Tриумф

     Может быть, кто-нибудь подумает, что таких, как Казимир Иванович сейчас не бывает, а я говорю, что бывает. А если кто-нибудь скажет, что он высосан из пальца, я скажу – ничего не высосан, а сперва поживите с моё, а потом говорите.
Закон больших чисел, батеньки, никто пока не отменял, а он гласит, что в двухсоттысячном областном мегаполисе обязательно найдётся кто угодно – от каннибала до депутата-святого.
     А Казимир Иванович был не каннибалом и тем более не депутатом, а всего лишь поэтом.
     Да, поэтом. То есть, во внешней, грубой жизни он был вахтёром, но во внутренней, сокровенной – поэтом.
     У него были все данные для этого занятия – знание грамоты, нестойкая психика, пишущая машинка. И лишь одно качество было у него совершенно не поэтическое – он был сильно умный.
     Всю жизнь он страдал от своего ума. Ему никогда не хватало мозгов его куда-то засунуть и к шестидесяти годам он переменил уйму работ, пока не оказался на проходной завода силикатных кирпичей.
     Но ещё больше от ума Казимира Ивановича пострадала его жена. Весёлая, разбитная, известная всему городу, ****юшка, пожив с ним, превратилась в пришибленное, тихое, бесполое существо.
     Тенью в халате бродила она по однокомнатной квартире. То постоит у двери на кухню, послушает, как бойко Казимир Иванович стучит на машинке, то смотрит с балкона вниз, а то снимет трубку давно отключённого телефона и слушает…, слушает…
     Любила колбасу «Любительская-ретро» и плакала, если её не на что было купить.
     Жили они дружно. Казимир Иванович служил «сутки-трое», а всё свободное время сочинял стихи. Жена вела их нехитрое хозяйство: летом жарила кабачки, а зимой надевала короткие детские лыжи и ходила по двору и в парке.
     Само собой, Казимира Ивановича нигде не печатали. Но он совершенно не расстраивался. «Век мой – зверь мой…» - говорил он про себя словами поэта, кажется, Некрасова.
     Да и кто бы мог понять его стихи в наши ужасные времена? Конечно, никто. С Казимира Ивановича было достаточно сознания того, что он творит на уровне позднего Бродского с примесью раннего Маяковского.
     Впрочем, нельзя сказать, чтобы его имя было вовсе незнакомо публике – у него был почитатель – лаборант из педуниверситета.
     Человек жалкий, бесталанный, он всю жизнь почитал Казимира Ивановича за то, что в 1989 году его стихи о партии напечатали в «Комсомольце Полесья», а позже, в 1991-м, поэму Казимира Иваныча «Эх, не дожил ты, батько Шевченко!..» - опубликовали в «Вильном слове».
     Как все простолюдины, лаборант покорно признавал, что Казимир Иванович сделан из совсем другого теста, чем мы с вами и, вместе с Гомером и Гесиодом, стоит намного выше царей и полководцев, или, по нынешним временам, депутатов и ментовских генералов.
     Этот лаборант вечно уговаривал Казимира Ивановича выступить со своими стихами перед студентами, но тот всегда отказывался.
     Может быть, он стеснялся большой аудитории, или просто, как и Лермонтов, презирал людей – кто разберётся в сердце поэта?
     Но однажды, когда седой лаборант особенно настаивал, он взял и согласился.
     Кто знает, почему? Была ли это байроновская причуда с его стороны, или порыв есенинского тщеславия – кто заглянет в душу поэту?
     То есть, сначала он поломался, говорил что-то насчёт метания бисера, но под конец дал себя уломать.
     Вечером, после пар, в конференц-зале собралась кучка студентов – любителей поэзии.
     В основном это были студентки – второкурсницы, начинающие поэтессы из пригородных сёл, мечтающие о лаврах Лины Костенко.
     Казимир Иванович взошёл на кафедру. Он никогда не учился в институте и ему было лестно сознание, что его дар превыше всех академических побрякушек и жалких дипломов о высшем образовании.
     Слушателей слегка покоробило, когда Казимир Иванович заговорил по-русски, но, как люди толерантные и терпимые, они не подали виду.
     Сначала Казимир Иванович произнёс похвальное слово. В том смысле, что вот, мол, непременно, когда-нибудь, в стенах нашей житомирской Сорбонны, из таких вот любителей внеклассного чтения, начинающих, так сказать, интеллектуалов, вылупится поэт не хуже Артюра Рембо.
     После этого похвального слова Казимир Иванович приступил к чтению своих стихов. Слушатели зашелестели электронными блокнотами.
     Первый стих назывался «Встреча». Два старых друга пьют водку ночью на кухне после разлуки – один друг долго сидел в тюрьме.
     С юмором и сочувствием были описаны и подгоревшая картошка, и песни зоны, и избитый другом сосед, и горячая, сбивчивая исповедь:

         … И льётся, льётся из бутылки
         Рассказ о вырванных годах…,

- и особенно сильным получился конец. Казимир Иванович безнадёжно махнул рукой и произнес, тихо и скорбно:

            Лифт отгудел – и тишина.
            И смылился луны обмылок.
            И проплыла в сортир жена
            С одною из своих ухмылок.

     Студенты хлопали в ладоши и очень радовались, что стихи понятные. «Я как Дмитрий Быков», - подумал Казимир Иванович.
     Следующим номером шло стихотворение «И снова о любви»:

            Когда доедена селёдка
            И разогрета жабья кровь,
            И коньячок сменяет водку,
            В заказ включается –
            ЛЮБОВЬ!

     Речь шла о том, как некая девушка пошла по кривой дорожке и дошла до того, что стала обслуживать клиентов в отдельных кабинетах ресторанов. Казимир Иванович явно не был знаком с современным ресторанным бытом, а то бы знал, что отдельные кабинеты закончились во времена Блока. Но всё равно выходило очень хорошо, особенно описание оргии, в котором имя девушки Лены рифмовалось с «коленом»:

            …Тебя поставят на колени,
            Потом разложат на столе…

     Студентки прыснули в блокноты. Лёд между ними и Казимиром Ивановичем был сломан и стихи его понеслись бурным потоком:

            В соседнем зале ресторана
            Жених-пацан от счастья пьян.
            Еще не знает о тебе,
            Своей любви, своей судьбе!

     Студентки бешено зааплодировали. Казимир Иванович отвесил блоковский полупоклон.
     Убедившись, что держит зал и что публика готова ко встрече с по-настоящему прекрасным, Казимир Иваныч подмигнул бледному лаборанту и звонко начал:

            Как же это? Не верю глазам!
            Отбежал на минутку
            за знакомою
            сукой,
            нюхнул, полизался
            и вот –
            потерялся!

     Казимир Иванович выбежал из-за трибуны и изобразил собаку, которая потерялась, закатив глаза и тяжело вздохнув. Студенты засмеялись.

            … Вечер шепчет: «Ищи…»,
            я срываюсь,
            бегу и
            ищу.
            Я гонюсь за такси,
            Я рычу от тоски,
            Я хочу!
            На короткий хочу поводок!

     Казимир Иванович обежал вокруг кафедры, стал на месте, рукой почесался как бы от блох и высунул набок язык. Студенты засмеялись.

            Вечер, я сделал что мог.
            Ночь, я устал.
            Всё,
            потерял.
            Живодерку хозяйку,
            хулиганку
            с каштаном
            в кармане.
            Заползу в подворотню,
            чихну,
            отряхнусь,
            и вокруг телефона колечком свернусь.

     Казимир Иванович горько ухмыльнулся и повесил голову на грудь.
     Публика молчала.
     Казимир Иванович, не дождавшись бури аплодисментов, посмотрел в зал. Заметив некоторое недоумение на лицах юных слушателей, Казимир Иванович пояснил, что события разворачивались во времена, когда мобильной связи ещё не было. Таким образом, покинутый любовник сворачивается колечком не вокруг смартфона, а вокруг большого, громоздкого, так называемого городского, телефона. Слушатели захлопали, хотя было видно, что объяснение понято не всеми.
     Казимир Иванович ещё какое-то время развлекал публику частушками про Путина и закончил выступление грустной элегией.
     Усталый от жизни и пустой толпы, поэт берёт свой дырявый зонтик и уходит с ним в ночь, в дождь, чтобы купить в ночном киоске бутылку «Фетяски». Последние строки умирающим балалаечным аккордом растворились в тишине готического храма:

         Дрожит на холоде звезда –
         Неужто летом было жарко?
         Прощальной песней дребезжит
         Попитых пацанов гитарка…

     Студенты хохотали, кричали «Бис!» и «Браво!».
     Это был триумф.
     Подбежал лаборант и, крепко пожимая руку Казимиру Ивановичу и в то же время стаскивая его с трибуны, сказал:
     - Изумительно, пан поэт! Гениально!
     Красный Казимир Иванович хохотнул басом:
     - Согласен!


         2018 г.