Рассуждения старой люстры

Я вишу на потолке в гостиной уже очень давно. И понимать последнюю фразу нужно в самом, что ни на есть, буквальном смысле.  Я старинная хрустальная люстра со стеклянными  висюльками, так назвала мои ажурные подвески трёхлетняя внучка последней владелицы этого дома, шестидесятипятилетней Валентины Егоровны Разумовской.

Дом, как и я, достался ей от мужа, который уже давно покинул этот мир. При его жизни, когда Разумовская  была ещё молодой, она редко посещала этот дом, заваленный, как ей тогда казалось, всяким ненужным «барахлом». А когда она вступила  в наследство, оказалось, что это «барахло»  имеет цену, и не плохую. Многое она удачно продала, а  кое-что  оставила в доме. Старинную деревянную этажерку, консоль, буфет на ножках, напольные часы  из красного дерева,  антикварный диван с шестью  стульями, обтянутыми  бархатом  и меня -  винтажную, французскую, а не немецкую или чешскую, сделанную из латуни и хрусталя, а не из какого-то стекла, как считали многие посетители  этого дома.
 
Сама Валентина Егоровна всегда отстаивала моё дорогое происхождение, но, скорее всего, не от  знания и реального понимания действительности, а от желания показать себя настоящим ценителем старины. Так или иначе, её добрые слова в мой адрес всегда радовали меня, и  я старалась выглядеть достойно.  Хотя  это было очень сложно. Судите сами: плафоны со временем  потемнели, латунь от влажности  позеленела, хрустальные ажурные подвески в некоторых местах уже были заменены на стеклянные, да и, честно говоря, я нуждалась в профессиональной чистке.

Мало кто знал или лучше сказать, почти никто не знал, сколько мне лет. Я многое перевидела, переслушала и переосмыслила.

Ой, только не надо говорить, что неодушевлённые предметы не умеют мыслить. Умеют. И ещё как! За столько-то лет жизни у людей  и не такому научишься.

Помню, вишу я как-то над гостями и слышу диалог.
-Вы, матушка, Глафира Аркадьевна, такую хорошую наливку делаете. А не подскажите мне рецепт?

-Да вы что, Роман Борисович! Такие секреты и раскрывать. Это же маменькино завещание. Вот если бы нам детей наших поженить, то тогда и секрет наливки станет вам известен. В приданое, так сказать,  пойдёт. А так просто сказать - нельзя. Побойтесь Бога.
 
«Какое там завещание! Глупости! Будто наливку никто делать не умеет! » - подумала я тогда.

 Но такую, как у Глафиры Аркадьевны, никто в округе на много тысяч вёрст и не делал. Поэтому в доме её всегда было много гостей, особенно, мужского пола. Сама-то она уже давно вдовою была, да и дочка быстро подрастала. Так что их дом  всегда был полон кавалерами разными, и как-то с одним таким, гусаром  александрийского полка, и убежала Глафирина дочка, не дождавшись торжественной передачи рецепта.

 А потом и сама Глафира Аркадьевна сбежала за границу. Конечно, она не могла всё добро сразу забрать, поэтому следить за барским домом поставила Гришку, управляющего. Так тот долго не стал думать, унёс и припрятал всё, что смог. Так я  оказалась  в подвале.
 Лежала там очень долгое время, пока меня  не нашли. Тогда уже, наверное, ни Глафиры Аркадьевны в живых не было, ни Гришки, ни даже Глафириной дочки.  Все ушли в мир иной, только я да ещё кое-какое «барахло» и осталось. И нашёл нас Пётр Иванович Разумовский – отец мужа Валентины Егоровны.

Он-то и перевёз всё награбленное, извиняюсь, найденное в подвале, в большой каменный дом, который достался ему не по наследству, конечно. А вот ещё через несколько лет, этот дом со всем содержимым, согласно государственным документам  стал его дачей и вошёл в завещание сыну.
 
Знала ли тогда барыня, которая была готова рецепт наливки передать по наследству, что пройдёт время, и её наливка, как и  наливки других господ обесценятся, и простые люди будут легко, этак, по-барски, каменными домами распоряжаться. И на дорогие люстры, привезённые из самой Франции,  не смотреть.

Это я так говорю потому, что Пётр Иванович меня сразу же невзлюбил. Сначала сказал, что им не нужна такая «барская рухлядь», но хозяйка, как и все женщины, умеющая видеть во всём красоту и изящество, решила, что я благородных кровей и оставила меня. Мало того, помыла, отремонтировала кое-где, а потом  повесила в самой большой комнате на радость себе и гостям. Их в этом доме было всегда много.  Пётр Иванович занимал большой пост. К нему приезжали по делам, на выходные и на празднование всевозможных событий. И  все гости, в первую очередь, обращали внимание на меня и обязательно хотели услышать историю моего появления здесь,  и Пётр Иванович  в сотый раз рассказывал, как его дед, в качестве трофея, привёз меня из Германии. Вот, врун -то!  О, если бы я умела говорить, я бы на многое раскрыла ему глаза. А так как все вещи молчат, люди всегда будут с лёгкостью перевирать историю.
 
Как-то в очередной раз, рассказав байку обо мне, Пётр Иванович услышал от одного гостя, что такие люстры  производились во Франции  в начале ХХ века.

«Наконец – то нашёлся мой истинный ценитель!» - подумала я.- Интересно, что по этому поводу скажет мой хозяин?

Но хозяин не только не стал что-либо говорить, но и решил, на всякий случай, избавиться от выскочки. Больше этот гость в наш дом не приходил.  Мало ли что. А вдруг какую-нибудь тайну случайно раскроет, и тогда Петру Ивановичу несдобровать.

Если бы ты только знал, сколько твоих секретов знаю я. Мне-то сверху хорошо видно. Бесчисленное количество любовниц в доме - это самое простое из списка. Хотя от хозяйки бы он точно получил. Мало бы не показалось.

И умирал Пётр Иванович в этой комнате, лежа  на большом диване и поглядывая на меня.

Говорят, что  у человека за минуту перед смертью пролетает вся его жизнь. Пётр Иванович смотрел на меня долго и пристально. Мне даже казалось, что он винит меня во всех своих грехах. Но, позвольте, любовниц я не водила, пьянок не устраивала и не пускалась во все тяжкие. Меня можно обвинить только в одном: я была немым свидетелем морального падения хозяина.

После смерти Петра Ивановича дом со всем содержимым достался его сыну, но время жизни в каменных домах на лоне природы прошло, и  люди стали добровольно замуровывать себя в бетонных плитах многоэтажных высоток и дышать автомобильными выхлопными газами.  А чуть позже, когда среди людей вдруг стал приветствоваться здоровый образ жизни,  стало модным иметь дачу далеко за городом, и каменный дом, как ни кстати, пригодился.
 
Всё в доме: мебель, вещи  и я, в том числе, будто проснулись от столетнего сказочного  сна. Нами удивлялись, поражались и от нас избавлялись. Поэтому некоторые предметы были выброшены,  какие-то сожжены, а какие-то сами развалились от времени.
 
Как-то новая хозяйка по-особому посмотрела на меня. В её взгляде сквозило нечто угрожающее. А потом я услышала её разговор с хозяином.

- Ремонт дачи почти подходит к концу, но… - задумалась она.

-Что но...? – спросил хозяин.

- Мне не нравится эта люстра. –показала она на потолок.

- Но эта же семейная реликвия. Мой дедушка…-начал было рассказывать хозяин, но его жена перебила его:
-Знаю я эту историю. Ты мне сто раз уже рассказывал. И что?

-От  неё  нельзя избавляться.

- А если она совсем не подходит к обоям.

-Можно просто выбрать другие обои .–предложил хозяин. Он всеми способами пытался отстоять память о дедушке.
 
- Всё у тебя просто.- огрызнулась жена, но спорить больше не стала.
 
А на следующий день, забравшись на стремянку, она всё-таки захотела меня снять, но оцарапала себе палец, и решила со мной больше не связываться.
 
Ох, и натерпелась я тогда. Меня, дорогую старинную люстру, сделанную руками великого мастера… 
«Какого мастера?» - спросите вы. Да, я и не помню уже. Склероз.  Да-да, склероз. Не удивляйтесь. Все предметы, проживая свою жизнь рядом с людьми, рано или поздно начинают заражаться болезнями своих хозяев.

 Ну, вот, забыла, о чём говорила.  А. вспомнила. Меня, дорогую старинную люстру, сделанную руками незнамо какого великого мастера, хотели выкинуть на свалку. Да как же так! Люди! Ау! Нельзя выкидывать свою историю! Иначе потеряете всё остальное! Хотя, кто я такая, чтобы об этом говорить. Просто, старая разбитая, никому не нужная люстра.
 
Нет, и всё-таки я нужна. Внукам Валентины Егоровны. На Новый год они украсили меня гирляндой. И целых две недели я горела ярким светом, переливалась, блестела и блистала, будто на балу у Глафиры Аркадьевны. У-у-у! Как приятно вспомнить молодость!

А ещё приятно от понимания того, что ты кому-то нужен.
 
-Какие красивые висюльки, бабушка! А можно, я из них сделаю серёжки?
 
- Конечно, деточка! Но потом, когда ты вырастишь. Может быть, ты решишь забрать  себе не только эти красивые висюльки, но и всю прадедушкину люстру, которую он привёз из Германии.

Да сколько же раз вам повторять, что я вовсе не прадедушкина люстра. Меня купила ваша прапрапрабабушка и привезли меня не из Германии, а из далёкой Франции.