Пепельница

             – Съезжает постоялец-то мой! – слезливо жаловалась своей соседке Полина Ивановна.
               Вот уже третий год пошёл, как она овдовела. Дети давно разъехались и носа в отчий дом не кажут. Пенсия – кот наплакал, еле на коммуналку хватает, вот и решила она два года назад пустить в пустующую комнату жильца для извлечения из этого мероприятия хоть какой-нибудь прибыли.
               Повезло как-то сразу и неожиданно - не верилось даже. Откликнулся на её объявление некий Антон Сырбу – молдованин, тридцати трёх лет, высокий, чернявый –  ну, цыган да и только! Приехал он с берегов Днестра в Подмосковье на заработки. Трудился на строительстве коттеджей, благо спрос на рабочую силу большой – коттеджи-то вокруг города как грибы растут! Хотелось бы Полине Ивановне, конечно, девчоночку какую-нибудь, студенточку из зажиточной семьи, но старушка быстро успокоилась – Антон оказался человеком вежливым, тихим и обходительным, тем более, что дома бывал нечасто, оставался, как правило, ночевать на объекте, чтобы машину зря не гонять – была у него старенькая «Лада».
И привыкла за два года Полина Ивановна к нему, да и деньжатами разжилась –  кое-что поднакопила за это время. Думала, что так и дальше будет, а тут – на тебе!,– как гром среди ясного неба… Съезжает!
               Вот и плакалась она своей соседке, искала у неё утешения…
               – На другую квартиру уходит или, может, кралю себе местную нашёл?  – интересовалась Мария Николаевна.
               –  Насовсем, насовсем уезжает! Проишачил, говорит, здесь два года, да всё впустую. И чёрт, мол, меня дёрнул к вам в Россию ехать. Ничего не заработал, еле-еле концы с концами сводил, только лишь, чтоб на комнатёнку да на еду хватало. Всё, говорит, баста! Еду сейчас на объект, забираю свой инструмент и в ночь отправляюсь домой, к себе в Молдову. Вот умчался он за инструментом на стройку, а я потихоньку уборку в его комнате начала… Вон сколько мусора из его комнаты выгребла!
               Полина Ивановна и впрямь держала в тоненькой морщинистой руке чёрный пластиковый пакет, набитый мусором под завязку.
               На том соседки и расстались: Мария Николаевна пошла домой, отдыхать после работы (она не сидела дома, а работала в меру своих сил уборщицей в одном из офисов), а Полина Ивановна продолжила путь к мусорным бакам, которые нестройным рядом вытянулись в конце двора.
               Мария Николаевна, перекусив, прилегла отдохнуть, да и заснула.
Проснулась от того, что кто-то со страшной силой барабанил в её дверь. В сумерках вскочила с дивана и, набрасывая на ходу халат, с колотящимся сердцем бросилась открывать. Распахнула, от испуга даже не спросив кто там. На пороге стояла Полина Ивановна и её уезжающий постоялец. На обоих было страшно смотреть: он – с налитыми кровью глазами, злой, словно чёрт; она – бледная, с трясущимися руками и подёргивающейся щекой.
              – Маша, оденься, пойдём с нами, поможешь… – еле шевелила губами соседка.
             Мария Николаевна сразу смекнула, что стряслось что-то необычное, но ни о чём расспрашивать свою подругу не стала.
              Когда они вышли из подъезда, молдованин резко завернул за дом, где оставил свою машину, а подруги направились прямиком к мусорным бакам.
За тот короткий промежуток времени пока они вышагивали расстояние от дома до мусорки, Полина Ивановна успела торопливо и сбивчиво поведать своей подруге события последних минут.
              – Ты представляешь, Маша, – оглядываясь назад, (не слышит ли её теперь уже бывший постоялец?) начала Полина Ивановна. – Закончила я уборку в его комнате, а она, сама понимаешь, загажена была донельзя. Он ведь мне не позволял убирать, да и курил в комнате. Сняла я шторы, занавески, в стирку бросила, оставшиеся вещи Антона в уголок аккуратно сложила. Протёрла всё, начала мыть полы. Ну, думаю, сейчас вернётся Антон, и всплеснёт руками, мол, как вам это удалось Полина Ивановна? Комнату-то не узнать, как небо и земля! Торопилась, хотела до его приезда всё успеть, чуть-чуть времени не хватило. Слышу ключ в двери повернулся. Вернулся, значит, уже. Как увидел он меня в комнате, так и кинулся к кровати своей, глянул под неё да как заорёт, мол, а где моя пепельница!? У него банка старая, ещё из-под советского растворимого кофе была, он её в качестве пепельницы использовал –  лежит, значит, курит, а пепел в банку эту стряхивает, а кончит курить, так туда же  окурок пихнёт и плюнет вдобавок.
Я ему, мол, как где? Я её с мусором остальным в пакет, да на помойку и снесла… А он сперва побледнел, потом покраснел – никогда его таким не видела! Давай, орёт, бери свою подругу, тебя, Маша, значит, и бегом к мусорным бакам! Как хотите, но чтобы банку нашли! Вот так-то вот!
              Когда подруги дошли до мусорки, туда уже подъезжал молдованин.
              – Ты куда пакет свой бросила, чёртова кукла!? – заорал он, едва выйдя из машины.
              Полина Ивановна неверной рукой показала на второй бак справа. Молдаванин подскочил к тому и со злостью опрокинул его на землю… Бак с грохотом повалился, высыпая на асфальт своё содержимое.
              – Ищите, живо!
              Полина Ивановна тут же нагнулась и стала перебирать мусор, Мария Николаевна присоединилась к ней.
              Через несколько минут, женщины выпрямились – нет, здесь пакета не было. Перешли к другому, рядом стоящему. Видно, баки кто-то за это время передвинул, ведь старушка точно помнила, что бросила мусор именно во второй бак справа…
              Дело осложнялось ещё тем, что мусор Полина Ивановна собрала в стандартный чёрный пакет, а таких в баках было великое множество. Каждый из них надо было раздирать и пытаться распознать по содержимому он ли это. Если Полине Ивановне удавалось сразу отбраковать пакет, то работа продвигалась споро – найденное тут же отбрасывалось. Но чаще приходилось перебирать до конца в поисках этой злополучной банки.
              Мария Николаевна по неосторожности расцарапала руку консервной банкой, но не замечала этого. Осталось последних два бака. Заморосил холодный дождь, стемнело. Молдованин включил фары машины, освещая старушкам поле их деятельности. Он заметно нервничал, курил одну сигарету за другой. Прохожие с удивлением поглядывали на двух, азартно роющихся в мусоре старушек. Некоторые, узнав в них Марию Николаевну и Полину Ивановну, намеревались поговорить с ними, но Антон Сырбу, резким жестом, останавливал их, мол, прошу не мешать! Те в недоумении шли дальше.
              И вдруг, Полина Ивановна радостно пискнула. Антон тут же метнулся к ней, вырвал из рук пакет, выпотрошил его себе под ноги и схватил в руки старую жестяную банку. Он стал её азартно трясти, покуда оттуда вслед за окурками не выпал туго смотанный рулон долларовых купюр, скреплённый резинкой. Антон взял его, для верности ещё потряс банку и, отбросив её в сторону хмыкнул, глядя на старушек, которые теперь, сделав дело, стояли растерянные, грязные и уставшие, не зная, что им теперь делать дальше. Молдованин вздохнул, достал из кармана две тысячные рублёвые купюры, отдал за труды старушкам, которые молча приняли их, и, запрыгнув в машину, укатил…
              Мария Николаевна и Полина Ивановна вяло посмотрели ему вслед и уныло побрели домой.
              – А ведь всё прибеднялся, паскуда… И за последний месяц мне так и не заплатил, – первой нарушила молчание Полина Ивановна. – Слушай, Маша, а что было бы, если бы мусор уже успели бы вывезти, а?
              Мария Николаевна промолчала, лишь задумчиво пожав плечами в ответ.
              – Да, кстати, – вдруг сказала она. – А ты, Поля, свои сбережения дома где хранишь?
              Полина Ивановна смутилась и, зло пожевав губами, ответила:
              – Извини, Машенька, но вот этого-то я тебе сказать не могу…