ГЕЦ

                Владимир Аулов

                ГЁЦ


Сценическая версия пьесы «Дьвол и господь бог»
Жан-Поль Сартра.

Перевод Г. Брейтбурда.

При заинтересованности постановки,обращаться vladimiraulov61@mail.ru
образование ГИТИС реж.фак.






ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА


    

     1.    ГЁЦ.
 
     2.    ГЕНРИХ.
 
     3.    НАСТИ.
 
     4.    БАНКИР.
 
     5.    КАТЕРИНА.
 
     6.    ХИЛЬДА.
 
     7.    ГЕРМАН.
 
     8.    ФРАНЦ.
 
     9.    КАПИТАН ШЕН.
 
     10.   ШУЛЬГЕЙМ.










АКТ ПЕРВЫЙ
Явление первое


На подступах к лагерю Гёца. Ночь. В глубине - город.
К Францу подходит капитан Шен.

Шен.        Что ты здесь делаешь?
Франц.      Гляжу на город. Порой мне кажется, что он в один
            прекрасный день куда-нибудь улетучится...
Шен.        Никуда он не денется. Такой удачи нам не видать. (Раздаётся            
            всплеск воды.) Что это?
Франц.      Санитарная команда.
Шен.        Третий. Третий со вчерашнего дня.
Герман.    (подходит) Четвертый. Там еще один свалился, как раз посреди      лагеря.
Франц.      Люди его видели?
Герман.     Я же сказал: он свалился посреди лагеря.
Франц.      Будь я командующим, мы этой ночью сняли бы осаду.
Герман.     Согласен. Но ведь командуешь не ты.
Шен.        Что ж, нужно с ним поговорить.
Герман.     А кто же станет говорить? (Пауза. Глядя на них.) Вы сделаете все, что он захочет.
Франц.      Значит, мы пропали. Пощадит холера, так перережут свои же солдаты.
Герман.     Если только сам он не подохнет.
Шен.        Он? От холеры?
Герман.     От холеры или от чего иного. (Пауза.) Мне сказали,что архиепископ не был бы чрезмерно удручен его кончиной.
Франц.      Я бы не смог...
Шен.        И я не смог бы. Он мне внушает такое отвращение,что мне противно поднять на него руку.
Герман.     От тебя ничего и не требуется. Только помалкивай и не мешай тем, чье отвращение не так сильно.

Пауза. Входят Гёц и Катерина.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же, Гёц, Катерина.

Гёц.        (входя) Вам нечего мне сообщить? Вы даже не хотите доложить, что солдатам не хватает хлеба? Что холера убивает каждого десятого? Вы ничего у меня не просите? Вы даже не просите, чтобы я снял осаду, избежал гибели? (Пауза.) Вы так меня боитесь? /Все молчат./
Катерина.   Как они глядят на тебя, мое сокровище. Не очень-то они тебя жалуют. Не удивлюсь, если когда-нибудь они воткнут тебе в брюхо большой нож.
Гёц.        А ты меня любишь?
Катерина.   Черта с два!
Гёц.        И все же ты меня не прикончила.
Катерина.   Не потому, что не хотела.
Гёц.        Знаю, о чем ты мечтаешь, но я спокоен. В час моей смерти на тебя накинутся двадцать тысяч мужчин, это даже для тебя многовато.
Катерина.   Лучше двадцать тысяч, чем один, если он тебе противен.
Гёц.        То-то мне и нравится, что я тебе противен. (Офицерам.)
            Когда же я, по-вашему, должен снять осаду? В четверг? Во   вторник? В воскресенье? Так вот, друзья: этому не бывать ни во вторник, ни в четверг. Я возьму этот город нынешней ночью.
Шен.        Этой ночью?
Гёц.        Да, этой ночью. (Францу)Франц, приведи сюда священника, которого допрашивает капитан Ульрих. (Франц уходит. Гёц глядит в сторону города.) Видите там, вдали, синий огонек? Я каждый вечер на него гляжу. И каждый вечер он гаснет именно в эту минуту. Вон, видите, погас! Но сегодня он гаснет в сто первый и последний раз. Прощай! Приходится убивать то, что любишь. А вон еще... Гаснут другие огни. Черт возьми! Люди ложатся рано, потому что хотят завтра встать пораньше. Этого "завтра" у них не будет! Чудесная ночь! Не слишком светлая, зато как много звезд! Сейчас луна взойдет. В такие ночи ничего не ждешь. Все-то они знают, ко всему готовы. Даже к гибели. Но только не этой ночью. Такое чистое небо, оно им внушает доверие. Эта ночь принадлежит им. (Внезапно.) Какая власть! Господи, этот город мой, и я дарю его тебе. Сейчас я подожгу его во славу твою(Офицерам.) Из Вормса сбежал священник. Он готов ввести нас в город.
Герман.     Гм...
Гёц.        В чем дело?
Герман.     Не доверяю предателям.
Гёц.        Что ты? А я их обожаю.

Входит Франц, подталкивая священника.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же, Генрих.

Генрих     (падает на колени перед Гёцем). Пытайте меня! Вырвите мне ногти! Сдерите с меня заживо кожу!
Гёц        (громко смеется. Падает на колени перед священником). Вырвите мне кишки! Колесуйте меня! Четвертуйте меня! (Встает.) Что ж, лед сломан. (Францу.) Кто он?
Франц.      Это Генрих, священник из Вормса.
Гёц        (подхватив). Тот, кто пришёл к нам, чтобы выдать свой город. Хорошо... Ну и что же? (И сам отвечает) А,он отказывается говорить.(подходит к Генриху). И почему? (Та-же игра) Говорит, что передумал.
Шен.        Передумал? Черт возьми! Выбейте ему зубы! Переломите ему позвоночник!
Генрих.     Выбейте мне зубы! Переломите мне позвоночник!
Гёц.        Вот бешеный! (Генриху.) Почему ты хотел выдать город?
Генрих.     Для спасения священников, которых чернь хочет растерзать.
Гёц.        А почему ты передумал?
Генрих.     Увидел рожи ваших наемников.
Гёц.        Ну и что?
Генрих.     По ним все видно.
Гёц.        Что именно?
Генрих.     Ради спасения немногих я буду повинен в истреблении всех.
Гёц.        А разве ты раньше не видывал наемников? Ты же знал, что они не слишком благообразны.
Генрих.     Эти хуже всех.
Гёц.        Ерунда! Все солдаты похожи друг на друга. Кого же ты думал   встретить? Ангелов?
Генрих.     Людей. И я хотел просить их пощадить других людей. Они вошли бы в город, только поклявшись, что оставят в живых всех жителей.
Гёц.        Значит, ты готов был поверить моему слову?
Генрих.     Твоему слову? (Глядит на него.) Ты Гёц?
Гёц.        Да.
Генрих.     Я... Я думал, что смогу на тебя положиться...
Гёц        (удивленно). На мое слово? (Пауза.) Даю тебе слово. /Генрих молчит./ Клянусь тебе, если ты введешь нас в город, я сохраню жизнь его жителям.
Генрих.     И ты хочешь, чтобы я тебе поверил?
Гёц.        Но ты сам говорил...
Генрих.     Да, до того как увидел тебя.
Гёц        (хохочет). Понятно! Тот, кто меня видит, редко верит моему слову. Должно быть, я кажусь слишком умным, чтобы сдержать его. Так вот, послушай: лови меня на слове. Ради того, чтоб проверить! Только проверить... Ведь я христианин: хочешь, поклянусь на Библии? Поверь мне, как это ни глупо! Разве вы, попы, не обязаны искушать нечестивцев добром?
Генрих.     Искушать добром тебя? Представляю, как бы ты был рад!
Гёц.        Ты меня раскусил. (Глядит на него, улыбаясь.) Убирайтесь все!

Офицеры и Катерина уходят.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Гёц, Генрих.

Гёц        (почти с нежностью). Ты весь в поту. Как ты страдаешь!
Генрих.     Моих страданий мало. Страдают другие, а не я. Господь пожелал, чтобы я мучился чужими, а не своими муками. Зачем ты глядишь на меня?
Гёц        (по-прежнему нежно). У меня тоже бывала такая двуличная рожа. Гляжу на тебя и самого себя жалею: мы с тобой одной породы.
Генрих.     Ложь! Ты предал своего брата, я своих братьев не предам.
Гёц.        Ты их предашь этой ночью.
Генрих.     Ни этой ночью, ни потом. (Пауза.)
Гёц        (равнодушно). Что же бедняки сделают с попами, которые призывали    открыть мне ворота, или ты думаешь, убитым епископом дело закончится? Их повесят на мясных крючьях.
Генрих     (кричит). Замолчи! (Овладевает собой.) Это ужасы войны. Я только бедный священник, и я бессилен их предотратить.
Гёц.        Лицемер! Этой ночью в твоей власти жизнь или смерть    двадцати тысяч людей.
Генрих.     Я не желаю этой власти. Она от дьявола.
Гёц.        Хочешь или нет, но ты обладаешь ею.
Генрих.     Господи! Зачем твой выбор пал на меня?
Гёц        (ласково). Последние муки... Как хотелось бы их сократить. Дай помогу тебе.
Генрих. Ты хочешь мне помочь, когда сам Бог молчит? (Пауза.) Так вот, я лгал, я не его избранник. Да и какой из меня избранник? Кто заставил меня покинуть город? Кто поручал тебя найти? По правде говоря, я сам себя избрал. Пришел просить тебя о милосердии к братьям, зная, что ничего не добьюсь. Я передумал - и не оттого, что у вас злобные рожи, просто теперь я вижу их наяву. Я хотел чинить Зло, увидев вас, понял, что и впрямь причиню его. Знаешь ли ты, что я ненавижу бедняков?
Гёц.        Да, знаю.
Генрих.     Почему они бегут от меня, когда я им протягиваю руки? Почему страдания их всегда неизмеримо больше моих? Господи, как мог ты допустить, чтобы на свете были бедняки! Почему не сделал ты меня монахом? Там, в монастыре, я был бы твой, но как быть нераздельно твоим, когда люди подыхают с голоду? (Гёцу.) Я пришел, чтобы выдать их тебе, надеясь, что ты их истребишь, и тогда я смогу позабыть, что они жили.
Гёц.        Ну и что же?
Генрих.     Я передумал, в город ты не войдешь. Гёц. А что, если на то    была Господня воля, если Господь хотел, чтобы ты впустил нас в город? Так послушай: ты промолчишь - и священники погибнут этой ночью, наверняка погибнут. А бедняки? Ты думаешь, выживут? Осаду я не сниму. Через месяц в Вормсе все передохнут с голоду. Ты не властен решать - жить или умереть. Ты можешь только выбрать, как им умирать. Так выбирай же скорую смерть, они только выгадают, погибнув этой ночью, прежде чем перебьют священников. Умрут, не замарав рук, и все окажутся на небесах. Если ты оставишь им несколько недель, они запятнают себя кровью и отправятся в ад. Послушай, поп, а вдруг это дьявол велит тебе продлить их земную жизнь, чтоб они успели заслужить вечное проклятие? (Пауза.) Скажи мне, как проникнуть в город?
Генрих.     Тебя нет.
Гёц.        Что?
Генрих.     Тебя нет. Мне все это снится. Я не покидал города! Не выходил из него. Мы играем перед намалеванными декорациями. Это наваждение, обыкновенное наваждение, да к тому же еще нелепое. Что бы я стал делать в лагере Гёца? (Указывает на город.) Если бы только эти огни погасли! Почему этот город виден там, вдали, если я не выходил за его пределы? (Пауза.) Да, это дьявольское искушение! Только не знаю какое. (Гёцу.) Одно мне ясно: я вижу дьявола. Спектакль начнется фантасмагорией, а потом пойдут рожи.
Гёц.        Ты его уже видел?
Генрих.     Чаше, чем ты свою мать.
Гёц.        Я на него похож?
Генрих.     Ты? Бедняга! Ты просто шут.
Гёц.        Шут?
Генрих.     Без шута не обойтись! Его роль - мне перечить. Я...(Пауза.) Я победил.
Гёц.        Что?
Генрих.     Я победил. Гаснет последний огонек. Исчезает дьявольское видение - Вормс. Постой, сейчас и ты исчезнешь, страшному наваждению придет конец. Ночь. Повсюду ночь... Какой покой!
Гёц.        Продолжай, поп, продолжай! Я знаю все, что ты мне скажешь. Год назад... Как я хотел того же.
Генрих     (бормочет). Где же я проснусь?
Гёц        (внезапно смеется). Ты уже проснулся, штукарь! И знаешь это. Все наяву – и я, и луна, и твой дьявольский город... Взгляни-ка, разве это призрак? Это настоящий город, в нем настоящие жители, а ты настоящий предатель.
Генрих.     Предателем становишься, когда предашь. Зря стараешься, я не предам.
Гёц.        Предашь, раз ты предатель. Послушай, поп, ведь ты уже предатель. Две стороны дерутся, а ты хочешь в одно и то же время быть и за тех и за других. Значит, ведешь двойную игру. Значит, говоришь на двух языках. Страдания бедняков на церковном языке - это испытание, а по-немецки - несправедливость. Что изменится для тебя, если ты впустишь меня в город? Станешь предателем? Но ты уже предатель, только и всего.
Генрих.     Откуда ты все это знаешь, если не я внушил тебе эти слова?
Гёц.        Я тоже предатель. (Пауза.) Я уже прошел тот путь, который предстоит пройти тебе. Ты только взгляни на меня, разве у меня не цветущий вид?
Генрих.     Вид у тебя цветущий, потому что ты следуешь своей натуре. Все незаконнорожденные - предатели, уж это известно, а я не из ублюдков.
Гёц        (хочет ударить его, но сдерживается). Помни: кто назвал меня ублюдком, больше не раскрывает рта.
Генрих.     Ублюдок!
Гёц.        Поп! Поп, ну образумься! Не то я отрублю тебе уши. Впрочем, это не поможет - язык-то у тебя останется! (Внезапно обнимает его.) Люблю тебя, мой брат. Мы оба появились на свет вне закона. Чтобы породить тебя, попам пришлось переспать с Нищетой. Зловещий акт. (Пауза.) Конечно, ублюдки предают. Что они, по- твоему, еще могут делать? Я с самого рождения раздвоился: мать отдалась босяку; я как бы из двух половинок, которые никогда не склеишь, одна другой противна. А разве ты лучше меня? Полупоп, полубедняк - из этого еще ни разу не получался цельный человек. Нас нет, и у нас ничего нет. Законнорожденные дети даром радуются жизни на земле. Но это ни тебе, ни мне не дано. С детства я гляжу на мир сквозь замочную скважину. В мире у каждого свое место. Но для нас места нет, мы изгои. Откажись от мира, который не хочет тебя знать. Твори Зло! Увидишь, как тебе станет легко.
/Входит Франц./
Чего тебе?
Франц.      Прибыл посланец архиепископа.
Гёц.        Пусть войдет.
Франц.      Он принес вести. Противник оставил семь тысяч убитыми. Это отступление.
Гёц.        А мой брат?
/Франц хочет что-то сказать ему на ухо./
Не подходи ко мне и говори громко.
Франц.      Конрад убит.

/С этой минуты Генрих начинает пристально вглядываться в Гёца./

Гёц.        Вот как. Нашли ли его тело?
Франц.      Да.
Гёц.        В каком виде, отвечай!
Франц.      Оно обезображено.
Гёц.        Удар шпаги?
Франц.      Волки.
Гёц.        Какие волки? Здесь есть волки?
Франц.      Арнгеймский лес...
Гёц.        Хорошо. Дайте мне закончить одно дело, и мы направим против них целую армию. Я истреблю всех волков Арнгейма. Ступай!
/Франц уходит. Пауза./
Умер без причастия. Волки обгрызли его лицо. Но видишь, я
            улыбаюсь.
Генрих     (мягко). Зачем ты его предал?
Гёц.        Люблю завершенность... Поп, я сам стал тем, чем стал. Не моя    заслуга, что я не знал отца, но званием братоубийцы я обязан лишь самому себе. (Пауза.) Теперь он мой, только мой.
Генрих.     Кто?
Гёц.        Дом Гейденштамов. Им теперь конец. Весь род теперь сведен ко мне, от Альбериха - основателя, до Конрада – последнего наследника. Взгляни-ка на меня. Я - фамильный склеп. Отчего ты смеешься?
Генрих.     Я думал, этой ночью увижу дьявола. Теперь, пожалуй, мы вдвоем его увидим.
Гёц.        Плевать мне на дьявола. Он только берет чужие души, но не обрекает их на проклятие. Я хочу иметь дело только с Господом. Ведь на него пошли и чудовища и святые. Бог видит меня, знает, что я убил своего брата, и сердце его кровоточит. Да, Господи, все верно - я его убил. А что ты можешь против меня? Я совершил страшнейшее из преступлений, а Бог справедливости меня не может покарать. Уже больше пятнадцати лет, как он меня проклял. Что ж, на сегодня хватит, сегодня праздник. Я буду пить.
Генрих     (приближаясь к нему). Держи! (Достает из кармана ключ и протягивает его Гёцу.)
Гёц.        Что это?
Генрих.     Ключ.
Гёц.        Какой ключ?
Генрих.     Ключ от Вормса.
Гёц.        Я же сказал, что на сегодня хватит. Черт побери! Ведь он мой брат. Не каждый день хоронишь брата, я могу себе позволить отпуск до завтра.
Генрих     (приближается к нему). Трус!
Гёц        (останавливаясь). Взяв ключ, я все сожгу.
Генрих. В самой глубине ложбины большая белая скала. У подножия прикрытая кустарником дыра. Войдешь в подземный ход и обнаружишь дверь - откроешь ее этим ключом.
Гёц.        Как тебя полюбят твои бедняки! Как они тебя благословят!
Генрих.     Мне теперь все равно, теперь я погиб... Но тебе, ублюдок, я доверяю своих бедняков. Выбирай!
Гёц.        Ты сказал, что стоит лишь взглянуть на мою рожу...
Генрих.     Я ее плохо разглядел.
Гёц.        А что ты видишь теперь?
Генрих.     Вижу, что ты противен самому себе.
Гёц.        Это верно. Но только ты не слишком обольщайся. Я уже пятнадцать лет себе противен. Разве ты не понял, что Зло - единственное, ради чего я живу? Дай мне этот ключ! (Берет ключ.) Что ж, поп, ты врал себе до самого конца. Решил, будто тебе удастся скрыть от себя собственное предательство, и под конец ты все же предал: ты выдал Конрада.
Генрих.     Конрада?
Гёц.        Не беспокойся. Ты так походишь на меня, что я тебя принял за самого себя. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Палатка Гёца. Сквозь щель в свете луны виден раскинувшийся
вдали город.     Герман входит и пытается спрятаться за походной кроватью. Катерина входит и видит его. Герман в растерянности
вскакивает. Катерина хохочет и отступает.

Герман.     Если ты закричишь...
Катерина.   Если я закричу, тебя схватят и Гёц велит тебя повесить. Лучше поговорим. Что ты хочешь с ним сделать?
Герман.     Будь у тебя в жилах кровь, ты, распутница, давно бы уже все сделала сама. Хватит! Убирайся и благодари Бога, что за тебя все сделают другие.
Катерина.   А что будет со мной, когда он умрет? Весь лагерь набросится на меня.
Герман.     Мы дадим тебе бежать.
Катерина.   А денег дадите?
Герман.     Немного.
Катерина.   Дайте денег, и я пойду в монастырь.
Герман     (смеясь). Ты? В монастырь? Если тебе по нраву женское общество, лучше поступай в бордель. У тебя такие бедра... сможешь кучу золота заработать... Решай! От тебя я требую лишь молчания.
Катерина.   Можешь не беспокоиться. Я тебя не выдам. Но вот позволю ли    его зарезать?.. Неизвестно.
Герман.     Почему?
Катерина.   У нас с тобой разные интересы, капитан. Честь мужчины на острие шпаги, ее всегда защитишь. А меня он превратил впотаскуху, это труднее исправить. (Пауза.) Ночью город будет взят. С войной покончено. Все разбредутся. Он придет сюда, и я спрошу его, как он намерен со мной поступить. Если он оставит меня при себе...
Герман.     Гёц оставит тебя при себе?! Да ты с ума сошла! Что он станет с тобой делать?
Катерина.   Если он оставит меня, ты к нему не прикоснешься.
Герман.     А если он тебя прогонит?
Катерина.   Что ж, тогда он твой. Если я крикну: "Ну, пеняй на себя!" - он в твоих руках.
Герман.     Не нравится мне это: не люблю, когда дело зависит от юбки.
Катерина   (все это время посматривавшая наружу). Ну что ж, тогда тебе придется встать на колени и просить его о пощаде. Вот он.

/Герман быстро прячется. Катерина смеется./

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Гёц, Катерина, Герман в  укрытии, позже Франц.

Гёц        (входя). Чему ты смеешься?
Катерина.   Своим снам. Видела тебя мертвым, с кинжалом в спине. (Пауза.) Ну, он заговорил?
Гёц.        Кто?
Катерина.   Поп.
Гёц.        Какой поп? Ах, да, конечно.
Катерина.   Значит, сегодня ночью?
Гёц.        Тебя это не касается! Сними с меня сапоги!
/Катерина снимает с него сапоги./
Конрад убит.
Катерина.   Знаю. Весь лагерь об этом знает.
Гёц.        Дай мне вина! Это нужно отпраздновать.
/Катерина подает ему вино./
И ты тоже пей.
Катерина.   Не хочу.
Гёц.        Пей! Черт возьми, сегодня праздник.
Катерина.   Чудесный праздник: начался убийством, кончится побоищем.
Гёц.        Самый лучший праздник за всю мою жизнь. Завтра я отправлюсь в свои поместья.
Катерина   (взволнованно). Так скоро?
Гёц.        Так скоро! Вот уже тридцать лет, как я мечтаю об этом. Больше и дня не стану ждать.
/Катерина кажется встревоженной./
Тебе нехорошо?
Катерина   (овладевая собой). Ты заговорил о своих землях, а тело Конрада еще не остыло.
Гёц.        Вот уже тридцать лет, как я владею ими тайно. (Поднимает свой бокал.) Пью за свои земли, за свой замок. Чокнись со мной.
/Она молча поднимает бокал./
Говори: пью за твои земли!
Катерина.   Нет.
Гёц.        Отчего же, девка?
Катерина.   Они не твои. Разве, убив брата, ты перестал быть незаконнорожденным?

/Гёц смеется и хочет ударить ее. Она уклоняется от пощечины и
хохочет, откинувшись назад./

            Земли передаются по наследству.
Гёц.        Да меня хоть озолоти, я не принял бы наследства. Своим я считаю лишь то, что беру сам. Ну, пей же, не то рассержусь.
. Катерина.   За твои земли! За твой замок!
Гёц.        Пусть по замку ночами бродят разгневанные призраки.
Катерина.   Конечно, комедиант. Что бы ты стал делать без публики? Пью за призраков! (Пауза.) Итак, мой милый, твое лишь то, что ты сам взял.
Гёц.        Только это.
Катерина.   Но кроме замка и поместий ты владеешь еще сокровищем, которому нет цены, ты как будто совсем о нем позабыл.
Гёц.        Что за сокровище?
Катерина.   Это я, мой дорогой. Разве ты не взял меня силой? (Пауза.) Что же ты намерен делать со мной?
Гёц (глядя на нее, думает). Заберу с собой.
Катерина.   Заберешь с собой? (Шагает в нерешительности.) Зачем ты берешь меня с собой? Чтобы поселить потаскуху в историческом замке?
Гёц.        Да, и положить тебя в постель моей матери. (Пауза.)
Катерина.   А если я откажусь, если не пойду за тобой?
Гёц.        Надеюсь, ты не станешь отказываться.
Катерина.   Ага, значит, увозишь меня силой? Это мне нравится. По своей воле мне идти за тобой стыдно. (Пауза.) Почему ты всегда стремишься силой взять то, что тебе, быть может, отдали бы даром?
Гёц.        Чтобы быть уверенным, что я свое получу в любом случае. (Подходит к ней.) Что ты скрываешь от меня?
Катерина (быстро). Я? Ничего!
Гёц.        Ты с некоторых пор переменилась. Ведь ты меня все так же ненавидишь?
Катерина.   Будь спокоен. Все так же.
Гёц.        И все еще во сне мечтаешь меня убить?
Катерина.   Не раз за ночь.
Гёц.        И ты всегда помнишь, что я осквернил и унизил тебя?
Катерина.   Всегда.
Гёц.        Ты с отвращением переносишь мои ласки?
Катерина.   Они меня приводят в дрожь.
Гёц.        Великолепно! Если бы ты сказала, что испытываешь блаженство в моих объятиях, я тотчас же прогнал бы тебя.
Катерина.   Но...
Гёц.        Я ничего не хочу принимать, даже любви женщины.
Катерина.   Почему?
Гёц.        Я слишком многое брал от других. Вот уже двадцать лет, как все милостиво дают мне подачки. Жалуют даже воздух, которым дышу. Незаконнорожденный должен целовать кормящую его руку. О! Теперь я буду давать сам! Как я буду щедр!
Франц      (входя). Посланец его преосвященства здесь.
Гёц.        Пусть войдет.

Франц уходит.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и банкир.

Банкир.     Я Фукр.
Гёц.        Я Гёц, а ее зовут Катериной.
Банкир.     Счастлив приветствовать столь великого полководца.
Гёц.        Рад приветствовать столь богатого банкира.
Банкир.     Я принес вам три превосходнейшие вести.
Гёц.        Архиепископ победил, мой брат мертв, его имение стало моим. Не так ли?
Банкир.     Совершенно верно. Что ж, я...
Гёц.        Отпразднуем это. Вы выпьете с нами?
Банкир.     Мой желудок больше не переносит вина. Я...
Гёц.        Не хотите ли эту красивую девушку? Она принадлежит вам.
Банкир.     На что она мне - я слишком стар.
Гёц.        Бедная Катерина! Он тебя не хочет. (Банкиру.) Может, вы предпочитаете мальчиков? Я пришлю вам вечером к вашей палатке.
Банкир.     Нет, нет! Никаких мальчиков! Никаких мальчиков. Я...
Гёц.        А что вы скажете о ландскнехте? Есть у меня один – рост шесть футов, лицо заросло волосами - ни дать, ни взять Полифем. А голос! Когда он в исступлении кричит, в Вормсе, просто, начинается паника.
Банкир.     О! О! Только не...
Гёц.        В таком случае мы одарим вас славой. (Зовет.) Франц!
/Появляется Франц./
Ты проведешь банкира через лагерь. Пусть солдаты кричат:  "Да здравствует банкир!" Пусть кидают вверх шапки.
/Франц уходит./
Банкир.     Я вам весьма обязан, но мне хотелось бы сначала побеседовать с вами наедине.
Гёц         (удивленно). Но разве мы с самого начала не наедине? (Показывая на Катерину.) Ах, она? Ну, она вроде комнатной собачонки, говорите без стеснения.
Банкир.     Его преосвященство архиепископ всегда отличался миролюбием, вы знаете, что ваш покойный брат повинен в этой войне...
Гёц.        Мой брат! (С яростью.) Если бы эта старая кляча не довела его до крайности...
Банкир.     Господин...
Гёц.        Позабудьте о том, что я вам сейчас сказал. Я был бы вам признателен, если бы вы не касались имени моего брата. В конце концов я ношу по нему траур.
Банкир.     Итак, его преосвященство решил отметить воцарение мира исключительными мерами милосердия.
Гёц.        Браво! Он решил открыть тюрьмы?
Банкир.     Нет.
Гёц.        Желает ли его преосвященство, чтобы я освободил от наказания тех солдат, которых решил покарать?
Банкир.     Несомненно, его преосвященство этого желает. Но задуманная его преосвященством амнистия носит более широкий характер: его преосвященство желает распространить ее на жителей Вормса.
Гёц.        Ах, вот как!
Банкир.     Его преосвященство решил не карать их столь строго за временные заблуждения.
Гёц.        Что ж, превосходная мысль.
Банкир.     Неужели мы договорились? Так быстро?
Гёц.        Да, окончательно договорились.
Банкир     (потирает руки). Так, прекрасно; вы разумный человек. Когда вы  намереваетесь снять осаду?
Гёц.        Завтра все будет кончено.
Банкир.     Завтра? Это все-таки немного рано. Его преосвященство желает вступить в переговоры с осажденными. Если ваша армия пробудет под стенами города еще несколько дней, это облегчит переговоры.
Гёц.        Понятно. А кто же будет вести переговоры?
Банкир.     Я.
Гёц.        Когда?
Банкир.     Завтра.
Гёц.        Невозможно.
Банкир.     Почему?
Гёц.        Катерина, сказать ему?
Катерина.   Конечно, мое сокровище!
Гёц.        Ты ему и скажи. Я просто не смею, это его слишком огорчит.
Катерина.   Завтра, банкир, все горожане будут мертвы.
Банкир.     Мертвы?
Гёц.        Все.
Банкир.     Все мертвы?
Гёц.        Умрут все. Этой ночью. Видите ключ? Это ключ от города. Через часок мы начнем их убивать.
Банкир.     Всех? Даже богачей?
Гёц.        Даже богачей.
Банкир.     Но вы одобряли милосердие архиепископа...
Гёц.        Я его и сейчас одобряю. Он оскорблен и он священнослужи-тель - вот две причины для прощения. Ну а зачем должен прощать я? Жители Вормса меня не оскорбляли. Нет, нет, я солдат, значит, должен убивать. И буду убивать, как велит мне мой долг. А архиепископ пускай прощает, как велит  ему его долг. /Пауза.
            Банкир начинает смеяться. Катерина и Гёц тоже смеются./
Банкир     (смеясь). Вы любите посмеяться.
Гёц        (смеясь). Только это я и люблю.
Катерина.   Не правда ли, он очень остроумен?
Банкир.     Весьма. Он очень хорошо ведет свое дело.
Гёц.        Какое дело?
Банкир.     Вот уже тридцать лет, как я руководствуюсь одним принципом: корысть правит миром. Люди оправдывали передо мной свое поведение самыми благородными побуждениями, я слушал их одним ухом и говорил себе: ищи корысть!
Гёц.        Ну, а когда вы ее находили?..
Банкир.     Тогда мы принимались толковать.
Гёц.        В чем же моя корысть?
Банкир.     Ну, знаете ли...
Гёц.        В чем же все-таки?
Банкир.     Не торопитесь. Вы принадлежите к очень трудной категории людей. С вами нужно вести дело осторожно.
Гёц.        Что за категория?
Банкир.     Вы идеалист.
Гёц.        Что это такое?
Банкир.     Видите ли, я разделяю людей на три категории: те, у кого много денег, те, у кого совсем нет денег, и те, у кого денегнемного. Первые хотят сохранить то, что у них есть,- их корысть втом, чтобы поддерживать порядок. Вторые хотят взять то, чего у нихнет,- их корысть в том, чтобы уничтожить нынешний порядок иустановить другой, который им будет выгоден. И те и другие -реалисты, это люди с которыми можно договориться. Третьи хотятуничтожить общественный порядок, чтобы взять то, чего у них нет, ив то же время сохранить его, чтобы у них не отобрали то, что у нихесть. Это значит, что они на деле сохраняют то, что уничтожают видее. Это и есть идеалисты.
Гёц.        Бедняги! Как их спасти?
Банкир.     Перевести в другую социальную категорию. Если вы сделаете их богаче, они будут защищать установленный порядок.
Гёц.        В таком случае сделайте богатым меня. Что вы мне предлагаете?
Банкир.     Земли Конрада.
Гёц.        Вы мне их уже дали.
Банкир.     Это верно. Помните ли вы, что обязаны ими доброте его преосвященства?
Гёц.        Неужели вы считаете, что я об этом забыл?
Банкир.     У вашего брата были долги.
Гёц.        Бедняга! (Крестится, нервно всхлипывает.)
Банкир.     Что с вами?
Гёц.        Пустяки: привязанность к семье. Значит, у него были долги?
Банкир.     Мы могли бы их оплатить.
Гёц.        Мне в этом нет никакой корысти, поскольку я не намеревался их признавать. Это нужно его кредиторам.
Банкир.     Рента в тысячу дукатов?
Гёц.        Ну а мои солдаты? Что, если они откажутся уйти с пустыми руками?
Банкир.     Еще тысяча дукатов для раздачи войскам. Этого хватит?
Гёц.        Это слишком много.
Банкир.     Значит, мы договорились?
Гёц.        Нет.
Банкир.     Две тысячи дукатов ренты. Три тысячи. Больше я не дам.
Гёц.        Кто от вас этого требует?
Банкир.     Чего же вы хотите?
Гёц.        Захватить город и уничтожить его.
Банкир.     Ну я еще могу понять желание захватить город. Но, черт возьми, зачем вы его хотите уничтожить?
Гёц.        Потому что все только и хотят, чтобы я его пощадил.
Банкир (подавленный). Должно быть, я ошибся...
Гёц.        Верно... Ты не сумел найти, в чем моя корысть... Посмотрим, в чем она. Ищи, ищи же! Но только торопись: ты должен обнаружить ее быстрее чем за час. Если ты за это время не отыщешь ниточки, чтоб дернуть за нее марионетку, я заставлю тебя самого пройтись по городу - ты увидишь, как вспыхнут пожарища.
Банкир.     Вы обманываете доверие архиепископа.
Гёц.        Обманываю? Доверие? Вы, реалисты, все на один лад. Когда вам больше нечего сказать, вы начинаете говорить языком, взятым напрокат у идеалистов.
Банкир.     Если вы снесете с лица земли город, вам не достанутся земли Конрада.
Гёц.        Держите их при себе! Моя корысть, банкир, в том и была - получить эти земли, пожить на них. Но я не так уж уверен, что человек действует ради корысти. Берите их себе. Пусть егопреосвященство усядется на них задницей... Я принес в жертву архиепископу своего брата, теперь от меня еще хотят, чтобы я сохранил жизнь двадцати тысяч смердов? Я приношу в жертву жителей Вормса загробной тени Конрада. Пусть жарятся в пекле в его честь. Ну а в поместье Гейденштамов пусть селится архиепископ, если захочет. Там он сможет посвятить себя сельскому хозяйству. Это ему пригодится. Сегодня ночью я намерен его разорить. (Пауза.) Франц!
/Появляется Франц./
Возьми этого старого реалиста. Позаботься о том, чтобы ему были отданы все почести. Когда он вернется в палатку, скрути ему покрепче руки и ноги!
Банкир.     Нет! Нет! Нет!
Гёц.        Что?
Банкир.     Поверьте, у меня жестокий ревматизм. Ваши веревки меня убьют. Хотите, дам вам слово не покидать палатку?
Гёц.        Твое слово? Сейчас твоя корысть диктует тебе это слово, а вскоре твоя корысть велит тебе нарушить его. Ступай, Франц, и не забудь затянуть узлы покрепче!

/Франц и банкир уходят. Тотчас же раздаются крики:
"Да здравствует банкир!" Сначала крики слышны вблизи, затем
они звучат все дальше и постепенно стихают./

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Гёц, Катерина. Герман в укрытии.

Гёц        (хохочет). Да здравствует банкир! Прощайте, земли! Прощайте, реки и поля! Прощай, замок!
Катерина   (смеется). Прощайте, земли! Прощай, замок! Прощайте, портреты предков!
Гёц.        Не жалей ни о чем. Мы бы там смертельно соскучились. (Пауза.) Старый дурак! (Пауза.) Зря он бросил мне вызов.
Катерина.   Ты злишься?
Гёц.        Не твое дело. (Пауза.) Зло на то и зло, чтобы портить всем жизнь, и прежде всего тому, кто его делает.
Катерина.  (робко) А если ты не возьмешь город?
Гёц.        Если я не захвачу его, ты станешь хозяйкой замка.
Катерина.   Я об этом не подумала.
Гёц.        Конечно, нет. Можешь радоваться: я захвачу город.
Катерина.   Зачем?
Гёц.        Ради зла!
Катерина.   Зачем делать зло?
Гёц.        Добро уже сделано.
Катерина.   Кем?
Гёц.        Господом. А я люблю выдумку. (Зовет.) Капитана Шена ко мне! (Стоит у выхода из палатки, выглядывая наружу.)
Катерина.   Что ты разглядываешь?
Гёц.        Город. (Пауза.) Хочу вспомнить, была ли луна.
Катерина.   Когда? Где?
Гёц.        Такая же ночь была в прошлом году, когда я брал Галле. Я стоял у входа в свою палатку и разглядывал дозорную башню над крепостными стенами. Утром мы начали штурм. (Возвращается к ней.) В любом случае я уберусь отсюда прежде, чем подымется вонь. Сяду на коня - и прощай!
Катерина.   Ты... Ты уедешь?
Гёц.        Да. Завтра, до полудня, никого не известив.
Катерина.   А что будет со мной?
Гёц.        С тобой? Зажми нос и моли бога, чтоб ветер не дул в эту сторону.
/Входит капитан./
Две тысячи под ружье! Полки Вольфмара и Ульриха! Пусть через два часа будут готовы следовать за мной. Всю армию поднять по тревоге! Выполнять, не зажигая огней, и без шума!

/Капитан уходит. До конца акта будут слышны приглушенные звуки подготовки к бою./

            Итак, крошка, не быть тебе владелицей замка.
Катерина.   Боюсь, что нет.
Гёц.        Ты очень разочарована?
Катерина.   А я и не верила.
Гёц.        Почему?
Катерина.   Потому что знаю тебя.
Гёц        (в порыве). Ты? Знаешь меня? (Умолкает и смеется.) Выходит, я тоже должен быть предусмотрителен. Тебе, должно быть, пришли в голову разные мыслишки насчет того, какой ко мне нужен подход: ты за мной наблюдаешь, ты меня разглядываешь.
Катерина.   Собака тоже глядит на епископа.
Гёц.        Но собаке кажется, что у епископа песья голова. Какая голова у меня? Песья? Рыбья? Голова шлюхи? (Он глядит на нее.) Иди в постель!
Катерина.   Нет.
Гёц.        Да иди же, говорят тебе...
Катерина.   Ты никогда не был так настойчив. /Он кладет ей руку на плечо./ И никогда так не торопился. Что с тобой?
Гёц.        Тот Гёц с головой шлюхи подает мне знак. Я хочу уподобиться ему. К тому же тревога побуждает к любовным утехам.
Катерина.   А у тебя тревога?
Гёц.        Да. (Проходит в глубину палатки, садится на кровать, повернувшись спиной к спрятавшемуся офицеру.) Ну, иди сюда.
Катерина.   Иду! (Подходит к нему и силой заставляет его встать. Садится на его место.) Я твоя! Но скажи мне сначала, что будет со мной?
Гёц.        Когда?
Катерина.   Завтра и потом.
Гёц.        Почем мне знать? Станешь кем захочешь.
Катерина.   Потаскухой?
Гёц.        Что ж, разве это не лучший выход?
Катерина.   А если мне это не по душе?
Гёц.        Найди дурака, который на тебе женится.
Катерина.   А ты? Что будешь делать ты?
Гёц.        Воевать. Говорят, гуситы зашевелились. Отправлюсь туда.
Катерина.   Возьми меня с собой.
Гёц.        Зачем?
Катерина.   Тебе может понадобиться женщина. Будут ночи, будут лунные ночи, тебе придется брать город, ты будешь встревожен, почувствуешь себя влюбленным...
Гёц.        Все женщины одинаковы. Стоит мне захотеть - и мои солдаты приведут мне целую дюжину.
Катерина (резко). Я не хочу!
Гёц.        Не хочешь?
Катерина.   Я могу стать двадцатью женщинами, сотней женщин. Хочешь - я стану для тебя всеми женщинами на свете. Усади меня с собой на коня, я легкая - конь не почувствует моей тяжести. Я буду твоим борделем. (Прижимается к Гёцу.)
Гёц.        Что на тебя нашло? (Пауза. Глядя на нее, внезапно говорит.) Уходи! Уходи, мне стыдно за тебя!
Катерина (умоляюще). Гёц!
Гёц.        Не смей глядеть на меня такими глазами. Ну и потаскуха же ты, если любишь меня после того, что я с тобой сделал!
Катерина (кричит). Но я не люблю тебя! Клянусь, не люблю! Люби я тебя, ты никогда не узнал бы об этом. А что тебе до любви, о которой тебе не говорят?
Гёц.        К чему мне быть любимым? Ты любишь, и, стало быть, удовольствие достается тебе. Уходи, дрянь! Я не хочу, чтобы мною пользовались.
Катерина (кричит). Гёц! Гёц! Не прогоняй меня. У меня нет больше никого на свете.

/Гёц пытается выбросить ее из палатки. Она вцепилась ему в
руки./

Гёц.        Ты уйдешь?
Катерина.   Пеняй на себя! Пеняй на себя!

/Герман выходит из укрытия и кидается на Гёца с поднятым
кинжалом./

            Берегись!
Гёц (поворачивается и хватает Германа за руку. Борьба. Гёц ранит Германа). Франц! Франц!
/Входит Франц./
(Смеется.) Все-таки мне удалось хоть одного довести до крайности.
Герман      (Катерине). Гадина! Ты меня предала!
Гёц         (Катерине). Значит, ты его сообщница? Это мне по нраву. (Треплет ее по подбородку.) Убери отсюда эту падаль! После решу, что с ним делать. /Франц уводит Германа. Пауза./
Катерина.   Что ты с ним сделаешь?
Гёц.        Не могу сердиться на тех, кто хочет меня убить, я их слишком хорошо понимаю. Попросту велю его пробуравить, как бочку,только и всего.
Катерина.   Ну а со мной?
Гёц.        Да, верно. Я должен тебя покарать.
Катерина.   Никто тебя не принуждает.
Гёц.        Как знать. (Пауза.) У моих солдат слюнки текут, когда ты проходишь. Я подарю тебя им. А выживешь, подыщем тебе ландскнехта, косоглазого, сифилитика, пускай тогда поп из Вормса вас поженит.
Катерина.   Не верю!
Гёц.        Не веришь?
Катерина.   Нет. Ты не такой... Ты этого не сделаешь. Знаю! Не сделаешь!
Гёц.        Не сделаю? (Зовет.) Франц! Франц! /Входят Франц./ Займись новобрачной.
Франц.      Какой новобрачной?
Гёц.        Катериной. Сначала торжественно переженишь ее со всеми. Ну, а потом...

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Те же и Насти.
Насти входит, приближается к Гёцу и бьет его по уху.

Гёц.        Эй, мужлан, что ты делаешь?
Насти.      Бью тебя по уху.
Гёц.        Это я почувствовал. (Франц держит Насти.) Кто ты?
Насти.      Булочник Насти.
Гёц.        Быть не может! Да это ж Насти! Что ж, хороша добыча.
Насти.      Я не твоя добыча - сам пришел.
Гёц.        Называй как хочешь... Все едино. Сегодня Бог одаряет меня щедро. (Глядит на него.)Отпусти его Франц. (Франц исполняет) Значит, вот он, Насти, повелитель всей черни Германии. Таким я тебя и представлял себе: непригляден, как сама добродетель.
Насти.      Я не добродетелен. Добродетель придет к нашим сыновьям, если мы прольем кровь, чтобы дать им на нее право.
Гёц.        Вижу - ты пророк.
Насти.      Как и каждый человек на свете.
Гёц.        В самом деле? Значит, я тоже пророк?
Насти.      Любое слово - свидетельство Господне, в каждом слове сказано все обо всем.
Гёц.        Черт возьми! Придется быть осмотрительным в речах.
Насти.      Зачем? Все равно любое слово выдаст тебя.
Гёц.        Ладно. Теперь отвечай на мои вопросы. Только постарайся не говорить все обо всем, иначе разговору конца не будет. Итак, ты - Насти, пророк и булочник.
Насти.      Да, это я.
Гёц.        Говорили, будто ты в Вормсе.
Насти.      Я ушел оттуда.
Гёц.        Этой ночью?
Насти.      Да.
Гёц.        Чтоб говорить со мной?
Насти.      Нет, искать подкрепления, чтобы напасть на тебя с тыла.
Гёц.        Отличная мысль! Почему же ты передумал?
Насти.      Проходя по лагерю, я узнал, что нашелся предатель, который выдал вам город.
Гёц.        Представляю, как тебе было скверно.
Насти.      Очень скверно.
Гёц.        И что же дальше?
Насти.      Я сидел на камне за палаткой, видел, как зажегся свет, как заметались чьи-то тени. В эту минуту мне было велено войти к тебе, говорить с тобой.
Гёц.        Кто же тебе велел?
Насти.      Как ты думаешь?
Гёц.        В самом деле, кто? Счастливый ты человек! Тебе велено, и ты знаешь - кем. Представь себе, мне тоже было велено. Знаешь что? Сжечь Вормс. Но никак не узнать, кто мне повелел. (Пауза.) Это Бог повелел тебе дать мне по уху?
Насти.      Да.
Гёц.        Зачем?
Насти.      Не знаю. Может, чтоб пробить воск, который залепил тебе уши.
Гёц.        За твою голову назначена высокая плата. Бог предупредил тебя об этом?
Насти.      Богу незачем меня предупреждать. Я всегда знал, чем кончу.
Гёц.        Выходит, ты и впрямь пророк.
Насти.      Тут не нужно быть пророком. У таких,как я, только две возможности умереть: смиренные умирают с голоду, бунтарей вешают. С двенадцати лет каждому известно - смирится он или нет.
Гёц.        Ну что же, бросайся предо мной на колени!
Насти.      Зачем?
Гёц.        Чтобы вымолить у меня пощаду, конечно! Разве Бог не велел тебе этого? /Франц натягивает на Гёца сапоги./
Насти.      Нет, у тебя нет милосердия. И у Бога тоже. К чему молить тебя о милосердии? Когда придет мой черед, я и сам никого не пощажу. Никого!
Гёц        (поднимаясь). Тогда какого черта ты сюда пришел?
Насти.      Открыть тебе глаза, брат мой.
Гёц.        Какая чудесная ночь! Все ожило, все дышит. Сам Насти, пророк и булочник, от имени бога, пришел открыть мне глаза. Кто бы мог поверить, что небо и земля станут утруждать себя ради города, в котором всего двадцать пять тысяч жителей? В самом деле, булочник, а кто тебе докажет, что ты не стал жертвой дьявола? И что, если я тоже видел Бога? Перст Господень предотвратил заговор, разоблачил виновных,отдал тебя мне, больше того, один из служителей Господа по его поручению принес мне ключи от города.
Насти      (его голос зазвучал властно и отрывисто). Служитель Господа? Кто он?
Гёц.        Что тебе за дело, раз ты умрешь? Признай, Господь на моей стороне.
Насти.      На твоей? Нет. Ты не человек, избранный Богом. Ты в лучшем случае трутень Господень.
Гёц.        Откуда тебе знать?
Насти.      Люди, избранные Господом, разрушают или строят, ты лишь сохраняешь все как было.
Гёц.        Сохраняю?
Насти.      Ты сеешь беспорядок, а беспорядок - лучший слуга установленного порядка. Предав Конрада, ты лишил рыцарей прежней силы, и ты ослабишь горожан, разрушив Вормс. Кому из этого выгода? Великим мира сего. Ты служишь им, Гёц, и всегда будешь служить. Бедные становятся беднее, богатые - богаче, могущественные – еще более могущественными. А с чем останешься ты?
Гёц.        Значит, я делаю все наперекор самому себе. (С иронией.) Какое счастье, что Бог послал тебя просветить меня. Что ты мне предложишь?
Насти.      Новый союз.
Гёц.        Новое предательство. Вот спасибо! Я к нему привык. По крайней мере останусь самим собой. Но с кем мне заключить союз, раз я не должен идти на сговор ни с горожанами, ни с рыцарями, ни с князьями. Мне просто неясно, с кем я должен объединиться.
Насти.      Захвати город, перебей богачей и священников, отдай город беднякам, подыми армию крестьян и прогони архиепископа -завтра вся страна пойдет за тобой!
Гёц        (поражен). Ты хочешь, чтобы я присоединился к беднякам?
Насти.      Да, к черни городов и деревень.
Гёц.        Странное предложение!
Насти.      Они твои союзники. Только с нами, Гёц, ты станешь бичом Господним.
Гёц.        Что же вы сделаете с богатыми горожанами?
Насти.      Мы отберем их имущество, чтобы одеть тех, кто наг, и прокормить тех, кто голоден.
Гёц.        А с попами?
Насти.      Мы отошлем их в Рим.
Гёц.        А с аристократами?
Насти.      Мы отрубим им головы.
Гёц.        А когда мы прогоним архиепископа?
Насти.      Придет время строить град Господень.
Гёц.        Что мы положим в основу?
Насти.      То, что все люди равны, все люди братья, все люди в Боге и Бог в каждом. Каждый может крестить, бракосочетать, благословлять и отпускать грехи. Каждый живет открыто на земле пред лицом всех, и каждый одинок в душе пред лицом Бога.
Гёц.        Боюсь, что в вашем городе разучатся смеяться.
Насти.      Можно ли смеяться над тем, что любишь? Законом станет любовь.
Гёц.        А кем стану я?
Насти.      Ты будешь равен каждому.
Гёц.        А если мне не по душе быть равным вам?
Насти.      Выбирай - быть равным среди равных или лакеем князей.
Гёц.        Это честное предложение, булочник. Только вот бедняки нагоняют на меня скуку. Им ненавистно все, что нравится мне.
Насти.      А что же нравится тебе?
Гёц.        Все, что вы хотите уничтожить: статуи, роскошь... я люблю аристократов!
Насти.      Ты? Ты их убиваешь.
Гёц.        Да, я их понемногу убиваю, но у них плодовитые жены - рожают десятерых за каждого убитого мной. Нет. Не хочу, чтобы вы их всех перевешали.
Насти.      Значит, ты хочешь по-прежнему шуметь без толку и без пользы?
Гёц.        Да, без пользы. Без пользы для людей. Но что мне до людей? Бог слышит меня, и я терзаю его слух, этого с меня довольно. Бог - единственный достойный противник. Есть Бог, я и прочие тени. Этой ночью я распну Бога, убив тебя и еще двадцать тысяч. Господь об этом знает. Ему сейчас страшно, я это чувствую, его ангелы плачут. Он, словно простой смертный, говорит себе: может быть, Гёц не осмелится. Плачьте, ангелы, плачьте - я осмелюсь! Этот город будет сожжён, вопреки его страху и гневу. (Францу.) Мою шпагу!
Насти      (изменившимся голосом). Пощади бедняков! Архиепископ богат, ты можешь ради развлечения разорить его. Но мучить бедняков - сомнительное развлечение.
Гёц.        О нет, это не развлечение.
Насти.      А что же?
Гёц.        У меня тоже есть своя миссия.
Насти.      Молю тебя на коленях!
Гёц.        Я думал, тебе запрещено умолять.
Насти.      Нет никаких запретов, когда речь идет о спасении людей.
Гёц.        Мне кажется, пророк, что Бог завлек тебя в ловушку.
            /Насти пожимает плечами./ Ты знаешь, что с тобой будет?
Насти.      Знаю: пытка и виселица. Сказано тебе, я всегда знал это.
Гёц.        Пытка и виселица... Пытка и виселица... Как это однообразно. Самое скучное в зле то, что к нему привыкаешь. Нужен талант, чтобы выдумать что-нибудь новое. Но сегодня ночью я лишен вдохновения.
Катерина.   Дай ему исповедника!
Гёц.        Кого?
Катерина.   Ты не можешь послать его на смерть без отпущения грехов.
Гёц.        Ты гений! (Насти.) Конечно, милый человек, я дам тебе исповедника! Исполню свой христианский долг. Я подготовил для тебя сюрприз. (Францу.) Пойди-ка отыщи того попа! (Насти.) Люблю, чтоб все было на самой грани... Хорошо ли, дурно ли? Не знаю... Теряешь рассудок...
Насти.      О нет, поп меня не осквернит!
Гёц.        Тебя будут пытать, покуда ты не исповедаешься ради твоего же блага.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Те же и Генрих

Генрих.     Ты не мог причинить мне больше зла, чем уже причинил. Отпусти меня.
Гёц.        Что он делал?
Франц.      Сидел в темноте, качал головой.
Генрих.     Чего ты хочешь от меня?
Гёц.        Есть для тебя работа по специальности. Женщину нужно тотчас же выдать замуж. А этому - отпустить грехи перед смертью.
Генрих.     Ему? (Видит Насти.) А!
Гёц        (притворно удивлен). Вы знаете друг друга?
Насти.      Значит, этот служитель Господа дал тебе ключ?
Генрих.     Нет! Нет! Нет!
Гёц.        Поп, тебе не стыдно лгать?
Генрих.     Насти! /Насти даже не глядит на него./ Я не мог допустить убийства священников. /Насти не отвечает. Подходит к нему ближе./ Скажи, мог я допустить, чтобы их перебили? (Пауза. Поворачивается, идет к Гёцу.) Зачем ему исповедь?
Гёц.        Его должны повесить.
Генрих.     Тогда давайте быстрей! Только быстрей! Только быстрей! Поищите ему другого исповедника.
Гёц.        Ты или никто:
Генрих.     Значит - никто. (Хочет вычти.)
Гёц.        Эй! /Генрих останавливается./ Неужели ты дашь ему умереть без отпущения грехов? Генрих (медленно возвращается). Нет, шут, нет. Ты прав. (Насти.) Стань на колени. (Пауза.) Ты не хочешь? Брат, моя вина не падет на церковь. Ее именем отпущу я твои грехи. Может, ты хочешь, чтоб я покаялся при всех? (Ко всем.) Из лукавства и злобы я предал свой город, выдал жителей его на избиение, я заслужил всеобщее презрение. Плюньте мне в лицо. /Насти не пошевельнулся. Ты, солдат, плюнь мне в лицо!
Франц      (веселым тоном, Гёцу). Плюнуть?
Гёц        (добродушно). Развлекайся, сынок.
/Франц плюет./
Генрих.     Теперь - конец. Генрих умер со стыда, остался священник, первый повстречавшийся тебе священник. Перед ним ты должен преклонить колена. (После минуты ожидания с силой бьет его.) Убийца! Безумие унижаться перед тобой, когда во всем повинен ты один.
Насти.      Я?
Генрих.     Да, да! Все по твоей вине! Ты разыгрывал из себя пророка... Теперь же побежденный ждешь виселицы, а все, кто тебе доверился, умрут. Все! Ха! Ха! Ха! Ты говорил, что умеешь любить бедняков, а я не умею. А теперь видишь, что вышло? Ты причинил им больше зла, чем я.
Насти.      Больше чем ты, мерзавец? /Кидается на Генриха. Их разнимают./
            Кто предал, ты или я?
Генрих.     Я! Я! Но я никогда не пошел бы на это, если бы ты не убил епископа.
Насти.      Бог повелел мне убить его за то, что он заставлял бедняков голодать.
Генрих.     Бог? Неужели? Как это просто! Значит, Бог повелел мне предать бедняков за то, что они хотели истребить монахов.
Насти.      Бог не мог тебе повелеть предать бедняков, Он за них.
Генрих.     Если Он за них, почему же их мятежи никогда не удаются? Почему Он допустил, что и твой бунт привел к отчаянию? Ну, отвечай! Отвечай же! Не можешь?
Гёц.        Вот она! Вот эта минута!.. Вот оно, смятение и кровавый пот. Как прекрасно смятение! Как мне нравится твое лицо! Гляжу и вижу: двадцать тысяч умрут. Я люблю тебя. (Целует его в губы.) Слушай, брат мой! Еще не все сказано: да, я решил взять Вормс, но если Бог на твоей стороне - что-нибудь еще случится, что может мне помешать.
Насти      (глухо, с убеждением). Да, случится.
Генрих     (кричит). Нет! Ничего не будет! Ничего не случится! Это было бы слишком несправедливо. Если Бог должен был совершить чудо, почему Он не совершил его прежде, чем я предал? Почему Он должен был погубить меня и спасти тебя? /Входит капитан Шен./
Шен.        Все готово. Солдаты построены у рва, за повозками.
Гёц.        Уже? (Пауза.) Скажи капитану Ульриху, что я сейчас буду.
            /Капитан Шен выходит. Гёц устало садится./
Катерина.   Вот твое чудо, мой миленький. /Гёц проводит рукой по лицу./         Иди же! Грабь и убивай! Счастливого пути!
Гёц        (сначала устало, затем с напускной экзальтацией). Настала минута прощания. Я вернусь, забрызганный кровью, моя палатка будет пуста. Жаль, я уже привык к вам. (Насти и Генриху.) Вы проведете ночь вместе - как двое влюбленных. (Генриху.) Ты, исповедник, будешь нежно держать его за руку, когда начнется пытка калеными щипцами. (Францу, указывая на Насти.) Пытку прекратите, когда он согласится исповедаться. Повесьте его, как только ему отпустят грехи. (Как бы вспоминая о Катерине.) А, новобрачная! Франц, ты сходишь за конюхами и представишь их этой даме. Пусть делают с ней все, что хотят, лишь бы осталась жива.
Катерина   (внезапно падает перед ним на колени). Гёц, пощади! Только не это, только не этот ужас! Пощади!
Гёц        (отступает от нее в удивлении). Ты только что так мне дерзила! Ты не верила?
Катерина.   Нет, Гёц, не верила.
Гёц.        В глубине души я и сам не верил. В Зло всегда веришь потом.
            /Катерина обнимает его колени./ Франц,освободи меня от нее!
            /Франц хватает ее и швыряет на кровать./ Вот так, вот так... Я ничего не забываю. Ну, теперь все! (Пауза.) А чуда нет и нет: начинаешь верить, что Бог предоставил мне свободу действий. Спасибо, Господи, я так тебе признателен. Спасибо за изнасилованных женщин! Спасибо за посаженных на кол детей! Спасибо за обезглавленных мужчин! (Пауза.) Если бы я только захотел сказать все, что знаю. Мне все известно, грязный лицемер! Послушай, Насти. Тебе я скажу без обиняков. Бог пользуется мной. Сам видишь, и этой ночью тоже! Он снова послал мне на помощь своих ангелов.
Генрих.     Кто же эти ангелы?
Гёц.        Все вы. Катерина, конечно, ангел. Ты - тоже. Ну и банкир. (Снова обращаясь к Насти.) А ключ?.. Разве я просил у него ключ? Я даже не подозревал об его существовании! Но ведь он сам поручил одному из своих священников вложить его мне в руки. Ты, конечно, знаешь, Бог хочет, чтобы я спас его попов и монахов. Значит, он искушает меня, но на свой лад, тонко, ничем себя не запятнав. Если я попадусь, он вправе от меня отречься: в конце концов я мог бы выбросить ключ в овраг.
Насти.      Ты еще и сейчас можешь.
Гёц.        Подумай-ка лучше, мой ангел. Ты-то хорошо знаешь, что не могу.
Насти.      Почему?
Гёц.        Не могу стать иным, чем есть. Ладно же! Пусть будет кровавая баня во славу Господню. А когда придет конец, он зажмет нос, чтобы не слышать смрада, и закричит: я не хотел этого. Ты и впрямь этого не хочешь, Господи? Тогда еще не поздно вмешаться. Я не настаиваю на том, чтоб небо обрушилось мне на голову: хватит и просто плевка. Поскользнусь, сломаю ногу - и на сегодня все! Нет? Ладно, я не настаиваю. Что-ж, иду! Солдаты ждут, и этот добрый ключ зовет меня, он хочет вернуться в замочную скважину. (Уходя, оборачивается.) Кто равен мне? Есть двадцать тысяч аристократов, есть тридцать архиепископов, есть пятнадцать королей. Люди видели трех императоров, был папа, был антипапа. Но назовите мне другого Гёца! Иногда мне кажется, что ад - пустыня, которая ждет лишь меня одного. Прощайте! /Хочет уйти. Генрих смеется./Что такое?
Генрих.     Дурак! Ад - это ярмарка./Гёц останавливается и глядит на него. Остальным./ Вот чудак, вот фантазер: верит, что лишь он творит Зло. Каждую ночь на землях Германии пылают живые факелы, десятки городов в пожарищах, и полководцы грабят их запросто, не задумываясь. Убивают по будним дням, по воскресеньям скромно исповедываются. А этот принял себя за дьявола во плоти лишь оттого, что выполняет свой долг солдата. (Гёцу.) Ну, шут, отвечай! Если ты дьявол, то кто же я - человек, притворявшийся, что любит бедняков, и предавший их тебе?
Гёц        (на протяжении всей этой реплики глядит на него, словно зачарованный. Под конец выпрямляется). Чего ты требуешь? Права на вечную погибель? Даю тебе его. Ад достаточно велик, чтобы мы с тобой разминулись.
Генрих.     Ну а с другими?
Гёц.        С кем?
Генрих.     Со всеми. Не всем дано убивать, но все к тому стремятся.
Гёц.        Нет, я иной. Они творят Зло из сластолюбия или корысти. Я творю Зло ради Зла.
Генрих.     Причины не в счет, раз заведено, что можно творить лишь Зло.
Гёц.        Так заведено?
Генрих.     Да, шут. Так заведено.
Гёц.        Кем?
Генрих.     Самим Богом. Бог пожелал, чтобы Добро стало невозможно на земле.
Гёц.        Невозможно?
Генрих.     Совсем невозможно. Любовь невозможна. Невозможна справедливость! Попробуй возлюби-ка ближнего - сам увидишь, легко ли это.
Гёц.        А почему бы мне не полюбить ближнего, если такова моя прихоть?
Генрих.     Потому что достаточно одному человеку возненавидеть другого, чтобы ненависть охватила все человечество.
Гёц        (продолжая свое). А вот он любил бедняков.
Генрих.     Ловко врал им. Возбуждал в них самые низменные страсти. Принудил их убить старца епископа. А что я мог поделать? Ну что я мог поделать? Я был невинен, преступление набросилось на меня, как хищник. Где было тогда Добро, подлец? Где оно было? Где было меньшее Зло? (Пауза.) Ты хвастаешь своими пороками, усердствуешь ради пустяков. Если хочешь заслужить ад, достаточно не вылезать из своей кровати. Мир несправедлив; раз ты его приемлешь - значит, становишься сообщником, а захочешь изменить - станешь палачом. Ха! Земля смердит до самых звезд!
Гёц.        Значит, все прокляты?
Генрих.     О нет! Не все! (Пауза.) Верую, Господи! Верую! Не впаду во грех отчаяния! Я заражен до мозга костей, но знаю, что ты спасешь меня, если на то будет воля твоя! (Гёцу.) Мы все в равной мере виновны, ублюдок, все в равной мере заслужили ад, но Бог прощает, когда ему угодно прощать.
Гёц.        Наперекор мне он меня не простит.
Генрих.     Ничтожная соломинка! Не тебе восставать против его милосердия. Он возьмет тебя в руки свои и поднимет к себе в рай, если на то воля его. Иди жги Вормс, иди грабь и режь! Только время и труд даром потеряешь. Как и все люди, ты окажешься в чистилище.
Гёц.        Значит, все люди творят Зло?
Генрих.     Все.
Гёц.        И никто никогда не творил Добро?
Генрих.     Никто.
Гёц.        Превосходно. (Возвращается в палатку.) Готов поспорить с тобой: я буду делать Добро.
Генрих.     Что?
Гёц.        Буду делать Добро. Идешь на пари?
Генрих     (пожимая плечами). Нет, ублюдок, никаких пари.
Гёц.        Зря. Ты утверждаешь, что Добро невозможно, а я готов поспорить, что стану делать Добро. Пожалуй, это лучший способ остаться в одиночестве. Я был преступником, готов поспорить, что стану святым.
Генрих.     Кто сможет об этом судить?
Гёц.        Через год и один день. Тебе остается только принять пари.
Генрих.     Ты уже проиграл, дурак. Добро ты станешь делать, лишь бы выиграть.
Гёц.        Верно. Что ж, давай кинем кости. Если выиграю я значит Зло торжествует, если проиграю... Если проиграю, тогда мне ясно, что делать. Ну, кто станет играть против меня? Насти?
Насти.      Нет.
Гёц.        Почему?
Насти.      Это безумие.
Гёц.        Конечно, это безумие. А ты что вообразил? Послушай, булочник, я еще зол.
Насти.      Если хочешь делать Добро, решайся и делай его попросту.
Гёц.        Хочу прижать Бога к стенке. На этот раз - да или нет. Если он даст мне выиграть, город будет сожжен, а его ответственность точно установлена. Итак, играем. Если Бог на твоей стороне, тебе нечего бояться. Ты не осмеливаешься, трус? Предпочитаешь виселицу. Кто осмелится?
Катерина.   Я!
Гёц.        Ты, Катерина? Почему бы и нет? (Дает ей игральные кости.) Играй!
Катерина   (играет). Два и один. (Вздрагивает.) Тебе трудно будет проиграть.
Гёц.        А кто вам сказал, что я хочу проиграть? (Берет кости.) Боже, я зажал тебя в угол. Теперь ты должен на что-то решиться. (Играет.)
Катерина.   Один и один... Ты проиграл!
Гёц.        Значит, подчиняюсь воле Господа. Прощай, Катерина!
Катерина.   Обними меня! Прощай!
/Он обнимает ее./
Гёц.        Возьми этот кошелек и направляйся куда хочешь. (Францу.) Франц, скажи капитану Ульриху, чтоб он отправил солдат спать. Ты, Насти, возвращайся в город. Еще не поздно остановить мятеж. Если вы с рассветом откроете ворота, если священники покинут Вормс невредимыми и придут под мою защиту, я в полдень сниму осаду. Согласен?
Насти.      Согласен.
Гёц.        Ты вновь обрел свою веру, пророк?
Насти.      Я никогда не терял ее.
Гёц.        Счастливец!
Генрих.     Ты возвращаешь им свободу, ты возвращаешь им жизнь и надежду. А мне, собака, мне, которого ты вынудил предать, вернешь ли ты мою невинность?
Гёц.        Твое дело самому обрести ее вновь. В конце концов, ничего еще не случилось.
Генрих.     Разве важно то, что случилось? Важно мое намерение. Я буду идти за тобой по пятам, день и ночь. Знай, я сам буду судить твои дела. Будь спокоен, ровно через год и один день я найду тебя, куда бы ты ни скрылся.
Гёц.        Уже заря. Какая холодная! Заря вместе с Добром вошла в мою палатку. Но мы не стали веселей: эта женщина плачет, поп меня ненавидит. Будто мы на краю гибели. Может, Добро вызывает отчаяние?.. Впрочем, не важно, не мне судить о Добре - я должен его творить. Прощайте! (Уходит.)
Катерина   (начинает хохотать, смеется до слез). Он смошенничал! Я видела! Он смошенничал, он хотел проиграть!


КОНЕЦ  ПЕРВОГО  АКТА


ДЕЙСТВИЕ   ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ


Гец появляется пятясь от барона Шульгейма, Шена и Банкира.

Шен.       ...Да, тебе наплевать на крестьян.  Тебе нужны наши головы!
Шульгейм.   Ты хочешь смыть нашей кровью распутство своей матери!
Банкир.    И стать могильщиком немецкой аристократии.
Гёц.       Братья, мои дорогие братья! Я даже не знаю, о чем вы говорите.
Шен.       Ты даже не знаешь, что своим поступком взорвешь пороховую бочку? Что наши крестьяне обезумеют от ярости,  если мы, вслед за тобой не отдадим им тотчас же земли,  золото -все, до последней рубашки и нашего благословения в при¬дачу?
Шульгейм.   Ты не знаешь, что они начнут осаду наших замков?
Шен.       Что нас разорят,  если мы согласимся, и убьют, если откажемся?
Банкир.    Ты этого, действительно,  не знаешь?
Гёц.       Мои дорогие братья...
Шульгейм.  Не болтай!  Отвечай - да или нет?
Гёц.       Мои дорогие братья!  Простите меня, но я скажу вам -    нет.
Шен.       Ты убийца.
Гёц.       Да, брат мой. Как и все на свете. 
Шульгейм.  Ублюдок!  Не знавший отца!
Гёц.       Да. Как Иисус Христос.
Шен.       Мешок с дерьмом! Грязь! /Бьет его кулаком по лицу. Гец пошатнулся, затем выпрямился и стал наступать на него Внезапно Гец кидается плашмя на землю/
Гёц.       На помощь ангелы! /дрожит всем телом/ Я больше не ударю. Я отрублю себе правую руку,  если она захочет нанести удар. /Извивается на земле. Бароны пинают его/
Шульгейм.  Ты отказываешься, мразь?
Гёц.       Не бейте меня. Не пачкайте рук.
Шен.       Ты отказываешься?
Гёц.       Розы! Дождь из роз! Ласки! Как любит меня оог! Все прини¬маю. Да, я незаконнорожденный, я мешок с дерьмом, преда¬тель! Молитесь за меня!
Шульгейм.   О,боже!
Банкир.    Пошли. Только зря время теряем. /Уходят. Появляется Насти. Подходит к Гецу/

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ


Гёц.      Ты?! /Поднимается.Радостно/ Здравствуй  Насти! Здравствуй, брат мой!Как мне не хватало тебя! Два месяца назад под стенами Вормса ты предложил мне союз с бедняками.  Что ж, я при¬нимаю его. Постой,  теперь мой черед  говорить. У меня для тебя хорошие вести. Хорошие вести.  Прежде, чем делать добро, я хотел познать его и долго думал. Что ж, Насти, я его познал. Добро есть любовь. Пусть так. Но дело в том, что люди друг друга не любят. Что им мешает любить друг друга? Неравенство, рабство и нищета. Значит,  это нужно уничтожить. Тут мы с тобой согласны, не так ли? Ничего удивительного:  твои уроки пошли мне на пользу. Да,  Насти, в последнее время я много думал о тебе.  Но только ты хотел отложить царствие божие на более позднее время,  а я похитрей тебя - придумал,  как построить его тотчас же. По крайней мере здесь,  вот в этом уголке земли.  Во-первых, я отдаю свои земли крестьянам.  Во-вторых, я тут устрою первую христианскую общину,  здесь все будут равны! Да, Насти, я полководец,  я веду сражение во имя Добра и намерен выиграть его тотчас же и без кровопролития,  хочешь помочь мне? Ты умеешь разговаривать с бедняками. Вдвоем построим им рай. Знаешь,  я даже нашел название - назовем его Городом Солнца. Что с тобой?
Насти.     Оставь свои земли себе.
Гёц.       Оставить себе земли? И ты, Насти,  требуешь этого? Черт возьми, я ждал всего, но только не такого.
Насти.     Оставь их себе! Если ты нам желаешь добра,  сиди спокойно и, главное, не затевай перемен.
Гёц.       Ты думаешь, что крестьяне подымут мятеж.
Насти.     Не думаю - знаю.
Гёц.       Надо мне было догадаться. Надо было предвидеть, что это возмутит твою упрямую,  косную душу. Только что - эти свиньи,  теперь ты. До чего же я прав, если все вы так громко вопите. Но вам,  не поколебать меня: я раздам земли. Еще бы! Добро нужно делать вопреки всем.
Насти.     Кто просил тебя отдавать земли?
Гёц.       Я знаю,  нужно отдать.
Насти.     Но кто просил тебя?
Гёц.       И знаю - слышишь? Я вижу свой путь так же ясно,  как вижу тебя. Бог просветил меня.
Насти.    Когда бог молчит, в его уста можно вложить все, что угодно.
Гёц.       О,великий пророк! Тридцать тысяч крестьян подыхают с голоду, я разоряюсь, чтобы облегчить их нищету, а ты спокойно говоришь мне, что бог запрещает их спасать!
Насти.    Ты хочешь спасти  бедняков? Ты можешь их только развратить.
Гёц.       А кто спасет их?
Насти.    Не тревожься о них, они спасутся сами.
Гёц.       А что тогда во имя Добра делать мне? Наблюдать?
Насти.     У тебя свое дело - управляй собственным богатством, приумножай его. Так можно заполнить целую жизнь.
Гёц.       Значит, чтобы угодить тебе, я должен стать плохим богачем?
Насти.    Плохих богачей не бывает. Есть богачи - и только.
Гёц.       Насти, но я ваш.
Насти.    Нет.
Гёц.       Разве я не был беден всю жизнь?
Насти.    Есть два рода бедняков: те, кто бедствует со всеми вместе, и те, кто бедствует в одиночку.  Лишь первые -подлинные бедняки, вторые - богачи, которым не повезло.
Гёц.       А богачи,  раздавшие свое богатство, это, должно быть, тоже не бедняки?
Насти.     Нет,  это бывшие богачи.
Гёц.       Значит,  все мои замыслы заранее обречены.  Стыдись,Насти, ты закрываешь христианину путь к спасению. /Ходит в вол¬нении/.  Велика гордыня владельцев замков. Они ненавидят меня, но ваша гордость еще больше. Мне легче было бы войти в их касту, чем в вашу. Терпение! Благодарю тебя, господи! Значит, я буду любить бедняков без ответа. Моя любовь пробьет брешь в твоей несговорчивости.
Насти.     /мягче/ Если ты любишь нас, откажись от своего замысла.
Гёц.       Нет.
Насти.     /Более настойчиво/ Послушай, мне нужно семь лет.
Гёц.       Зачем?
Насти.     Мы будем готовы к священной войне через семь лет, не раньше. Если ты теперь вовлечешь крестьян в бунт, их изничтожат в неделю - я это знаю. Понадобится более полувека, чтобы восстановить то, что ты разрушишь за неделю. Но, послушай, ты можешь помочь нам, если захочешь.
Гёц.       Что ты предлагаешь?
Насти.     Ты сохранишь свои земли.
Гёц.       Это зависит от того, что ты мне предложишь.
Насти.     Если ты сохранишь их, они послужат нам убежищем и местом сбора.  Я поселюсь в одной из твоих деревень и буду, рассылать приказы по всей Германии. Отсюда через семь лет прозвучит сигнал войны. Ты можешь оказать нам услугу,  которой нет цены. Согласен?
Гёц.       Нет.
Насти.    Ты отказываешься?
Гёц.     Я не стану откладывать Добро в долгий ящик. Значит, ты не понял меня, Насти. Благодаря мне еще до конца года счастье, люБовь и доБродетель воцарятся на десяти тысячах акров земли, я хочу построить Город Солнца в своих владениях, ты же хочешь, чтобы я превратил их в убежище для убийц.
Насти.    Гец, Добру нужно служить, как солдат. Какой же солдат выигрывает войну один? Сначала стань скромнее.
Гёц.       Скромным не стану. Униженным - пускай, но скромным - нет. Скромность - добродетель слабых, зачем я буду помогать тебе готовить войну? Бог запретил проливать кровь, а ты хочешь залить ею всю Германию. Я не стану твоим сообщни¬ком.
Насти.    Ты не станешь проливать кровь? Что ж,раздай свои земли, отдай замок и увидишь, как захлебнется в крови германская земля.
Гёц.       Нет, не захлебнется. Добро не может породить зло.
Насти.    Добро не порождает зла, пусть так, но раз твое
безумное великодушие приведет к побоищу, значит, в нем нет Добра.
Гёц.       По-твоему, Добро в том, чтобы увековечить страдания бедняков?
Насти.    Мне надобно семь лет...
Гёц.       А те, кто умрет за эти годы, кто, прожив всю жизнь в ненависти и страхе, умрет в отчаянии?
Насти.    Об их душах позаботится господь.
Гёц.       Семь лет! А через семь лет наступят семь лет войны, апотом семь лет покаяния, придется восстанавливать разру¬шенное, и кто знает, что наступит затем. Быть может» новая война, новое покаяние и новые пророки снова потре¬буют семи лет терпения. Неужели ты заставишь людей терпеть до самого страшного суда? Я же говорю, что делать Добро можно повседневно, повсечастно, даже сию минуту. Генрих говорил: "Достаточно одному человеку возненавидеть другого, чтобы ненависть охватила все человечество". Истинно говорю тебе: если один человек беэраздельно полюбит всех людей, эта любовь, переходя от человека к человеку, распространится на все человечество.
Насти.    И ты будешь этим человеком?
Гёц.       Да, стану им с помощью Господа. Я знаю, что Добро труднее Зла. Злом был только я, а Добро - это все и вся. Но мне не страшно.    Я болен Добром и хочу, чтобы эта болезнь стала заразной. И ради этого я пойду на все, даже если придется живым сгореть в огне.
Насти.    Самозванец!
Гёц.       Тебе не смутить меня.
Насти.    Только приспешник дьявола скажет: совершу то, что считаю Добром, даже если принесу погибель миру.
Гёц.       Только приспешник дьявола скажет: пусть мир вначале погибнет, а потом я увижу, возможно ли Добро.
Насти.    Гец, если ты встанешь на моем пути, я убью тебя!
Гёц.       Неужели ты мог бы убить меня, Насти?
Насти.    Да, если ты станешь мне мешать./Отходит/
Гёц.       А я не мог бы. Теперь не мог бы. Мой удел - любовь. Я отдам им свои земли. Это благо для них, слышишь, это благо для них!

ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ


Генрих.    /Входя. Не видит Насти./ Ты душу принимаешь за овощи? Огородник может решать,  что хорошо для моркови,  но никто не может решать за другого, что есть благо.
Гёц.       Генрих?
Генрих.    Да.
Гёц.       Я был уверен, что вновь увижу тебя. /Пауза/ Зачем ты здесь? Ищешь пищу для ненависти?
Генрих.    "Сеющий добро пожнет его? Ты это говорил не так ли?
Гёц.       Сказал и вновь повторяю. /Пауза/
Генрих.    Я пришел, чтоб собрать твой урожай.
Гёц.       Слишком рано /Пауза/
Генрих.    Вот твоя первая жатва - умирает Катерина.
Гёц.       Умирает? Упокой, господи её душу. Чего же ты хочешь от меня? /Генрих смеётся/ Не смейся.  Ты отлично видишь, что не умеешь смеяться.
Генрих.    /как бы извиняясь/ Он строит мне рожи.
Гёц.       /живо оборачиваясь к Генриху/ Кто? /понимает/ Значит, вы уже больше не расстаетесь?
Генрих.    Ни на минуту.
Гёц.       Хорошая компания.
Генрих.    /проводит рукой по лицу/ Он бывает надоедлив.
Гёц.       /подходит/ Генрих. Если я причинил тебе зло, прости меня.
Генрих.    Простить тебя? И ты повсюду станешь хвастать, что превра¬тил ненависть в любовь, как Христос превратил воду в вино?
Гёц.       Твоя ненависть принадлежит мне.  Я освобожу тебя от неё и от дьявола.
Генрих.    /изменившимся голосом/ Во имя отца, сына и святого духа! Отец - это я, дьявол - сын мой, ненависть -святой дух. Тебе легче разбить небесную троицу, чем разорвать нашу связь.
Гёц.       Тогда прощай! Отправляйся в Вормс читать свои проповеди. Встретимся через девять месяцев, как было условлено.
Генрих.    Я больше никогда не вернусь в Вормс, я больше никогда не буду читать проповеди. Теперь, шут, я больше не принадлежу церкви. Меня лишили права служить мессу и отпускать грехи.
Гёц.       В чем тебя обвиняют?
Генрих.    Что я за деньги выдал город.
Гёц.       Но это ложь!
Генрих.    Её я распространил сам. Я поднялся на амвон и признался во всем перед всеми, рассказал о своем корыстолюбии, о своей зависти, о непослушании и плотских желаниях.
Гёц.       Как ты мог лгать.
Генрих.    Ну и что ж? Весь Вормс говорил, что церковь из ненависти к беднякам повелела их выдать тебе на растерзание. Надо было дать возможность церкви свалить всё на меня.
Гёц.       Раз так, ты искупил свою вину.
Генрих.    Ты отлично знаешь, - искупить ничего нельзя.
Гёц.       Это верно. /Пауза. Подходит/ Что с Катериной?
Генрих.    Порча в крови, тело в язвах. Вот уже три недели, как она не спит и не ест.
Гёц.       Почему ты не остался при ней? Её надо лечить.
Генрих.    Ей нет исцеления. Она умрет.
Гёц.       От чего?
Генрих.    От стыда. Ей внушает ужас собственное тело, которого касались руки стольких мужчин. Ещё большее отвращение внушает ей собственное сердце, потому что в нем остался твой образ. Ты - её смертельная болезнь.
Гёц.       Поп, теперь уже новый год, а я не признаю прошлогодних заблуждений. За этот грех я буду вечно расплачиваться на том свете, но здесь с ним покончено.
Генрих.    Значит, есть два Геца.
Гёц.       Да, два: живой, который творит Добро, и мертвый, который творил зло.
Генрих.    И ты похоронил свои грехи вместе с покойным.
Гёц.       Да.
Гунрих.    Превосходно. Только сейчас Катерину убивает не покойник, а прекрасный, чистый Гец, посвятивший себя любви.
Гёц.       Ты лжешь! Преступен тот, другой Гец.
Генрих.    Тут не было преступления. Осквернив её, ты дал ей намного больше того, чем сам обладал: ты дал ей любовь. Она любила тебя, не знаю, за что. В один прекрасный день тебя коснулась благодать. Тогда ты дал Катерине кошелек и прогнал её. Вот от чего она умирает.
Гёц.       Мог ли я жить со шлюхой?
Генрих.    Да, потому, что её сделал шлюхой ты!
Гёц.       Я должен был отказаться либо от Добра или от неё.
Генрих.    Но ты мог бы спасти её, а вместе с ней и себя, если бы оставил при себе. Но что я говорю! Спасти одну душу, одну   единственную душу? Может ли до этого снизойти такой человек как Гец? У него планы пограндиозней.
Гёц.       /внезапно/ Где она?
Генрих.    На твоих землях.
Гёц.       Значит, она захотела вновь меня уведеть?
Генрих.    Но в пути её подкосила болезнь.
Гёц.       Где она?
Генрих.    Не скажу.  Ты и так причинил ей слишком много зла.
Гёц.       /в ярости/ Я... /Успокаивается/ Хорошо, я найду её сам. Прощай,  Генрих! /Кланяется в сторону его невидимого спут¬ника/ Мое почтение /Поворачивается к Насти/ Пойдем, Насти!
Генрих.    /поражен/ Насти?! /Насти хочет последовать за Гецем. Генрих преграждает ему путь/

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ


Генрих.    /смущенно/ Насти! /Громче/ Насти, я искал тебя! Остановись! Я должен с тобой поговорить. Презирай меня сколько хочешь, но только выслушай. Я прошел по владениям Шульгейма.  Мятеж зреет.
Насти.    Дай мне пройти, я все знаю.
Генрих.    Ты хочешь мятежа? Скажи, хочешь?
Насти.    Что тебе за дело? Дай пройти!
Генрих.    Ты не пройдешь, пока не ответишь.
Насти.     /глядит на него молча, затем решается/ Хочу я или нет, никто уже не может помешать.
Генрих.    Я могу! За два дня я могу воздвигнуть плотину, которая преградит путь морю. За это я хочу, чтоб ты, Насти, меня простил.
Насти.    Опять игра в прощение? /Пауза/ Надоела она мне. Я в ней не участвую. Я не уполномочен ни проклинать,  ни отпускать грехи.  Это дело господа.
Генрих.    Если бы господь дал мне выбрать между твоим и его прощением, я выбрал бы твое.
Насти.    Ты сделал бы дурной выбор - пожертвовал бы вечным бла-женством ради пустого звука.
Генрих.    Нет, Насти, я отказался бы от прощения на небесах ради того, чтобы быть прощённым на земле.
Насти.    Земля не прощает.
Генрих.    Ты мне надоел...
Насти.    Что такое?
Генрих.    Я не с тобой говорю. /Насти/ Ты не облегчаешь мне задачу.  Меня толкают к ненависти, а ты мне не хочешь помочь /Трижды крестится/ Ладно. Теперь он на минутку оставит меня в покое.  Так вот, слушай, только быстро! Крестьяне готовятся, они хотят вести переговоры с баронами. Это даст нам несколько дней.
Насти.    И что же ты станешь делать?
Генрих.    Ты знаешь крестьян. Они дадут себя разрубить на куски ради церкви. В здешних деревнях больше веры, чем во всей остальной Германии.
Насти.     /качает годовой/ Твои попы бессильны. Их любят, это верно, но если они осудят мятеж, их проповедь будет гласом вопиющего в пустыне.
Генрих.    Не на их речи я рассчитываю, а на их молчание. Представь себе: вдруг, пробудившись утром, крестьяне увидят, что двери церквей распахнуты и храмы пусты: птичка улетела. Ни души перед алтарем, ни души в ризнице, ни души подле усыпальницы, ни души в доме священника...
Насти.    А это возможно?
Генрих.    Все готово. Есть у тебя здесь люди?
Насти.    Есть кое-кто.
Генрих.    Пусть ходят по деревням и кричат громче всех. Главное, пусть богохульствуют. Нужно, чтобы они вызывали бунт, сеяли ужас. А в следующее воскресенье пусть захватят священника во время проповеди, пусть утащат его в лес и вернутся оттуда с мечами, запятнанными кровью. Священ¬ники всей округи ночью тайком покинут деревни и отпра¬вятся в замок Марклтейна, где их ждут. С понедельника бог вернется на небеса, детей больше не станут крестить, грехи не будут отпускать, больные будут умирать без причастия. Страх удушит мятеж.
Насти.    /раздумывая/ Может так и будет... Раз это возможно, зна¬чит, так и будет.
Генрих.     Насти, молю тебя, если дело удастся, скажи мне, что ты меня прощаешь!
Насти.     Я бы и рад сказать. Но беда в том, что я знаю, кто ты.
/Уходит. Затемнение/


ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ

/Спустя 15 дней Генрих и Насти в церкви/

Насти.     /про себя/ Не могу их больше видеть! Увы! У них не было ничего кроме гнева, и я сам погасил его.
Генрих.    Что ты говоришь?
Насти.    Ничего.
Генрих.    Ты недоволен?
Насти.    Да, недоволен.
Генрих.    Повсюду люди толпятся в церквях. Страх сковал их, мятеж убит в зародыше. Чего ты еще хочешь? /Нет ответа/ Значит, я буду радоваться за наc двоих. /Насти бьет его/ Что на тебя нашло?
Насти.    Если станешь радоваться, я переломаю тебе ребра.
Генрих.    Ты не хочешь, чтобы я радовался нашей победе?
Насти.    Не хочу, чтобы ты радовался, заставив людей ползать на четвереньках.
Генрих.    Я сделал всё ради тебя и с твоего согласия. Не усомнил¬ся ли ты в самом себе, пророк? /Насти пожимает плечами/ Ведь ты не в первый раз им лжешь.
Насти.    Но я в первый раз бросил их на колени,  помешал им защищаться. Впервые вступил в сговор с суеверием,  впервые заключил союз с дьяволом.
Генрих.    Тебе страшно?
Насти.    Дьявол - творение господа. Если господь захочет, дьявол мне подчинится. /внезапно/ Я задыхаюсь в этой церкви. Давай выйдем! /Генрих и Насти собираются выйти из церкви. Входит Гец и направляется к Генриху/
 
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ


Гёц.       Собака, для тебя все средства хороши, чтобы выиграть пари? Ты заставил меня потерять две недели. Я десять раз обошел свои владения, искал её, а теперь узнал,  что она была здесь, когда я её искал черт знает где.  Она,  больная, тут, на каменном полу. Где Катерина, /хватает Генриха/ ты ответишь мне,  негодяй!
Генрих.    /высвобождаясь от него/ Спроси у неё. /показывает на стоящую на коленях в молитве женщину/
Гёц.       Кто она?
Генрих.    Хильда. Живет как монахиня, помогает всем, бедняки её любят. /Генрих и Насти уходят/
Хильда.    /не видит подошедшего Геца/ ...Господи!  Не ведаю, какую ты уготовил мне судьбу, а покойницу я совсем не знала. Но если ты её осудишь, мне не нужны твои небеса. И за тысячу лет в раю я не позабуду застывший в её глазах ужас. Она святая. Она любила его. Всю ночь она стонала, звала его к себе. Но чем он её приворожил, этот ублюдок? /замечает Геца/ Если хотите молиться, молитесь о том, чтобы пролитая в церкви кровь пала на голову Геца.
Гёц.       Геца?
Хильда.    Он один виноват. Пусть господь покарает Геца, незакон-норожденного!
Гёц.      /в сторону/ Что ни делаю, добро или зло, всегда вызываю ненависть. /Хильде/ Здравствуй! Знаешь ли ты Катерину?
Хильда.    /вскакивая/ Зачем ты меня спрашиваешь? Кто ты?
Гёц.       Ответь мне, ты её знаешь?
Хильда.    Да, да знаю. /Она резким движением отбрасывает капюшон Геца, открывая его лицо/ А, это ты? Тебя я тоже знаю, хотя ни разу не видела. Ты Гец.
Гёц.       Да. Где она?
Хильда.    /глядит на него, на ее губах застыла гневная улыбка/ Ты ее увидишь, торопиться незачем.
Гёц.       Неужели ты думаешь, что она захочет страдать лишние пять минут?
Хильда.    Неужели ты веришь, что она перестанет страдать, увидев тебя? /Пауза/ Вы оба подождете.
Гёц.       Чего же нам ждать?
Хильда.    Покуда я не нагляжусь вдоволь.
Гёц.       Безумная, я тебя не знаю и знать не хочу. 
Хильда.    А я тебя знаю.
Гёц.       Нет.
Хильда.    Нет? На груди у тебя волосы, как черный бархат. На животе у тебя синяя вена, она вздувается, когда ты ласкаешь женщин. На бедре у тебя большая родинка, похожая на землянику.
Гёц.       Откуда ты знаешь?
Хильда.    Пять дней и пять ночей я провела возле Катерины. Нас было трое в комнате: она, я, ты. Мы жили втроем, как одна семья. Она видела тебя повсюду, под конец я тоже стала видеть тебя. Двадцать раз за ночь открывалась дверь и ты входил. Ты глядел на неё лениво и небрежно, ты гладил её по затылку двумя пальцами. Вот так. /Она грубо хватает его за руку/ Что в них, в этих пальцах? Что в них такого? Мясо, обросшее шерстью. /Она в ярости отталкивает его/
Гёц.       Что она говорила?
Хильда.    Все, что нужно, чтобы я тебя возненавидела.
Гёц.       Говорила, что я зол, груб, отвратителен?
Хильда.    Что ты красив, умен, храбр. Что ты дерзок и жесток. Что женщине стоит взглянуть на тебя, чтобы сразу влюбиться.
Гёц.       Она говорила тебе о другом Геце.   
Хильда.    Есть тодько один Гец.
Гёц.       Взгляни на меня своими глазами: где жестокость, где дерзость? Увы! Где разум? Прежде я видел далеко и ясно, потому что Зло просто.  Теперь весь мир для меня непонятен. Хильда,  прошу тебя не становись моим врагом.
Хильда.    Что тебе до меня? Ведь я не могу тебе повредить. /Пауза/ Катерина умерла.
Гёц.       Умерла! /Он подавлен/ Когда?
Хильда.    Только что.
Гёц.       Она... страдала?
Хильда.    Она видела ад.
Гёц.      /пошатнувшись/ Умерла...
Хильда.    Она сбежала от тебя, не так ли? Иди-ка погладь её затылок. /Пауза. Потом чей-то крик в глубине церкви. Появляются Генрих и Насти. Они несут на носилках Катерину/

ЯВЛЕНИЕ СЕМНАДЦАТОЕ


Катерина.   /Больше не кричит.  Приподнявшись на носилках стонет/ Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!
Гёц.       /кричит/ Катерина! /Хильде/ Дрянь! Ты мне солгала!
Хильда.    Я? Я не лгала тебе, Гец. Её сердце перестало биться /склоняется над Катериной/
Генрих.     По пути сюда мы услышали,  как она стонет.  Она кричала, что её подстерегает дьявол, просила нас принести её к подножию креста.
Катерина.   Он тут? 
Хильда.    Кто?
Катерина.   Священник. 
Хильда.    Его еще нет.
Катерина.   Пойди за ним! Скорее! Я протяну, покуда он не придет,
Гёц.      /приближается/ Катерина!
Катерина.   Кто он?
Гёц.       Это я, любовь моя.
Катерина.   Ты? Я думала, что священник /кричит/ Хочу священ¬ника!  Приведите его.  Не хочу умирать без причастия. Отгоните демонов от меня!
Гёц.       Катерина, тебе нечего бояться. Они не причинят тебе зла.
Катерина.   Говорю тебе - я их вижу.
Гёц.       Где?
Катерина.   Повсюду. Окропи их святой водой. /Кричит/ Спаси меня, Гец, спаси меня! /Хильда пытается вновь уложить её на носилки/
Гёц.       /с мольбой в голосе/ Генрих!
Генрих.     Я больше не принадлежу к церкви.
Гёц.       Она не знает этого. Перекрести ей лоб, и ты спасешь её от ужаса.
Генрих.     К чему? Ужас ждет её по ту сторону...
Гёц.       Но это лишь видения, Генрих.
Генрих.     Ты так думаешь? /Смеётся/
Гёц.       Насти, ты утверждаешь, что каждый может быть священником. /Насти пожимает плечами/
Катерина.   /не слушая их/ Разве вы не видите - я умираю! /ХИльда пытается её снова уложить/ Оставьте меня! Оставьте!
Гёц.       /про себя/ Если бы я только мог... /Внезапно принимает решение. Всем/ Эта женщина погибла по моей вине, я её и спасу. Уйдите все! /Все уходят/ Ты тоже, Хильда, /Хильда уходит/ Теперь ты у меня в руках,  хоть ты и скуп на чудеса, на этот раз тебе придется сотворить чудо.
Катерина.   Куда они ушли? Не оставляйте меня одну.
Гёц.       Нет, Катерина, нет, любовь моя, я спасу тебя.
Катерина.   Как? Ты не священник.
Гёц.       Я попрошу Христа,  чтобы он разрешил мне взять твои грехи на себя.  Ты слышишь меня?
Катерина.   Да.
Гёц.       Буду нести их тяжесть вместо тебя. Твоя душа будет чиста, как в день твоего рождения. Чище, чем если бы грехи тебе отпустил священник.
Катерина.   Как я узнаю,  послушался ли он тебя?
Гёц.       Я стану молиться.  Если я вернусь к тебе изуродованным проказой или гангреной ты поверишь?
Катерина.   Да, лвбовь моя, поверю. /Гец отходит/
Гёц.       Это мои грехи,  ты это знаешь.  Верни то, что принадлежит мне. Ты не вправе осуждать эту женщину. Виноват я один! Вот! Вот мои руки! Вот мое лицо!  Вот моя грудь!  Изгрызи мне щеки! Пусть за её грехи гноятся мои глаза, пусть гной заполнит мои уши. Пусть сгорит кожа на спине и бедрах! Ниспошли на меня проказу, холеру, чуму, только спаси её.
Катерина. /слабеющим голосом/ Гец, помоги мне!
Гёц.       Слышишь ты меня? Ты не отвергнешь эту сделку - она справедлива.
Катерина.  /стонет/  Гец!  Гец!  Гец!
Гёц.       Ты умер для людей - да или нет? Взгляни же: люди страда¬ют. Снова нужна Голгофа? Дай мне, дай мне твои раны! Если бог мог страдать, почему не может страдать человек? Дай мне свои раны,  пробитые гроздями на троих руках! Отдай их мне! Отдай!
Катерина. Гец, где ты? Спаси меня Гец! Гец!
Гёц.       Не могу больше ждать. /Выхватывает из-за пояса кинжал и наносит им себе раны на правой и левой руках.  Затем подходит к Кетерине/ Не бойся ничего, любовь моя. Я прикасаюсь к твоему лбу, к твоим глазам, к твоим рукам, вот кровь Иисуса. В своем милосердии он позволил мне носить свои стигматы. Ты все еще видишь дьявола?
Катерина.   Нет.
Гёц.       Ты прощена.  Прощена...
Катерина.   Твоя кровь, Гец, твоя кровь. Ты отдал ее ради меня!
Гёц.       Кровь Христа, Катерина...
Катерина.   Твоя кровь... /Она умирает/
Гёц.       Не умирай, Катерина! Подожди! Мы построим Город Солнца. Здесь начнется царство Божие! Катерина /Медленно появ-ляются Генрих, Хильда и Насти. Сцена. Затемнение/

ЯВЛЕНИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ

/Некоторое время позже. В деревне построенной Гецем. Хильда собирается в дорогу. Входит Гец/

Гёц.      /поражен/ Ты уходишь? 
Хильда.    Да,сейчас.
Гёц.       Почему?
Хильда.    Потому, что они счастливы.
Гёц.       И что же?
Хильда.    Счастливым я не нужна.
Гёц.       Крестьяне тебя любят.
Хильда.    Конечно. Но они утешатся.
Гёц.       Они нуждаются в тебе.
Хильда.    К чему я им, раз у них есть ты? Прощай!
Гёц.       Куда ты пойдешь?
Хильда.    Незнаю.  Нищеты всюду хватает.
Гёц.       Опять нищета! Опять горе! Неужели нет ничего другого не свете?
Хильда.    ДЛЯ меня нет. В этом моя жизнь.
Гёц.       Нужно ли постоянно мучиться их муками? Неужели нельзя радоваться их счастью?
Хильда.    /страстно/ Я не могу! Хорошо счастье! Они прямо блеют от счастья. /В отчаянии/ О, Гец, с тех пор, как ты среди нас, я стала врагом собственной души. Мне стыдно за неё,  когда я слышу её голос. Я знаю,они теперь не голодают, их работа не так тяжка. Счастье для баранов! Если оно им по душе, я вместе с ними должна к нему стремиться! Но я не могу, не хочу такого счастья. Должно быть, я чудовище! Люблю их меньше с той поры, как они стали меньше страдать, хотя ненавижу страдание./Пауза/Но разве я злая?
Гёц.       Нет, ты ревнивая.
Хильда.    Ревнивая? Да, ревность душит меня. /Пауза/ Видишь, мне давно уже пора было уйти: ты развратил меня. Прощай!
Гёц.       Прощай! /Она не уходит/ Ну, чего ты ждешь? /Она собира¬ется уйти/ Хильда, прошу тебя, не покидай меня. /Она смеётся/ Что с тобой?
Хильда.    /без злобы/ Ты всё отнял у меня, и ты же просишь не покидать тебя?
Гёц.       Чем сильней они меня любят, тем больше я одинок. Я стал их небом, но у меня самого нет неба. Нет есть, но видишь, как оно далеко. Я хотел стать опорой, нести на себе небесный свод.  Ерунда,  небо просто дырка. /Пауза/ Должно быть, я люблю их недостаточно, всё от этого.  Я только выказывал любовь, но сама любовь не пришла.  Почему ты глядишь на меня так?
Хильда.    Ты и не любил их, ты напрасно обокрал меня.
Гёц.       Не их любовь я должен был отобрать у тебя,а твою.              /Входит Насти/


ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ

Насти.     /глухим голосом/ Гец! Гец!
Гёц.       /оборачивается/ Кто это? Насти!
Насти.     Люди глухи.
Гёц.       Глухи? Глухи к твоему голосу. Это для меня новость.
Насти.     Да, такого не было.
Гёц.       Бог испытывает тебя, как и других? Посмотрим, как ты справишься с этим,
Насти.     Пусть бог испытывает меня сколько хочет.  Не усомнюсь ни в нем,  ни в своем предназначении; если бог усомнится во мне - значит он обезумел.
Гёц.       Говори всё!
Насти.     /указывая на ХИльду/ Отошли её.
Гёц.       Она - это я. Говори или уходи.
Насти.     Хорошо /Пауза/ Мятеж вспыхнул.
Гёц.       Какой мятеж? /Резко/ Я ни при чем! Тут нет моей вины.
Насти.     Их сдерживал только страх перед церковью, ты доказал им, что они могут обойтись без попов, и теперь повсюду появились проповедники ярости, они призывают к мести.
Гёц.       И всё это сделано мной?
Насти.     Да.
Гёц.       Чего ты хочешь от меня?
Насти.     Ты можешь спасти нас от самого худшего.
Гёц.       Я? /Сухо/ Как смеешь ты звать меня?
Насти.     Нет выбора... У нас ни оружия, ни денег,  ни военачальников.
Гёц.       И что же?
Насти.     Ты лучший полководец Германии.
Гёц.       /глядит на него, затем отворачивается/ Увы! /Пауза/ Исправлять! Всегда что-то исправлять! Вы заставляете меня терять время. Все вы только тем и заняты. Но у меня свои дела, черт подери!
Насти.     И ты позволишь баронам перерезать горло тысячам крестьян, лишь бы построить свой шутовской город?
Гёц.       Эта деревня - ковчег, здесь укрыта любовь.  Что мне потоп, когда я спасаю любовь?
Насти.     Ты обезумел? Тебе не избежать войны. Они прийдут и сюда. /Гец молчит/ Ну как, согласен?
Гёц.       Хильда!
Хильда.    Чего ты хочешь?
Гёц.       Помоги мне! Что бы ты решила на моем месте?
Хильда.    Я никогда не буду на твоем месте,  не хочу этого. Вы - вожаки, а я - простая женщина. Мне нечего вам дать.
Гёц.       Я только на тебя надеюсь.
Хильда.    На меня?
Гёц.       Больше, чем на самого себя.
Хильда.    Зачем ты хочешь сделать меня соучастницей своих прес-туплений? Зачем заставляешь решать за себя.
Гёц.       Я люблю тебя.
Хильда.    Замолчи! /Пауза/ Я запрещаю тебе проливать кровь. Откажись!
Гёц.       Мы принимаем это решение вместе?
Хильда.    Да, вместе.
Гёц.       И вместе будем за него в ответе?
Хильда.    Что-бы ни случилось.
Насти.     /Хильде/ Зачем ты вмешиваешься?
Хильда.    Я говорю от имени бедняков.
Насти.     Никто, кроме меня, не вправе говорить от их имени.
Хильда.    Почему?
Насти.     Потому что я один из них.
Хильда.    Ты бедняк? Нет, этому давно пришел конец. Теперь ты- вождь.
Гёц.       /внезапно/ Почему не сказать им правду?
Насти.    Какую?
Гёц.       Сказать, что они не умеют сражаться и погибнут, если начнут войну.
Насти.    Они убьют того,  кто скажет им это.
Гёц.       А если я попытаюсь?
Насти.    Ты?
Гёц.       Они ко мне относятся с доверием, ведь я раздал свое имущество.
Насти.     Шанс не велик.
Гёц.       Но если существует даже одна возможность из тысячи, вправе ли ты отвергнуть её?
Насти.     Нет, не вправе. Пойдем!
Хильда.    Останься!
Гёц.      /Берет её за плечи/ Не бойся ничего.  На этот раз бог на нашей стороне.
Хильда.    Гец, не покидай нас. Что с нами будет без тебя?
Гёц.       Я вернусь. Здесь мой бог, здесь мое счастье, здесь моя любовь. Я вернусь, Хильда, я доверяю тебе их. Если в мое отсутствие вас захотят вовлечь в войну, отказывайтесь драться.  Если вам станут угрожать, отвечайте на угрозы любовью. Помните: любовь заставит отступить войну. /Гец и Насти уходят/


ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТОЕ

/Лагерь крестьян.  Шум. Крики в темноте ночи.  Гец, Насти/

Голоса.  У-у-у-у!
Гёц.     Вы все погибните.
Голоса.  Смерть ему! Смерть ему!
Гёц.     Бедные люди! Вам не хватает мужества, даже чтоб взглянуть правде в лицо.
Голоса.  Правда в том,  что ты предатель.
Гёц.     Правда,  братья мои, самая очевидная правда, что драться вы не умеете.
Голос.  Ублюдок! Убирайся к своим сытым каплунам.
Гёц.     Хотите я скажу вам, почему вы не боитесь смерти? Каждый из вас думает, что она станет уделом соседа. Но это не так! Вы все погибните!
Голоса.  Убирайся!  Убирайся к черту!
Гёц.     Уйду, не бойтесь. Идите же навстречу смерти, подохните-от радости плясать стану. Что за уроды! Вы призраки, вас нет среди живых!
Голоса.  Смерть ему!  Смерть ему!
Насти.     /поднимая руку/ Довольно!/Полная тишина/ Этот человек доверился вашему слову.  Научитесь держать свое слово даже перед врагом. /Тихо Гецу/ Уходи, Гец! Скорей уходи! /отводит его/
Гёц.       Насти, Насти! Зачем ты меня бросил?
Насти. Ты потерпел поражение.
Гёц.     Они волки, желающие крови. Как можешь ты оставаться с ними?
Насти. Вся любовь земли в них. Вся, что есть.
Гёц.     В них? Если ты разглядишь крупицу любви в этой навозной куче - значит, у тебя хорошие глаза. Я ничего не вижу.
Насти. Это верно, Гец, ты ничего не видишь. /Уходит. Удаляющийся шум голосов/
Гёц.     0!0!0! Позор мне! Не умею с ними говорить. Господи, укажи мне путь к их сердцам! /Видит входящую Хильду. Она еле идет/ Хильда?
Хильда.  Наконец-то!
Гёц.     Где остальные? Что случилось? /Хильда молчит/ Их нет в живых? Почему? Потому что они отказались драться?
Хильда. Да.
Гёц.     Верни мне мою ночь! Скрой от меня людей. /Пауза/ Как это случилось?
Хильда.  Крестьяне из Вальехейма пришли с оружием в руках, потребовали, чтобы мы присоединились к ним, а мы не захотели...
Гёц.     Тогда они подожгли деревню.
Хильда.  Не сразу. Сначала они грабили, пытали и насиловали. Потом они заперли всех в одном из домов и подожгли его. Под конец мне удалось распахнуть окно. Я выскочила. Смерть меня не страшила. Но мне хотелось снова увидеть тебя.
Гёц.     Зачем? Мы бы свиделись на небесах.
Хильда.  Мне не бывать там, Гец.  И будь мы оба там, наши глаза не нашли бы друг друга.  Там наверху все заняты лишь богом. /Она прикасается к нему/ Ты здесь, несчастная, изможден¬ная плоть, жалкая бренная жизнь! Но я люблю эту плоть, и эту жизнь.
Гёц.     А я люблю лишь бога, и я уже не здесь.
Хильда.    Значит, ты меня не любишь?
Гёц.       Нет, и ты меня не любишь, Хильда. И ты уже не любишь меня. Ты ненависть приняла за любовь.
Хильда.    Отчего бы я стала тебя ненавидеть?
Гёц.       Я погубил их.
Хильда.    Нет, это я повинна в их смерти.
Гёц.       Ты?
Хильда.  Это я сказала им: нет! По мне лучше смерть, чем если б они стали убийцами. О Гец, кто дал мне право решать за них?
Гёц.     Человеку лишь кажется, будто он решает, на самом деле бог направляет его шаги.
Хильда.  Нет, Гец, нет! Не будь меня они были бы живы.
Гёц.     Что ж, считай так. /Пауза/ Ты хотела меня видеть. Ну вот, а теперь уходи. В жизни больше не взгляну ни на чье лицо. Буду глядеть лишь на землю и камни. /Пауза/ Я вопрошал тебя, господи, и ты ответил мне.  Будь же благословен за то, что ты открыл мне злобу людей, за их грехи я покараю собственную плоть. Плоть свою подвергну голоду, холоду, ударам бича... Понемногу, шаг за шагом... Уничтожу человека в себе, ведь человека ты создал ради уничтожения? У меня был народ, мой маленький народ, всего одна деревня, почти одна семья. Но они мертвы, и я, живой, умру для мира./Хильде/ Ты еще здесь? Ступай! Ищи и горести, и жизнь подальше от меня.
Хильда.    Нет горемыки несчастнее тебя. Моё место здесь. Я остаюсь.


ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ

/Разрушенная деревня,шесть месяцев спустя. Хильда глядит на дорогу. Видно,что она заметила кого-то, ждет. Входит Генрих. К его шляпе приколоты цветы. В руках у него букет/

Генрих.  Вот мы и пришли. /Оборачивается к невидимому спутнику/ Сними шляпу! /Хильде/ Меня зовут Генрих. В прежние времена я служил мессу, теперь живу подаяниями. /Спутнику/ Куда ты побежал? Поди сюда! /Хильде/ Чуть повеет мертвечиной и он сразу чует поживу. А так и мухи не обидит.
Хильда.  Прошел год и один день,не так ли? Год и один день после Вормса.
Генрих.    Кто сказал тебе это?
Хильда.  Я считала дни.
Генрих.    Тебе рассказывали обо мне?
Хильда.  Да, когда-то.
Генрих.    Правда, какой чудесный день! По пути я собирал цветы. Букет в честь годовщины. /Протягивает ей цветы/
Хильда.    Не хочу. /Кладет цветы рядом с собой/ Генрих.     Не бойся тех, кто счастлив.
Хильда.    Ты несчастен.
Генрих.    Говорю тебе, сегодня праздник: всю ночь я крепко спал. Ну, сестричка, улыбнись. Я всех люблю, кроме одного человека, хочу чтоб все на свете были довольны. /Резко/ Приведи его! /Она не двигается/ Скорей. Не заставляй его ждать.
Хильда.    Он не ждет тебя.
Генрих.    Он? Ты удивляешь меня. Мы с ним друзья.  Готов поспорить, он уже принарядился ради встречи.
Хильда.    Пощади его. Возьми цветы и уходи.
Генрих.    /спутнику/ Слышишь, что она говорит? Хильда.  Перестань, я в него не верю.
Генрих.    Я тоже.
Хильда.    В чем же дело?
Генрих.     Ха!Ха! Какой ты ребенок!
Хильда.    Того, кто оскорбил тебя, на свете нет: он умер для мира. Он и не узнал бы тебя.  Уверена, и ты бы его не узнал. Ты ищешь одного, найдешь другого.
Генрих.     Уж кого найду.
Хильда.    Молю тебя, пощади его. Зачем ты хочешь мне зла, ведь я перед тобой не виновата?
Генрих.     Я не хочу тебе зла, ты мне пришлась по душе. Ты его любишь?
Хильда.    Да.
Генрих.     Значит его можно любить? Забавно! /Смеётся/ Меня мно-гие пытались любить, но ничего не вышло. А он тебя любит?
Хильда.    Он ЛЮБИЛ меня, покуда любил самого себя.
Генрих.     Ну, раз он любит тебя, мне будет легче причинить тебе горе.
Хильда.    Прости ему обиду, и бог тебя простит.
Генрих.     Я вовсе не хочу, чтоб он меня прощал. Я проклят – но в этом тоже есть свои хорошие стороны. Всё дело в при-вычке. А я привык. Еще и не в аду, а стал привыкать.
Хильда.    Бедняга!
Генрих.     /в ярости/ Нет! Нет! Нет! Какой я бедняга?! Я счастлив, говорю тебе, счастлив. /Пауза/ Ну, зови его! /Она молчит/ Лучше позови его ты. Приготовим ему сюрприз. Не хочешь? Тогда я сам. /Кричит/ Гец! Гец! Гец!
Хильда.    Его здесь нет.
Генрих.     Где он?
Хильда.    В лесу. Порой неделями оттуда не выходит.
Генрих.     Он далеко?
Хильда.    Отсюда лье двадцать пять.
Генрих.    /спутнику/ Ты ей поверил? /закрывает глаза и слушает, что тот ему нашептывает/   Да, да, да.  /Хитро улыбается/ Что ж, как мне найти его?
Хильда.    Иди, добрый пастырь, иди. Твой спутник покажет тебе дорогу.
Генрих.     Храни тебя бог, сестра моя. /Спутнику/ Эй, ты, пошли!   
                /Уходят/

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ

/Входит Гец. У него изможденный вид. В одной руке у него бич в другой кувшин/

Гёц.        Кто звал меня? /Хильда не отвечает/ Здесь кто-то звал меня, я слышал чей-то голос.
Хильда.    Ты всегда слышишь голоса, когда постишься.
Гёц.        Откуда цветы?
Хильда.    А собрала.
Гёц.        Ты не часто собираешь цветы /Пауза/ Какой сегодня день? Какой день года?
Хильда.    Зачем ты спрашиваешь?
Гёц.        Кое-кто должен был прийти осенью.
Хильда.    Кто?
Гёц.        Забыл./Пауза/ Скажи, какое сегодня число, какого месяца?
Хильда.    Думаешь, я считаю дни? Есть лишь один день, и он каждый день начинается заново: он дается нам с рассветом, и отнимают его, когда приходит ночь. Ты теперь как часы, которые остановились,- на них всегда одно и то же время.
Гёц.        Часы остановились? Нет, они идут вперед./Размахивает кувшином/ Ты слышишь? Вода шумит. Ангельская музыка воды. Ад во рту, в ушах звуки рая.
Хильда.    Как давно ты не пил?
Гёц.        Три дня. Нужно продержаться до завтра.
Хильда.    Зачем?
Гёц.        /смеется дурацким смехом/  Ха!Ха!    Нужно! Нужно! /Пауза, взбалтывает воду в кувшине/ Буль! Буль! Слышишь? Нет шума тягостней для человека, умирающего от жажды.
Хильда.  Развлекайся! Дразни свои желания.  Ведь пить, когда приходит жажда, слишком просто. Без этих непристанных искушений ты позабыл бы о самом себе.
Гёц.        Как мог бы я одержать над собой победу не искушая себя?
Хильда.    О Гец, разве это впервые? Всё известно наперед - кувшин и плеск воды, и твои побелевшие губы. Неужели ты не знаешь, что будет?
Гёц.        Продержусь до утра, вот и всё.
Хильда.    Ты никогда до конца не выдерживаешь.  Даёшь себе слишком долгий срок для испытания, Будешь носиться с кувшином, пока не свалишься, и тогда я дам тебе напиться.
Гёц.        Ты хочешь новизны? Вот! /Наклоняет кувшин/ Цветы тоже хотят пить. Пейте, цветы!  Пейте мою воду!  Пусть небеса коснутся ваших золотых горлышек. Видишь, цветы оживают, земля и травы принимают мои дары, только люди отвергли их. /Выливает всю воду/ Вот, больше ни капли. /Смеётся и громко повторяет/ Больше ни капли...  Ни капли.
Хильда.    Неужели господу угодны твои причуды?
Гёц.        Конечно. Нужно уничтожить человека, не так ли? /Бросает кувшин/ Что ж, теперь ты дашь мне напиться? /Падает/
Хильда.    /смеётся/А сам небось думаешь: у неё всегда вода в запасе. Я знаю тебя. /Отправляется за другим кувшином. Возвращается,  приподнимает голову Геца/ Пей!
Гёц.        Не раньше завтрашнего дня.
Хильда.    Богу угодны твое безумие, твои причуды. Но бог не хочет, чтобы ты умер. Пей.
Гёц.        Прежде я заставлял Германию дрожать от страха, а теперь сам словно грудной ребенок на руках у кормилицы. Доволен ли ты, господи? Может ли человек быть униженней меня? Хильда, ты всё предвидишь. Ты знаешь,что будет, когда я утолю жажду.
Хильда.    Да, знаю; новая игра - искушение плоти.  Ты захочешь со мной переспать.
Гёц.        И все равно требуешь, чтоб я пил?
Хильда.    Да.
Гёц.        А если я брошусь на тебя?
Хильда.    Ты? Все наперед известно, как в церковной мессе. Сначала пойдут оскорбления,  непристойности, потом ты станешь бичевать себя.
Гёц.        /берет кувшин/ Снова поражение! /Пьет/ Собачья плоть! /Пьёт/ Теперь будет клонить ко сну.
Хильда.    Спи.
Гёц.        Нет, раз я этого хочу, не буду. /Глядит на неё/  Покажи мне твои груди. /Она не шевельнулась/ Покажи мне, соблазни меня. Дай мне подохнуть от желания.
Хильда.    Я твоя. Зачем превращать свое тело в орудие пытки?
Гёц.        Ты бы разбила мне голову, если б только могла заглянуть в мою душу. Сплошной шабаш, и ты как свора ведьм...
Хильда.    /смеётся/ Бахвалишься.
Гёц.        Будь ты зверем...я взял бы тебя,  как зверь... 
Хильда.    Как трудно тебе быть человеком.
Гёц.        Я не человек, я ничто.  Есть только бог. Человек - всего лишь обман зрения. Ты с отвращением глядишь на меня?
Хильда.    /спокойно/ Нет, раз я люблю тебя. Если ты осмелишься коснуться меня, значит, сердце твое чисто.
Гёц.        Хильда, как можно любить друг друга без греха?
Хильда.    Взгляни на меня.  Вот глаза мои, губы,  шея, руки. Разве я греховна?
Гёц.        Ты красива. Красота есть зло.
Хильда.    Ты уверен?
Гёц.        Я более ни в чем не уверен./Он приближается к ней, обнимает и затем отталкивает от себя резким движением/ Нет.  Спать с тобой на глазах у бога!
Хильда.    Бог не видит любящих.
Гёц.        /колеблется,  затем отступает/ Дай мне глаза, пронзительней, чем у рыси, дай мне проникнуть скозь эту кожу, увидеть, что скрыто в ноздрях и ушах этой женщины. Как же я могу желать её?
Хильда.    /страстно/ А вот мне не к чему глаза рыси. Я ходила за тобой, мыла тебя, знаю все запахи твоих болезней. Разве я перестала тебя любить? Ты с каждым днем все больше походишь на труп, а я по-прежнему люблю тебя. Умрешь, и я лягу рядом с тобой, останусь с тобой до конца, не буду ни есть, ни пить, когда любишь -любишь всё.
Гёц.        /протягивает ей бич/ Хлещи меня! /Хильда пожимает плечами/ Бичуй меня! Отомсти за умершую Катерину, за свою погиб¬шую молодость, за всех, кого сожгли по моей вине.
Хильда.    /внезапно хохочет/ Да, я отхлещу тебя,  грязный монах. Отхлещу за то, что ты убил нашу любовь. /Хватает бич/


ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ


Генрих.     /появляется и приближается к Хильде /Бичуй его,бичуй! Так, словно меня и нет. Мой спутник шепнул мне на ухо: обойди вокруг и вернись потихоньку. Имей в виду, его не обмануть. /Пауза/ Она хотела помешать нашему свиданию. Правда, что ты меня больше не ждешь?
Гёц.        Я? Дни считал...
Хильда.    Считал дни? О, Гец, ты лгал мне.
Гёц.        Ты ревнуешь, правда? /Она не отвечает. Он к Генриху/ Это ты собрал цветы?
Генрих.     Да, для тебя.
Гёц.        Спасибо! /Поднимает букет/
Генрих.     Поздравляю с годовщиной, Гец!
Гёц.        Поздравляю с годовщиной, Генрих!
Генрих.     Должно быть, ты умрешь этой ночью...
Гёц.        В самом деле?
Генрих.     Крестьяне ищут тебя, они хотят тебя убить...  Мне пришлось бежать, чтобы поспеть сюда раньше их.
Гёц.        Убить меня! Черт побери, какая честь!  Я-то думал, что меня совсем забыли. А почему они хотят меня убить?
Генрих.     В прошлый четверг в долине Гунсбаха бароны разбили армию Насти и теперь гонят её остатки сюда. Двадцать пять тысяч убитых - это разгром... Через два-три месяца мятеж будет подавлен.
Гёц.        /в ярости/ Двадцать пять тысяч убитых! Не надо было решаться на сражение, дурачьё! Они должны были... /Успокаивается/ К дьяволу!  Мы рождены, чтобы умирать /Пауза/ Конечно во всем обвинят меня?
Генрих.     Они говорят, что ты сумел бы предотвратить побоище, став во главе войска. Можешь быть доволен: во всей Германии нет человека, которого ненавидели бы так, как тебя.
Гёц.        А Насти? Он бежал? В плену? Убит?
Генрих.     Отгадай.
Гёц.        Убирайся /Погружается в свои мысли/
Хильда.    Знают ли они, что он здесь?
Генрих.     Да.
Хильда.    Кто им сказал? Ты?
Генрих.     /показывает на спутника/ Не я - он.  Хильда.  /мягко/ Гец! /Касается руки/ Гец!
Гёц.        /вскакивает/ А! Что?
Хильда.    Тебе нельзя здесь оставаться.
Гёц.        Почему? Идет расплата, а?
Хильда.    Никакой расплаты, ты не виновен.
Гёц.        Не вмешивайся не в свое дело.
Генрих.     Это моё дело, Гец. Нам нужно уходить.
Гёц.        Куда?
Хильда.    Неважно, лишь бы ты был в безопасности.  Ты не в праве дать себя убить.
Гёц.        Почему?
Хильда.    Это было бы жульничество!
Гёц.       Верно, жульничество. Ну и что? Разве я не жульничал всю жизнь? /Генриху/ Ты можешь начинать обвинительную речь, теперь самое время - я готов.
Генрих.     Скажи ей, чтобы она ушла.
Хильда.    Тебе придется говорить при мне, я его не покину.
Гёц.        Он прав, Хильда. Это суд за закрытыми дверями. 
Хильда.    Что за суд?
Гёц.        Суд надо мной.
Хильда.    Зачем ты позволяешь ему судить себя? Прогони этого попа, и мы уйдем отсюда.
Гёц.        Хильда, мне нужно, чтобы меня судили.  Я сам, что ни день, что ни час выношу себе приговор. Но я уже себе не верю: слишком хорошо себя знаю, чтобы поверить. Своя душа так близко, её не разглядишь. Пусть он одолжит мне зрение.
Хильда.    Возьми лучше моё.
Гёц.        Ты уже не видишь меня: ты любишь. Генрих ненавидит -значит он может меня убедить. Я поверю своим мыслям, когда услышу их от него.
Хильда.    А потом мы уйдем?
Гёц.        Да, если выиграю процесс.
Хильда.    Ты знаешь, что заранее решил проиграть. Я буду рядом, Гец. /Она целует его и уходит/

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТОЕ


Гёц.        /кидая букет/ Ну, давай. Живей берись за дело! Причини мне всё зло, какое можешь!
Генрих.   /глядя на него/ Я представлял себе это иначе.
Гёц.        Смелей, Генрих, дело не из трудных.  Я сам наполовину твой сообщник.
Генрих.    Значит, ты и впрямь желаешь проиграть?
Гёц.        Да нет, не бойся!
Генрих.     Ладно.../Пауза/ Постой, что за провал в памяти!.. Со мной это бывает, но я тотчас припомню. /ходит в волнении/ А я ведь принял меры! Утром все хорошенько повторил...  Твоя вина: ты не такой, как должно. Ты должен быть украшен  венком из роз, глаза твои должны светиться торжеством. Тогда я содрал бы с тебя венок, втоптал бы в грязь твое торжество, под конец ты встал бы на колени передо мной... Где твоя гордая повадка? Где твоя наглость? Ты наполовину мертв. Что за радость в том, чтобы тебя прикончить? /в бешенстве/ Ах, я еще недостаточно зол!
Гёц.        /смеясь/ Ты, Генрих, успокойся, не торопись.
Генрих.     Нельзя терять ни минуты. Говорю тебе,  они идут за мной по пятам /спутнику/ Ну,  подскажи, ну, шепни, помоги возненавидеть его как следует. /жалобно/ Когда он нужен, его никогда нет на месте.
Гёц.        Давай я подскажу /Пауза/  Мои земли...
Генрих.     Земли?
Гёц.        Имел я право их раздать?
Генрих.     А, земли... Но ты ведь не раздал их - отдать ведь можно только то, чем обладаешь.
Гёц.        Хорошо сказано. Владение есть дружба между человеком и вещами, в моих руках вопили даже вещи. Я ничего не отдал, лишь дарственную огласил - только и всего. И всё же, поп, пусть я не раздал свои земли, но ведь крестьяне их получили. Что ты на это скажешь?
Генрих.     Они не получили их, раз не могут уберечь. Бароны захватят эту область, посадят в замок Гейденштама дальнего родственника Конрада,  и вся фантасмагория развеется как дам.
Гёц.        Что ж, в доорый час! Я ничего не дал, никто ничего не взял - так проще. Когда расплачиваешься золотом дьявола, оно в руках у тебя становится трухой. Так и мои благодеяния: прикоснись к ним - и они оборачиваются мертвечиной. Но все же намерение было? Не так ли? Я в самом деле хотел добра. Ни бог, ни дьявол не могли меня заставить отступиться, займись-ка моими помыслами, их осуди.
Генрих.     Не так уж трудно: ты не мог пользоваться своими благами и тут-то вознамерился от них отречься.
Гёц.        Значит, всё только ложь и притворство. И я не действовал. Я только играл роль. Ах, поп, ты метишь прямо в точку. Ну а дальше, дальше? Что этот шут затеял потом?
Генрих.     /ему передалось исступление Геца/ Ты отдавал, чтоб разрушать.
Гёц.        В точку! Мне мало было умертвить владельца...
Генрих.     /так же/ Ты решил развеять по—ветру владенья.
Гёц.        Я держал в своих руках старинные владенья Гейденштама...
Генрих.     /все так же/ И ты швырнул их оземь, вдребезги разбив.
Гёц.        Я хотел, чтобы моя доброта стала разрушительнее моих пороков.
Генрих.     И это тебе удалось, смотри: двадцать пять тысяч трупов. За день добродетели ты перебил больше народу, чем за тридцать лет злодейства.
Гёц.        Добавь ещё, что убитые те бедняки,  кому я притворно раздал владенья Конрада.
Генрих.     Черт возьми, ты их всегда терпеть не мог.
Гёц.        /поднял кулак/ Пес! /Останавливается и начинает смеяться/ Чуть тебя не стукнул - значит, ты близок к правде. Ха! Ха! Вот мое больное место. Ну, дальше! Расскажи, как я их ненавидел, как использовал их благодарность для их же порабощения. Прежде я насиловал их души пыткой, потом насиловал добром. Селение превратилось в букет одураченных, увядших душ.    Они, бедняги, как обезьяны, подражали мне во всем, а я, как обезьяна, перенимал ужимки добродетели.    Они погибли, как муче¬ники, - сами не зная, за что. Послушай, поп, я предал всех на свете, даже своего брата, но жажды предавать не утолил.  И вот ночью у крепостных стен Вормса я наду¬мал предать зло - только и всего.  Но зло не так-то легко предать.  В кости тогда выпало не добро, а только Зло, еще хуже прежнего.  Впрочем, мне было наплевать, чудовище я или святой! Главное - я не хотел быть чело¬вечным. Скажи же, Генрих, скажи,  что я обезумел от стыда: решил удивить небеса,  чтобы спастись от людского презрения. Ну, чего ты ждешь? Говори! Ах, верно, ты не можешь говорить, твоим голосом говорю я. /Подражая/ Гец, ты сменил не кожу, а язык. Свою ненависть к людям обозвал любовью, свое безумное стремление разрушать -великодушием. Но ты остался верен себе,  остался тем же незаконнорожденным ублюдком...  /Снова говорит своим голосом/ Боже я подтверждаю,  что он прав, и, обвиняемый, признаю себя виновным. Я проиграл процесс, Генрих. Ты доволен? /пошатнулся/
Генрих.     Нет.
Гёц.        На тебя нелегко угодить.
Генрих.     О господи! Это ли моя победа? Как она печальна.
Гёц.         Что ты будешь делать, когда меня не станет? Ты будешь скучать без меня.
Генрих.     /указывая на спутника/ Он задаст мне немало работы. Времени не будет думать о тебе.
Гёц.        А ты уверен, что они хотят меня убить?
Генрих.     Уверен!
Гёц.        Добрые люди! Я подставлю им шею - все будет кончено! Хороший выход для всех.
Генрих.     Ничто, никогда не кончается.
Гёц.        Ничто. Ах, да, ещё есть ад! Что ж там я изменюсь.
Генрих.     Нет! Не изменишься: мы уже в аду. Мой кум /показывает на спутника/- он научил меня:  земля лишь видимость. Есть небо и есть ад,  только и всего. Смерть лишь родных водит за нос, для покойника всё продолжается!
Гёц.        И для меня всё будет продолжаться?
Генрих.     Всё. Ты сможешь вечно наслаждаться самим собой.
Гёц.        Когда я творил зло, добро казалось близким. /Пауза/ Только руку протяни. Я протянул,  и оно в одно мгновение перестало быть Добром, значит, Добро - мираж. Генрих,  Генрих, возможно ли Дооро?
Генрих.    Веселенькая годовщина! Год и день тому назад ты у меня спросил о том же, и я ответил нет. Стояла ночь. Ты, глядя на меня, сказал,  что я похож на крысу, а потом ты выкрутился,  смошенничал. Что ж, смотри: вот снова ночь,  такая, как тогда, но кто из нас сегодня в мышеловке?
Гёц.        /шутовским тоном/  Я.
Генрих.     А выйдешь из неё?
Гёц.        /без шутовства/ Нет, не выйду. /ходит по сцене/ Господи, раз ты не даешь нам творить Дооро, зачем вселяешь ты в нас столь сильное к нему стремление? Если ты не дозволил быть добрым, зачем ты лишил меня желания быть злым? /шагает/ Забавно всё-таки, что обратного пути нет!
Генрих.     Зачем ты притворяешься, будто говоришь с ним? Знаешь ведь, что он не ответит.
Гёц.        А почему он молчит? Почему он не хочет показать нам свое присутствие.
Генрих.     А может он рядом, ну, скажем, как мой куманек и ты его просто не замечаешь?
Гёц.        /после паузы/ Плохим ты оказался судьей, Генрих.
Генрих.     Я ухожу. С тобой мне делать нечего.
/Топот копыт, приближаются люди с факелами/
Хильда.    /вбегает/ Гец! Это они. Уйдем!
Гёц.        Нет, подождем их!
Хильда.    Они тебя убьют.
Гёц.        Кто знает? /Пауза/ Останемся, я должен увидеть этих людей.

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ

/Входят Насти, Герман и Франц/

Франц.     Вот он, наконец-то.
Герман.    На этот раз он не уйдет от меня,  уолюдок! /Обнажает шпагу/
Насти.     /останавливая их/ Оставьте нас.
Герман.    Нас преследуют бароны, Насти. Каждая минута стоит десятка жизней!   
Насти.     Будешь говорить, когда я дам тебе слово.
Франц.     Пара минут у нас есть, Герман.  Отойдем. /Отходят/
Насти.     /подходит к Гецу/ Вы здесь!
Гёц.        Да.
Насти.     Ты хочешь сражаться в наших рядах?
Гёц        Зачем?
Насти.     Чтобы быть человеком среди людей, чтобы начать все с начала. Вот уже год и день, как ждет тебя твоё место. Займи его! Ты встанешь во главе войска.
Гёц.        Мне не нужна война.
Насти.     Тебе не удалось избежать её. Она отыскала тебя даже здесь. Теперь только ты сможешь остановить бойню.
Гёц.        И что же?
Насти.     Есть лишь одна возможность: сегодня я не могу остано-вить истребление крестьян. Но если мы одержим насто-ящую победу в одном, хотя бы в одном сражении, и если бароны узнают, что ты, как и Герман с Францем, примкнул к нам, они предложат мир. /Гец молчит/ Ну как, согла¬сен?
Гёц.        Не спеши! Ты не понимаешь чего это вам будет стоить.
Насти.     Чего бы не стоило. Говори.
Гёц.        /посмотрел на Хильду/ Дисциплины нет, а я должен буду её создать. Знаешь ли ты,  что это значит? Виселицы!
Насти.     Знаю.
Гёц.       Насти, придется вешать бедняков, вешать кого попало для острастки - и правого и виноватого. Да что я, какие там виноватые, все они невиновны. Сегодня я их брат, и понимаю, что они невиновны, а завтра - я их полководец, и я перестану понимать, и я начну вешать.
Насти.    И пусть! Так нужно.
Гёц.       Придется мне стать мясником. У вас нет ни оружия не умения. Спасение в том, что вас много! Придется платить тысячами жизней.
Насти.    Ты пожертвуешь тысячей жизней, чтобы спасти сто тысяч.
Гёц.       Будь я только в этом убежден! Насти, поверь мне, я знаю, что такое сражение. Если мы начнем - сто шансов против одного, что мы проиграем.
Насти.    Воспользуйся этим единственным шансом! Смелей! Не ведаю намерений господа, но мы избраны им я его пророк, ты его мясник. Не время отступать, Гец!
Гёц.       Хильда!?
Хильда.    Если им нужно, во имя спасения людей,  твое имя - дай им его.  Господь позаботится,  чтобы кровь не испачкала твоих рук.
Гёц.        Несколько месяцев назад я спросил тебя- вместе ли мы принимаем это решение.
Хильда.    И Я ответила "Да, вместе".
Гёц.       И вместе будем за него в ответе...
Хильда.    Что бы не случилось.
Насти.     /Хильде/ На этот раз твоими устами говорит бог. /Дает Гецу шпагу/ Сейчас я позову твоих капитанов. При малейшем неподчинении сейчас, как и в дальнейшем, ты знаешь, что делать.  Они должны ужаснуться твоей жестокости и понести эту весть в войска.
Хильда.    Не сомневайся, Гец, эта жертва будет угодна богу.
Насти.     /зовет/ Герман, Франц!
Герман.    /входит с Францем/ Насти! Наш левый фланг не выдержал и отступил. Через полчаса бароны будут гнать и травить крестьян, как зайцев на охоте.
Насти.     У меня для вас новость, которая стоит победы. У нас есть Генерал, самый знаменитый полководец Германии.
Герман.    Этот монах?
Франц.     Гец! Черт подери...
Герман.    Что? Что изменится? Насти, ведь он предатель. Вот увидишь затянет нас в западню.
Гёц.        Насти назначил меня начальником и полководцем. Я беру на себя командование против собственной воли, но я не брошу армии.  Поверьте, если есть хоть один шанс выиграть эту войну, я выиграю её. Тотчас же объявите: всех дезертиров - на виселицу! Паникеров - на виселицу! За невыполнение приказа - смерть на месте! Сегодня вы доложите мне точно о состоянии войск,  оружия, провианта, за всё ответите головой. Вера в победу придет, когда ваши люди будут бояться меня больше, чем врага. /Герман хочет что-то сказать/ Ни слова! Ступайте! /Все остаются на местах.  Гец в нереши-тельности.  Пауза/
Хильда.    Насти, а ведь Герман прав. Вы только посмотрите на этого шута! Монах - полководец! Да в войсках просто все умрут со смеху. Держу пари,  он и шпагу-то в руке не удержит. Девка и та справится с ним.
Гёц.        Хильда!
Хильда.    Что миленький, перед приходом Генриха ты просил отстегать тебя. Ну так получай ничтожный,  шкодливый, никчемный ублюдок! /замахивается бичом.   Гец, опере¬жая её наносит удар шпагой, Хильда падает. Гец с окровавленной шпагой идет на Германа с Францем, те отступают, ужас сковал их/
Герман.    Гец...
Франц.     Он прежний...
Герман.    Гец - мясник.
Франц.     Он с нами! Здесь!
Насти.     Скорей к войскам. Их это остановит, здесь Гец - а значит смерть. Быстрей! /Уходят/


ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЕ

/Гец медленно возвращается к Хильде.Роняет шпагу.  Поднимает ей голову/

Хильда.    Бог знает! Я сама! /Умирает/
Генрих.     /подходит. Печально/ Вот и началось царствие человека на земле. /Свет постепенно уходит. В луче только Гец с Хильдой./

ЗАНАВЕС