Если ты другой... 9

Дождь  накрыл  землю всей  мощью  небосвода.   Серый  и  неистовый,  он  оглаживал деревья, припадал к травам и,   как  истосковавшийся  любовник,  одержимый  желанием,  не в силах  был  оторваться от земли.  По-матерински  мудрая,  от веков  осознающая  великую  силу  кротости  в бурлящем  потоке жизни и плодородия,  земля  отвечала  ласковой покорностью.

Деревья раскинули  объятья  небесным  потокам, каждый  стебелек и росточек  гнулся и вставал,  внимая  звучанию   дуэта   воды и земли.  Взметались   ввысь  радуги,  чтобы соединить  горизонты,  а  цветы   возбужденно  охорашивались,  распускали  зеленые  перышки. Засветились ярче умытые ромашки и колокольчики,  запахи  полыни, чабреца и подмаренника сгустились во влажном,  распаренном   после жары   воздухе.

Стихиали  воды  танцевали прямо на траве,  вперемешку  с нимфами  луга, перламутр их плащей и жемчуга бус  тихо   переливались  в  бессолнечном  мареве света.

 Дриады  и  птицы  пережидали  напор  водопадов, прижавшись к стволам,  под  дырявыми   зонтами крон – стаи  листьев   даже не пытались  сдержать   приливы  воды, просто перебрасывали  скользящие струи от  верхних  ярусов  к нижним, как по ступенькам.

Работы на  раскопе  прекратились. Народ забился в палатки,  под навесы,  изредка совершая короткие  перебежки от  объекта  к объекту. В большинстве своем заседали в столовой, так как больше негде было собраться   вместе,  а  ведь разговоры и   пересуды стали чуть ли не основным занятием.

 Главной  темой  сплетен   явилось  переселение Бориса  в палатку  Дианы Сергеевны.  Похоже,  раньше он туда просто забегал, а теперь обосновался  со всей серьезностью.   Новость  взбудоражила   как ученый,  так и недостаточно ученый  народ, но  реагировали все  почти одинаково:  изумление  с  вытекающей  неловкостью,   сопровождающей  явление  некрасивое,  даже  постыдное.
  Поступок сродни предательству,  даже  если человек предал  только себя.

Что-то нездоровое  было  в  союзе Бориса  с королевой,   потому  что  девчонки-сотрудницы шептались,  округляя глаза:
 
-  Она же в   матери ему годится...
А ребята  ухмылялись:

- Служебный рост  –  дело  нешуточное. Чего не сделаешь  ради  карьеры?

Все эти  шепотки  были Фиаде  неприятны,  она спешила к  палатке  сестриц, где  те  укрылись  вдвоем…   точнее,  забилась в нору Настя,  а  Варя изо всех сил помогала  ей держаться,  чтобы не рассыпалась  на осколки  вслед за   разбитым  сердцем.

Настя  исходила  скорбью о  несбыточности того, что ей представлялось счастьем,  только, на  взгляд   Фиады,  таковым не являлось.   Нимфа  ясно  видела, что  свет   неутоленной  девичьей нежности   весь стекал на единственный луч –  Настя  по-прежнему вся была сосредоточена  на  избраннике,  будто остального мира  не существовало.

Но счастье не бывает  однобоким!

Насколько  оправданно  стремление  посвящать  себя чему-то одному,  пусть  даже  очень  достойному, чего о Борисе  не скажешь?

Всю силу сияния,  как своего, так  и  поступающего  к  ней  с небес, Настя  устремила   к одному  персонажу,   прямо-таки  крошечному  в   бездонности  миров.  Будь  он  чуть   поярче, может, и проявился  бы, как  человек,  но   он не излучал  в мир   ни пылинки  света,   а  темный пузырь самомнения все раздувался… раздувался.  Он  даже  из палатки Дианы Сергеевны  мысленно  тянулся к   Насте – эликсир  воспоминаний питал его жизненные  соки.  Видно,  королева    оказалась  прижимиста, а  может,  просто нечем было ей делиться.

И вот  теперь  его грела Настина тоска.  Настина  боль – как  лекарство  для себя…  для подтверждения своей значимости.

Непостижимо!  Чем только не питаются  людские души!

- Насть, ты хоть  чайку   попей… давай налью из  термоса. Ты же дошла совсем…  в   чем  душа   держится…

И как раньше  Фиада  не  замечала  Вариного  нежнейшего  луча?  Видимо,  потому что он шел   волной,  неяркой, но  такой  теплой,  сочувственной   и  развернутой  вширь,   на друзей.

О,  как  понятно  было  Фиаде  то  скрытое чувство облегчения, которое  питала  Варя, полагавшая, что  Настя теперь свободна от Бориса. Да,  больно  Насте, но   куда больнее  было бы  соединить  судьбу  с человеком хаоса.

Когда после долгих   поисков  Болотницы  и последующих  уговоров  две  неугомонные лесные девы услышали – таки     историю  любви  нимфы  Эхо,  Фиада  ужаснулась:

- Но, тетушка!  Какой же  это  миф?  Тот,  кого ты называешь  Нарциссом, существует  и сейчас!  Он любит себя со  всем  самозабвением! Он никого вокруг не  видит,  кроме себя… Ему люди нужны лишь для того,  чтобы  в их  глазах ловить отражение себя, любимого…

Болотница  так перепугалась,  что  буро-зеленое лицо  стало совсем серым.

- Девочка,   неужели ты вручила свое сердце такому   человеку?   Хочешь   сказать,  что  повторила ошибку нимфы  Эхо?

- Не  я,  тетушка,  не я…

Жаль,  что Настя не  видела того смятения,  которое охватило  старенькую,  все  повидавшую  Болотницу,  не слышала  вздохов сожаления Ягодки,  которая  тревожилась  о земной  деве  всю обратную  дорогу. А ведь лесные духи отозвались  только  на   абстрактную  историю.  Матовый  энергетический  кокон  Бориса, втягивающий в свою  черноту  все самое светлое, что  поступало от людей,  Фиада  им  описывать не стала.

Как же   здорово,  что  Борис сам ушел   из жизни  девушки!

Вот уж точно:  что ни делается,  все к лучшему.
Настя переболеет,  а   дивный  свет  ее   искрящегося  чувства    поменяет  направление,  потому что  свет  не может не сиять…
Может, наконец-то  он  обнаружит  теплое мерцание  выжидающего встречного   света?
Может,  поблуждав на ветру, вернется  к Никите  предназначенный ему листик?

Никита  без  костра  не  пел.  Как и   Настя, он  редко показывался  в общей  столовой, предпочитая  сидеть  над книгой в своей палатке  и  отмахиваясь  от уговоров  сыграть на гитаре. Одна  девушка  из  числа  посетителей  была особенно настойчива:

- Ник, откуда   такой   фингал? И не говори, что  о  дерево стукнулся,  у   тебя вон и  костяшки  разбиты на кулаках…

Никита отмалчивался. Иногда,  не  выдержав  приставаний,  надевал  бесформенный непромокаемый плащ  и шел в лес,  в  святилище тишины.

О, как любила эти выходы  Фиада! Она  летела  у плеча  Никиты,   ощущая  в душе праздник.  Праздник  присутствия  Никиты.  Быть  рядом  с тем,  кто дорог, - это ли не счастье?

Вот он хмурится,    морщинка  у переносицы…   ее  надо разгладить.  Спеть  ему,  вплетая   в  серое звучание  дождя свой  напев,  таинственную и древнюю  мелодию  леса,  песнь вечнозеленого  умиротворения.

Ах,  Настя!  Тебе ли печалиться?   Знала бы  ты,  что настоящая печаль -   не быть человеком.  Не иметь  возможности  соединиться со своим  листиком…  чтобы любить…  чтобы вместе…

Да что там!  Просто  чтобы  проявиться для улыбки!

Сила  улыбки  велика. Ничуть не меньше силы дружеского участия.

Фиада   опускалась  на  мужское  плечо, чтобы  своим присутствием  и  кроткой нежностью  пусть   лесной,  но девы, сделать мужчину сильнее. Чтобы на  невидимых  ниточках  внутреннего единения  крепла   уверенность в  том, что  все предназначенное  неизбежно  и предопределено.

  Вслушиваться в мысли  Никиты  она почему-то робела,  да и зачем?   Ей было достаточно  ощущать его настроение, и,  чувствуя, как  успокаивается  он  от   ненавязчивого   ее  участия,  тихо радовалась:  она  рядом не зря.

Для  чего и любить,  если не  нести родной душе  покой  умиротворенности?


Продолжение http://proza.ru/2024/09/30/704