Надвигается ливень в горах, и весь терем продувает

Нет ничего вкуснее трёхсуточного Том-Яма! Бывало, наварит мать кастрюлю Том-Яма, поставит на стол, и сидим вшестером, ждём когда отчим поест. Ложка-то одна была на семью…

Меня зовут Джундже, или как меня называла мама, - Красавчек, или как меня называют в лагере, - дядя Женя. Но, всё по-порядку. Или, как говорится в народе: «Shan yu yu lai feng man lou» (Надвигается ливень в горах, и весь терем продувается ветром…).

Ложка-то одна была на семью. Это было после первого взрыва. Всю сталь, алюминий и сплавы изъяли по программе «Добровольная помощь» на военные нужды. Тогда много было потребностей. Изымали столовые приборы, велосипеды, кастрюли, сковороды, аккумуляторы, тазы, батареи отопления, золотые и серебряные украшения, мельхиор. Всё забирали, и отвозили на комбинат на переплавку. Комбинат-кормилец…

Помню, рыбачили, как-то, у тёплых стоков комбината - там рыбы водилось много круглый год: гуппи, барбус, телескоп, сомики. Водились и Гара Руфа, но она у нас вырастала на Никеле крупной, и могла откусить палец. У дяди Бао, однажды, Руфа откусили ji ba по самый корешок, фельдшеру чудом удалось спасти дядю Бао от кровопотери, а после, в городе ему сформировали культю, которой он, напившись рисовой водки, пугал библиотекарш из отряда народной правды.

Так, вот, рыбачили мы как-то у тёплых стоков, и вдруг видим как из комбинатовской трубы коллектора в воду плюхается герметичный пластиковый контейнер от био-туалета. Гуппи налетели, - атаковали контейнер, но как обычно, не поделили добычу, и завязалась потасовка. Прибили контейнер к берегу, где мы сидели, и брат Реншу, или как его называла мама, - Доброжелательная воздержанность, подтянул красным пожарным багром, снятым со щита у клуба, угловатый пластиковый короб-поплавок к глинистому берегу.

- Во, бля! Говна-то привалило!
- Подарок на год Жёлтого дракона!
- Личинка Жёлтого дракона!
- Жёлтый подарок!
- Золотая неожиданность!

Мы смеялись, придумывая всё новые и новые названия для контейнера с фекалиями, пока кто-то, по моему, брат Цзяньпин, или как его называла мама, - Устанавливающий покой, не сказал, задумчиво: «Пацаны, а откуда в стоке коллектора комбината капсула с говном?»…

Наступила тягостная пауза. Только гуппи резвились в синих водах, отражающих полоску света полнотельной пористой, как блин, Луны. Недалеко величественно дремал комбинат, спокойно дыша белым плотным дымом через ноздри полосатых красно-белых труб. Тихонько потрескивали счётчики Гейгера. Идиллия!

«Ночь тиха, как вздох печальных ив
Луна скользит, и светел её сон
Река нашепчет тайну серебром…

Туман обвил гору, он нежен, как парча
Звезда далёкая влечёт, влекут мечты
И ночь плывёт на волнах ветра струй…

Река почти не дышит, в ожидании тебя
И свет её, как трепет затихающей волны
Но не дождётся никогда тебя, Айминь…»

(Лян Яньбинь. Из поэмы «Трепет сердец в бледной тени журавлиных крыльев». Династия Тан, приб. 619 год н.э. Перевод: Гога Шлёмович Хамерклоп).

Всем звеном единогласно было решено вскрыть капсулу. Брат Вейюан, или как его называла мама, - Сохраняющий глубины, склонился над дисплеем капсулы. Подключился по беспроводной связи новейшим сканером Pengyou-666, поколдовал с кодом, но… «Старый друг, лучше новых двух» - прервал его брат Яотинг, или как его называла мама, - Уважение внутреннего двора, достал из голенища кирзового сапога мультитул, оценил опытным глазом размерность и тип головок, выбрал нужную отвёртку, и ловко отвинтил шесть болтов, удерживавших крышку контейнера.

Морщась, и преодолевая брезгливость, мы, поднатужившись, скинули прикипевшую крышку капсулы. Нашему взору открылась смрадная пенящаяся жижа нечистот.

Брат Гонконг, или как его называла мама, - Большой лебедь, хотел уже было пнуть контейнер обратно в реку, но его остановил брат Цзяньпин, или как его называла мама, - Устанавливающий покой: «Zoukai! Erbaiwu!”.

Приглядевшись, мы увидели на поверхности жидкости бок тёмно-красного, с аляповатым, но не лишённым изящества, рисунком двух цветков, металлического термоса. Ай-да, брат Цзяньпин, ай-да зоркий глаз! Не зря его избрали командиром Звёздочки в школьной дружине!

Доставать термос из фекалийной закваски никто не хотел, и пришлось «бросать монетку», - как говорил дедушка Лао, воспользоваться приложением «Jibukeshi Shibuzailai» для Aipab, позволяющим делать случайный выбор, который, как говорил тот же дедушка Лао, а он знал жизнь, прослужив охранником в лагере для политзаключённых более 40 лет: «Никогда не бывает ничего случайного». Точнее, он говорил так: «Уголовное дело, niubi, никогда не заводится, niubi, случайно и, niubi, на случайного человека, niubi!».

Брат Зедонг, или как его называла мама, - Живущий к востоку от болота, которому выпал жребий «Jibukeshi Shibuzailai», скривив лицо в сложную гримасу отвращения, любопытства, стыда и нетерпения, задержав дыхание, нырнул руками в зловонную жижу, быстро достал термос, и, будто проказу, отбросил скользкий пузатый цилиндр на прибрежную глину.

Ополоснув термос водой, принесённой в кепке, брат Зедонг, или как его называла мама, - Живущий к востоку от болота, открутил алюминиевую с вмятиной крышку, вытащил пробку из горловины, и вытряхнул из поблескивающей изнутри мальгамой колбы, тугой плотно замотанный в чёрный полиэтилен, перевязанный синей изолентой, свёрток-тубус.

- Caonima!
- Niubi!
- Diao!
- Х*ясе…

Уже неуверенно забрезжил жёлто-красный расцвет. В тишине вдалеке, со стороны комбината, медленно нарастал звук приближающейся машины, заунывно стонущей мостами и мотором, в горку. Решили термос и карсулу биотуалета утопить, а свёрток пока спрятать, - завтра посмотрим, что там.

Мама ещё спала, уютно расположившись в камере депривации, отчим - дядя Николай, или как его называла мама, - Побеждающий народы, дремал в кресле перед телевизором, где транслировали открытие пара-олимпийских игр в нарды. Я спрятал свёрток из термоса в печной юшке. Поставил на зарядку Aipab, и, в предвкушении завтра, лёг спать.

Не мог заснуть. Ворочался с боку на бок. Чёрный свёрток не давал покоя. Уже проснулось радио, бодро отыграло гимн, после - утреннюю молитву, и диктор начал читать русскую литературу. Под это: «В Толубеевском депо лучшим паровозным машинистом считался Александр Васильевич Мальцев. Ему было лет тридцать, но он уже имел квалификацию машиниста первого класса и давно водил скорые поезда...» я подбежал к печке, открыл юшку, достал, испачкавшись обильно сажей, свёрток, и разорвал его путы.

«В горах Хуаншань, где рождается тень
Скрыты клады тайны под синим небом
Ветер шепчет, продувает забора плетень
Зовёт за собою к седым легендам

В долинах Луншуй, где плещет река
Живут мечты, как жемчуг в воде
Тропа к тайнам найдётся, наверняка
Там, где чёрная иволга поёт в тишине

На вершине Улиня великаны-стражи
Хранят тайны, сомкнуты их кошельки
Свет жёлтых фонарей дрожит в тумане
И звёзды искрятся, как светлячки…»

(Го Цзинмэй. Из поэмы «Серебряные реки в небесах, и предания о драконьих корнях». Династия Тан, приб. 701 год н.э. Перевод: Фаина Циферблат).

Разорвав синюю изоленту, чёрный полиэтилен и розовую бумагу с синей печатью, я высыпал на доски нашей  избы содержимое ночной находки. Это были золотые зубные коронки: мосты по 3 - 5 зубов и единичные коронки: мятые, полустёртые моляры и отполированные до зеркального блеска передние резцы, мощные тяжёлые клыки, и нежные изящные премоляры. Коронок было много, и часть из них представляли собой пустые, будто напёрстки, колпачки, а часть были заполнены обломанными зубами.

Уже отходил от вечерней дозы (информации) отчим - дядя Николай, или как его называла мама, - Побеждающий народы, и надо было поторопиться. Я сгрёб в кучу синюю изоленту, чёрный полиэтилен и розовую бумагу с синей печатью, сдвинул её палкой - черенком от лопаты, поближе к дымоходу, зажёг две спички, и подпалил чёрный полиэтилен.

Комок быстро зашеёлся, закоптив жирным чёрным дымом, будто грузовик TONG с прицепом, идущий, гружёный арбузами, в горку. То, что ещё минуту назад представляло собой тайный тубус, превратилось в кучку пепла, лежащего в жерле деревенской печи.

Коронки мы поделили среди братьев поровну. Договорились подержать их полгода, а после - сдавать в разные ломбарды города и района. Но, «Shan yu yu lai feng man lou» (Надвигается ливень в горах, и весь терем продувается ветром).

Однажды ночью в дверь нашей хижины уверенно постучались. Мама отворила, и в комнату ввалилась гурьба: тощий загорелый усатый милиционер в галифе, яловых запылённых сапогах, форменной парадной гимнастёрке и папахе, какой-то толстый потеющий, похожий на собственную пародию, гражданин в парусиновых туфлях, широких брюках на подтяжках, и в теннисной рубашке со значком ГТО I степени, две близняшки в синих форменных курсантских юбках и кожаных куртках, опростоволосенных головах, и председатель поселения - тов. Судзуки Олфеефф.

«Где розовая бумага с синей печатью?» - без предварительных ласк поинтересовался у отчима - дяди Николая, или как его называла мама, - Побеждающий народы, милиционер. Отчим недоуменно поднял брови, полуповернул вбок голову, оставляя взор на милиционере, что сделало бы его вид комичным, если бы не общее настроение сложившейся ситуации. «Где розовая бумага, падла?» - повторил усатый шериф. Но, отчим - дядя Николай, или как его называла мама, - Побеждающий народы, не знал, о чём его спрашивают, и, соответственно, не знал что ответить, продолжал корчить лицо.

«Гримасничать вздумал, сука?!» - разозлился милиционер, достал откуда-то, будто из воздуха, тёмно-красный блестящий, с аляповатым, но не лишённым изящества, рисунком двух цветков, термос и стал бить им отчима по голове. Отчим отскочил от офицера, и, оказавшись подле печки, схватился за палку - черенок от лопаты. Милиционер, не раздумывая, выдернул из большой деревянной, болтающейся до колена, кобуры Маузер времён Октябрьской революции и Гражданской войны в РСФСР, и навскидку выстрелил в лоб дяде Николаю, или как его называла мама, - Побеждающий народы.

Последний сполз по побеленной печной стенке на пол, так и оставаясь прикованным недоумевающим взором к милиционеру. Только теперь домик бровей увенчала аккуратная круглая, жадно пульсирующая тёмной кровью, дырка, а к вони портянок, лука, табака и печного дыма добавился свежий запах пороха.

«Кто следующий?» - злобно, и ничтоже сумняшеся, произнёс милиционер, покачивая в руке тяжёлый пистолет. Толстяк в парусиновых туфлях суетливо водил глазами из стороны в сторону, и причитал: «Доколе это происходить то будет? Понаехали тут, и творят свои жёлтые правила…». Курсантки снимали на прошлогодние модели Aipab короткие видео и отправляли их в сеть. Председатель, - Судзуки Олфеефф, курил самокрутку из газеты, выдувая сизым дымом причудливые кольца в смрадном воздухе нашей избы.

Мне стало страшно, что следователь застрелит непричастных братьев и маму. Страшно было и за себя. Скажу сейчас про свёрток, а он как шмальнёт в лоб из своей пушки… Но, «Shan yu yu lai feng man lou» (Надвигается ливень в горах, и весь терем продувается ветром).

- Это я зубы сп**дил, - тихо, сипло и трусливо произнёс мой пересохший рот. Вот, там они, за телевизором лежат, в банке Montpensier. Милиционер подошёл, скрипя половицам и сапогами, к телевизору, снял со столешницы стальную круглую банку из под леденцов, открыл крышку, и уставился на три золотые коронки, словно на доставшиеся ему всего три, из всей банки, леденца.

- Где розовая бумага с синей печатью?
- Я сжёг её, товарищ
- Что??
- Я сжёг её в печке…

Постановлением народного суда гражданин Циклодолов Джундже Николаевич признан виновным по части 2 статьи 144 УК и приговорён к наказанию в виде лишения свободы на срок 48 лет, без права пользованием Aipab, с отбыванием наказания в исправительном лагере общего режима.

«Shan yu yu lai feng man lou» (Надвигается ливень в горах, и весь терем продувается ветром…).