Аарон Кушнир и его шутки

Когда я думаю теперь, по прошествии почти 40 лет, о моем военном времени в печально известной офицерской школе в Орджоникидзе на Северном Кавказе, то это совершенно самое трудное и опасное время моей жизни кажется мне одним большим кошмаром, отполированным и избитым, почти сломленным телом и душой, и живущим в постоянном страхе перед НКВД (см. рассказ «Серый Паук Гороховацкий»), я иногда терял надежду ещё в то время,  выйти  отсюда вообще ещё живым. И все же я знал, что здесь, в этих холодных, унылых и безличных комнатах, вдали от нормальной буржуазной жизни, передо мной жили люди, которым было гораздо труднее, чем мне, и которые, несмотря ни на что, выкарабкивались из них со всей своей силой и хитростью и умели спасать свою жизнь.

Одного из этих людей звали Аарон Кушнир, о котором и пойдет речь в этой истории. Когда после приезда в Орджоникидзе нам сбрили волосы и надели в старое, изношенное, иногда даже плохо заплатанное обмундирование, каждому из нас выдали в качестве снаряжения так называемую командирскую сумку, так сказать, сумку из прочной кожи с множеством отделений с узкими углублениями для карандашей или авторучек. Мне тоже досталась такая сумка. На внутренней стороне этой сумки красовалось размашистое имя «Аарон Кушнир, Москва». А под названием был рисунок, изображающий молодую девушку обнаженной и с раздвинутыми ногами. Каждый раз, когда я открывал сумку и видел рисунок, мне приходилось улыбаться.

Постепенно я начал интересоваться этим человеком с необычным именем Кушнир. Я не мог много узнать о нем, потому что его отчислили из школы еще до того, как я туда поступил. Но все же, в моем воображении, этот Кушнир медленно, но явно вырос из командирской сумки в человека из плоти и крови. Кушнир был больше, чем просто смешняк, причудливый шутник, своеобразный еврейский «enfant terrible». Он был полностью антивоенным и непригоден для того, чтобы быть солдатом, не говоря уже о начальнике, Красном Офицере. И все же он оказался здесь, в жестоко суровом присутствии офицерской школы, которая должна была сделать его офицером Красной Армии, бесчувственным, слепым получателем приказов и командиром.

И вот именно для этой непростой задачи этот Кушнир казался совершенно непригодным. Лучше было бы отдать его куда-нибудь в фронтовой театр, где он мог бы составить серьезную конкуренцию известному еврейско-советскому театральному художнику Владимиру Хенкину. Но нет, его отправили в Орджоникидзе, где он должен был в полной мере насладиться унижениями, жестокостью и изощренными травлями. И было почти чудом, что он смог выжить здесь, в этой среде. Более того: он даже успел стать почти легендарной фигурой. Его пощадил даже НКВД, который постоянно контролирует и всегда за всем наблюдает. И даже Коган, огромный рыжеволосый еврей, получавший удовольствие от ликвидации людей, стреляя им в шею, вероятно, пожалел своего соотечественника Кушнира и закрыл на это глаза.

Вторым взводом роты тяжелых пулеметов, где до меня дежурил Кушнир и к которому я теперь принадлежал, командовал в то время лейтенант Х, имя которого я забыл.  У лейтенанта Х были серьезные неприятности с Кушниром. Потому что Кушнир всегда был тем, кто выбивался из образа.  Кто не заправлял свою постель по правилам, кто регулярно опаздывал на перекличку, кто в стиле хиппи клал цветы в ствол своей винтовки и кто предпочитал мириться с ушибами и ссадинами во время тренировок по рукопашному бою вместо того, чтобы защищаться и давать отпор.

Во время теоретической подготовки Кушнир часто вызывал веселье.  Когда лейтенант Х задал вопрос: «Что должен делать командир, когда его отряд попадает под внезапный шквал противника?»  Кушнир ответил спокойно: «Прежде всего, я попрошу свежие трусы».  Он не скрывал, что был трусом и не мог никому причинить вреда. Кушнир обладал незаурядным умом, бурным воображением и редкой дедуктивной способностью, что выделяло его среди серой и средней массы других курсантов. 

После обычной торжественной присяги второй взвод, к которому принадлежал Кушнир, также был удостоен чести и привилегии быть назначенным в гвардию. Однажды взводу было поручено охранять стратегически важное водохранилище высоко в горах Кавказа, которое снабжало питьевой водой весь город Орджоникидзе. Было лето, и температура в тени превышала 40°. На грандиозном фоне великолепных гор с заснеженной головой Эльбруса посередине, раскинулся водоем, наполненный кристально чистой горной водой.

В полдень, когда солнце палило сильнее всего, а другие курсанты лежали на своих нарах в караульном помещении, усталые и измученные, Кушнир нес вахту.  Никто не знает, что заставило его забыть все правила вахты и сделать самое большое дурачество; во всяком случае, он сделал самое чудовищное, что можно было сделать в данной ситуации. Он снял сапоги и штаны, развернул с ног вонючие и потные портянки, вымыл их в прозрачной и прохладной воде водоёма и позволил ногам болтаться в воде.

Никто не замечал, что он делал. Всего в нескольких метрах от водоема на лугу пасся ишак, кавказский осел. Крепко привязан к деревянному колу. И именно на этого ишака и обратил свой особый интерес Аарон Кушнир. В то время оставалось неясным, был ли Кушнир на самом деле содомистом или даже садистом. Во всяком случае, чувства у него возникали при виде круглой, толстой задницы ишака. Он надел штык на свой карабин, подкрался к ишаку и легонько поколол его в ягодицы.  Ужаленное таким образом животное блеяло и отбивалось назад.  Жестокая игра, казалось, доставляла Кушниру особое удовольствие. Снова и снова он тыкал в ягодицы осла своей боковой винтовкой, который в конце ревел как на нож.  Конечно, всё это не осталось незамеченным.

Поручик Х, вздрогнув от заслуженного обеденного перерыва, увидел происшествие из окна, выбежал из караульного помещения и закричал: «Тревога! Тревога!» Испуганные и ничего не подозревающие курсанты также выбежали из бараков, как дикая, сонная компания. «Соревнуйтесь! Смирно!" - скомандовал совершенно озадаченный поручик X. "Курсант Кушнир, вы арестованы! Немедленно арестовать!» — приказал он. Для лейтенанта Х дело было совершенно ясным. Имело место грубое нарушение правил несения караула, что повлекло за собой немедленную стрельбу в качестве наказания.

Растерянного Кушнира он прижал к стене казармы, испуганный стражник стоял там, словно окаменев. «В силу своей должности охранника я приговариваю курсанта Аарона Кушнира к немедленной смертной казни через расстрел за нарушение устава караула в соответствии с пунктом таким-то и таким-то. Приговор будет приведен в исполнение немедленно, — сказал лейтенант Х твердым голосом. Тогда он выхватил револьвер и прицелился в Кушнира, который жалко стоял у стены казармы без сапог и брюк, одетый только в мокрые трусы, и улыбался, беспомощно улыбался.

Оставалось неясным, почему лейтенант Х не нажал на курок в то время. Было ли это печальное и виноватое выражение глаз Христа, или это была беспомощная улыбка осужденного Кушнира, или это было само осознание чрезмерно усердным лейтенантом Х, что он перегнул палку. Во всяком случае, он опустил револьвер, подошел к Кушниру, размахивал холостым оружием перед носом и разряжался в поток самых страшных ругательств и оскорблений. «Я предам вас военному суду, так же верно, как и я лейтенант Х!» — крикнул он в конце. — Ты меня узнаешь, грязный еврей, негодяй!

Инцидент вызвал значительный переполох в казарме. Состоялся военный трибунал. На жизнь Аарона Кушнира всем было наплевать. Его казнь казалась всем решенным делом давным-давно. Но иногда знамения и чудеса все же происходили. И считалось невозможным, чтобы советская военная юрисдикция могла вынести совершенно иной приговор, чем обычно ожидалось.

Кушнир был на скамье подсудимых не один. Был второй обвиняемый: лейтенант Х. После долгих размышлений военно-полевой суд вынес вердикт. Кушниру дали «10» — 10 суток ареста с усиленным режимом содержания под стражей. Лейтенант Х тоже получил «10», но десять лет за свои нерешительные поступки и за комедию-стрельбу, которую он устроил перед всеми собравшимися курсантами. Если бы он действительно застрелил Аарона Кушнира на месте, на что формально имел абсолютное право, то отделался бы безнаказанностью. Потому что военное положение было на его стороне.

Однако суд обвинил его в трусости, нерешительных действиях и постановочной и несерьезной стрельбе.  Лейтенанта Х сразу же отправили на фронт в карательный батальон в прифронтовую полосу, где он вскоре погиб, как говорили, «за Родину и отца Сталина».

Аарон Кушнир отсидел в здании свои 10 дней и закончил обучение в офицерской школе не лейтенантом, даже не подпоручиком, как можно более низким званием, а только сержантом. Дальнейшая его судьба осталась для меня неизвестной. В моем распоряжении оказалась только его командирская сумка с размашистым именем и обнаженная девушка с расставленными ногами.

Я искренне жалею, что мне не предоставили возможности встретиться с
Кушниром лично. Думаю, мы бы точно стали хорошими друзьями.

Рассказанный MSМ в 1980 году (на Youtube)