Шипы

Его голова покоится на моих коленях. Я глажу его по шерсти из множества металлических шипов. Когда-то они меня ранили, но не теперь. Сейчас моя узкая израненных в прошлом ладонь, кажется, делает невозможное. Она притупляет кончики шипов, и вскоре он не сможет ими защищаться так, как раньше. Больно ли ему? Я не знаю. Но мне уже не больно. Я уже ничего не чувствую, что могло бы меня ранить.

Обнаженность всегда уязвима и ранима, поэтому её прячут в безобразные чехлы и прекрасные одежды, наряжают или обесценивают, запирают в саркофаги, залитые ртутью ничего не значащих вещей, людей и речей, чтобы отвести глаза, А если ты хоть на минуту зазеваешься, то вынут из раковины и сжуют твоё нежное желеобразное тельце, как устрицу. А панихида по тебе будет тем ужасней, чем менее свежим молюском ты был. Но разве может идти речь о свежести и изысканном вкусе, если ты годами протухал в импровизированном гробу леденящих душу страхов и нестерпимых желаний, медленно доводящих тебя до белого каления? Так что, нет в таком звере никакой свежести и чистоты. Всё его колючки и шипы - морок для тех, кто видит только глазами.