гувернер

                Гувернер

                Ефим Дроздов

   Ты все спрашиваешь, как я, кандидат наук, до жизни такой докатился, что стал гувернером, чтоб с голоду не сдохнуть? Да, брат, так и есть. Гувернер, это, конечно, тебе не кухарка или какая-нибудь домработница. Работа, вроде, почище, и с хозяевами  во время еды за один стол сажают, но не из уважения к нему, а чтоб не позволял любимому чаду лапшу из супа руками таскать да черную икру ложкой по столу размазывать.

   Поначалу я после школы в институт поступил. Хотел электронщиком стать. Ну стану, рассуждал я, после пяти лет изнурительной учебы инженером. А что дальше? Сам знаешь, какая нынче у инженера зарплата. Слезы, а не деньги. Моя мать, доктор химических наук, работала приходящей домработницей и порекомендовала меня в одну семью репетитором и по совместительству гувернером. Тогда мода на гувернанток и гувернеров пошла. Захотели нынешние нувориши, чтоб все как у дворян еще при царе было. Каких-нибудь лет десять назад щи лаптем хлебали, а сегодня подавай им гувернанта. Да не просто какого-нибудь, а чтоб из интеллигентной семьи. Это, мне кажется, для самоутверждения в собственных глазах.

   Мне б, дураку, за кордон свалить, но не могу я без Москвы, без моего родного Замоскворечья. Тут моя родина. И видно в струю я попал. Стали меня из одной семьи в другую рублем заманивать. Похоже, пришелся я нынешним хозяевам жизни по вкусу. Так я познакомился с Ксенией Михайловной. В ту пору ей было уже лет 30, иными словами она была на десять лет старше меня. Это была высокая стриженная под мальчика брюнетка, с чуть навыкате карими умными глазами. Держалась она легко и свободно, что выдавало ее принадлежность к высшей касте. Фразы ее были отрывисты как ружейные выстрелы. На ней было черное облегающее платье, удачно подчеркивающее ее стройную фигуру. На груди переливающая на солнце всеми цветами радуги брошь. Она производила впечатление человека, уверенно идущего по жизни.

   Как я узнал позже от словоохотливой прислуги, еще 18-летней девчонкой Ксения Михайловна, а тогда просто Ксюша, увела из семьи полковника Одинцова, который был почти на 30 лет старше ее. Теперь она всецело посвящала себя воспитанию их единственного сына Алексея. 10-летний мальчик трепетал перед матерью. Но и я, чего греха таить, 20-летний верзила, начинал бледнеть и заикаться, когда мне случалось наедине оставаться со своей хозяйкой. Однако это был вовсе не животный страх, заставляющий несчастного кролика  лезть в пасть удава. Просто странное чувство (уж и не знаю, как его назвать) заставляло меня бояться посмотреть ей в глаза, а при нечайном прикосновении к ней, словно ошпарившись, отдернуть руку. Правда, и Ксения при этом шарахалась в сторону. Да так, что однажды на нее упала этажерка с какими-то картонками. Я бросился ей на помощь. "Идите вы к черту, интеллигент несчастный!" - крикнула она в слезах.

   Постепенно наши отношения выровнились. Встречаясь, мы уже не прятали друг от друга глаза, а улыбались друг другу. Когда же мальчик шалил за столом, хитро поглядывая на меня, как бы испытывая мое терпение, его мать говорила: "Алексей, дай человеку спокойно поесть." Как-то узнав, что другие хотят переманить меня, она стала платить мне на 5000 рублей больше. Однажды я получил из Израиля сообщение, что моя старая мать, живущая там одна, тяжело заболела. Я должен был срочно лететь. Было жаркое время летних отпусков, и я смог достать билет только на самолет, вылетающий через три дня. Я сообщил об этом своей хозяйке. Она заметно погрустнела. Было грустно и мне. Накануне отлета, столкнувшись с нею в дверях, неожиданно для самого себя я поймал ее руку и сжал в своей ладони. Она не стала ее вырывать. Тогда я прижал ее к своим губам и поцеловал. "Не надо, - прошептала она. - Потом." Я улетел, а в моих ушах еще стоял ее голос "Потом."

   Моя мать умерла. Я похоронил ее и через две недели вернулся назад. Встретившись с Ксенией, я спросил: "Потом. Это сейчас?" В ответ она рассмеялась: "Потом - это потом." Я терпеливо ждал своего часа. И вот однажды на закате дня, когда наступили сумерки, но свет еще не зажигали, я подкараулил ее в темном месте и обрушился на нее как лавина. Поверь, такой шквал любви не выдержала бы ни одна женщина. Похоже, она и не собиралась сопротивляться. Наши уста слились в жарком поцелуе. Я впал в беспамятство от счастья. Долго ли оно длилось, коротко - не знаю. Когда я наконец очнулся, Ксении уже не было рядом. От изнеможения я не мог пошевелить ни одним мускулом.

   С тех пор наши оргии любви повторялись часто. Каждая наша встреча, если позволял случай, не обходилась без жарких поцелуев. Однажды я встретил ее в радостном настроении. "Ксюша, - спросил я, - я еще не успел тебя осчастливить, а ты уже счастлива. Не значит ли это, что у меня появился соперник?" "Дурак, - она чмокнула меня в щеку. - Просто свершилась моя мечта: мой муж получил генерала. Теперь я не абы кто, а генеральша в натуре." И она закружилась на месте. Я поздравил ее. Однако это событие не прервало марафона наших свиданий.

   Прошло не так много времени, и что я вижу? Моя любовь сидит за столом зареванная, с опухшими от слез глазами. Я не на шутку испугался. "Что стряслось?" - спрашиваю ее. "Моего мужа посадили. Обвиняют в коррупции в особо крупных размерах. Ему грозит 10 лет тюрьмы. Все имущество конфисковали. Нам с Алексеем даже переночевать негде," - сквозь слезы отвечает она. "Не плачь, - говорю. - Что-нибудь придумаем. Мир не без добрых людей."

   Господа, скиньтесь. Кто сколько может. Имейте сострадание к бедной Ксюше и ее сыну. Ведь завтра могут прийти и за вами. Как сказано в писании: "Да не оскудеет рука дающего."