Одуванчик

На северо-востоке острова Великобритания, берега которого омываются Северным морем, в крохотной долине, окружённой отвесными скалами, приткнулась маленькая бедная деревушка. Даже летом в эту долину попадало мало солнца, потому что с рассвета и почти до полудня горы ещё не пускали его в долину, а с четырёх часов дня солнце опускалось так низко, что горы уже не пропускали в долину его лучи. Возможно, поэтому люди, жившие в деревне, были такими угрюмыми и неприветливыми.

Мужчины узкими тропами спускались к морю и охотились на олушей – больших белоснежных морских птиц с траурной каймой на крыльях, а в дни, когда серо-стальные волны бушевали потише, выходили на лодках в неприветливые воды и ловили самодельными сетями сельдь и треску, палтуса и креветок. Потом эти сети чинили трудолюбивые женщины деревни, не покладая рук суетившиеся по дому, кормившие коз, овец и кур, выращивавшие брюкву и дикий чеснок на жалких огородиках и растившие немногочисленных детей.

Жизнь в деревне была сурова: когда зимой рыба уходила вглубь моря, а олуши улетали к берегам Дании, к деревушке вплотную подступал голод, и, чтобы отсрочить его, женщины деревни всю весну и всё лето коптили, солили, сушили и вялили рыбу и мясо олушей, а также все дары земли, что удавалось отвоевать у скал и вырастить в скромных палисадниках.

Жители деревни и их дети были темноволосы, смуглы и низкорослы – казалось, сама природа создала их такими, чтобы они крепче стояли на ногах и цветом волос не выделялись на фоне тёмных скал, закрывавших собой солнце большую часть их жизни. Поскольку земл;, не захваченной скалами и морем, было мало, а немногочисленные деревья росли лишь на скалах, жителей деревни, чей последний час пробил, просто заворачивали в грубую ткань и со скорбной молитвой отпускали в море в последний путь. Все жители деревни были похожи друг на друга, и дни их жизни мало чем отличались от тех, что прошли год, два или десять лет назад: каждодневный тяжёлый труд, редкие свадьбы, редкие крестины, нечастые похороны. Казалось, ничто не могло изменить привычного порядка вещей, представлявшегося то даром судьбы, то проклятьем.

Но однажды нежданно-негаданно случилось событие, которому предстояло изменить судьбу деревни и всех её жителей: в доме ткачихи Марии и рыбака Джозефа родился второй сын. Конечно, в рождении второго ребёнка в семье не было ничего удивительного – и у соседей рождались дети. Немногим, правда, удавалось дожить до совершеннолетия, но жизнь продолжалась, и деревня влачила своё безрадостное существование. Удивительным было то, что новорожденный мальчик родился со светлыми золотистыми волосами и тонкими чертами лица. Это было тем более странно, что женщины деревни никогда не покидали её пределов, и на её территорию не забредали незнакомцы. Узнав о рождении златовласого младенца, старики и старухи качали головой и вздыхали, не в силах понять, на радость или на беду в их жизнь вошёл этой необычный ребёнок.

Впрочем, мальчик родился слабеньким, да ещё зимой, и старики вскоре забыли о его существовании: шансов выжить у него было мало. Но время шло, а малыш всё цеплялся за жизнь своими маленькими розовыми пальчиками и каким-то чудом дожил до весны вместе с матерью, кормившей его своей тощей грудью так, словно от жизни этого младенца зависело благополучие всего мира, и вместе с отцом и старшим братом Дереком, которые будто и не замечали малыша, благо он из-за слабости почти не кричал. Весной отец отвез младшего сына в город, где в церкви его окрестили и нарекли именем Питер, которое, по мнению священника, совсем не подходило златовласому сероглазому малышу, ведь имя это означало «камень», а скалы вокруг были тёмные и мрачные.

Время шло – Питер рос, но его непохожесть на родных и соседей лишь усиливалась: лица окружающих его людей всегда были серьезными, даже хмурыми, они будто не замечали красоты залитых рассветным солнцем горных вершин и серебристой стали морских волн. Один лишь Питер каждый день находил много поводов для радости, и улыбка почти не покидала его милого лица. Жители деревни были не очень разговорчивы и недружелюбны к чужакам, появление которых, по их мнению, не могло сулить им ничего хорошего. Недружелюбно они относились и к Питеру, ведь мальчик с золотистыми волосами и улыбкой на тонком и нежном лице так отличался от остальных – темноволосых людей с угрюмыми, грубыми лицами.

Мать жалела хрупкого мальчугана – она уговорила отца оставить его на домашнем хозяйстве, и Питер с рассвета до темноты ухаживал за козами, овцами и курами и копался на грядках в надежде вырастить как можно больше брюквы и дикого чеснока. Но при этом его одежда каким-то чудом оставалась опрятной и аккуратной, что тоже выделяло его среди ровесников, да и парней постарше. Впрочем, другие мальчишки смотрели на него презрительно: ведь он занимался женским трудом, а значит, вряд ли имел шанс стать настоящим мужчиной. Даже местные старики и старухи пытались им помыкать, но мать не давала Питера в обиду, брат не раз разгонял соседских мальчишек с рогатками, и сурового взгляда отца из-под низких бровей было достаточно, чтобы обидчики тут же отправлялись восвояси.

Несмотря на отсутствие солнца, на окраине долины у одной из скал каким-то чудом выросло небольшое поле одуванчиков: в суровом климате Северного моря они цвели долго – с весны до осени – и стремились радовать своими солнышками всех желающих. Нетрудно догадаться, что среди жителей деревни желающих любоваться одуванчиками было немного, точнее всего один. Одуванчики прятали свои маленькие солнышки рано, как только солнце скрывалось за горными кручами, но Питер каждый день старался выкроить хотя бы несколько минут, чтобы полюбоваться солнечными цветами. Он садился на траву рядом с одуванчиками, смотрел на их золотые головки, гладил шёлковые лепестки и нюхал их медовый аромат, отчего кончик его тонкого носа всегда становился жёлтым.

Походы Питера к одуванчиковой поляне не остались незамеченными, и вскоре некоторые жители деревни получили еще один повод для желчной радости и златовласого мальчика стали дразнить Одуванчиком . Им казалось, что такому бездельнику как нельзя лучше подходит это прозвище, ведь на их языке это слово как будто состояло из двух: первая часть была созвучна слову «щёголь», что в умах жителей деревни было равнозначно слову «шалопай» и «бездельник». А на вторую часть никто из обидчиков не обращал внимания, но именно она была дорога Питеру, ведь это было слово «лев». И каким бы львом его не называли, ленивым или нарядным, Питер знал, что «Одуванчик» было самым чудесным прозвищем, каким его могли одарить.

Еще одна черта отличала Питера от ровесников, и тем более от людей постарше – Питер умел мечтать. Он предавался мечтам самоотверженно, страстно, со всей силой своего маленького сердца, и в его мечтах жизнь в деревне с каждым днём становилась лучше, и её жители учились радоваться всем проблескам красоты, какими мог одарить их суровый климат, и которых на самом деле никто из них никогда не замечал.

Соседи не понимали стремления Питера любоваться одуванчиками, женщины судачили о том, что он не от мира сего, мужчины пытались предупредить отца Одуванчика о грядущих проблемах, а ровесники и даже некоторые старики и старухи пытались шпынять Питера, ведь когда обижаешь более слабого, сам себе кажешься сильнее и значительнее. Но Одуванчик как будто не замечал этих нападок: он целыми днями работал на огороде и в хлеву и помогал матери по дому, а в свободную минутку убегал полюбоваться золотыми солнышками дорогих его сердцу цветов. Питер сидел в окружении золотистых головок, пока мать не звала его по делу, либо пока солнце не скрывалось за горой, и одуванчики дружно прятали свои маленькие солнышки в зеленые щепотки. Мальчик часто делился с ними своими мечтами и сокровенными мыслями, и, казалось, одуванчики кивали в такт его словам или, напротив, качали из стороны в сторону своими нарядными жёлтыми уборами, не соглашаясь с его идеей. С ними было так легко, так приятно общаться, что Одуванчик иногда с трудом мог дождаться этой возможности – поведать своим тёзкам о наболевшем. Одуванчики постепенно отцветали, надевая вместо золотых корон пушистые шапочки, но на смену им подрастали новые желтоголовые собратья и радостно поворачивали свои счастливые личики навстречу небесному светилу.

Но однажды ранней осенью по дороге к одуванчикам Питеру встретился старый Калеб – нелюдимый желчный старик, живший на окраине деревни со своей женой Гвиневрой, которой никак не подходило это имя: она не была ни белой, если не считать седых спутанных волос, ни нежной, ни благородной. 

Калебу не нравился вежливый и уважительный Питер, который всегда здоровался и предлагал свою помощь. Калеб был уверен, что странный мальчишка замышляет худое. И старался первым нападать на него при встрече. Вот и сейчас, увидев этого дрянного Одуванчика, Калеб стал судорожно придумывать, какого бы пинка ему отвесить побольнее – если уж не ногой (старик побаивался отца Питера, да и брат его возмужал за последний год), так хоть словами… И придумал! Да-да, придумал!

Он поманил Одуванчика своей тёмной полускрюченной рукой и, когда Питер подошёл к нему, сделал мальчику знак приблизить ухо к его губам, дескать, «Послушай, что скажу!» От бороды старого Калеба пахло чесноком и кислым пивом, но Питер из уважения выполнил его просьбу. Когда ухо мальчика оказалось у прокопченного сморщенного лица старика, тот свистящим шёпотом прошипел: «Идёшь к своим одуванчикам? Ну, иди-иди, полюбуйся... в последний раз… Завтра, уже завтра я их все…».  Старик издал какое-то сипение, а потом гаркнул прямо в ухо Питера: «Повыдергаю с корнем!» 

Питер отшатнулся от резкого крика, брезгливости и досады и поспешил прочь, а жалкий старик залился дробным желчным смехом, потом закашлялся, громко чихнул, снова закашлялся и потащился дальше по своим скорбным делам.

А Одуванчик со всех ног побежал к своим тёзкам: его охватил ужас при мысли, что уже завтра гадкий старик может лишить их жизни. Питеру хотелось кричать, плакать, но он лишь долго гладил нежные головки одуванчиков и шептал: «Я вас спасу! Я вас спасу! Спасу!». Питер сидел с ними целую вечность, но в голову так и не пришло ни одной идеи, как можно спасти целое поле одуванчиков, выросших на чужой земле.

Солнце скрылось за горой, сразу похолодало, да ещё и дождик печально закапал, как будто оплакивал участь несчастных одуванчиков, то ли от сумрака, то ли от предчувствия беды плотно свернувших свои щепотки. Питер медленно брёл домой, не разбирая дороги, и его глаза застилали капли дождя, смешавшиеся с горькими скупыми слезами.

Дома отец сделал Питеру замечание за то, что он где-то бродит и не помогает матери, а Дерек хохотнул, что Одуванчик опять целовался с одуванчиками. Мать попыталась вступиться за сына, перечисляя, как много работы он успел выполнить за день, но отец лишь отмахнулся со словами «Да разве это работа?!» и, отвернувшись, начал тормошить дрова в камине. Питер съел предложенный матерью кусок рыбы, тушёной с брюквой и, помолившись, отправился спать.

Весь следующий день с раннего утра до ранних сумерек прошел в трудах и заботах: Питер с матерью старались сделать побольше запасов на зиму. Питер полол грядки, подновлял деревянные полки для хранения брюквы и чеснока и сколачивал новые полки, чтобы дары земли просушились на негорячем уже солнышке вместе с ботвой брюквы, съеденной накануне, ведь сухую ботву брюквы мама добавляла в супы и рагу.

Переделав всю назначенную мамой работу, Питер посмотрел на небо: солнце опускалось всё ниже и вот-вот собиралось укрыться за горой. Мальчик спросил маму, чем ещё он ей может помочь, она улыбнулась и благословляя поцеловала его в лоб. Питер отпросился у матери и побежал к своим верным друзьям-одуванчикам, которые всегда были ему рады. Одуванчик бежал так быстро, как мог, и его золотистые кудри развевались на ветру. Вот и последний поворот – сейчас откроется милый его сердцу вид на одуванчиковое поле.

Питер завернул за поворот тропинки и вдруг замер на бегу, словно его ударили в грудь: на месте вчерашней ярко-жёлтой полянки была изрытая земля, на которой там и сям лежали умирающие кустики одуванчиков. 

На негнущихся ногах Одуванчик добрёл до ближайшей кучки вырванных из земли цветов и, как подкошенный, упал рядом с ними. Чувство собственного бессилия и невозможности исправить чужое зло охватило мальчика, и горечь непоправимой утраты стиснула его сердце. Питер долго сидел рядом с увядшими одуванчиками, но потом вдруг лицо его исказилось от боли, вырвавшейся наружу из самых глубин раненой душа, и он горько заплакал. Его худое тело сотрясала крупная дрожь, по щекам текли два солёных ручья, но из сомкнутых губ ни доносилось ни стона, ни всхлипа.

Питер плакал долго, пока душа его не опустела от вылившегося со слезами горя. Потом он ещё какое-то время сидел отрешённый, всхлипывая и утирая последние слёзы рукавом сшитой матерью нарядной курточки. Но вот слёзы кончились, но пустота, образовавшаяся в груди, не давала покоя. Одуванчик сидел неподвижно, как будто со слезами его покинули силы. В правом виске бился жгучий вопрос: «Как же так? Как же так? Как быть-то теперь?..»

Медленно, одна за другой в голову стали возвращаться обрывки мыслей. Потом вернулись образы, какие-то сумбурные идеи, какие-то ещё ускользающие намерения…

И тут вдруг Питер по прозвищу Одуванчик придумал, как спасти своих обессилевших любимчиков и, если повезёт, вновь принести одуванчиковое солнце в долину.

Мальчик собрал сколько мог увядших одуванчиков с пушистыми головками и сунул их стебельки под расстёгнутую до половины жилетку, так что пушистые головки покоились у него на груди. Сверху Одуванчик прикрыл их своей курткой, чтобы собственным дыханием не развеять драгоценные пушинки с семенами.

Питер решил забраться на самую высокую из гор, окружавших долину, – на неё больше и дольше всех попадало солнечного света. Мальчик подумал, что, если удастся посадить высоко на склоне одуванчики, целое поле одуванчиков, это одуванчиковое солнце будет светить жителям деревни с раннего утра до вечера – столько, сколько солнечные лучи освещают гору. И тогда все жители деревни поймут, как важны одуванчики – ведь их солнышки могут сделать жизнь всей деревни светлее и радостнее.

Питер подошёл к горе и поднял голову вверх: склон ещё освещало солнце, но на вершине уже заклубился туман, и из-за горы выглядывали сгрудившиеся серые облака. Скала казалась неприступной, взбираться на неё было опасно – быстро не получится, а солнце уже начало свой путь к линии горизонта, и спускаться придётся в сумерках или даже в темноте, что грозило верной смертью.

На мгновение Одуванчику стало очень страшно, но отступать было нельзя: он же пообещал своим маленьким дружочкам спасти их. Питер вспомнил своё героическое прозвище – льву не пристало колебаться – и начал карабкаться по склону горы. Сначала получалось небыстро: ведь нужно было найти зазор или выступ в скальной породе, поставить туда ногу, увидеть выступающий камень, ухватившись за который можно было подтянуться повыше, вторую ногу поставить на камень повыше, найти точку опоры для другой руки, потом поставить ногу на камень, который позволил ему подтянуться, и так дальше. Но через несколько минут дело пошло быстрее: Питер приноровился, а его природная ловкость и сила мускул, накачанных тяжёлой работой в хлеву и на огороде и сотнями вёдер воды, что он натаскал от родника за предыдущие несколько лет, сослужили ему хорошую службу.

Когда солнце начало спускаться к горизонту, окрашивая деревню в золотисто-оранжевые и тёмно-сиреневые оттенки, Одуванчик забрался уже довольно высоко. Его сердце колотилось в груди от волнения и неизвестности, ожидавшей его впереди. С каждым шагом Питер поднимался всё выше, и ему становилось всё труднее: его путь пролегал вдоль скалистых уступов и трещин в поверхности горы. Руки Одуванчика крепко сжимались на шероховатой поверхности, его пальцы искали опору на краях горных выступов, пока он поднимался всё выше, стремясь догнать угасающий солнечный свет.

Ветер, его свирепый и безжалостный спутник, проносился сквозь узкие расщелины горы, его завывание эхом разносилось над землёй. Порывы ледяного воздуха обрушивались на тело Одуванчика, угрожая сбить его с ног и опрокинуть на землю.
Не обращая внимания на растущую опасность, Питер продолжал двигаться вперёд, его обещание спасти одуванчики подпитывало его решимость. Но с каждым метром росла и сила ветра, превращая его в грозного противника, бросающего мальчику вызов на каждом шагу.

С ловкостью и тщанием мальчик перемещался вверх по опасной скале, его мышцы напрягались при каждом движении, ведь он старался удержаться на ногах. Временами под ногами оказывались рыхлые камни или гравий, угрожавшие сбросить Питера с отвесного склона горы.

Но всё же Питер продолжал карабкаться вперёд, ведомый угасающим сиянием заходящего солнца и клятвенным обещанием спасти своих друзей. С каждым метром мальчик напрягался на пределе сил и выносливости, но его решимость была непоколебимой, несмотря на растущее напряжение и усталость, грозившую поглотить его.

И вот, наконец, после, казалось, вечности непрерывного восхождения, Одуванчик добрался почти до самой вершины: над головой на ветру шумели ветви деревьев, и на край горы свешивались стебли плюща. По замыслу Питера одуванчики должны были непременно вырасти на склоне горы, а не на её вершине, чтобы все жители деревни могли без труда увидеть одуванчиковое солнце.

Питер решительно, но осторожно стал вынимать из-за пазухи щепотки белых пушинок и пропихивать их в трещины в горной породе, стараясь, по возможности, прикрывать их мхом или сорванными листьями других растений. Теперь мальчик двигался направо по дуге, намечая границы будущего рукотворного одуванчикового солнца. Потом ему пришлось вернуться налево, чтобы так же очертить вторую часть дуги. 

С каждым семенем, которое он посадил, Одуванчик шептал тихую молитву, и его шёпот уносили порывы ветра, веселившегося в подкрадывающихся сумерках. Уставший Питер старался представить себе яркие жёлтые цветы, которые однажды украсят гору, и их лепестки раскроются, как солнечные лучи, на каменистом склоне. Он спускался всё ниже, потом, достигнув «середины» диаметра будущего солнца стал снова двигаться вправо, торопливо запихивая пушинки одуванчиков в малейшие неровности горы.

Мысленным взором Одуванчик представил себе жителей деревни далеко внизу, как их утомленные лица смогут потеплеть при виде одуванчикового солнца, которое светило бы им даже тогда, когда настоящее солнце как обычно рано скрывалось за горами. Питер почти физически ощутил их радость от возможности отогреться душой в сиянии золотых цветов на склоне горы.

Мальчик знал, что одуванчикам потребуется время, чтобы укорениться, вырасти и зацвести, но он верил в их природную силу, ведь он делал для них всё, что мог. Питер потянулся к очередной трещине в поверхности скалы, чтобы запихнуть в неё щепотку одуванчиковых пушинок, но не рассчитал и потерял равновесие. Пытаясь удержаться, Одуванчик выгнулся, а налетевший вихрь, казалось, только и ждал, когда он ошибётся – он тут же налетел на Питера и распахнул его курточку.

Ветер обнажил белые головки одуванчиков, покоившиеся на груди мальчика под курткой, и их нежные семена поднялись в воздух, словно тихий шёпот, уносимый воздушным потоком. Питер с отчаянием смотрел, как семена танцевали на ветру как хрупкие надежды и терялись на бескрайних просторах горы. Мальчик инстинктивно протянул руку, его пальцы пытались ухватить мимолётные семена, ускользавшие от его отчаянных попыток. Но всё было тщетно: ветер казался слишком сильным, он уносил семена всё дальше, пока они не превратились в крохотные точки на фоне сумеречного неба.

Вихрь сдувал одуванчики один за другим, но мальчик продолжал карабкаться вниз по горе, поскальзываясь и рискуя жизнью, судорожно нащупывая остававшиеся под жилеткой пушинки одуванчиков и запихивая их в трещины скалы.

Внезапно под его ногой сдвинулся камень, заставив тело мальчика резко выгнуться в попытке найти опору. Руки Одуванчика судорожно цеплялись за резавшие их острые камни, а ноги отчаянно искали твёрдую почву, но тщетно... Питер соскользнул со склона горы и упал… Падение длилось всего несколько секунд, но мальчику показалось, что пролетела целая вечность, пока он не ударился о выступавший из скалы большой плоский камень всего тремя метрами ниже, который он совсем недавно с трудом обогнул по пути наверх.

Пока Одуванчик лежал на каменном выступе и приходил в себя от удара, чувство поражения нахлынуло на него, как приливная волна. Он был так близок к своей цели, но беспощадный случай разбил его надежды как набегающая волна разбивается о прибрежные скалы.

Питер посмотрел вниз: родная долина уже погрузилась в ночную тьму, и в домах зажгли тростниковые лучины, пропитанные рыбьим жиром. Однако внимание Питера привлекло вечернее небо, видневшееся сбоку от высокой горы. Заходящее солнце окрасило горизонт в золото и кармин. Питеру был виден лишь край золотого небесного свода, но он вдруг почувствовал прилив сил, словно кто-то заверил его, что Бог, создавший эту красоту и позволивший ему, Одуванчику, стать её восхищенным свидетелем, просто не может оставить его своей милостью.

Придя в себя, Питер застегнул куртку и продолжил спуск с горы, но ветер крепчал – его завывание превратилось в неумолимую силу, каждое мгновение грозившую сбросить мальчика вниз навстречу неминуемой смерти. С каждым метром спуска Одуванчик старался сохранить равновесие, его мышцы напрягались, борясь с порывами ветра, обрушивавшимися на него один за другим.

Пока Питер продолжал спуск с вершины горы, угасающий свет вечерней зари уступил место объятиям сумерек, набросившим мягкую пелену на суровый ландшафт. Воздух стал тяжёлым от вечерней росы, как саваном покрывшей горный склон.

Путь вниз становился всё опаснее, острые камни скользили от росы и измороси. Трудноразличимая в темноте гора превратилась в полосу препятствий из скользких камней и скрытых расщелин, каждое из которых представляло собой смертельную угрозу для мальчика, спускавшегося в темноте.

Завывание ветра разносилось сквозь вечернюю тишину, отражаясь от высоких скал, зловеще нависших над головой. Время от времени то здесь, то там скатывался какой-нибудь камень, заставляя мурашки наперегонки бежать по спине Питера, пытавшегося удержать равновесие над пропастью, зияющей внизу.

Изморось перешла в непрерывный мелкий дождь, его ледяные капли настойчиво падали на голову мальчика и затекали за шиворот. Видимость ухудшилась – вечерний туман окутал гору клубящейся дымкой, заслонив пеленой и нижнюю часть горы и заставив Питера двигаться на ощупь.

Сердце Одуванчика колотилось сильнее с каждым мгновением, его чувства обострились от надвигающейся опасности, окружившей его со всех сторон. Казалось, каждая тень таит в себе угрозу смертельного падения, каждый порыв ветра громким шёпотом предупреждает его о пропасти, неотвратимо ожидающей внизу.

Тьма сгустилась, дождь усилился, и Питер почувствовал, как леденящие душу объятия страха сжали его сердце. Неминуемая угроза поскользнуться, упасть и умереть как ржавый гвоздь торчала в его воображении. Питер начал отчаянно молиться, прося Всевышнего о помощи, и продолжал медленно двигаться вниз к спасительным огонькам родной деревни.

После, казалось, целой вечности, проведённой в борьбе со стихией и неумолимой опасностью, Одуванчик, наконец, достиг подножия коварной горы: руки его дрожали, а ноги подкашивались, но горше всего было охватившее его разочарование. Ветер небрежно разбросал семена одуванчиков, и мальчик боялся, что его усилия не принесут плодов.

Ноги отказывались держать его, сердце неистово колотилось в груди от усталости и сомнений в собственной победе – Одуванчик рухнул на твёрдую землю, с трудом переводя дыхание. Несколько драгоценных мгновений Питер просто лежал, позволяя чувству безопасности нахлынуть на него, как приливная волна. Осознание того, что он пережил опасный спуск, наполнило его чувством недоверия, его разум изо всех сил пытался осознать величину внезапно охватившего его счастья.

Медленно Питер заставил себя сесть, его руки всё ещё дрожали от слишком быстро бегущей по венам крови. Он глубоко вздохнул, живительный горный воздух наполнил его лёгкие. Мальчик медленно поднял голову, чтобы посмотреть на вершину, которую он только что покорил, но её скрывали туман и ночная мгла.

Бархатное небо простиралось над ним, сливаясь с землёй, сквозь лохмотья туч проглядывали крошечные звёзды, словно приветливые огоньки далёких домов, рассыпанные по тёмной долине. Силуэт горы едва вырисовывался во мраке как молчаливый страж и неумолимый свидетель его неравной борьбы и неожиданной победы.

Со смесью пережитого волнения и благодарности за помощь своему небесному покровителю Питер медленно поднялся, его руки и ноги всё ещё дрожали, но его вдруг охватило чувство невероятной лёгкости и радости, его сердце наполнилось глубоким чувством благодарности за бесценный дар – жизнь, – который ему удалось сохранить. Мальчик закрыл глаза и едва слышно вознёс благодарственную молитву Царице Небесной, защитившей его в опасном путешествии.

И там, в ночной тиши, Питер стоял, прислонившись спиной к холодным камням горы, наслаждаясь остро-сладким вкусом победы и блаженным облегчением от осознания того, что он преодолел величайшее испытание в своей жизни. Одуванчик тяжело дышал, с трудом пытаясь осознать, какой ужасной беды он чудом только что избежал. Потом, бросив последний взгляд на склон горы, с таким трудом украшенный обещанием светлого завтра, Питер повернулся и, шатаясь, побрёл по едва различимой тропинке к дому.

Старуха Гвиневра увидела его издалека и принялась выкрикивать трескучим голосом в его сторону упрёки про то, где он шатается так поздно, и зачем это он в такую темень потащился к горе, и что мать его не находит себе места от тревоги, и что ничего путного не выйдет из такого шалопая-Одуванчика.

Гвиневра стояла у него на пути, её обветренное лицо исказилось от гнева, сверкавшего в прищуренных глазах: «Почему ты упорствуешь в своём безрассудстве?» – вдруг спросила она, её скрипучий голос прозвучал резко и беспощадно. «Разве ты не понимаешь, какое беспокойство и боль ты причиняешь своей бедной матери бессмысленными поступками?»

Питер был ошеломлён внезапным появлением женщины и злобой в её словах. Он пытался объяснить, что отправился к горе ради доброго дела, чтобы выполнить обещание, данное погибшим друзьям, но старуха ничего не хотела слушать.

«Обещания и добрые дела ничего не значат, если они служат лишь тому, чтобы принести боль и горе тем, кто заботится о тебе», – выкрикнула она, и её слова, как иголки морского ежа, пронзили сердце мальчика.

Почувствовав укол вины и стыда, Одуванчик опустил голову, не в силах выдержать обвиняющий взгляд женщины. В глубине души он понимал, что его долгий подъём и ещё более долгий спуск с горы причинили его матери немало беспокойства и душевных страданий, и вина вдруг тисками сдавила его уставшие плечи.

Старуха продолжала свою тираду, и с каждым мгновением её слова становились всё резче. Гвиневра отчитывала Питера за себялюбие и безответственность, рисуя мрачные картины последствий его поступков, если он продолжит идти по жизни прежним путем.

Пока она говорила, Одуванчик почувствовал, как на него нахлынуло раскаяние, его решимость пошатнулась перед справедливостью её суровых слов. Он знал, что она говорит правду, и больше не мог игнорировать ту боль, которую невольно причинил матери своими приключениями.

С тяжёлым сердцем Питер слушал горькие обвинения старухи, и каждое слово было болезненным напоминанием о допущенных им ошибках. И когда Гвиневра, наконец, развернулась и пошла своей дорогой, оставив Одуванчика один на один с собственной совестью, мальчик с тяжёлым сердцем направился к дому, торопясь избавить мать от излишних волнений. На неверных ногах Питер брёл домой, но его продолжала бить неуёмная дрожь то ли от холода, то ли от запоздавшего страха.

Когда Питер пришёл, наконец, домой, утомлённый своим отчаянным приключением и отповедью старухи, его встретили до смерти перепуганная мама, с радостью бросившаяся ему на встречу, и новый шквал критики, на этот раз со стороны отца и старшего брата. Они стояли перед ним как два могильных камня, их непроницаемые лица выражали неодобрение, а из-под нахмуренных бровей сверкали чёрные глаза.

«Почему ты позволяешь себе шататься без дела так поздно?» – громко спросил отец, и в его голосе послышалось разочарование. «Ты проводишь дни, резвясь среди одуванчиков, в то время как мы с Дереком тяжело трудимся, чтобы обеспечить семью».

Вмешался старший брат Одуванчика, и его тон был пронизан презрением. «Ты просто нахлебник, питающийся тяжёлым трудом других и не создающий ничего ценного. Пришло время тебе повзрослеть и принять на себя ответственность за свои поступки!»

Питер ощутил физическую боль от их слов как от пощёчины, его сердце, казалось, замерло от тяжести их обвинений. Он пытался защититься, объяснить, что отправился в путь ради доброго дела, но его слова не достигли цели.
Его отец недоверчиво качал головой, а брат лишь смеялся над его слабыми оправданиями.

«Хватит твоих детских фантазий», – увещевали они его в один голос. «Пришло время узнать, что такое тяжёлая работа и ответственность. Как только шторм ослабнет, выйдешь с нами в море за рыбой».

Под гнётом охвативших его чувств стыда и раскаяния Питер склонил голову в молчаливом согласии. В глубине души он знал, что его отец и брат были правы, ведь он действительно пренебрег своим сыновним долгом и рисковал жизнью, не подумав о последствиях для всей семьи.

Когда их явное разочарование тяжким грузом легло на его плечи, Питер дал себе слово доказать родным, что он достоин их доверия и уважения. Мальчик был полон решимости принять вызов и показать им, что способен на большее, чем они когда-либо могли себе представить.

Но сейчас, не в силах выдержать разочарование семьи и чувство собственной неудачи, Питер прошептал «Простите!» и ушёл в спальню, слишком усталый и огорчённый, чтобы даже подумать об ужине. Не слыша просьб матери присоединиться к ним за столом, он заполз в постель. События последних часов кружились у него голове, как торнадо. Усталость поглотила его, как удушающее одеяло, навалившись беспокойным сном вперемежку с кошмарами, и в ушах в единый хор слились голоса старой Гвиневры, отца и брата, обвинявших Одуванчика в себялюбии и бесполезности.

Пробыв несколько часов на ветру под дождём и пережив нервное потрясение, Одуванчик не мог не заболеть. Утром мать не смогла его добудиться: Питер то метался в бреду, то затихал, подавая едва различимые признаки жизни.   

Дни сливались в ночи, Одуванчик лежал в постели, и всё его хрупкое тело терзала лихорадка. Его некогда сильный и живой дух был надломлен тяжёлой болезнью, его беспокойные сны прерывались криками о милосердии к его друзьям и прощении.

В лихорадочном сне он отчаянно протягивал руки, хватаясь за тени своих погибших друзей-одуванчиков, умоляя их не покидать его… Его крики эхом разносились по пустым коридорам его разума, смешиваясь с мучительными рыданиями его собственной измученной души, тщетно стремившейся освободиться из оков отчаяния и недуга. Но как ни старался, Питер не мог вырваться из лап болезни и призраков прошлых неудач, преследовавших его денно и нощно.

Все дни и ночи, что Одуванчик лежал без сознания, его мать нежно заботилась о нём, но сердце её разрывалось от беспокойства за сына. Несмотря на тяжесть осенних забот, мать стремилась сделать всё возможное и невозможное, чтобы выходить Одуванчика.

Полагаясь на материнскую интуицию и опыт своих предков, она готовила ему травяные отвары, чтобы унять жар и облегчить беспокойный сон сына. Каждый глоток горького напитка был как бальзам для его измученного болезнью тела и истомлённой души, наполняя его ощущением тепла и комфорта, которого он не испытывал уже много дней.

Мать Одуванчика давала ему не только отвары лекарственных трав. В порыве самоотверженной любви она достала для него банку драгоценного мёда, редкого и дорогого продукта, который со слезами на глазах она выпросила у соседа в обмен на обещание соткать для его семьи тридцать ярдов тонкого полотна.

Вливая золотую сладко-тягучую жидкость в рот младшего сына, мать шептала молитвы, слова ободрения и надежды, обещая ему, что он скоро поправится и что она никогда не покинет его. И хотя Питер лежал без сознания, заблудившись в глубине лихорадочных снов, он чувствовал, что тепло материнской любви окружало его как надёжные объятия, давая ему силы бороться с недугом даже в самый тёмный час.

Шли дни, и Одуванчик стал постепенно выходить из глубины своей болезни. Благодаря трепетной заботе любящей матери и целительному воздействию её травяных отваров и мёда, его силы медленно возвращались к нему. С благодарным сердцем он снова начал помогать матери по дому, желая облегчить её труд и сторицей отплатить за доброту и преданность. Несмотря на одолевавшую его слабость, он с радостью бросался выполнять новые поручения, и его согревала простая радость оттого, что он снова может внести свой вклад в нелёгкую жизнь семьи.

В каждодневных трудах Одуванчик чувствовал связь с окружающим миром, искреннюю благодарность за любовь и поддержку своей семьи и глубокую признательность Всевышнему за спасение и за чудо природы, окружавшей его. Питер кормил и поил коз, овец и кур, и душа его наполнялась чувством покоя и удовлетворения, которого он уже давно не ощущал. И прежние силы с каждым днём возвращались к нему – он снова начал ходить к роднику и приносить воду в тяжёлых деревянных вёдрах. И хотя на его теле и в душе все еще были шрамы от недавней передряги, он чувствовал, что вышел из этого испытания более сильным и выносливым, чем был когда-либо прежде.

Холодные ноябрьские дожди захлестнули долину, предвещая скорый приход зимы. Питер наблюдал за жизнью деревни со смесью надежды и опасения: мальчик боялся, что дожди смоют с горы не успевшие укорениться семена одуванчиков. Непрекращающийся ливень, казалось, отражал противоречивые чувства, бурлившие в его душе.

С каждым днём воздух становился всё холоднее, небо темнее, море коварнее, пока, наконец, на землю не опустился первый мороз. И всё же, несмотря на горький холод, пропитавший воздух, в окружающих деревню горах царило ощущение тихой красоты, а нежные кристаллы инея украсили мир мерцающим плащом.

В тишине морозных ночей Одуванчик чувствовал, как его душа стремится к окну, и он вглядывался в темноту со смесью трепета и душевной тоски. Ведь снаружи, на скалистых склонах высокой горы, лежали осколки его мечты – пушистые семена одуванчиков, которые он так старательно собирал и так бережно нёс с собой в то роковое восхождение.

И хотя мечты его с каждым днем таяли, как угасающие угли костра, в сердце мальчика тлел огонёк надежды. Он молча молился, прося Господа, чтобы одуванчики пустили корни и расцвели на неприветливом и почти бесплодном склоне горы. Потому что в этих хрупких цветах жила его вера в светлое будущее.

И пока тянулись бесснежные, морозные ночи, Одуванчик всеми силами своей юной души цеплялся за эту надежду, и его вера казалась непоколебимой даже перед лицом невзгод. Ибо он знал, что какой бы суровой ни была зима, на горизонте всегда поблескивало обещание весны, напоминание о том, что даже самое холодное сердце может быть согрето теплом любви и искупления.

Питер каждое утро бросал взгляд на скалу в надежде увидеть цветущие одуванчики, но его мечты не торопились сбываться. Дни превратились в недели, недели в месяцы, и Питер почти поверил, что его попытка спасти одуванчики и принести солнце в долину не увенчалась успехом. В округе царила зима, и жизнь в деревне как будто замерла до весны. Люди экономили запасы продуктов и силы, да и сама земля, покрытая зимним саваном, казалось, застыла навсегда и больше уже не воспрянет от ледяного сна и не оденется в нарядное убранство неброских северных цветов.

Но жизнь на земле создана таким чудным образом, что всё в ней проходит: на смену ночи приходит день, а за зимой наступает весна. Прошла и эта суровая зима: для кого-то она стала последней, для кого-то первой… И солнце, словно вырвавшись из зимнего плена, всё сильнее прогревало скалы, море и землю… Кое-где у деревенских домов раскрыли неброские лепестки скромные первоцветы. Но вот на склоне самой высокой горы зацвели, наконец, первые одуванчики! Сначала немного и незаметно, по одному то здесь, то там. Но их цветение подхватили другие, ещё и ещё!..

И вот однажды утром кто-то из жителей долины поднял голову и застыл на месте: на склоне самой высокой горы сияло почти круглое солнце, и широкие лучи его (там, где ветер распахнул куртку Одуванчика) устремлялись вниз к долине.

Заметив стоявшего без дела мужчину, его товарищи проследили за его взглядом и тоже встали как вкопанные, не в силах оторвать глаз. Поле одуванчиков на отвесной скале представляло собой захватывающее зрелище: гобелен из золотых цветов простирался так далеко, куда хватало глаз. Лучи одуванчиков, стекающие по склону горы в долину, казалось, пронзали сам воздух, устремляясь к деревне и неся свет в каждый её уголок. К мужчинам присоединились их жёны, оторвавшиеся от домашних забот, к матерям подбежали дети, выползли из своих избушек и старики со старухами, и вот уже почти все жители деревни сгрудились вдоль главной улицы и, запрокинув головы, смотрели на одуванчиковое солнце.

Теперь одуванчики цвели на горе с рассвета и до заката. В деревне уже наступали сумерки, потом опускалась настоящая темнота, а одуванчиковая поляна высоко на склоне горы – настоящее солнце из одуванчиков – продолжало сиять, проливая тёплый свет на деревню и её жителей. Это рукотворное солнце у вершины залитой солнцем горы, казалось им настоящим волшебством, о чём нет-нет, да и шептались досужие кумушки, торопливо крестясь. А в серых глазах Одуванчика прыгали весёлые искорки.

Пока одуванчики цвели в течение дня, жители деревни всё чаще смотрели на них, находя утешение и радость в солнечном убранстве горного склона. Каждый цветок словно вторил сиянию солнца, даря тёплый свет всем жителям деревни. И мрак, висевший над деревней на протяжении многих поколений, истаял, а потом и вовсе рассеялся, сменившись ласкающим душу светом и теплом.

Соседи Питера, когда-то мрачные и недружелюбные, постепенно как будто оттаивали один за другим. Сегодня один, завтра другой они словно сбрасывали сковывавшую их скорлупу, и обнажалась присущая им доброта и душевное тепло, которые так долго дремали в глубине их сердец. Они изредка, а потом всё чаще и чаще начали улыбаться – сначала неловко, смущенно, а потом открыто и с удовольствием. И Питер по прозвищу Одуванчик возблагодарил Господа за то, что Он исполнил все его мечты.

И вот неожиданно настал день, когда над долиной прокатился чей-то раскатистый смех. Рассмеявшийся парень смутился, отвернулся, ожидая, что его осудят, но, не услышав упрёка, обернулся и поразился тому, что люди смотрели на него с улыбкой. Мало-помалу научились улыбаться все жители деревни за исключением недобрых старых Калеба и Гвиневры, которые по-прежнему были всем недовольны и ворчали о том, куда катится мир: не иначе как в тартарары.

Слух об одуванчиковом солнце на горе распространился далеко за пределы деревни, привлекая людей из окрестных мест и из далека, – они приезжали, чтобы стать свидетелями чуда, которое Одуванчик воплотил в жизнь. Гости деревни тоже были тронуты преобразующей силой одуванчиков, которые каждый день несли своё вновь обретённое сияние обратно в долину, освещая суровую красоту побережья Северного моря. И вот долина, с весны до осени залитая солнечным светом одуванчикового поля на горной круче, стала маяком надежды на лучшее и веры в добро.

Вот так и случилось, что юный Питер по прозвищу Одуванчик, сероглазый мальчик с золотыми волосами, смущённой улыбкой и непоколебимой верой в силу одуванчиков, навсегда изменил судьбу долины, принеся солнечный свет, радость и любовь всем её жителям и надежду на лучшее тем, кто стремился теперь пересечь её границы, чтобы своими глазами увидеть одуванчиковое солнце.