Земной поклон глава 1

                ЗЕМНОЙ ПОКЛОН               
               
                Уходят люди… Их не возвратить.
                Их тайные миры не возродить.
                И каждый раз мне хочется опять
                От этой невозвратности кричать.
               
                Евгений Евтушенко

Товарищ мой и земляк, Старых Александр Васильевич, незадолго до своего ухода (неожиданного, от ковида, в 63 года), будто предчувствуя его, сказал мне: «Не знаю, Иван Фёдорович, с чем мы предстанем перед Господом, когда срок придёт, но может вот эти изданные наши книжки будут, хоть небольшим, но возвращением долга родной Сакмарской земле за всё то, что она нам дала, оправданием будут грехов наших перед Господом».

Велика наша Россия! Ой, как велика! Много в ней земель. Побывать во многих довелось мне за мою жизнь.  Во времена службы военной узнал земли приморские - Владивосток, Камчатка! Красота этих земель до сих пор   поражает меня. Вспоминаю земли те с восхищением и желанием вновь побывать там.
Видел Москву, некоторое время жил там, в Ленинграде был, в Киеве, в Воронеже, в Севастополе.  Ну и как каждый советский человек был и в Сочи. Хорошо там жили и живут люди, достоинств, чудес и красот у каждой из этих земель не перечесть.
Не довелось побывать в землях заграничных. Видел только Японию с борта корабля, рыбаков японских в море встречал, видел Сахалин, тоже с борта корабля. Красота тех мест, с их вулканами, сопками в снегу и в дымках гейзерных до сих пор перед глазами. Всё большое, в красках ярких, запоминающихся. Как и та лагуна камчатская на берегу Тихого океана, с кристально чистой водой. Я, забыв все наставления командиров, раздевшись, с радостными криками, совсем по-детски, как когда-то по родной Сакмаре, бегал по мелководью, наслаждаясь брызгами тёплой-претёплой солёной морской воды, хлопая себя ладонями по бёдрам, кричал что-то несвязанное, радостное во славу жизни.  Кругом величаво возвышались сопки, поросшие стлаником, а в дали, на горизонте, в мареве почти, исчезал силуэт подводной лодки.
И вот сейчас, на склоне лет, побывав во многих землях, я хочу поклониться и поблагодарить родную свою землю Сакмарскую.  Нет в ней красоты яркой, а та что есть – скромная, не броская и не величавая. Чем же она отличается от других земель? Что в ней такого, почему желание моё сказать ей слова благодарности сейчас просто переполняют меня? Что такого в деревне моей, Гребени, чем дороги свои деревеньки малые любому россиянину?

Да именно сейчас, на склоне лет, пожив, повидав многих людей, я и понял почему так дороги мне родные Гребени – дороги людьми, земляками моими, окружавшими меня в самом начале жизни, которые просто жили, работали, детей рожали, - кто радовался жизни, кто осиливал её, а я, вольно или не вольно, учился у них и радости той, и усилиям.
Они знали, что такое грех, знали черту, за которой человек – уже не человек: старшие в деревне, родня моя вся трудную жизнь прожили, проживали тогда. Всё в деревеньке моей переплелось; все -  родня, если не ближняя, то уж дальняя - точно. В детстве снизу в верх смотрел я на земляков, рот разинув от удивления, от восхищения, от захлестнувшей меня тогда любви.  Я не знал ещё тогда таких слов, но чувствовал большое, светлое и доброе, исходящее от земляков, такое большое, что я готов был всех расцеловать. Конечно, не все они – ангелы; ошибки совершали, грешили, но я-то был ещё маленький, всего этого ещё не знал и просто радовался, что они есть.

Почему Александр Васильевич Старых вспомнил о наших книгах? Да потому только, что большинство наших с ним рассказы о земляках, о местах родных. И земляками, и Родиной восхищаемся мы, и хотим, чтобы восхищения и любовь наши остались в памяти современников и потомков.
Приведу длинную цитату из рассказа Александра Васильевича «Привет, деревня, которой нет!» с одной только целью; -  показать Вам, земляки, как он любил нашу землю, как талантливо писал о ней.
.. «Через пятьдесят километров по Шарлыкскому тракту влево от асфальта идет дорога в мою деревню. Полтора десятка верст тянутся вдоль одинокой речки. На небольшом этом расстоянии две умершие на моей памяти деревни - Мериновка и Петропавловка. Небольшие одичавшие деревца на месте бывших палисадников да земляные холмики вроде тех, которые мучили загадкой в детстве. Такой же холмик на месте родительского дома. На нашей стороне речки не осталось ни одного строения. Деревня на другом берегу ушла далеко на гору. Не так давно почти вся она приезжала в город - хоронить мою маму, учительницу, выучившую читать и писать три поколения сельских жителей. Тихо старится в городе отец, в прошлом деревенский силач, восхищавший моих сверстников тем, что мог держать по мешку пшеницы в каждой руке.

Я поставлю палатку под отцовским состарившимся, как и он, кленом, наберу воды из родника, зажгу костер и проведу ночь на родине, слушая шум ветел над почти высохшей грязной речкой, в которой давно уже не водятся русалки, и урчание старой жабы, выползшей из разрушенного погреба. Если небо будет ясным, прямо над головой повиснет Большая Медведица. Когда-то она опиралась ручкой ковша на нашу печную трубу. Где бы я ни был потом, даже в Америке и Европе, я искал глазами это созвездие. Оно как-то странно успокаивало меня. Я знал, что если идти на него, откуда бы ты ни шел, то в конце концов придешь домой. Не знаю, зачем я приезжаю сюда. Я не становлюсь лучше, богаче, умнее. Но знаю, что стану хуже, беднее или свихнусь в этом безумном и жестоком мире, если однажды вдруг узнаю, что ни деревни, ни клена, ни одинокой речки больше нет на свете. Не доведи, Господи, до такой степени сиротства!»
Слава Господу! Мои родные Гребени стоят на прежнем месте, и уверен я, что не исчезнут.
Ивановы, Погадаевы, Синцовы, Беловы, Рынковы, Полушкины, Плотниковы – одни русские жили в Гребенях. Потому, наверное, что все – потомки казаков.