом все. Вопрошающе глянул с площадки на бога, переминавшегося обок карусели по колено в воде. «Держись крепче, не отпускай, — он кивнул на поручень. — Шлем занеси потом в пожарку на Бусыгина. Стырил его на днях, неудобно как-то»
          Я нерешительно сжал пальцами металлическую трубу.
          Бог крутанул вертушку и та заскрипела, набирая ход. Обугленные стены вокруг меня внезапно ожили, замерцали словно экраны в панорамном кинозале, а секундой позже на стенах начал раскручиваться мир хорошо знакомый и до одури чужой одновременно. Киномеханик не дремал, меняя бобины с фильмами на каждом обороте. От увиденного мозги разламывались надвое — мне чудилось, что я угодил в вывернутую наизнанку явь...
          Бог подвывал и пуще прежнего подталкивал поручни, ускоряя карусельный бег.
          Виток.
          Кухня-закуток в хрущевке. Под запертой дверью протянут телефонный провод. «Алло? — через мутное зеленое окошко в ванной я слышу взволнованно-счастливый отцовский голос. — Милейший, да он кавалерийский штуцер не отличит от осадной мортиры. Это же трехстволка от фабрикантов Хейм! И просит всего четыреста. Прошу, займите до декабря!»
          Допросы. Покосившийся забор со скрученной в спираль колючей лентой. Шум пилорамы в остекленевшем от мороза воздухе.
          Вижу зареванную мать на ковре из разорванных писем. Незнакомый ублюдок шастает по нашей кухне, ищет салфетки.      
          Виток.
          Желтый угол роддома за поворотом. Жара. Санитарка таскает в кармане халата ручку от окон, не реагируя на мольбы — проветривать положено по графику, пардон, мамаши.
          Я дергаю за дверь. В свободной руке коробчонка с миниатюрным букетом из душистых фиалок и маргариток. Не помять бы — букет собран как блюдо высокой кухни. Viola odorata.
          Дверь заперта. В палатах — пусто.
          Да что за ...
          Фи-и-и-йуть...
          Виток.
          Тридцать семь пропущенных. Рекорд. Может, и вправду был лучшим другом? Тоскливо. Как мы вообще умудрились разбраниться из-за Набокова? Шел бы он лесом вместе со своим парикмахером. Касбимский цирюльник, черт бы его побрал...
           Перезвоню завтра, Рудольф. И подарю тебе новый нос, разумеется.
           Напоминание на стикере пылится который день. Пропущенных больше нет.
           Сводка в местных новостях — какой-то забулдыга пришил Рудольфа в арке, пытаясь снять часы.
           Виток...
           Виток.
           Еще.

           Картинки мелькали как слайды в спятившем проекторе. Я вертелся на божьей карусели и глазел на жизнь, собранную из моих ошибок, невыполненных обещаний да заброшенных в ящик намерений. Флеш рояль из фатальных промахов.
           Мир этот не был иллюзией или зазеркальем с кроличьими трюками Кэрролла. Выжженная подворотня со скрипящей вертушкой оказалась капканом на мудака — ловушка в конторе Анубиса, где ничего хорошего меня не ждет. Мою чашу слоном не перевесить, куда уж там Маатовскому перу...
           Значит, конец маршрута. Мерси за трип.
           Пора сворачивать аттракцион.

           Виток.
           Я отнял руки от поручня. Барабанные перепонки тотчас разорвало свистом карусели, ревущей как реактивное сопло штурмовика. Сосуды в глазах лопались, раскрашивая двор в красный цвет.
           «Когда для смертного умолкнет шумный день, — пробормотал я, срывая с головы покрытый гарью шлем, — И на немые ст...»
            Моя кровь превратилась в кислоту.
            Бог выключил свет.



               






      
   

               

      *Белый шум — «снег» на экране телевизора при отсутствии сигнала
      *Дэвид Пью — Слепой Дэвид Пью, персонаж книги «Остров сокровищ»
      *Котлы — часы (сленг, жарг.)
      *Сквош-корт — площадка для игры в сквош, размером 9,75 м ; 6,4 м
      *Брандмейстер — должность в пожарной охране в Российской империи
      *Летнее Сварожье — славянский праздник, отмечаемый 29 июня; по обычаю, молодежь во время празднования качалась на Сварожьих (Ладиных) качелях
      *Мем «я не знаю» — комбинация из символов на клавиатуре, изображающая замешательство, сомнение
      *ГОСТ 12.4.026/2015 — перечень знаков правил безопасности, включая знак «Запрещается работать без защитной каски»
      *Хейм (Heym) — оружейная компания, с 1891 года выпускавшая трехствольные охотничьи ружья.
      *Колючая лента — армированная колючая лента «Егоза» с заостренными симметричными лезвиями-шипами, расположенными на проволоке из стали и используемая на охраняемых (режимных) объектах
      *Парикмахер из Касбима — эпизод в два небольших абзаца из романа «Лолита» Набокова В.В., написание которых, по словам автора, неожиданно затянулось на несколько недель
      *Нос для Рудольфа — Рудольф, персонаж детской литературы, красноносый северный олень
      *Контора Анубиса — бог подземного царства Анубис взвешивал на чаше весов сердце умершего, а на другой чаше перо богини истины Маат; если сердце было легче пера, душа человека отправлялась в рай
      *Конец маршрута — место и время оказания туристу последней туристской услуги на маршруте, указанном в договоре
      *Трип — «trip» (англ.) 1) поездка, путешествие 2) измененное состояние сознания, характеризуемое отличным от типичного восприятием и интенсивным процессом осознания
      *Когда для смертного умолкнет... — строчки из стихотворения «Воспоминание» А.С. Пушкина
               
               






.
.