В неумелых руках

- Что ты любил делать в детстве больше всего? В салочки, в войну или жечь дымовухи?
-  Играть? В войну, конечно, а вот делать. Тут и думать нечего - точить карандаши, конечно! У деда была бакелитовая точилка, немного похожая на бабушкину мясорубку из-за ручки. Я воображал, что она похожа на пчёлку, - сверху такие усики- педальки.

   Спрячешься, бывало, под столом, расшатаешь грифель, как молочный зуб, а то и вовсе - постучишь по нему молоточком или дверью придавишь до хруста. Ну - бежишь после к деду, просишь разрешения поточить. Дед требует показать карандаш, чтобы не зря машинку-то гонять. Рассмотрит, ухмыльнётся, коли заметит продавленные дверью следы, но молча поднимет деревянное жалюзи шкапчика, где на пропахшей дёгтем и папиросами  полке хранился этот хитрый, заветный инструмент, и скажет:
- Бери.
 
   Но как потянешь руки, чтобы взять, дед и приказывает строго:
- Только при мне! А то знаю я вас, почнёте пальцы совать или ещё чего.

   Под дедовым суровым взором нажимал я те самые усики-педальки, дабы просунуть карандаш и зажать, правда силёнок не хватало, чтобы выходило с первого раза! Крутишь после ручку, стараешься, высунув язык для верности, поджидаешь с блаженной улыбкой, когда можно будет поглядеть на деревянную ровную стружку, что копится в специальном ящичке. И давно уже не нужно, и отточено, а только нет мочи остановиться, - стружка так сладко пахнет.
- Здорово!
- А то! Только мне мало досталось за покрутить.
- Это ещё почему?
- Я самый младший из внуков. До меня столько карандашей было заточено, не перечесть: и по делу, и просто ради самого верчения. Попортили вещицу. Приходилось после, когда и впрямь было надо, приставать ко взрослым, чтобы помогли заточить карандашик. У самого плохо выходило, а ножиком не дозволяли.

   Всяк точил, как умел. Бабушка срезала кухонным ножиком над раковиной, отхватывая помногу и от грифеля, и от самой деревяшки. Рачительная мать доставала использованное бритвенное лезвие, которым порола подкладку или другое какое шитьё, и счищала карандашик на газетку, аккуратным кругом, так что носик аспидной палочки казался едва ли не иголочкой.
   Ловчее всех выходило у отца. Вычерчивая у кульмана по шесть-семь листов за смену, ему приходилось тратить не один карандаш, от того-то и точил он всегда сноровисто, парой-тройкой неуловимых движений, наискось, оставляя стержню довольно упора в нужных местах, так что карандаш исписывался не враз.

   Но стоило взяться за дело самому, у меня выходило плохо, хуже всех. И спрятав вконец испорченные карандаши в дальний ящик стола, или рассовав их по корешкам книг, я принимался просить купить мне новые.
- Да только что, недавно открывали коробку! - Удивлялись взрослые, но покупали, конечно, и новые карандаши неизбежно постигла участь прежних, в моих неумелых руках.

   Что любили мы в детстве? Глупый вопрос. Да, всё, наверное, просто не сумели этого вовремя понять.