Земля Нод. Хмель часть 4

               
               
Жизнь никогда не стоит на месте.
Жизнь – это река. Она течет, она изменяется и вместе с ней изменяемся и мы.
Одних она увлекает и зовет за собой в дорогу. Других прочно привязывает к родным берегам. Так оно до поры до времени и происходит! А потом однажды приходит день, а вместе с ним и осознание своего места в жизни.
Случилось такое и с Верой.
Время, отпущенное ей благосклонной судьбой на учебу в одном из ведущих столичных институтов страны, неуклонно - день за днем - истекало. Прекрасное неповторимое время студенчества, полное безграничной внутренней свободы, стойкой уверенности в себе и смелости в принятии судьбоносных решений близилось к завершению! 
Так, следуя в канве предстоящих событий, в конце апреля у выпускников заканчивался последний, десятый по счету учебный семестр. Затем в мае после окончания сдачи всех курсовых и зачетов следовала завершающая долгий пятилетний учебный процесс не простая весенняя сессия, и только потом, почти безо всякой передышки, начиналась летняя, как правило, выездная преддипломная практика, связанная со сбором материалов, и наконец, почти через полгода упорного труда, наступал звездный час каждого студента – защита диплома.
Что ни говори, а вся эта преддипломная эстафета вместе с цветной, красной или синей корочкой диплома впереди немало тревожила и возбуждала выпускников, особенно иногородних, приехавших в Питер из разных уголков необъятной России. Мало кто из них желал вернуться в родные края, которые по уровню культурного и технического развития существенного отставали от современного столичного гиганта. А вот зацепиться каким-либо образом и удержаться в граде Петровом желали многие.
Однако удача, как известно, штука капризная и благоволит к немногим - только к самым упертым, пронырливым и рисковым. А по сему основному большинству, как ни крути, предстояло скорое и неизбежное расставание с Северной Пальмирой.
Причем расставание не под победные фанфары, а по-житейски спокойно, следуя не куда-нибудь в неизведанные края вольными «каменщиками», а молодыми специалистами, связанными с адресным распределением определенными законными обязательствами.
Естественно, что подобная туманная перспектива, во-первых, вдохновляла не всех, а во-вторых, глубокие размышления о том, как оно в тех краях все сложится, не внушали оптимизма. И в конце концов, внутри коллективного сообщества выпускников сам собой проявился и занял первое место в текущей повестке дня актуальный в определенном смысле слова вопрос – вопрос о браке. В принципе этот вопрос существовал и прежде - всегда, но давал о себе знать только в случае крайней необходимости. Иными словами, он возникал из небытия всякий раз, когда требовались не досужие разговоры, а самые что ни на есть активные действия.
И Вера все это хорошо понимала.
Причем не только понимала, но и вполне искренне разделяла всю эту больную тематику, бытующую в последнее время в среде своих близких друзей. Однако при этом она не могла ни признать, что волнительная атмосфера последних текущих событий, которые опьяняли молодых, без пяти минут будущих строителей отечественной индустрии свободой и достигнутыми достижениями в образовании, вдруг начала менялся буквально на глазах.
И удивляться было чему!
Те, кто еще совсем недавно, называя себя хорошими друзьями, весело и беззаботно вращались в кругу таких же, как и они, прямодушных и склонных к общению однокурсников, не давая при этом повода думать о том иначе, вдруг начинали открыто демонстрировать совершенно иной уровень отношений. Подобная практика вызывала не только естественное в текущих обстоятельствах недоумение, но и немало вопросов.
Однако задать хотя бы один из них язык не поворачивался…
Что касается самой Веры, то она не только не верила в стабильность и прочность подобных союзов, но и оценивала их с изрядной долей скептицизма. И ей легко было и так о том думать, и так о том рассуждать, потому что сама она все еще была «спящей царевной», которую до сих пор не разбудил «прекрасный принц».
Впрочем, в то же самое время Вера ни в коей мере и не обманывалась на этот счет, потому что, как бы она ни избегала подобных явлений, но где-то там глубоко - в темных и глухих тайниках ее рационального сознания нет-нет, да и проявлялась мысль о том, а ни пора ли и ей самой призадуматься о семейном будущем. Но всякий раз она воспринимала это душевное смятение как случайное, без особого вдохновения, не имея ни малейшего желания погружаться в него со всей серьезностью.
И поскольку Питер не привязывал ее к себе ни своей величественной красотой, ни своими грандиозными возможностями, ни зияющими в отдаленном будущем широкими и по истине неограниченными перспективами, то все ее помыслы и мечты были связаны с родным домом, с землей, на которой она родилась и которой было навсегда отдано ее
сердце.

                ***

Но, как это обычно бывает, планы, даже самые грандиозные, только в голове строятся ладно да складно, а как только они доходят до дела, то получается кому как повезет, у всех по-разному. Так случилось и с Верой.
Никто не ожидал, что в самый разгар весенней сессии в студенческом общежитии, администрация корпуса в лице коменданта затеет косметический ремонт, и Веру вместе с ее соседками по комнате – Ниной и Аней переселят в другой корпус.
По сути этот «другой» корпус хоть с виду и являлся таким же общежитием, но по смыслу назывался гостиницей и предназначался для размещения всякого рода командировочных и иных гражданских лиц.
По этой причине никаких правил внутреннего распорядка, а также режимных ограничений, контроль за которыми в общежитии осуществляли вахтенные дежурные, в гостинице не существовало. Хотя, возможно, какой-то ненавязчивый контроль за общественным правопорядком и казенным имуществом ответственными лицами студенческого городка в гостинице все-таки осуществлялся. Но никакой вахты, никаких надзорных лиц и контролеров в корпусе не имелось.
Что касается внутреннего состояния здания, то с самого первого взгляда оно могло запросто погрузить любого поселенца в легкий транс. И первое, что невольно бросалось в глаза, это некая запущенность, неряшливость его длинных сумрачных коридоров, высоких окрашенных темно-синей краской стен, иссеченных с обеих сторон закрытыми дверями, истоптанность до белесых проплешин деревянных полов и гулкая настороженная тишина.  Необитаемость. Казалось, что каждый звук, каждое сказанное в полный голос слово отскакивает от голых стен, не успевая быть понятым.
И это было самое первое, самое острое впечатление.
Но когда, двумя минутами позже, девчата нашли нужную дверь и вошли в заранее выделенную им для временного проживания свободную комнату, они отреагировали на ее очевидную пустынность и откровенную неустроенность спокойно, как на обстоятельство чрезвычайного свойства.
Три железных сетчатых кровати, прижатых голыми ребрами к холодным, окрашенным зеленой масляной краской к стенам по всему периметру помещения, три стареньких стула с протертыми по середке сиденьями, хаотично приставленными к небольшому деревянному столу, установленному посреди довольно-таки просторной комнаты, три небольших тумбочки на маленьких ножках возле каждой кровати и встроенный в свободную от меблировки стену шкаф – вот и все, что имело прямое отношение к обстановке.
Оглядев с некоторым недоверием свое «новое» жилище, убедившись экспериментальным путем в прочности жилого инвентаря, девчонки без суеты, нервов и пререканий выбрали каждая по одной из имеющихся в наличии кроватей. На этом ответственном моменте распределение казенной собственности и закончилось.
Однако главное испытание их ожидало впереди.
И столкнулись они с ним в лице Анны уже на второй день после заселения.

АННА
Аня была родом с Украины.
Вся она и говор ее, и облик, и фамилия – Бондаренко были у Анны настоящими украинскими. Где-то под Ровно, с Анкиных слов, у ее родителей имелся небольшой уютный домик на небольшом с любовью ухоженном клочке земли. Эта земля их и кормила!
Анка была единственным и поздним в семье ребенком. Но не потому, что родители, избегая излишних хлопот, откладывали подобное событие на потом, а потому что ничего из одного только желания не получалось. И вдруг, когда они уже потеряли всякую надежду обрести малыша, чудо свершилось… 
Мама Анны, как и большинство женщин в селе, была домохозяйкой, а ее отец - сельским учителем. Это ему в свое время пришлось приложить немало усилий для того, чтобы его единственное и любимое дитя с невесть какими способностями от рождения сумела поступить в такой уважаемый среди столичных и иногородних выпускников ВУЗ, как Ленинградский политехнический институт имени М.И. Калинина.
Молодежь со всех уголков страны приезжала в этот великий овеянный революционной, исторической и военной славой город, чтобы не только испытать себя, но и приобщиться к его многогранной и многопрофильной культуре.
Поступить в Ленинградский политехнический всегда было не просто, а учиться в нем всегда интересно. При институте имелась большая технологическая база, современные лаборатории, оснащенные демонстрационными макетами тех или иных сооружений, дающих полное представление о предмете изучения. Особой популярностью пользовались у студентов и выездные летние практики, география которых охватывала территорию едва ли ни всей страны.
И в тот год, когда Анна, вдохновляемая своими родителями, отважилась рискнуть, конкурс на место в зависимости от выбранного абитуриентом факультета составлял порядка десяти человек на место.
И Анна выиграла свой бой!
Что касается внешнего облика этой юной девы, то красота ее на первый и поверхностный взгляд выглядела неброской и скромной. Но подобное мнение о ней быть может складывалось в торопях и по причине того, что она была слишком застенчива, слишком сдержанна в суждениях и имела о самой себе какое-то деформированное предрассудками представление.
Требовалось немало времени для того, чтобы повнимательней к ней присмотреться и суметь разглядеть за тонкими чертами лица внутреннюю стыдливую чистоту и непорочность. Чуть-чуть смугловатая гладкая, будто выровненная дорогим кремом, кожа лица, карие цвета молочного шоколада глаза, пытливый взгляд, прямой открытый лоб, правильной формы нос, слегка заостренный подборок и тонкие темного цвета волосы, старательно зачесанные назад и заплетенные в небольшую косу до лопаток, могли бы быть привлекательными, если бы она позволила себе быть более раскованной, более живой и словоохотливой.
Но худенькая, среднего роста, неуверенная в себе и в благожелательности других, Анна выглядела отстраненной и легко растворялась в любой толпе без желания быть замеченной.


                ***

Все началось с простого.
Еще утром, только открыв глаза и лениво потягиваясь в кровати, Анка вдруг с некоторым сомнением в голосе заявила:
- А начну-ка я, пожалуй, «новую» жизнь с себя.
- И что это значит? – спросонья подала голос Вера.
- С себя – это значит…, - Аня повернулась со спины на бок и, подперев голову рукой добавила, -  есть мысль устроить кое-какие мелкие постирушки…
- К чему такая спешка? – протяжно зевнула Вера и добавила: – Рано еще!
-Ну, вы досыпайте, а я начну…
- Угу, - издав нечленораздельный звук, Вера повернулась лицом к стене и отключилась.
А Аня, высвободившись почти целиком из-под тонкого байкового одеяла, вложенного в белый пододеяльник, будто в конверт, и раздумывая о своих внезапных намерениях, еще какое-то время полежала на спине, потом тихонько встала и, передвигаясь по комнате на цыпочках, чтобы не разбудить подруг, тихо собрала свои вещи и выскользнула за дверь.
Утро было раннее.
Анна неторопливо спустилась по лестнице со второго этажа на первый, прошла по длинному и полутемному коридору до самого конца и, так никого из поселенцев и не встретив, уперлась в дверь с надписью «БЫТОВКА». Дверь в бытовку оказалась не запертой, а само помещение - пустым.
«Спят что ли все или никого из приезжих в корпусе и нет», - промелькнула в голове Анны юркая мысль. Но не это ее по-настоящему озаботило, а то что в «бытовке» полностью отсутствовало какое-либо электротехническое оборудование. Ни стиральных машин, ни сушилок, даже гладильной доски с элементарным утюгом не было. Имелось только две раковины и душ.
Нет, такой проблемы Анна точно не ожидала.
Студенческий быт в общежитии был отлажен годами и включал в себя все необходимые для ежедневного пользования удобства. И это было правильно! Это было умно, потому что студенческое общежитие на долгие годы становилось для студентов родным домом и в этом родном доме должно было иметься все, что требуется каждому человеку для нормального течения жизни.
Оправдать подобное состояние «бытовки» Анна смогла только тем, что общежитие это не было общежитием в полном его понимании, а было всего лишь гостиницей, всего лишь кратковременным прибежищем для приезжих командировочных.
Успокоившись мыслью о том, что все эти трудности в ее «новой» жизни ненадолго, она по-быстрому, прямо в раковине под струей чуть теплой воды натерла мылом свое мелкое девичье бельишко, потерла его слегка на кулаках; прополоскала; бережно, без чрезмерных усилий отжала и решительно, быстрым шагом, будто покидает это недостойное место навсегда, направилась обратным путем к подругам.

                ***

К этому моменту они уже пробудились ото сна, но продолжали нежится в своих кроватях. Нина, как всегда о чем-то отстраненно размышляя, уставилась в потолок, а Вера, хоть и держала в руках учебник раскрытым, но смотрела не на него, а из подтяжки наблюдала за Ниной. В комнате царил покой и умиленное благоденствие.
И в эту самую минуту с мокрым бельем в руках в комнату с кислым выражением на лице вошла Анна.
- Девочки, – прямо от порога пролепетала она и, суетливо обшарив глазами все углы и все стены комнаты по кругу, вдруг вся обмякла и с нотками неизбежного конца света произнесла, - что же делать?!
- Ты это о чем? – встрепенулась Нина.

                ***
НИНА
Нина была человеком городским, родом из Череповца – города трудовой доблести и славы. Со слов Нины Череповец представлял собой огромную индустриальную площадку, на которой насчитывалось более десятка крупнейших заводов страны славных своими традициями и трудовыми достижениями. На одном из них – заводе «Красная звезда» работали ее родители.
Инженеры по образованию они и свою единственную дочь сподвигли после окончания школы поступать в технический вуз.
В отличие от робкой и стеснительной Анны, которая едва-едва набрала проходной бал, Нина со всеми задачами, которые имели место быть на приемных экзаменах, справилась без особых затруднений. Как потом оказалась, она была самым настоящим технарем и математиком. Физика, строительная механика, сопромат, логарифмы, дифференциалы и кое-что другое из подобного списка технических наук, над которыми многие студенты корпели основательно, давались Нине легко.
И потому для Анки, которая с трудом усваивала подобные науки, Нина в некотором смысле не редко выступала в роли палочки-выручалочки. Не то чтобы она писала вместо Анны курсовые работы, нет! Просто она жуть как не любила что-либо писать, особенно большие рукописные тексты, где мало формул, математических или технических знаков, или каких-либо научных символов.
И при всем при том, что Нина всегда держалась независимо и была остра на язык, она умела доходчиво и терпеливо объяснить Анке любой учебный материал и добиваться от нее полного понимания темы.
В отличие от пугливой и хронически настороженной Анны, Нина была человеком и решительным, и самостоятельным. И если Анна намеренно, как маленькая робкая рыбка в большом косяке, старалась оставаться в самой его гуще незамеченной, то Нина никакого косяка вообще не замечала. В добротных очках со стеклами в роговой оправе она буквально как большой пароход проплывала сквозь толпу, не сворачивая с заданного маршрута. Маленького роста, но плотная и крепко сбитая, дочь металлургов и сталеваров, она не боялась окружающего ее мира и не нуждалась в прикрытии. 
Что касается внешнего вида, то все в ней выглядело ненавязчиво и практично. Короткая стрижка, русые прямые волосы, всегда зачесанные назад, открытый миру прямой высокий лоб, голубые умные глаза за большими прозрачными линзами, проницательный взгляд, небольшой с чуть заметной ямочкой по средине округлый подбородок и мягкие щечки, которые придавали лицу симпатичную округлость.
Однако сама Нина никакого интереса к своей внешности не проявляла. Да и заинтересованных взглядов со стороны не ловила. Она просто гармонично и комфортно существовала в духовном союзе со вселенной.

                ***

Анна, не зная с чего начать, наконец сдвинулась с места, выдвинула из-под стола стул, села, сомкнула голые коленки и положила на них мокрое белье.
-Ну и что дальше? – потребовала от нее Нина вразумительного ответа.
- Да не знаю я, что дальше, - с раздражением в голосе произнесла Анна, - только хочу вам девочки сказать, что никаких условий для нормального проживания в этой гостинице нет… вообще нет. Белье постирать –  проблема… вариант только один – в мойке…, а посушить белье – еще одна проблема…, куда ни глянешь одни голые стены…, - она развела руки в стороны, - и что мне теперь делать?
- Что делать? Что делать? – накидывая на себя халат и заправляя постель, передразнила ее Нина, -- думать надо было, разведать обстановку, - ерничала она, - а уж потом совершать подвиги
 - Девочки, - захлопнув учебник и положив его себе на живот, отозвалась со своей стороны Вера, - кажется, я знаю, что делать? Нам нужна веревка, обыкновенная веревка, - заявила она, оставаясь лежать в постели.
- Веревка - это хорошо, - съерничала Нина, - но где ее взять?
Аня в разговор подружек не вмешивалась, в конце концов она все самое главное сказала и теперь, облокотившись на спинку стула, молча ждала чем этот шум закончится. Анна вообще предпочитала не искать, а получать готовые ответы на сложные вопросы.
- Ну, если веревку взять негде, тогда…, -  Вера решительно откинула учебник в сторону, резко подскочила с кровати и, на ходу одеваясь, довела свою мысль до конца, - …тогда сойдет бинт…обыкновенный бинт.
Она рывком, с силой выдернула из-под кровати свою спортивную сумку, бросила ее на смятую постель и начала лихорадочно в ней копаться. 
- Да, не бесись ты, - одернула ее Нина, - на вот…, - и вытащив из кармана халата новенькую, еще не распечатанную упаковку, на которой крупными буквами было написано «БИНТ», протянула ее Вере.
- И что теперь с этим бинтом делать? –  прогнусила Анна, не сдвинувшись с места.
- Что делать? Что делать? – передразнила ее Вера: - Гвозди давай ищи!
И не дожидаясь какой-либо реакции со стороны подруги, сама прямиком направилась к встроенному в одну из стен шкафу. Зачем? Вера и сама не имела ответа на свой вопрос, но ей казалось, что шкаф - это единственный объект, который удовлетворял направлению поиска. Нет, Вера не верила в чудеса, как не верила и в то, что счастливые совпадения возможны. Однако в силу характера, ни на что особо не надеясь, она должна была убедиться в безнадежности предпринятого поиска. Вера подошла к шкафу вплотную и, потянув его узкие створки на себя, распахнула его во всю ширь.
И действительно полки шкафа оказались пусты… Но из узкой кромки верхнего наличника прямо над ее головой торчали две шляпки тоненьких не забитых до конца гвоздиков.
- Ну, вот и они милые, - довольная проделанной работой, оповестила подруг Вера. Но едва она дотянулась до них рукой как гвозди выскочили из своих гнезд и упали на пол.
- Ой! Ну, что же это?! – ерзая на стуле и продолжая удерживать сырое белье на коленках, произнесла разочарованно Анна.
Но девчатам в этот момент было не до нее. И Нина, которая все это время держалась в стороне и с любопытством наблюдала за маневрами подруги, вдруг в два счета оказалась возле нее и, подцепив с пола гвоздики, на ладони протянула их Вере. Затем они вместе внимательно осмотрели свое неожиданное приобретение, и Нина первой произнесла слова, которые вертелись на языке у них обеих: 
- Гвоздики слишком тонкие, да и гнезда в обналичке не глубокие… пустая затея.
- Кто-то, похоже уже пытался их забить…, - предположила Вера, - но, должно быть, без молотка ничего у них не получилось.
- И что теперь? Что мне теперь со всем этим делать? – заволновалась Анна еще больше.
- Что? Что? – Вера упала на кровать и, закидывая руки за голову, произнесла: - Мужика надо искать… мужика с молотком…
- Гениально! – провозгласила Нина и, последовав примеру подруги, упала на кровать.


                ***

ВЕРА
Вера о своих корнях говорить не любила.
Но не потому, что пыталась что-то утаить, а наоборот, потому что слишком мало о себе знала. Но и те знания, которые у нее имелись, никогда не складывались в общую картину.
Родилась Вера в холодном и суровом краю за заполярным кругом в небольшом и богом забытом поселке, который назывался Монча. Но назван так он был не по причине какого-то творческого озарения, а потому что был построен для репрессированного контингента и располагался у подножия горного массива по имени Мончетундра. 
В этом поселке Вера в 1955 году и родилась под Новый год.
Отец ее своими корнями был выходцем из Ленинградской области и проживал вместе с родителями, двумя братьями и сестрой в хорошо известном в ту пору своими знаменитыми поселенцами поселке Тосно.
Но в 1941 году по причине длительной оккупации Тосно немцами, высокие военные чины, усомнившись в верноподданнических чувствах жителей, решили на всякий случай отправить их куда-подальше от линии соприкосновения, но не на курорт, а в край вечной мерзлоты для искупления провинности тяжелым физическим трудом. Такую легенду, за не имением надежных источников, Вера сама себе и придумала. Но других вариантов у нее просто не имелось.
К моменту рождения Веры от большой семьи отца осталась только половина.
Мать Веры приехала в Мончетундру из средней полосы России за длинным рублем по вербовке. Был в то время такой призыв для сельских тружениц, и молодежь, которая на него откликалась и приезжала на север для разработки торфяных месторождений, получала в качестве бонуса за тяжкий труд особые привилегии. А именно – это получение паспорта, который предоставлял им возможность передвижения и превращал в свободных граждан страны, а второе – они получали за работу не трудодни, а натуральные деньги, которых они в деревнях отродясь не видывали.
Вот такими сложными путями родителей Веры судьба и свела.
В этом зимой засыпанном глубоким снегом, а летом облепленном таежным гнусом поселении в тяжелейших условиях севера Вера вместе с родителями прожила восемь лет. Только в 1963 году, когда страна стыдливо не желала вслух о репрессиях вспоминать, поселок Монча был стерт с лица земли, а семья Веры переехала в молодой город Мончегорск, где в одной из новостроек ее отец получил за свой многолетний труд двухкомнатную квартиру.
Что закалило ее характер?
Долгие полярные ночи, ледяные северные морозы, хлесткие пробирающие до нутра бураны, холодное летнее солнце или люди, которые будучи оторванными от большой земли, оставались людьми, растили детей, ходили друг к другу в гости, дружили семьями, не бросали в беде, веселились в радости, влюблялись, играли свадьбы и верили, что Родина их не забыла…
Вера была человеком прямым.
Говорила, что думает, всегда была готова прийти на помощь и не боялась двух самых труднопроизносимых слов «да» и «нет». Так ее воспитывали с самого детства, такой была атмосфера в той жизни, которую она начинала с подгузников. Поэтому и профессию после окончания школы она себе выбрала по характеру – выучится на следователя и добиваться справедливости до победного конца.
Но отец ее выбор категорически отверг.
Утратив веру в справедливость еще в том далеком 1941 году, он считал, что никакой справедливости, кроме веры в себя, быть не может. А значит надо просто строить мир, в котором каждому человеку найдется дело по его возможностям, а награда - по заслугам.
Так Вера и оказалась в Ленинградском политехническом институте.
Привыкшая с детства жить дружно в большой семье разных народов, Вера легко сходилась с людьми, всегда имела твердую жизненную позицию и не боялась отстаивать правду, даже если оставалась в меньшинстве.
На вид Вера казалась старше своих лет. Физически развитая, среднего роста, стройная и уверенная в себе она невольно обращала на себя внимание. Нельзя сказать, что она была красавицей, но ее ясные голубые глаза, алые правильно очерченные губы, пышные с рыжим отливом волосы, коротко подстриженные и забранные за уши, чуть удлиненный подбородок с едва заметной ямочкой посредине и высокий лоб, прикрытый почти до бровей прямой челкой, делали ее очень даже привлекательной.
Единственное, что совсем немного выбивалось из этой благолепной картины был ее нос, слегка удлиненный нос, но и он ничуть не умолял ее одухотворенной красоты.

                ***

В комнате на какое-то время установилась зыбкая тишина.
Анна переложила сырое белье с голых коленок прямо на стол и, откинувшись на спинку стула о чем-то напряженно размышляла.
Первой заговорила Нина.
- Совсем не обязательно с молотком, - продолжая исследовать потолок, заключила она: -  Нужен просто мужик, обыкновенный мужик с головой… он и придумает, что делать.
- Мысль не плохая, – согласилась с ней Вера, - но где такого мужика взять?! Я за весь прошлый день на нашем этаже ни то чтобы мужика, а вообще ни одной живой души не встретила. Такое ощущение, что мы здесь совершенно одни, как астронавты в космосе, - добавила она.
- А вот и нет, - заявила Анна, - прямо рядом с нами в соседней комнате живут три мужика …, а может три парня, - поправилась она, -  я толком не разглядела.
- Вот оно как!? – подскочила Вера: - Так чего ты сидишь? Кого ждешь?! Давай, иди уже приглашай соседей, проси, моли их о помощи! Давай! Давай!
- Я? – Анна скрестила на груди: – Нет! Нет! Нет! Ни за что! Я не могу.
- То есть как не могу? - встряла в разговор Нина: - Давай, делай что-нибудь… Пора наконец весь этот сыр-бор с твоими тряпками заканчивать. Иди уже!
- Я не могу! – взмолилась Анна: - Нет! Нет, девочки, ничего у меня не получится! - упорствовала она: -  Да я и слов-то нужных не найду… от страха все забуду… И через минуту добавила: - Пусть лучше Вера сходит.
- Здрасте! – возмутилась Вера: - А я тут причем?! Кто все это устроил? Чье это барахло? Кому нужна веревка, гвозди и все остальное? – распалялась от такой несправедливости все больше и больше. Потом вдруг встала с кровати, сунула ноги в тапки, будто куда-то собралась уходить, потом снова села на кровать, сбросила тапки и, подтянув ноги под себя, уже спокойно вдогонку договорила: - Боится она… не может… не получится у нее! А у меня, значит получится?
- Я не это хотела сказать, - извиняющимся тоном произнесла Анна: - Но, Верочка, я тебя очень прошу, очень, пожалуйста, сходи ты. Ты у нас самая бойкая, самая смелая, самая отважная… ты и за словом в карман никогда не полезешь. Вот и Нина со мной согласна. Так ведь Нина? - обратилась она к ней за поддержкой.
Нина, которая все это время молча наблюдала за Анной, разразившейся вдруг елейной агитационной речью, полной благородного смирения со своей стороны и откровенных заискиваний перед Верой, кивнула головой и сказала:
- Вера, сходи! Ты лучше нее справишься!
- Вот с вами всегда так! –  отступая произнесла Вера и сменяя гнев на милость, решительно опустила ноги с кровати, снова засунула их в тапки, потом пригладила растопыренной пятерней растрепанные в беспорядке волосы, встала, достала из кармана халата маленькое зеркальце и, внимательно себя осмотрев, сказала:
- О, кей, девочки, иду на задание. Если что, знаете, где меня спасать.

                ***

До дверей соседней комнаты идти было не далеко.
Две шага по коридору.
Но и эти два шага дались Вере не легко. Душа ее противилась столь необдуманному и легкомысленному намерению. Она чувствовала себя глупой наивной дурочкой, обманутой    ловким манипулятором, послом на службе чужих интересов. На какое-то мгновение в ее голове возник образ совершенно другой, незнакомой ей Анны – коварной и скрытной, но она, решительно отвергнув это видение, осторожно постучала в чужую дверь.
Никто на ее стук не ответил.
«То ли нет никого, то ли не слышат», - подумала Вера и постучала сильнее.
- Кто там? – раздался вопрос из-за двери.
Вера ухватилась за дверную ручку, с силой надавила на нее и дверь отворилась.
- Это я, - заявила она, переступая порог.
В комнате оказалось не трое мужиков, чего Вера больше всего опасалась, а только один.  Он сидел на стуле за столом, расположенным посреди комнаты, спиной к ней и перебирал какие-то бумаги. Но, когда он повернулся к Вере лицом, то она с облегчением увидела, что это обычный парень, примерно, ее возраста. В глазах его читался вопрос и удивление. Гостей он явно не ожидал.
- Здрасте, - кивнула она головой и добавила, - я к вам по делу. 
- По делу…, - рассеянно произнес парень, не спуская с нее глаз, - по какому делу?
- Понимаете, - начала Вера, - мы с вами соседи, только вчера переехали…а сегодня начали обживаться и вот возникли кое-какие трудности…вернее проблема, которую мы сами осилить не можем…нужен мужчина…
- Понятно, - миролюбиво отреагировал парень, затем обеими ладошками смел в одну кучку бумаги, вышел из-за стола и осведомился: - И в чем проблема?
- Нам нужен молоток, - понимая всю несуразность сказанного промямлила Вера.
- Молоток?! – изумился сосед: - И зачем, с какой целью?
И Вера вдруг почувствовала, что увязает в переговорах все глубже и глубже. Она видела, всем существом понимала, что ее сбивчивые объяснения текущих событий немало забавляют незнакомца, а где-то даже наталкивают на мысль, что все это не более чем забавный розыгрыш, остроумный повод установить контакт и далее по восходящей развить отношения. Но поскольку в подобных обстоятельствах деваться ей было некуда, то она должна была довести свою миссию до конца.
- Цель одна, - подчеркнуто внятно во всех подробностях объяснила она, - забить пару гвоздей, затем натянуть между ними веревку и наконец развесить на ней сырое белье.
Парень в какой-то момент, очевидно, принимая к сведению условия игры, вдруг на секунду задумался, потом заметно повеселев, вдохновился, поднял вверх указательный палец и, хитро улыбаясь. ответил:
- С молотком, наверное, ничего не выйдет, а вот этот инструмент подойдет, - и, сделав два стремительных шага в сторону окна, взял с подоконника поставленный на попа утюг.
«Издевается что ли?» - мелькнула в голове Веры тревожная мысль.
Но ничего подобного не произошло! Не успела она и глазом моргнуть, как в следующую минуту сосед оказался у двери и, открывая ее настежь, жестом пригласил Веру на выход: 
- Прошу, - сказал он, - займемся делом.
Вот еще Д’Артаньян, - промелькнуло в голове Веры.

                ***
 
Парень, который вошел в комнату следом за Верой, не заставил себя долго ждать.
- Здравствуйте, девчата, - задиристо, с игривыми нотками в голосе прямо с порога произнес он, - я ваш сосед и зовут меня Гера: - Предлагаю познакомиться и дружить. Потом он знакомым по многим фильмам жестом вскинул вверх руку с зажатым в ней вместо флага утюгом и добавил: - А вот, собственно, и сам инструмент…
Нина и Анна, взглянув на утюг, растерянно переглянулись и недоуменно уставились на Веру, не решаясь задать прямой вопрос.
- Ах это? – перехватив, наконец, их вопрошающий взгляд, опомнился Гера: - Ну, это вместо молотка. Попробуем им забить ваши гвозди, - он выдержал паузу и отрешенно добавил:
- Ничего другого все равно нет!
Полагая, что этим объяснением, все неясности устранены, он выдвинул одной свободной рукой из-под стола стул, уселся на него, широко расставив ноги, и, не выпуская утюга из другой руки, вернулся к вопросу знакомства.
- Соседки, и чего вы такие кислые, - попытался Гера развеселить девчат, -  чего молчите? Я же не страшный… я свой, - попробовал он еще и пошутить: - Давайте знакомиться, будем дружить и всякое такое….
Он сделал какой-то неопределенный жест рукой и добавил: - Я в Питере в командировке… в общем студент… приехал из Сибири… собираю материал для диплома…
- Мы тоже студенты…, - поддержала его инициативу Вера, - временно по причине ремонта переселены из студенческого общежития в гостиницу…, пятый курс…, готовимся к последней сессии…, потом госэкзамен, практика и диплом..., - выложила она как на духу и добавила: - Я Вера.
- А я Нина, - сидя на кровати и натягивая на голые коленки все ниже и ниже ситцевый халатик, представилась Нина.
-  Я Аня, - растерянно и стыдливо потупилась Анна, избегая столкновения с задержавшимся на ней пытливым взглядом гостя.
- Ну вот, ничего страшного и не случилось, - снова прибегнул к шутке Гера, но, осознав вдруг, что никто кроме него в этой компании шутить не расположен, перешел к сути проблемы:
-Так где наши…, - он поправился, - ваши гвозди, давайте-ка их сюда.
И хоть никто из девушек всерьез его намерений исполнить задуманное не воспринимал, принимая его в какой-то мере за шута, Гера справился с проблемой и ловко, и быстро. Используя в качестве молотка «попку» утюга, он метко и с силой ударил сначала пару раз по шляпке одного гвоздя, вогнав его в плотное дерево наличника, затем по шляпке второго и не без гордости произнес:
- Принимайте работу, девчонки.
- Неужели?! – первой опомнилась Вера.
Она попыталась расшевелить гвозди, но к ее удивлению гвозди сидели в своих гнездах плотно: - Хорошая работа, - без тени иронии похвалила она Геру и добавила: - Спасибо сосед. Потом переключилась на Анну и скомандовала:
- Ну все Анюта, заканчивай свои дела и вернемся к тому, на чем еще утром остановились.
Понимая, что его миссия на этом завершена и что его дальнейшее присутствие в компании девушек неуместно, Гера вежливо откланялся, приоткрыл дверь и, будучи уже на пороге, подчеркнуто шаловливо произнес:
- Не прощаюсь, подруги мои, увидимся вечером.

                ***

- «Увидимся вечером»! Тот еще клоун? – резко вслух произнесла Анна: - И что это значит- «он не прощается»? Как это все понимать? – нервно, не обращаясь ни к кому конкретно, ворчала она, развешивая вместе с тем свои уже слегка подсохшие постирушки на крепко натянутый бинт.
- И чего ты так разошлась? – одернула ее Нина: - Скучно, должно быть, в своих застенках сибиряку одному, а у нас тут сразу три девушки…, умницы, красавицы, ерничала она …, цветник, одним словом. Ну и что с того, что придет, посидит, байку какую-нибудь расскажет…на тебя еще разок взглянет. Может чего к чаю догадается принести…
Нина была большой любительницей сладкого, но помечтать ей о том Анна не дала:
- Вот еще! – взбеленилась она: - Придет! Посидит! Поглядит! Зачем это все? – не на шутку расходилась Анна все больше и больше.
- Да хватит тебе егозить, да глупенькой прикидываться. Ты и сама видела, как он на тебя глаз положил, - просто, как само собой разумеющееся, произнесла Вера: - Нечего притворятся, что было - то было. Ты нашему соседу понравилась, вот и все, - подвела она черту под своими выводами.
- Так и есть, - согласилась с ней Нина, - я тоже уловила этот момент. И, уже обращаясь к Анне, не без издевки добавила: - Придет за тобой Гера вечером в поздний час, так что жди!
Но Анне было вовсе не до шуток. И, не желая более поддерживать этот неприятный ей разговор, она молча улеглась на кровать и демонстративно отвернулась к стенке.
Нина, а за ней и Вера, как по команде, переглянулись между собой и, ни слова не говоря, обратились к учебникам. Потом, обустроившись каждая в своем углу, уткнулись в книги.  Но хотя Вера и делала вид, что с головой погружена в науку, на самом деле тревожило ее душу совсем другое.
Раз за разом, снова и снова прокручивала она в уме то свой утренний визит к соседу, то наоборот ответный визит соседа к ним. И всякий раз она приходила к одному и тому же печальному выводу, что сосед этот - студент из Сибири вел себя в их присутствии слишком отвязно, а моментами просто неуважительно. Чего, например, стоили выражения «что вы такие кислые» или «подруги мои».
Когда люди встречаются в первый раз в жизни, размышляла Вера, они ведут себя достойно, сдержанно, культурно наконец, желая оставить о себе хорошие выгодные впечатления. А сосед, Вера даже про себя не хотела называть его по имени, вел себя как торговец на рынке. И тут ее будто что-то тяжелое по голове тюкнуло. Ну, конечно, очнулась она, так и есть! Все как по-писанному. Он же практикант – он же кладезь знаний из самой матушки Сибири, из глухомани своей в Северную столицу Руси приехал. А в столице, как обо всем этом далекая периферия рассуждает, девки гулящие, вольные, на все согласные, бери – не хочу.
Вот и играет парнишка в свою игру. Еще с порога заявил, что он «свой». А кому он «свой? Что ж посмотрим, вечером и узнаем, заключила Вера, отпуская от себя измучившие ее душу подозрения.

                ***


Часам к шести, когда напряженная атмосфера в комнате постепенно уравновесилась, а волнения, вызванные отдельными недвусмысленными заявлениями Герасима, улеглись, в дверь требовательно постучали.
- Минуточку, - подскочила Вера. Она одернула на себе простенький ситцевый халатик, разгладила обеими ладошками смятое поверх постели покрывало, на котором ютилась всю вторую половину дня и, обернувшись в сторону подруг, спросила:
- Ну, что готовы?
Нина, мельком взглянув на Анну, которая, будто окаменев, недвижно сидела на постели, свесив до пола ноги, кивнула:
- Давай открывай.
Вера, полная недобрых предчувствий, вся собралась, спокойно подошла к двери, открыла и, убедившись, что это Герасим, жестом пригласила его войти:
- Прошу, - сказала она.
Гера и на этот раз был в хорошем приподнятом настроение, а из-под его подмышки торчала небольшая картонная коробка, перевязанная обыкновенным жгутом.               
Заметив некую настороженность во взглядах девушек, он поспешил открыться.
- Да вы ничего не подумайте, - начал он, - это обыкновенная передача, небольшая посылочка одним очень хорошим людям… знакомым, - поправился он.
- Вот как? Посылочка значит? А я так на тортик рассчитывала, - попыталась уязвить его Нина.
- Нет, - пропуская ее укол мимо ушей, Гера покопался в кармане брюк, достал клочок основательно измятой бумаги и, как ни в чем ни бывало, продолжил свое повествование: - Это их адрес, - потряс он бумажкой в воздухе: - как говорится все есть, остается только доставить посылку адресату.
Он на минуту замолк и, не выпуская коробку из рук, обвел девушек пытливым взглядом.
Но три пары девичьих глаз смотрели на него, не мигая, с абсолютным безразличием ко всему сказанному.
- Послушайте, вы ведь в Питере давно обжились, - начал он издалека, подбирая слова и медленно продвигаясь вперед, - город хорошо знаете… может поможете мне… компанию составите…, - и он долгим пристальным взглядом остановился на Анне.
Но, не встретив никакой реакции с ее стороны, спросил напрямую:
- Анечка, может ты?
- Я?! – опешила Анна и вместо того, чтобы принять его предложение с радостью и готовностью, Анна, скрестив на груди ладони, вдруг отчаянно затрясла головой:
- Нет! Нет! Нет! – твердила она: - Даже и не думайте! А город у нас хорошо знает Вера. Она много и подолгу гуляет пешком и у нее хорошая память.
Веру будто током прошибло от такой изворотливости. Она гневно посмотрела на Анну, но та сидела смирно, опустив голову, будто впервые увидела свои голые коленки.
В комнате установилась гнетущая тишина.
Каждой из девиц хотелось непременно высказаться, но присутствие постороннего человека, исключало такую возможность. На какое-то время оторопел и Гера. Казалось, что после Анкиного грубого и категоричного отказа, которого он, судя по всему, никак не ожидал, Гера каким-то невероятным образом завис в воздухе. Но вскоре пришел в себя и, разряжая безнадежно загубленную обстановку гостеприимства и взаимодействия просительно обратился к Вере:
- Ну тогда, может, ты Вера, … выручай, если не трудно…
Конечно, Вере было не трудно, но, не испытывая к этому человеку никаких добрых чувств, она и выручать его не хотела, как и не имела желания тратить на него свое время. Однако, понимая, что в сложившихся обстоятельствах, с учетом тех рекомендаций, которые выдала ей Анна, у нее просто не имелось ни единого повода для отказа, и она, соглашаясь, кивнула:
- Хорошо… Услуга за услугу, - и при этом косо с осуждением посмотрела на Анну.

                ***

Нина и Анна остались в комнате одни.
За окном медленно занимался вечер.
Майский, еще как следует не прогретый холодным весенним солнцем воздух, все теснее и теснее прижимаясь к окну, постепенно мрачнел, погружая большой и шумный город в темноту.
Вспыхнули как по команде, выстроившиеся в ряд вдоль широкого и ровного, будто выглаженного горячим утюгом, дорожного полотна, уличные фонари, вытянув снисходительно свои длинные шеи над людным в эти короткие вечерние часы тротуаром. Одинокая, удлинённой формы лампа на конце каждой из таких шей напоминала собой спелый арахис и вызывала соответствующие эмоции.
Широкий проспект, зажатый с двух сторон многоэтажными высотками и почти по самую завязку забитый автомобильным транспортом, наполнял вечернюю тишину каким-то раздражающим слух техническим гулом. Шипели покрышки, визжали тормоза и, вызывая особую тревогу в груди, злобно и истерично многоголосили аварийные сигналы.
Вечерний час пик после напряженного рабочего дня.
Люди спешили домой к родным и близким в тепло и уют домашнего очага.
И все это, стоя у окна и пристально вглядываясь близорукими глазами в вечерний полумрак, со все больше нарастающим раздражением наблюдала Нина. Вот уже который час она задавалась одними и теми же вопросами:
- Где сейчас Вера? Все ли с ней в порядке?
- Кто такой Гера? Кто он? Что за человек? Что у него на уме?
И в какой-то момент она вдруг резко развернулась и, пронизывая Анну пристальным взглядом, спросила:
- О чем думаешь, подруга?
Но та вместо ответа пожала плечами.
- Не пойму я тебя Анна, - с нотками раздражения в голосе произнесла Нина, - пять лет без малого вместе, а ты так темной лошадкой и осталась. Ответь, зачем ты Веру подставила?
- Не подставляла я ее, не выдумывай, - отмахнулась Анна: - Ей не было никакой нужды соглашаться. Следовало сказать «нет» и только.
- Ей бы вообще не пришлось ничего говорить, если бы ты соловьем не залилась – подолгу пешком ходит, память у нее хорошая, – не на шутку разозлилась Нина.
- А ты бы чего хотела, –  пошла Анна в наступление, - чтобы я с ним пошла?!
- Ты и должна была! – отрезала Нина: - Кто всю эту кашу заварил? Ты!  Кто все время канючил - не могу, не хочу, боюсь, не получится? Кто?  Кругом одно нытье! Тряслась со своим исподним барахлишком полдня, а когда все устроилось, благодаря Вере, снова ей на шею уселась и ножки свесила. Дрянная у тебя душонка, мелкая, с гнильцой! И когда только…

                ***

Однако довести свою пламенную речь до конца Нина не успела.
Дверь в комнату неожиданно отворилась и… Это была Вера. Но не та Вера, которая еще днем излучала свет и заражала своей энергией всех вокруг. Нет! На этой Вере просто лица не было…
-  Вера?! Что? Что случилось? - подскочила к ней Нина?
Но, никак не реагируя на ее взволнованный вопрос, Вера, низко опустив голову, присела на край кровати и, потерев одной ногой о другую, сбросила на пол туфли. Потом как была – прямо в куртке легла на кровать и отвернулась к стене.
- Вера, Вер. Верочка, - устраиваясь у нее в ногах, теребила Нина подругу, - не молчи, скажи хоть слово. Ну, повернись… поговори со мной, - настаивала Нина. И когда Вера после недолгого молчания наконец повернулась к ней лицом, Нина все поняла.
- Наглец, - с ненавистью выговорила она, - дикарь…плюнь, не принимай близко к сердцу…  что с чукчи возьмешь - глухая деревня, - находила она все новые и новые образы, в попытке облегчить Вере душу.
- Почему чукча, почему деревня? – не меняя позы, бесцветным голосом произнесла Вера: - Он же сибиряк…образованный…без пяти минут инженер…
- Все едино деревня, - со знанием дела произнесла Нина, - и что с того, что он почти инженер и почти образованный, если ему культуры не хватает. А все почему? – и сама же ответила: -  Да потому, что книжек мало читает, живет до сих пор по старинке, как когда-то его дед с бабкой жили, а то и того хуже – прабабка с прадедом.
- И откуда у тебя такие познания? – удивилась Вера.
- Ну, как тебе сказать? – продолжала Нина гнуть свое: - Читала я где-то, не помню в каком романе, о том, что в старые времена хорошеньких и уже поспевших девиц в тех краях парни подобным образом на целомудрие испытывали.
Вера, которая никогда прежде не замечала за своей подругой ни таких глубоких познаний в древней истории, ни такой словоохотливости, невольно перевернулась на спину и с неподдельным интересом спросила:
- Ну и что дальше?
- А дальше, - продолжила Нина, - все просто… парень целовал приглянувшуюся ему девушку со всей силы так, что ее нежные пухлые губки синели. И это было для него хорошим знаком, а если не синели, то плохим, потому что такая девица считалась уже испытанной кем-то другим.
И тут Вера просто не могла удержаться от смеха. 
- И откуда тебе все это известно? – с трудом выговорила она.
- Так я же сама хоть и не из Сибири, но из города трудовой славы, где основная масса населения - это рабочий люд – металлурги, сварщики, электрики, литейщики, сталевары и так далее, далее и далее. Таким людям читать книжки некогда, они историю делают, - усмехнулась Нина. 
- Ну, ты и сравнила сибирского недоучку с героями труда.
 - А то!  - с облегчением вздохнула Нина, - надо же тебя как-то из темноты на белый свет вытаскивать. Она протянула Вере руку и добавила: - Ну, давай поднимайся, выбрось все из головы. А Гера и в самом деле - древний человек…папуас, одним словом. Переоделся, переобулся, а привычки-то остались.


               ***

Но как ни пыталась Вера выбросить это неприятное воспоминание из головы, у нее ничего не получалось.
Обида на Анну буквально разъедала ее душу.
Но всякий раз, мысленно возвращаясь к минувшим событиям, Вера не могла со всей ясностью, четкостью и определенностью объяснить самой себе, за что именно она на нее так сердита. Ведь Анна никаких дурных поступков в отношении нее не совершала.
«Да, - вспоминала Вера свое первое утро в гостинице, - что касается истории, связанной с сушкой белья, так единственное, что Анна себе позволила в тот момент, это открыто выразить свое личное мнение относительно наилучшего варианта развития последующих событий.
«Пусть лучше Вера пойдет», - так о том ею и было сказано: - Только и всего! «Пусть лучше…», – еще раз повторила про себя Вера: - А я? Что сделала я? – пытала она свою растревоженную душу: - А я, - нашла в себе силы признаться Вера, - тут же подскочила с кровати и, будто прыгучий футбольный мяч, который получил хороший пенок, бросилась это пожелание выполнять. Так теперь, глядя на себя со стороны, она оценивала свой благородный поступок.
- Так за что тогда я держу на Анну какую-то обиду? – изумилась Вера.
Что же касается второй истории, - переключилась Вера на Герасима, - то она развивалась немного сложнее, - отметила она про себя, - и с самого начала выглядела откровенно театрально.  Вера и сейчас не понимала, зачем этот едва знакомый им человек, она больше не могла называть его по имени, разыгрывал в тот вечер перед ними какую-то жалкую мелодраму.
Она вновь, будто это было плохое кино, увидела, как он входит к ним в комнату. Из-под его подмышки выглядывает небрежно упакованная и слегка помятая небольшая коробка, затем он достает из кармана брюк маленькую, величиной с календарный лист измятую до безобразия бумажку, трясет ею в воздухе и произносит монолог о том, что бумажка эта очень важна, потому что на ней написан адрес. При этом ему приходится повторить слово «адрес» не раз и не два поскольку какое-то время он никак не мог определиться относительно того был ли это адрес его хороших знакомых или по-прежнему хороших знакомых, но не его, а других тоже хороших людей, которые в свою очередь приходились ему знакомыми.
Наконец окончательно запутавшись в своих оговорках и объяснениях, он перешел к сути и изложил главное. И это главное заключалось в том, что он должен выполнить возложенное на него поручение и передать по адресу, указанному на бумажке маленькую посылочку – коробку, которую он тут же достал из-под подмышки.
И поскольку мы все еще не понимали, как эта маленькая коробочка и миссионерский запал Герасима связан с нами, то продолжали отстраненно молчать, надеясь, что он наконец оставит нас в покое и приступит к исполнению возложенного на него долга перед хорошими людьми.
Но не тут-то было.
Вера опять вспомнила Анну, ее прямое категоричное «нет», которое она не побоялась высказать вслух человеку, поведение которого вызывало немало вопросов. Да, - признала Вера очевидный факт, - Аня и на этот раз ничего дурного не сделала. Она просто высказала свое мнение, считая, что для пользы дела будет лучше, если Вера возьмет этого импульсивного мальчика за ручку и самым коротким маршрутом доставит его прямо до нужной ему двери. При этом она почти не солгала, когда сделала вслух заявление о том, что я, часто гуляя по городу, знаю его лучше. И это была почти правда.
И что я?  Что я сделала и на этот раз? – задала себе Вера тот же самый вопрос:
- Я сказала «хорошо». Я согласилась…

                ***

После неприятной истории с Герой Вера задавала себе немало вопросов, но все они не имели достойных ответов, потому что она была уверена в правильности своих поступков.
В частности, это касалось и Герасима.
Она ничуть не сомневалась, что отказ Анны, высказанный ею в столь грубой и категоричной форме, буквально оглушил его. Судя по тому приподнятому настроению, по тому возбуждению, которое он излучал, вдруг среди бела дня появившись в их комнате, Гера на такой однозначный, без каких-либо иных вариантов, ответ вообще не рассчитывал. Более того он потому так долго и так подробно излагал придуманную им историю о хороших, очень хороших людях, которых он должен был, просто обязан был непременно от всей души отблагодарить. Но то ли он должен был сделать это от себя лично, то ли по просьбе иных лиц так и осталось не ясным.
Впрочем, Гера и не добивался никакой ясности. Напротив, раздувая эту мутную историю долговых обязательств, он вдохновенно лгал, надеясь растрогать нежное сердце Анны и увлечь ее за собой.
Однако Анна к сентиментальности никакой склонности не имела. Она была совершенно иным человеком и ему потребовалось бы не мало дней, а может и месяцев для того, чтобы преодолеть ее страхи и заслужить доверие.
И только Вера, испытывая к Герасиму в этот момент, чувство и снисхождения и жалости, недолго думая, отозвалась на его призыв о помощи и согласилась на короткий срок стать его провожатым.
Однако очень скоро она осознала, что ни в какой жалости Герасим не нуждается. Он был по-настоящему зол и по-настоящему унижен. И Вера понимала, что после всех его стараний заполучить Анну, отвергнутый ею публично, он желал только одного - не уронить своего достоинства. Собственно, только для этого она – Вера ему и была нужна. Только ее спокойное «хорошо» открыло перед ним иную перспективу. Он гордо выпрямил спину и молча, уже ни на кого не глядя, вышел из комнаты. Вышел не победителем, то и не раздавленным позором.

                ***

Район, куда направлялся Гера, Вере был, и правда, хорошо знаком, да и находился он недалеко от института. При желании до искомой улицы можно было дойти пешком. Но Гера отверг эту мысль и настоял на поездке в автобусе.
Ехали молча и Веру нисколько не удивило, что и номер автобуса, и его маршрут, включая нужную остановку, были хорошо знакомы Герасиму. Причем никакой тайны из этого он не делал. Более того, он давал Вере ясно понять, что представление, которое он с таким вдохновением полчаса назад разыграл перед ними - девочками, преследовало только одну цель – выманить Анну из гостиницы.
Впрочем, это открытие уже не являлось последней новостью. Отчасти новостью можно было признать тот факт, который прояснил сам Гера. Из чего следовало, что некие «хорошие люди», которые дружили с его родителями, обратились к другим «хорошим людям» в Питере, чтобы они на время приютили «хорошего мальчика» - бедного студента, которому требовалось какое-то время, для того чтобы устроиться и прописаться в студенческом общежитии. 
При вновь открывшихся обстоятельствах искать что-либо – улицу, дом или квартиру «хороших людей» уже никакой необходимости не было. Как не было и иной необходимости – опекать Геру и способствовать каким-либо поискам. Спасло Веру от уныния только то, что Герасим у «хороших людей» долго не засиделся, чай, очевидно, не пил, чем ни ее, ни их не затруднил.
В гостиницу возвращались тем же маршрутом. Все так же молча, думая каждый о своем.
О чем думал все это время Гера, для Веры значения не имело. Но она, глубоко уязвленная столь мастерски разыгранным представлением, хитростью и изворотливостью этого человека, думала не только о напрасно потерянном времени, но и об Анне, которая избежала расставленной на нее ловушки.
За своими думами Вера и не заметила, как быстро они с Герой оказались на территории гостиницы. Вечер заметно темнел и выглядел таинственным и пустынным.
И в этот момент, когда до подъезда оставалось не более десяти метров, Герасим вдруг грубо схватил Веру за руку, с силой развернул к себе лицом и, ни слова ни говоря, грубо и хищно впился своими губами в ее губы.
Все в душе Веры перевернулось и, глядя на него выпученными от страха глазами, она понимала, что он делает это не от избытка чувств, а наоборот он их абсолютного отсутствия.
Но она не понимала зачем он это делает, зачем он унижает ее… за что наказывает… 
Наконец, ослабив хватку и выпустив ее из своих цепких рук, он с каким-то извращенным интересом без тени смущения нагло с открытым вызовом уставился в ее глаза.
Что он хотел в них увидеть?   
И когда наконец оцепенение, которое так внезапно парализовало ее волю и мысль, спало Вера только и смогла выговорить;
- Зачем так? За что?
И, не дожидаясь ответа, едва сдерживая набегающие на глаза слезы, устало добрела до входной двери в гостиницу, тяжело поднялась по лестнице и, чувствуя себя усталой, разбитой и оскверненной, немного помедлив, отворила дверь в комнату.


                ***

Уде потом, по прошествии времени, она винила себя… Винила за страх, за трусость, за отсутствие воли и еще чего угодно, что помешало ей выйти из этой ситуации с достоинством. Она представляла себя сильной, волевой, смелой, способной сопротивляться, бороться, защищать свою честь. Она вспоминала известные ей меры борьбы простые, но действенные, как, например, с силой наступить противнику на ногу, пнуть его коленом в пах или наотмашь ударить по щекам… Но она ничего из этого не сделала, не сделала ни того и ни другого…
Она вспоминала себя подростком десяти- или, может быть, двенадцати лет. Вспоминала далекие шестидесятые, новую жизнь в городе, в благоустроенной квартире. Это было время перелома – новое время, когда эпоха бараков для заключенных и репрессированных в 1953 году подходила к концу, и они стирались с лица земли как позорное пятно, как стыд, который надо было искупить.   
И кто-то навсегда покидал север, возвращаясь в родные края, а кто-то, прикипев к этой холодной и суровой земле, оставались и пускали в ней глубокие корни. Народ был разный: разбойники, насильники, лиходеи. Но тогда в том восхительном юном возрасте разве могла маленькая девочка думать о плохом, о страшном, о той серьезной опасности, которая поджидала ее на пути.
Все случилось летом.
Лето – это время, когда север вырывается из жестких объятий долгой полярной ночи и тогда наступает долгий полярный день. Это явление в какой мере расхолаживает людей, им начинает казаться, что все плохое и страшное, что с ними могло бы случиться в темноте, не имея надежного прикрытия при свете дня, обречено, потому что становится явным.
Но это не так.
Вера возвращалась от подруги домой, когда по времени уже начинался вечер. Вечер был ранний, теплый и светлый. Она зашла в свой подъезд, отметила про себя, что света в подъезде, как всегда, не было, и едва успела пару шагов по направлению к лестничному маршу, как чья-то сухая и жилистая рука, крепко зажала ей рот и притянула спиной к своей груди.
Ужас парализовал Веру. Она вдруг ясно осознала, что все то страшное, о чем с тревогой говорилось в семье, сейчас произойдет с ней. Но от страха она не владела собой. Все ее защитные механизмы отключились. Но она чувствовала, как вторая рука нападавшего задирает подол ее платья, нащупывает резинку трусов…
Вера знала, понимала, что должна, как умеет, бороться, должна сопротивляться, пинаться, кусаться, извиваться, но сделать этого она не могла – ей чувствовалась, что жизнь в ней остановилась еще до того, как она умерла…
И в эту страшную для нее минуту дверь в подъезд вдруг отворилась и вместе с белым полярным светом в дверном проеме возник человек …
Она не сразу узнала его. Да и как? Когда? Если в следующую минуту насильник вдруг со всей силы, как большую тряпичную куклу, толкнул ее на него и, воспользовавшись минутной заминкой, юркнул в приоткрытую дверь.
Были потом и другие истории…где-то она справлялась сама, где-то на помощь приходили чужие люди… Но она понимала, что этот опыт не закалил ее, не сделал сильной, а всего лишь забылся, всего лишь потускнел со временем, затаился под спудом лет.
И вот теперь взрослая, умная, самостоятельная она снова пережила подобный страх, ужас, жестокую властность, грубое насилие уязвленного, самолюбивого самца.


               ***


На другой день Вера, в попытке избежать возможной встречи с ненавистным ей до отвращения Герасимом, возвращалась в гостиницу с лекций не ближайшим путем, как она это делала обычно, а окольным – через парк. Нина после занятий задержалась на кафедре, а Анна отправилась пересдавать зачет.
Погода после капризного апреля наконец-то установилась, и майский день, согретый ярким полуденным солнцем, проникая в самую душу, поднимал настроение. Незаметно для себя самой Вера расслабилась и, подставляя побледневшие за долгую зиму щеки молодому весеннему солнцу, казалось не шагала по сырой и холодной тропе, а плыла по воздуху.
Но едва она вышла за пределы парка и ступила на прямую, покрытую бетоном дорожку, ведущую прямо ко входу в гостиницу, она увидела Геру, который, опершись спиной о ствол одинокой березы и устремив свой застывший взгляд в сторону парка, выглядывал ее. В ту же минуту ничего хорошего от благостного Вериного настроения не осталось. Недолго думая, она резко развернулась и направилась в противоположную от гостиницы сторону.
Нет, она не испугалась его! Нет!
Другое более острое чувство – чувство гадливости и презрения к этому бесстыдному человеку вдруг поглотило ее и повлекло за собой.
Но она не успела сделать и пары шагов, как с криком:
 - Вера, куда же ты!? – вслед за ней кинулся Гера: - Постой! Погоди! Ну, куда же ты, - доносились до нее со спины полные недоумения и мольбы отчаянные выкрики, обращая на себя внимание случайных прохожих.
Понимая, что это постыдное представление следует немедленно прекратить, Вера, замедляя шаг, остановилась и, поравнявшись с Герасимом, с ненавистью, глядя ему прямо в глаза, выдохнула:
- Чего тебе надо?!
Но Геру, как оказалось, подобным отношением ей смутить не удалось и он, будто вот только что наступил ей случайно на ногу, произнес без тени смущения:
- Прощения. Мне нужно прощение.
Потрясенная столь откровенной простотой и одновременно наглостью, сделанного им заявления, Вера отчужденно молчала. Она не понимала, что все это значит. Зачем он преследует ее. Чего добивается. На что рассчитывает.
И вдруг сквозь пелену переживаний, сомнений и отчаяния, затянувших ее сознание, пробился голос Герасима:
- Вера, - он попытался взять ее за руку, но она с ненавистью отдернула ее и опустила в карман плаща, - прошу, прости меня. Прости! Я – дурак! Я сглупил… Сильно сглупил…
- Ну, хватит! - прервала его Вера на полуслове: - Иди своей дорогой, а я своей… так будет лучше, – добавила она вдогонку. Потом резко развернулась и с мыслью - «настырный малый» - уверенно направилась в сторону гостиницы.
- Я провожу тебя, – и стараясь шагать с ней в ногу, Гера, будто еще пару минут назад их ничего не разделяло, добавил: - Не хочешь погулять? День такой хороший!
- Погуляли уже, - огрызнулась Вера, - хватит и того…
Но чего она точно не ожидала, так это того, что Гера вдруг, опередив ее, забежал немного вперед, остановился перед ней и, глядя прямо в глаза, виновато поскуливая, произнес:
- Ну, чего ты такая злючка? Это же просто! Маленькая просьба, которая ничего не стоит, - сверлил он ее пытливым взглядом, - а потом - через пять дней я уеду, и ты забудешь меня как страшный сон…
Понимая, что наглость Геры не имеет границ и что будет легче уступить, чем от него отделаться Вера благоразумно отступила:
- Хорошо, -  кивнула она, - только недолго, дел не в проворот.

                ***

Однако, хоть Вера и уступила Герасиму, но сомнения буквально терзали ее душу. Она понимала, что верить такому человеку нельзя, полагаться на его слово нельзя, а идти на какие-либо уступки опасно.
«Я в опасности…в опасности…», - разгонялась в Вериной голове одна и та же буйная мысль: - Ну, что я за человек такой, - терзалась она, - нет, чтобы от обороны перейти в наступление, достать из-за пазухи, как того требуют честь и достоинство, «камень» и бросить ему в лицо, так нет же… опять помилосердствовала, - корила она себя, - смилостивилась над негодяем…
Вера, о чем ты все время думаешь? – вопрос прозвучал настолько вдруг, что от неожиданности она вздрогнула и запрокинула голову вверх.
- Кого ты ищешь, Вера? Ау, я здесь! – он преградил ей путь и, как бы разгоняя околдовавшие ее чары, помахал перед ее лицом обеими руками. Потом вернулся в исходное положение и продолжил:
- Представляешь, - доверительно открывался он перед ней, - я в Питере уже почти неделю, а ничего толком не видел. Так только, кое-что из всего того, что само в глаза бросается – Исакий, Казанский собор, в Эрмитаже побывал … но бегло, - затем пару секунд помолчал и добавил: - По всем этажам пробежал… а толку ноль! Ничего не запомнил… слишком много роскоши, блеска и разнообразных мелочей… чувствуешь себя во всем этом великолепии маленьким ничтожным пигмеем.
- Я так не думаю, - отозвалась Вера, - по мне так все это великолепие восхитительно. Оно просто кричит о том, какого уровня мастерства, силы и разума достигло человечество. Напоминает о том, сколько веков, сколько времени потребовалось людям, для того, чтобы подняться с колен, увидеть всю красоту мира, научиться владеть кистью, карандашом и наконец перенести свое видение на бумагу, на предметы быта, убранство гостиных, дворцов и так до бесконечности.
- Ну, да, - кивнул Гера, - романтика - это хорошо! Но, вот я, например, простой провинциальный парень из далекой Сибири, из небольшого и мало кому известного городка, студент политехнического института впервые увидел эту невероятную красоту. И что? Думаешь, она озарила меня волшебным светом, вознесла над обыденностью текущей жизни? Нет! Для обыкновенного человека - селянина - подобная роскошь - вызов и упрек в его неспособности подняться на такую недостижимую высоту.
Однако Вера, думая о своем и о том, что Нина оказалась права насчет того, что Герасим родом из далекой провинции, отстраненно молчала. Молчал погруженный в свои мысли и Гера.
Так и шли они рядом, в ногу друг с другом, но каждый наедине со своими мыслями и врозь.
А весенний парк, который еще только-только начал облиствляться молодой и стыдливой зеленью выглядел умиротворенным и прозрачным. Сквозь тонкие ветки кленов, пока еще отчетливо виднелось серое и угрюмое здание гостиницы. На скамейках, нежась в теплых лучах майского солнца, в обнимку сидели парочки.
- Вот и пришли! –  заметно повеселев и повернувшись к своему спутнику лицом, произнесла Вера так, будто вернулась не с легкой пешеходной прогулки, а с ночной смены после тяжелого физического труда. Но Гера, не придав никакого смыслового значения столь открыто выраженным интонациям в реплике Веры, повел рукой в сторону свободной лавочки и произнес:
- Может присядем… еще поговорим?
- Не получится, - в ту же минуту пресекла она очередное пожелание Геры, - уговор был только о прогулке! Сессия на носу… надо готовиться!
- Тогда до завтра?! – полюбопытствовал Гера.
- Не уверена, - скороговоркой обронила Вера и скрылась в дверном проеме.

                ***

Разумеется, что никакой второй прогулки с Герасимом Вера не планировала. Напротив, она старалась всячески избежать ее. А для того, чтобы с ним случайно не пересечься, она решила заниматься не у себя в комнате, как обычно, а в «учебке». Предназначалась «учебка» исключительно для студентов, переселенных из студенческого общежития в гостиницу на время ремонта.
На самом деле «учебка» тоже еще совсем недавно была комнатой, но стараниями администрации временно перешла из жилого фонда в учебный. Превращение это никаких особых затрат не потребовало. Всего-то и надо было укомплектовать ее учебными столами и крепкими стульями.
На другой день именно здесь в «учебке» Гера и нашел Веру.
Она сидела за одним из рабочих столов, уткнувшись в учебник, когда вдруг услышала со стороны окрик:
- Эй, Афонова, это к тебе!?
И, еще до конца не понимая смысла этого обращения, подняла голову.
Геру она увидела сразу.
Едва приоткрыв входную дверь, он, втиснув в образовавшуюся щель одно плечо и подняв руку на уровень глаз, подавал ей какие-то знаки.
- Черт! – выругалась про себя Вера, - принесла нелегкая…
- Афонова, да выйди ты наконец, - взмолился на всю аудиторию все тот же голос.
Захлопнув с раздражением учебник и резко выдернув из-под себя стул, Вера встала и решительно направилась к двери.
В коридоре, прислонившись спиной к стене, стоял Гера.
- Привет, - сказал он и, откачнувшись от стены, - вплотную подошел к Вере.
- Уходи, - вместо приветствия произнесла Вера и, раздражаясь еще больше, добавила:
- Не видишь - я занята.
- Ну, чего ты злишься? – миролюбиво, делая еще один шаг в ее сторону, спросил он и, посмотрел на часы, добавил: - Время – вечер, можно и расслабиться.
- Не понимаю, о чем ты…, - перебила его Вера.
- Ты что забыла? – вполне убедительно удивился он и, не давая возможности ей ответить, добавил: - Договорились же сегодня вечером немного погулять.
- Бред какой-то, -  возмутилась Вера, но, оборвав ее на полуслове, Герасим поднял вверх указательный палец и раскачивая его из стороны в сторону, утвердительно произнес:
- Нет! Нет! Нет! Никакого бреда! Вчера на мое пожелание «до завтра», ты что ответила?
- Не помню, – солгала Вера.
- Тогда одевайся и выходи, - спокойно, будто дело решенное, произнес Гера и на последок добавил, - вспомним вместе.

                ***

Вечер еще только-только занимался, но Вера из чувства предосторожности категорически отказалась от прогулки по парку. И дело было вовсе не в сумерках, которые, подобно огромному тяжелому полотну, опускаясь на кусты и деревья, опьяняли их влажным и холодным воздухом.
Нет! Просто вечерний парк молчаливый, таинственный и совершенно равнодушный к своим посетителям, представлялся Вере опасной ловушкой, в которую она легко могла угодить. Поэтому, как только она вслед за Герой переступила порог гостиницы, так тут же и выпалила:
- Не в парк! Погуляем под фонарями…не допоздна и не долго…
Герасим не возражал. Он даже не попытался взять ее за руку. Просто шел рядом, шаг в шаг и молчал. И это немного успокоило и умиротворило Веру.
Но, когда молчание подозрительно затянулось, она неожиданно для себя самой вдруг активировалась и перешла от обороны к прямой атаке:
- Ну, и чего молчишь? Расскажи что-нибудь …, например, о себе, - подсказала она.
Не ожидая с ее стороны ничего подобного, Гера очнулся, словно от глубоко сна, и с удивлением переспросил: - О себе?
- Ну, да, - подтвердила Вера, - надо же с чего-то начинать.
- Я думал, что это тебе не интересно, - признался Гера.
- Всяко бывает, - не стала она оправдываться, удивляясь при этом тем внезапным переменам, которые произошли в ее настроении.  Не понимая, что стало тому причиной – теплый ли весенний вечер, яркий ли свет фонарей или люди…много людей молодых, красивых порознь и парами…может что-то еще… Не это было для нее сейчас важным, а чувство, хорошее чувство освобождения от страхов, от темноты в душе. Она чувствовала, что вернулась в себя, снова стала той Верой, которой и была всегда.
Понял это и Гера.
Он не без любопытства посмотрел на Веру и на всякий случай поинтересовался:
- Слушать будешь?
- Начинай, - кивнула она.
Но Вера и представить себе не могла насколько сложной и трагичной предстанет перед ней история его жизни и жизни его семьи.

                ***

ГЕРАСИМ
Свое повествование Герасим начал издалека, с 1939 года.
Это был тяжелый год для страны. В августе 1939 года Советский Союз на удивление всему миру активизировал политические контакты с фашистской Германией.
Для СССР такой поворот был вынужденным, поскольку обеспечивал безопасность и предоставлял необходимую передышку для подготовки к большой войне.
А для Германия открывалась возможность избежать войны на два фронта.
Исходя из этих соображений, двумя странами и был подписан двухсторонний договор, который имел и другое название -  пакт о ненападении. Одновременно с ним был подписан и второй документ -  секретный протокол к договору, в котором было зафиксировано разделение сфер влияния СССР и Германии. По протоколу в сферу влияния СССР отошли страны Балтии, часть Польши, населенная украинцами и белорусами, Финляндия и Бессарабия.
Однако избежать войны не удалось.
И уже 1 сентября 1939 года, спустя неделю после подписания советско-германского договора, Германия вторглась на западную территорию Польши. А 16 сентября, когда немцы, прорвав польский фронт, вышли к Варшаве, войска Советского Союза вступили на территорию восточной Польши, согласно протоколу о разделении сфер влияния.
Предваряя возможные диверсии, провокации и иные противоправные действия со стороны оккупированного СССР местного населения, правоохранительными органами была осуществлена акция по вывозу неблагонадежных элементов, евреев и врагов советской власти с территории восточной Польши (ныне Западная Украина) в Сибирь.
Попала в этот список и большая еврейская семья по фамилии Калус.
Так одиннадцать человек детей, опекаемых своими родителями, оказались вдали от родной земли, родного дома и своей исторической Родины. Сибирь проявила себя землей не гостеприимной. Землей, где очень мало солнца летом и очень крепкие морозы зимой.
Выживали переселенцы, как могли…
Из всей большой семьи Калусов в суровых сибирских краях выжить смогли не все – только двое взрослых и шестеро полуголодных ребятишек. Среди них оказалась и мать Герасима. Звали ее Кира.
Взрослая Кира – самая старшая из пяти дочерей Калусов в семнадцать лет выучилась на водителя и, работая в автоколонне наравне с мужиками, в какой-то степени стала семье помощницей и подспорьем. Здесь в автоколонне Кира познакомилась, а позднее сошлась и вышла замуж за одного из водителей, который был на целых десять лет старше ее, но зато по национальности был русским и имел фамилию Быков.
Брак этот никакой радости Кире не принес. Муж оказался человеком властным, суровым и жестким. Но если в повседневной семейной жизни он был скуп и на ласку, и на нежности, то в суровых реалиях жизни был тверд как скала и служил ей надежной защитой.  Как бы там ни было, а родила Кира от него четверых ребятишек – двух девочек и двух мальчиков. Последним и самым младшим в семье ребенком был Гера. Он родился, когда его матери было уже сорок лет, и была она так измотана жизнью и так изработана, что для поднятия последнего ребенка сил не имела.
И совсем не случайно Вера обратила внимание на то, что, излагая свою столь непростую и в какой-то мере запутанную историю, Герасим с особой теплотой не раз отозвался о своей старшей сестре, с которой у него была разница в добрых восемнадцать лет и которую он называл своей няней. 
Няня… Вера вдруг вспомнила единственную на все времена няню – Арину Родионовну и не смогла избавиться от мысли, что Герасим никогда не сможет стать тем, кто он есть, а всегда будет только тем, кого из него вылепит сестра.
Но какое ей было дело до всего до этого?!


                ***

В этот день Вера вернулась с прогулки в гостиницу поздно.
Слушая, не перебивая, подробный рассказ Герасима о тех испытаниях, которые выпали на долю его родителей, их семьи, она отметила несколько эпизодов, которые так или иначе перекликались с волнующими и памятными моментами из истории ее собственной семьи.
Поэтому в свою комнату Вера вошла хоть и немного взволнованной, но вместе с тем и в хорошем расположении духа.
При виде ее Нина и Анна вскинули вверх склоненные над учебниками головы и, ни слова ни говоря, уставились на Веру.
- Что? Заждались? – скидывая с себя плащ и пристраивая его на вешалку в сроенный шкаф, спросила она: -  Вот я, жива и здорова.
- У тебя все хорошо? – поинтересовалась на всякий случай Нина.
- Думаю, что да! – кивнула Вера
Она стянула с ног туфли и присела на краешек кровати. Все молча смотрели друг на друга.
Она почувствовала, что разговор как-то не клеится.
- По-моему, - произнесла она с осторожностью, - я начинаю к Герасиму привыкать.
- Это большой прогресс! – не удержалась от иронии Нина: - Вчера негодяй, а сегодня хороший парень.
- Не хороший, - поправила ее Вера, - а обычный парень.
- Ты что влюбилась? – опешила она.
- Нет! Не думаю, - покачала головой Вера, - просто чем больше общаешься с человеком, тем понятнее и ближе он тебе становится: - Сегодня, к примеру, он рассказал мне историю, грустную историю своей семьи и оказалось, что в нашем далеком прошлом, вернее в прошлом наших дедов и наших родителей есть много общего.
- И что теперь? Вы друзья…друзья на век? – не унималась Нина.
- На век – это очень много и очень ответственно, - улыбнулась Вера и, чтобы успокоить подругу окончательно добавила: - Друзья на три дня… через три дня Гера уезжает.
- И что потом? – как большая любительница трудных задач, Нина хотела и эту дорешать до конца.
- Через три дня узнаем, - пообещала Вера.
Она мельком взглянула на Анну, которая за все время разговора не произнесла ни слова, но помогать ей восстанавливать «разрушенные мосты» не стала.
- Чайку бы сейчас попить горяченького, - мечтательно произнесла Нина, но, взглянув мельком, на часы, разочарованно добавила, - но нет...уже час, как столовая закрыта.

                ***

Два последующих дня пролетели для Веры как один миг.
Доверительное изложение Герасимом истории его большой семьи, о пережитых ею суровых испытаниях в далеком прошлом, о настоящем полным забот, разрушило ту стену, тот непроницаемый барьер, который Вера между ними воздвигла. Она больше не видела в Герасиме врага, не чувствовала исходящей от него опасности и не испытывала леденящего душу страха.
Но она не могла назвать его и другом, потому что не было, не существовало между ними тех крепких и нерушимых связей, которые формируются и проверяются на прочность годами.
Кем Герасим был и кем стал для нее, о том Вера не задумывалось.
Теперь, когда между ними не осталось преград, она охотно проводила с ним время. Изменился и характер их вечерних прогулок. Тенистый парк, пустынные аллеи, длинные бесконечные полосы тротуаров под холодным светом горбатых фонарей, настороженность в душе – все это осталось позади, в прошлом, потому что сегодня они стали на несколько шагов ближе дуг к другу.
И в этом новом для них настоящем не было места однообразию. Они с удовольствием открывали для себя новые маршруты, радовались неожиданным находкам, заглядывали в уютные подворотни, в глубокие питерские дворы-колодцы, восхищались лепниной благородных, переживших не одно поколение, старинных дворцов и зданий или просто, взявшись за руки, гуляли по набережной, заглядывая время от времени в темную и таинственную глубину Невы.
И только в конец измотанные расстояниями, светофорами, переходами, но вдохновленные высотой и смелостью человеческой мысли, они возвращались в гостиницу. Но если в эти последние минуты перед тем как расстаться до нового дня Вера чувствовала себя на подъеме, то на Герасима нападало необратимое уныние.
Воспитанный в большой и многодетной семье, где помимо трех старших детей, частыми гостями в доме были еще и тетушки – родные сестры матери, то вдали от них в пустой, но большой комнате, рассчитанной на троих, он чувствовал себя всеми покинутым, никому ненужным и одиноким.

                ***

И когда в последний их вечер перед разлукой, опередив ее протянутую к дверной ручке ладонь, Герасим помешал Вере открыть дверь, она от неожиданности вздрогнула.
- Не делай так больше, - попросила она.
Герасим кивнул головой, но дверную ручку из ладони не выпустил.
- Послушай, - помедлил он, не решаясь выговорить сразу все то, что он задумал еще с утра, - завтра я уезжаю, у нас осталась только одна, только вот эта последняя ночь…, - он высоко вскинул голову и, глядя Вере прямо в глаза, просительно произнес, - давай проведем ее вместе.
- Ночь…вместе, - от неожиданности она не могла подобрать нужных слов и ей вдруг снова стало страшно. но она пересилила себя и, не отрывая взгляда от дверной ручки, застывшей  в руке Герасима, уныло в полголоса промолвила; - Вот значит как?
- Нет! Нет! – закачал головой Герасим, - наоборот, все не так! Не так как ты думаешь!
- А как надо думать? Как ты? – уязвила она его.
- Как мы, - поправил он ее спокойно, - проживем это время вместе, поговорим о будущем, о нас…, - он тяжело вздохнул и продолжил, - я не могу просто взять и уехать…, я не хочу забыть тебя…, не хочу, чтобы ты забыла меня…, я буду звонить, писать, ждать от тебя вестей, - и осторожно добавил: - Поверь, я не обижу тебя… Не трону!
Все эти слова пронимали Веру до глубины души. Но они скорее пугали ее, чем радовали. Да, и никаких ответных чувств к Герасиму она в себе не находила. Напротив, Вера так до конца и не понимала, о каком будущем он говорит.
«Звонки…письма…какие-то планы… надежды», - доходили до ее сознания отдельные моменты: - «Нет, нет, -  отнекивалась она про себя, - это все лишнее, все пустое…все чуждое мне…».
Так она думала.
Но здравый смысл говорил ей об обратном. Он напоминал ей о том, что она уже давно не юная, что ей не семнадцать, ей двадцать четыре и что давно пора задуматься о будущем всерьез.
«Да, - соглашалась она с ним, - и не юная я, и никакого парня у меня нет и в прошлом не было, и лет мне не мало, но без любви каким оно будет это будущее?»
Нет, ничего из сказанного Герой, ее не трогало, ничего не задевало…да и никакого разговора по душам она не хотела. Не готова она была к этому. Не готова!
Но разве могла она все это высказать ему вслух?!
И когда Гера, разжав кулак, освободился наконец от дверной ручки, он осторожно, приобняв Веру за плечи, развернул ее к себе лицом и, приподняв ее подбородок так, чтобы видеть ее глаза, спросил; - Ну, как?
Она кивнула и, через силу улыбнувшись, ответила:
- Я согласна.

                ***

Утром Вера проснулась рано. Будильник еще не звонил, и Гера, слегка посапывая носом, спал крепким сном. Его лицо было так близко и так спокойно, что она могла рассматривать и изучать его до мельчайших подробностей.
«Молодой, красивый, сильный…, - промелькнула в ее голове невесть откуда взявшаяся с спозаранку мысль, - …и темный…».
Вера закрыла глаза… И там в них она увидела вдруг, как в кино, пустую комнату, три кровати вдоль голых стен, одна из которых небрежно заправлена, две других просто накрыты матрасами, поверх которых брошены неопрятного вида подушки, посреди комнаты стол и сидящими за этим столом друг против друга себя и Геру.
Так начиналась их первая и последняя ночь вдвоем.
В Гериной голове и в самом деле было немало идей, немало представлений о ближайшем будущем, но еще больше планов… и, как казалось в тот момент Вере, фантазий. Сколько раз за первую половину ночи он повторил слова «переписка, письма, телефонная связь» и даже «мы еще встретимся». И все это в его исполнении звучало так веско и так убедительно, что могло бы кого угодно растрогать.
Но продлилась эта упоительная беседа не долго. Глаза у них обоих смыкались, мысли путались, вдохновение исчерпалось и тогда Гера перешел от слов к действиям.
- Давай, - предложил он Вере, - сдвинем кровати и немножко поспим. Он подошел к одной из них, ухватился обеими руками за ее тяжелую железную спинку, дернул на себя и, повернувшись к ней лицом, кивнул; - Ну, же!
Подобное развитие дальнейших событий Веру ни коим образом не устраивало. Она насторожилась.
- Не стоит, - возразила она, - можно и врозь поспать.
- Как это врозь, - удивился Гера; - матрасы голые, подуши грязные, одеяло и вовсе нет, - он с силой еще раз дернул кровать на себя и добавил, - нет, нет, так дело не пойдет, - потом дотащил эту кучу железа до места и грациозным взмахом руки пригласил Веру: - Прошу!
Она нехотя вышла из-за стола и, глядя на Герасима в упор, решительно заявила:
- Спать будем одетыми.
- Что… и в плащах, и в обуви? – возмутился он.
- Нет! Это снимем!
Гера достал из своей большой дорожной сумки, которая наготове уже стояла у двери, чистую футболку, накрыл ею грязную подушку и улегся на голый матрас.
- А ты ложись на мою постель, - сделал он заявление.
Потом они укрылись одним Гериным одеялом и замерли.
Но хватило Геры не на долго.
Не прошло и пяти минут как его рука переползла под одеялом от него к ней и Гера, обхватив ее за талию, прошептал:
- Ну ты хоть повернись…
Сердце в груди у Веры сжалось и, превратившись из живой плоти в твердый комок, она нехотя повернулась к Герасиму лицом.
Он обнял ее, крепко прижал к себе и осторожно, прикоснулся своими теплыми и мягкими губами к ее сжатым до ломоты в зубах губам.
- Ну что ты так, как ежик, расслабься, - он погладил ее своей большой и теплой ладонью по голове, поправил, будто маленькому ребенку, растрепанную на лбу челку, убрал с ее щек и заправил за уши золотистые прядки волос и, приподняв слегка подбородок, снова поцеловал.
- Ну, что не страшно? – насквозь пронзая ее пытливым взглядом, поинтересовался он.
И Вера, глядя ему прямо в глаза,  ответила: - Нет.

                ***

Когда будильник зазвенел, глаза у Геры уже были открыты, и он тихо лежал, внимательно наблюдая за Верой. Она определенно нравилась ему. «Умная, красивая и… чистая», - в который раз подумал он о ней. Ему хотелось снова всем своим существом прижаться к ней, почувствовать ее тепло, развеять ее страхи, ее недоверие, защитить наконец.
Но времени на все это у него не было.
-Ау, - окликнул он ее.
- Привет, - улыбнулась она в ответ.
Гера с нежностью обнял ее, поцеловал в губы и с гордостью про себя отметил, что она ответила ему тем же.
А потом все завертелось. Встали, оделись, умылись, расставили по местам кровати, заправили постель, проверили документы – паспорт, зачетку, положили на самое дно отчеты и отксерокопированные материалы, которые Герасим раздобыл для работы над дипломом, запихнули ненужные в дороге вещи в дорожную сумку и с трудом, стянув ее бока к замку, застегнули.
Гера взглянул на часы.
- Ну, что столовая закрыта, - вздохнул он и добавил, - перекушу в аэропорту.
Потом он обнял, крепко обеими руками прижал к своей груди Веру, будто расставался с ней навсегда, и, нежно поцеловав в губы, прошептал ей в самое ухо:
- Не забывай меня…слышишь… не забывай…
Вера вместо пустых обещаний покачала в ответ головой и тихо добавила:
- Ну, в добрый путь…пора.
Слова и та сухость, с которой они прозвучали, казалось насторожили Герасима. Он с тревогой и недоверием заглянул в ее глаза:
- И только - то? – разочарованно спросил он.
- Иди уже… поживем-увидим, - ответила она.
Но возвращаться в свою комнату, где ее с нетерпением, в этом она была абсолютно уверена, ожидали подруги, Вера не спешила. Одетая по сезону в плаще и полу ботиках, как это было и вчера, она стояла одна в пустом длинном и полутемном коридоре, и затуманенным какой-то неясной грустью взглядом смотрела Герасиму вслед. 
И вдруг уже на выходе из коридора он обернулся, задержался на пару секунд и, помахав ей на прощанье рукой, скрылся из вида.
И только тогда с навязчивым ощущением, что буквально минуту назад судьба вырвала из ее жизни какой-то весомый и значимый кусок, она, отворив дверь к себе в комнату, вошла, будто вернулась из настоящего в прошлую жизнь.

                ***

- Явилась, не запылилась, - с явными нотками осуждения в голосе, произнесла Нина.
Она лежала на кровати, оперев голову на руку, согнутую в локте и ожидала хоть какой-то реакции со стороны Веры. Но поскольку Вера никак на ее реплику не отреагировала, Нина сочла нужным спросить:
- Все хорошо?!
- Да. Нормально, - вяло, едва ворочая языком, отозвалась Вера, разбирая постель и загораживаясь от подруги спиной.
И в тоже время она понимала, что ведет себя неправильно, наверняка Нина волновалась за нее, плохо спала и кто его знает, что вообще в таком состоянии могло прийти ей в голову. Но с другой стороны Вера не могла, просто стыдилась повернуться к ней лицом. Она была уверена, что такой умный человек, как Нина, способен не только решать сложные математические задачи или разбираться в проблемах физики, но и предвидеть те или события.
Она понимала и другое, что, прожив с Ниной столько лет под одной крышей, она просто не имела права закрыться от нее и при этом надеяться, что их дружба сохраниться.
Наконец, оставив разобранную постель в покое, она повернулась в Нине лицом и, присев к ней на кровать, призналась:
- Спать хочу…только под утро успокоились.
Нина внимательно, едва ли ни с головы до пят, осмотрела ее, потом, поймав, наконец, ее ускользающий стыдливый взгляд, целомудренно покачала головой и произнесла без тени сомнения:
- Понимаю…все было по-взрослому.
И Вера вдруг почувствовала, что вместе с этими словами, к ней пришло облегчение.
По-взрослому…
Именно поэтому она не могла до конца открыться Нине, не могла признаться в том, что обласканная Герасимом, зацелованная, она едва не потеряла контроль над собой. И только тогда, когда его горячее мускулистое тело придавило ее к матрасу, а его прямой прожигающий ее до самого нутра взгляд спросил: - Можно? - она очнулась.
Очнулась и испугалась.
А испугавшись, она со всей силы уперлась своими ладонями в его грудь и скинула с себя. И теперь, вспоминая этот волнительный эпизод и прокручивая его в голове раз за разом, она винила не Герасима, а винила себя – наивную, доверчивую глупышку, которая позволила себе поиграть с «горячими спичками».
Вера наклонилась, прижалась губами почти вплотную к уху Нины и тихо, чтобы Анна не слышала, сказала:
- Ничего дурного, не поправимого не случилось…я в порядке…только спать хочется…
Нина достала с тумбочки очки, водрузила их на нос и, посмотрев на часы, которые лежали на матрасе рядом с подушкой, сказала:
- Ну, иди уже, покемарь пока время есть.

                ***

Проспала Вера не долго.
Сказывалась годами наработанная привычка - подниматься чуть свет, собираться по-быстрому и топать на лекции. Вера открыла глаза, с наслаждением потянулась и, ни к кому конкретно не обращаясь, спросила:
- Девчонки, который час? - и, не дожидаясь ответа, скинула с себя одеяло.
- Давай соня одевайся, кофе будем пить, - буднично, будто ничего еще пару часов назад и не было, поторопила ее Нина и, немного погодя, добавила – в «школу» пора, консультация сегодня.
- Да помню я, - натягивая на босые лодыжки джинсы, успокоила ее Вера.
- Вот и хорошо, - весело произнесла Нина, радуясь тому, что временный сбой в их маленьком «семейном» мирке, наконец-то восстановлен.
- Анна, а ты чего молчишь? – не без причины поинтересовалась Вера. Теперь, когда Гера выклинился из их слаженного коллектива, не было никакого смысла перебирать старые грехи.
- Собираюсь, - откликнулась она односложно, как всегда.
- Ну, и ладненько, - повеселела Вера.

                ***

Вторая половина мая пролетела как один день.
Все долги были отработаны, зачеты получены, экзамены сданы, но до полной свободы было ой как далеко. Анна, которую впереди ожидал следующий учебный год - она училась курсом ниже - после успешно сданной сессии уехала домой к родителям в Чернигов. Что же касается Веры и Нины, то им предстояло еще как следует потрудиться. 
И всеми своими нитями этот труд был так или иначе связан с защитой диплома. И поэтому первое, что надо было сделать – это выйти на своего руководителя. А потом уже с ним обговорить тему, планы, сроки и время.
Это первое!
Второе – получить в бухгалтерии командировочные.
И третье – выкупить в кассе железнодорожного вокзала билеты и собираться в путь.
Что касается Нины, то для нее будущее было ясно как божий день. Она имела твердое намерение вернуться на малую родину в свой родной Череповец и, продолжая семейное дело, развивать советскую металлургию на зависть всем врагам.
В семейной истории Веры такой благородной традиции, как продолжение трудовой славы отцов, не имелось. Но если когда-то она и была, то осталась навсегда похороненной в вечной мерзлоте заполярного края.
И все-таки еще совсем недавно она мечтала вернуться на Север, мечтала попасть на каскад Кольских ГЭС и навсегда связать свою судьбу с землей, которая стала последним пристанищем для ее родных.  Однако внезапное появление в ее жизни Геры осложнило этот выбор.
Гера оказался настойчив в своих притязаниях.
Он писал ей добрые письма. Писал часто, едва ли ни каждый день. И пусть эти письма оставались короткими, похожими одно на другое, но они дышали живыми чувствами, неподдельной тревогой и надеждами.  С каждым новым письмом Гера становился ей все ближе и ближе.
И она отвечала ему.
Но сколько бы она ни находила в своей душе теплых и трепетных слов, все они казались ей не искренними, используемыми ради красного словца. И потому, не имея намерения распалять в нем, какие-либо ожидания, мечты и грезы, ее ответные послания были сдержанны и скромны.
Бывали дни, когда ей вовсе не хотелось ничего писать. И тогда – в моменты черной меланхолии она считала самым правильным – это все и одним разом прекратить, почувствовать себя снова свободной и ничем и ни с кем не связанной.
Но оказалось, что сделать это совсем не просто!
Сознание ее раздваивалось, и она не находила ответа на самый важный вопрос:
- Что с ней происходит? Что?

                ***

Размышляя на эту тему, Вера пришла к выводу, что ей стоит поговорить с Ниной. И на следующий день, возвращаясь из института в гостиницу, Вера остановила подругу возле одной из пустующих лавочек и предложила:
- Давай присядем… нужно поговорить
- Давай поговорим, - согласилась она, устраиваясь на еще не совсем просохшей после долгой зимы лавочке, и поинтересовалась: - Так, о чем же, - ожидая, когда Вера наконец усядется.
- Дело вот в чем, - начала Вера, - тебе известно, что для работы над дипломом из всех предложенных вариантов я выбрала практику на Саяно-Шушенской ГЭС.
- Знаю, - кивнула Нина в ответ, - но не одобряю. Два раза отправляться на один и тот же объект, - это не разумно.
- Ну, я же не металлургом хочу стать, а гидротехником, - парировала Вера. Она немного помолчала, подумала и продолжила: - Дорога из Ленинграда до Красноярска долгая и проходит через Новосибирск. В Новосибирске я собираюсь выйти и задержаться до следующего дня, то есть до следующего рейса.
- Не понимаю, - растерянно произнесла Нина, - и для чего это нужно делать?
- Дослушай до конца, - предупредила Вера сразу все ее последующие вопросы: - В Новосибирске я планирую встретиться с Герой и наконец, разобраться в самой себе.
- А что, Верочка, в самой себе тебя не устраивает? – поддела ее Нина, которой весь этот разговор стал казаться каким-то бредом.
- Да, ты пойми, - вскочив с лавочки, Вера круто развернулась к Нине лицом, и перешла на крик: - Да ты посмотри на меня! Я вся извелась! Не знаю, что со мной происходит! То я люблю Геру, то не люблю…то жду от него писем, то не жду…. И еще много чего и все в противоречиях, - закончила она резко, вдруг и не уселась, а, словно камень бухнулась на скамейку.
- Прям, бесовщина какая-то, - нахмурилась Нина, подняв голову и посмотрев на подругу с состраданием: - Как на мой взгляд, так в любви не сомневаются, не взвешивают она это или не она, от любви просто сходят с ума.  А ты сейчас как во хмелю – качаешься из стороны в сторону, будто опору ищешь.
- Но ты-то откуда про любовь знаешь? – удивилась Вера.
- Анну Каренину читала, хорошая книжка … рекомендую, - улыбнулась Нина: - Давай, хорошая моя, успокойся и не теряй надежды.
- Надежды на что? – уточнила Вера.
- На любовь… на большую…настоящую. И когда она к тебе придет, ты уже в ней точно сомневаться не будешь.
- Да поздно уже, дорогая моя Ниночка, надеяться…ждать, -  решилась до конца открыться подруге Вера, - письмо Герасиму отправлено, ответ от него получен, билеты в кармане: - Пойми меня правильно..., - она тепло с чувством привлекла к себе Нину, крепко обняла ее и добавила, - мне это необходимо…

                ***

Из Ленинграда в Красноярск с короткой остановкой в Новосибирске Вера отправлялась в гордом одиночестве. Нина уехала днем раньше и потому ее некому было проводить. Все бы ничего, и она могла бы со всем справиться сама, но тяжелый и неподъемный баул, забитый под самое «не могу», был ей не по силам, и она почти волоком тащила его по перрону до самого вагона.
Проводница – пожилая крепкая женщина, которая в ожидании пассажиров то и дело вертела головой по сторонам, при виде Веры не смогла удержаться от комплимента.
- Это ж надо так упираться, - бросила она свое восхищение Вере под ноги и, ухватившись за ручку баула поверх Вериной руки, помогла ей через распахнутую дверь тамбура забросить баул на железный настил вагона. Но дальше Вере все равно пришлось действовать самой и по обстоятельствам, прилагая немалые усилия для того, чтобы дотащить свой багаж по узкому проходу вагона до купе.
В купейном вагоне скорого поезда к этому времени уже имелись пассажиры, которых при желании легко можно было разглядеть через открытые дверные проемы сидящими на нижних полках купе в ожидании отправления поезда. В одном из купе, которое Вера считала своим до указанного в билете пункта назначения, тоже имелись пассажиры - приятная на вид возрастная семейная пара и симпатичный молодой человек интеллигентной наружности. Заметив в проходе Веру, у ног которой стоял внушительного вида баул, парень поднялся и на всякий случай спросил;
- Хотите убрать?
Вера слегка помотала головой из стороны в сторону и сказала:
- Еще пригодится.
Но парень оказался настойчивым.
- Тогда занести? - уточнил он.
- Занести можно, - согласилась Вера, имея в виду тот факт, что у нее билет выкуплен на верхнюю полку, и баул временно, после того как начнется планомерное движение поезда ей действительно будет необходим.
Баул был единственным ее багажом, в котором уместились разом все ее вещи, предназначенные для долгой поездки туда и обратно: повседневная и спортивная одежда, сезонная обувь, теплая смена белья на случай непогоды, футболки, летние платья, бриджи, шорты, пара книг, чтобы скоротать время в дороге, кое-что из мелочей и средств гигиены, необходимых каждой девушке в подобных обстоятельствах.
Первые полчаса ехали молча. Все, как один, повернув головы в сторону окна, с грустью провожали мелькающие за окном знакомые пейзажи, городские окраины, пустующие платформы пригородов и так до той поры, пока кроме полей и перелесков смотреть больше было не на что. И тогда повернув головы в противоположную от окна стороны пассажиры начали знакомиться.
Как оказалось, симпатичного парня звали Юрием.
И у него, как и у Веры была верхняя полка. Там на верху, не желая лишний раз досаждать семейной паре, они и проводили большую часть времени за разговорами, за чтением книг или, не зная, чем себя занять, и, каждый думая о своем, подолгу смотрели в узенькое вытянутое между двумя полками оконце, ничего при этом любопытного в пути не замечая. Чаще всего подобное безделье плюс монотонный стук колес убаюкивали их, погружая, будто маленьких детей, в глубокий, но кратковременный сон.

                ***

А в это время там внизу, прямо под ними протекала совершенно иная жизнь, наполненная до краев суетными бытовыми заботами. Уже не столь молодая семейная пара, должно быть, опытная и не редко практикующая подобные поездки была не плохо оснащена. Она имела при себе все необходимое -  небольшую компактную горелку, сухое топливо к ней в виде круглых плоских таблеток, некоторый ассортимент полуфабрикатов, из которых можно было приготовить любое на выбор первое или второе блюдо и миниатюрного вида посуду. В общем, вскипятить чай, заварить крепкий и ароматный кофе им вполне было по силам.
Не забывали они и о своих молодых и не подготовленных к долгой дороге попутчиках, приглашая их время от времени к столу, в «гости».
Общие застолья, веселые анекдоты, воспоминания о былых поездках и приключениях, разговоры о разном, открытость и непринужденность очень скоро разрушили между ними первичный барьер отчужденности и превратили в хорошую и приятную компанию. И теперь в тесном уюте пассажирского купе они знали друг о друге многое, гораздо больше того, что могли бы узнавать годами в условиях обычного знакомства. Так Вера узнала, что Юра – москвич, что он журналист и, что едет он сейчас в Красноярск в командировку по делам редакции. Семейная пара – молодые пенсионеры, оказалась туристами. Объехав и посмотрев почти всю территорию Западной России, они решили переключиться на Восток и начать свою новую историю с Красноярска.
Вера тоже ничего о себе не скрывала. Впрочем, и скрывать-то ей по большому счету было особо нечего. Не накопила она еще свою историю. Только и всего, что отучилась пять лет в Ленинградском политехническом институте, вышла на диплом и сейчас едет в Саяногорск на практику, но хочет задержатся в Новосибирске на день, чтобы повидаться с парнем, с которым познакомилась не так давно.
Но вскоре она поняла, что сказала о парне зря. Настроение Юрия неожиданно испортилось, он закрылся в себе, о чем-то напряженно думал и молчал. И только тогда, когда до Новосибирска оставались считанные минуты и пассажиры, готовясь на выход, вместе со своими чемоданами, коробками и авоськами начали заполнять проход, Юрий, подхватив Верин баул, взял ее за руку и, глядя прямо ей в глаза, умоляюще произнес:
- Прошу тебя останься, не выходи… останься со мной. У меня в Москве квартира… Я дам тебе все… все, что пожелаешь…
- Но я не могу, - оторопела Вера, еще не понимая до конца, о чем он ее просит.
- Останься, прошу тебя, поедим вместе, - не отступал он.
-Это невозможно, невозможно…это неправильно, - только и успела она ответить, как поезд вдруг резко сбавил скорость и затормозил.
Наконец, проводница открыла дверь и Вера, увидев на перроне Герасима, который стоял немного в отдалении от встречающей поезд толпы, помахала ему рукой. Он, заметив ее, широко улыбнулся и помахал ей в ответ.
- Это он? – уточнил Юрий, и Вера уловила в его вопросе откровенное разочарование: - Это к нему ты едешь? – допытывался он, не выпуская ее баул из своих рук и, еще на что-то надеясь, взволнованно произнес: - Одумайся, прошу тебя…останься со мной…
Но уже в следующую минуту, грудью прокладывая себе путь через толпу, к ним подошел Гера и прежде, чем он успел перехватить из рук Юрия тяжелый багаж, Вера заметила, как  тот ловко воткнул в наружный карман баула свернутый вдвое листок, вырванный накануне из блокнота.
Гера вежливо в знак благодарности пожал Юре руку, потом привлек к себе и, поцеловав ее в щеку, спросил: - Пойдем?
Вера в ответ кивнула и, обернувшись к Юрию, помахала ему рукой: - Счастливого пути!


                ***

На перроне железнодорожного вокзала царил хаос. Было многолюдно и шумно. Одни кого-то провожали, другие встречали и Гера, опасаясь разминуться с Верой в толпе, крепко держал ее за руку. Он буквально тащил ее за собой, но, как успела заметить Вера, не прямиком к открытым на распашку дверям здания вокзала, а куда-то в сторону от него, в хвост пассажирского состава.
Такое начало встречи Вере не понравилось.
- Куда ты тащишь меня? Отпусти сейчас же…отпусти, - настаивала она, вырывая свою руку из его крепко сжатого кулака.
- Куда? Куда? В кусты конечно, - замедляя шаг, с озорным блеском в глазах сообщил он.
- В какие еще кусты? – насторожилась Вера: - Объясни… я ничего не понимаю…
- А нечего объяснять, - он наконец остановился, поставил баул возле ног и, обхватив Веру обеими руками за талию, плотно прижал к своей груди, - целоваться то мы где будем, а? – и он буквально прилип губами к ее губам.
Однако Вере его наигранное настроение вовсе не нравилось. Интеллигентный, благородный образ Юрия, его прямой, пронизывающий насквозь взгляд, проникновенная искренность в голосе и слова… Слова, которые все еще вертелись в ее голове никак не увязывались с бесстыдной игривостью Герасима.
Вера с явным неудовольствием, не принимая всего сказанного всерьез, еще раз спросила:
- Ты это серьезно?
- Конечно! А где же еще? – самодовольно произнес он, подхватывая одной рукой баул, а другой удерживая Веру за руку: - Я тут одно укромное местечко под липами присмотрел…  хорошее местечко… тихое…глухое…уютное…нам там точно никто не помешает…
Веру будто ушатом холодной воды облили.
Начало встречи ничего хорошего не предвещало. Она вспомнила обидный для нее, но уничижительный в оценке Герасима взгляд Юрия и ей стало стыдно за себя.
Разве о такой встрече в уютном, укромном местечке под липами она мечтала?
«А о какой встрече я мечтала?» - вдруг задала она себе прямой и откровенный вопрос.
Но прямого ответа на этот вопрос у нее не было, как никогда подобным вопросом там в Питере она всерьез и не задавалась. Она слепо верила, что это проблема Герасима и что он устроит для них все как надо - найдет съемное жилье, и они вместе, как в свою первую и последнюю ночь в Питере, будут рассказывать друг другу о прожитых в разлуке днях, а после долго гулять по городу, есть сливочное мороженое и пышные сытные беляши.
Но вместо этого Гера и в самом деле все устроил по-своему – так как ему надо.
- Ну, что? – услышала она, будто сквозь сон, веселый, с нотками торжества, голос Геры: - Посмотри, - описал он рукой полукруг, - правда уютно?! – Ну, же, очнись! - подтолкнул он ее: - Красивое место! Правда!? Травка молодая зеленая … липы… солнце над головой…небо голубое и тишина.
Затем, так и не дождавшись ни слова одобрения со стороны Веры, скинул с себя ветровку, расстелил ее на траве, сел, вытянув вперед ноги, и, похлопывая рукой на место возле себя, произнес: - Прошу!
Но Вера, будучи не в силах пережить весь этот кошмар, стояла, не двигаясь с места.
И тогда Гера, не долгая думая, ухватил ее за руку, с силой потянул на себя, а, поймав, уронил на спину, навалившись сверху всем телом.

                ***

Он целовал ее как голодный.
Был настойчив и требователен.
Он желал от нее ответа – простого, понятного и естественного…
Но Вера, разочарованная будничностью и прозаичностью встречи, которых она и представить себе не могла, отвечала на его поцелуи вяло и неохотно.
Ее сердце просто провалилось в пустоту.
И когда наконец Герасим, приподнявшись над ней, попытался просунуть свою ладонь ей под футболку, она накрыла ее своей ладонью и напряглась как струна.
- Не бойся, - приникая губами к ее уху прошептал он, - я не страшный.
Но ей уже было все равно, какой он.
Теперь, когда она сама напросилась на эту встречу, сама приехала к нему, с ее стороны было бы просто нелепо разыгрывать из себя недотрогу и скромницу. Вера отвела свою ладонь в сторону, расслабилась и неуверенно улыбнулась.
Принимая этот одинокий жест за один из известных ему знаков капитуляции, Герасим еще больше осмелел. Не раздумывая долго, он тут же просунул свою горячую шершавую ладонь под тонкую ткань футболки, оттянул ее вместе с бюстгальтером вверх под самый Верин подбородок и, обнажив маленькие упругие девичьи груди, припал к ним губами.
Никогда прежде Вера ничего подобного не испытывала.
Чувство было бесконечно глубоким, волнительным, но и одновременно тревожным. Оно несло в себе и наслаждение, и страх одновременно. Вера не понимала, чего ей хочется больше остановить, прервать этот неизъяснимый восторг или длить и длить его бесконечно.
Не понимая куда в данных обстоятельствах должно пристроить свои руки, она просто раскинула их на траве и, глядя в голубое высокое небо, лежала не двигаясь, лениво и нехотя отвечая время от времени поцелуем на ласки Герасима.
Но, когда в какой-то момент она вдруг почувствовала, как рука Геры, скользнув по ее плоскому животу, поползла вниз, она пробудилась будто от глубокого сна и напряглась как пружина. Шок, который она испытала от этого внезапного прикосновения, потряс ее до глубины души. Ничто и никогда прежде не вызывало в ней такой силы эмоций, которые она испытала в эту единственную короткую секунду. Потому что в следующую секунду она, решительно столкнув с себя Герасима, встала, одернула задранное до подбородка белье и с гневом произнесла:
- Обойдемся без этого!
- Не понимаю, - произнес ошарашенный ее гневом Герасим, - что-то не так?
- Все не так, - огрызнулась Вера и, намереваясь уйти, ухватилась за ручку баула: - Будет лучше, - твердо заявила она, - если все оставшееся время я проведу не под липами, а в помещении вокзала.
- Нет! Нет! Нет! Постой! - перехватил ее Гера: - Я с тобой! Только не понимаю, с чего ты так взбеленилась?! Я же хотел, как лучше.
- Лучше для кого? – уже на выходе из зарослей, двигаясь по направлению к вокзалу, уточнила Вера.
- Для нас конечно! – не чувствуя за собой никакой вины, отозвался Герасим, перехватывая из ее рук тяжелый баул.
- Для нас…, - передразнила его Вера и, войдя в зал ожидания, пошла прямиком по направлению к буфету. Герасим след в след двигался за ней.
Заказав по паре горячих блинчиков с творогом и по стакану горячего кофе, они немного перекусили, успокоились и, сдав баул в багажное отделение, отправились гулять по городу.
Гуляли до самой темноты и только ближе к полуночи вернулись на вокзал, где, присмотрев для себя одну из немногих не занятых никем лавок, прислонились плечом друг к другу и, взявшись за руки, уснули. Но спать сидя оказалось неудобно, они то и дело просыпались и только к утру, в конец измучавшись, впали в недолгое забытье. А, когда открыли глаза, солнце уже стояло высоко и Гера, взглянув на часы, тяжко вздохнул и сказал:
- У нас на все про все только два часа.

                ***

Что делать и как быть дальше долго размышлять не пришлось.
Умыться, причесаться и привести себя в относительный порядок оказалось не трудно. Для того на вокзале и существовали туалетные комнаты. Затем перекусив в буфете бутербродами с сыром и колбасой, запив их горячим кофе, они выкупили Верин баул из камеры хранения и, не сговариваясь, взявшись за руки, направились в сторону все того же укромного местечка под высокими раскидистыми липами.
Другого варианта у них просто не имелось.
И когда Гера, ни слова не говоря, расстелил на примятой еще со вчерашнего дня молодой и зеленой травке свою ветровку, Вера, без лишних слов улеглась на нее. Рядом, вплотную к ней, устроился Герасим. Так они и лежали неподвижно, молча, плечом к плечу, устремив свои взгляды в голубое безоблачное небо.
Каждый из них думал о своем!
Первой очнулась Вера.
Она вдруг сама взяла Герасима за руку и, положила его ладонь себе на грудь. Он приподнялся, повернулся на бок и, склонившись над ней, внимательным долгим взглядом посмотрел ей в глаза. Отпуская от себя его руку и выражая тем самым свое внезапное намерение, Вера села и начала торопливо стягивать с себя футболку. Глядя на нее, тоже самое проделал со своей футболкой и Гера. Затем, как бы доверяясь ему вся целиком, Вера легла, и он, правильно все понимая, прижался всем своим голым торсом к Вериной груди.
Отвечая на его поцелуи и уже изнемогая от обрушившегося на нее напора и ласки, Вера все так же молча, взяла его руку и, проведя его ладонью по своему упругому животу, продвинула ее дальше вниз…
Гера остановился…
Он снова внимательно посмотрел ей в глаза и, осознав наконец, что она сама этого хочет, уже без ее помощи продолжил движение. Вера закрыла глаза и вся обратилась в слух. Она чувствовала, всем своим существом ощущала каждое его движение, каждое его прикосновение. Волнение как морская волна медленно растекалось по всему ее телу, окутывало, доставляя бесконечное наслаждения. И когда наконец, доверившись этой глубокой воде, Вера окончательно расслабилась, она вдруг каждым своим нервом почувствовала, что тонет, теряет себя в каком-то высоком невероятном восторге.
Она открыла глаза и первое, что увидела перед собой, это самодовольное лицо Герасима.
- Боже, - выдохнула она, - что ты наделал?!
- Все хорошо, - просто сказал он и приник к ее губам долгим и нежным поцелуем.
 Потом Гера, нехотя отрываясь от нее, посмотрел на часы и, натягивая на себя футболку, сказал: - Пора.
Но все еще не понимая, как это все могло с ней случиться, Вера оделась, поднялась на ноги, привела себя в порядок и, глядя куда-то ввысь, в голубое бездонное небо на полном серьезе произнесла:
- Кажется, сегодня мое детство закончилось.
- Чудная ты все-таки, - усмехнулся беззлобно Гера.

                ***

И в эту самую минуту Вера вдруг громка расхохоталась.
- И, что я такого смешного сказал? – растерялся Гера.
- Нет, нет, совсем не то, - махнула она рукой в его сторону, - представляешь, я такое сейчас вспомнила… ты, не поверишь.
Гера выпустил баул из рук и со словами, -  садись, этот «малыш» все выдержит, - усадил ее сверху.
- Ну, теперь давай, рассказывай, что там у тебя, - заинтересовался он.
- Ну, ты уже знаешь, - начала она издалека, - что я родом с севера, с настоящего севера. Так вот. Все ребятишки в нашем рабочем поселке, все как один, были детьми репрессированных родителей. Работая на великих стройках Заполярья, а это был каторжный труд, в жутких условиях вечной мерзлоты, трескучих морозов, метелей, которые валят с ног, летом гнус, сырой пронизывающий до костей воздух, в общем смертность была высокая, - передохнула Вера и продолжила: - Землю сначала разогревали кострами, жгли их днем и ночью, техника не справлялась, нередко люди ковыряли холодную и неподатливую землю просто лопатами.
В общем это был ад на земле.
Но даже и в таких жестких условиях дети все равно появлялись на свет. Вот только растить их у родителей особой возможности не было. Воспитывали нас детские сады и улица.
- А дальше то что? - Гера взглянул на свои наручные часы, потом на Веру и, постучав указательным пальцем по стеклышку циферблата, сказал: - Время поджимает.
- Так вот, - перешла Вера к сути повествования, -  теплых дней в Заполярье летом бывает не так уж и много. Но в тот день было по южному жарко, и все ребятишки – мальчики, девочки носились по двору почти нагишом в одних трусиках.
Не помню, кто точно из детей, но, наверное, самый старший и умный, каким-то образом заманил нас в туалет, в деревянный уличный с дыркой посредине, иных в поселке и не было.
Нас набралось…, - она немного подумала, - человек, примерно, шесть – всех вместе мальчиков и девочек.  В общем, все мы в этом туалете уместились, и стояли, прижавшись спинами к стенкам, вокруг этой самой дырки.
Ну и, должно быть, тот, что был главным, объяснил нам, что надо делать. А надо было просто спустить ниже колен свои трусы и показать всем, что там у каждого из нас находится.
Вера снова не смогла удержаться от смеха.
- Теперь, конечно, смешно об этом вспоминать, но было-то нам тогда по пять-шесть лет, совсем дети, еще непорочные, еще наивные, - не без грусти сказала она и продолжила, - ведь на этом все не закончились, потому что сначала, как мне думается, самый хулиганистый, так сказать, пример показал, а вслед за ним и все остальные все друг у друга потрогали и не раз. 
Но закончилось это еще смешнее. Кому-то из взрослых в это самое время приспичило сходить в туалет, а мы, поглощенные таким важным делом, оказались слишком занятыми для того, чтобы вовремя смыться. 
И конечно, нас всех застукали. 
Не помню наказали кого-то или нет, но именно так закончился наш первый и последний «день прикладного знакомства».
- Да, история, - Гера покачал головой, - нарочно не придумаешь.
- Много чего было еще, всего за раз не перескажешь.
 Гера молча протянул Вере руку, подхватил баул, и они неспеша направились в сторону платформы.
Поезд прибыл по расписанию.
Потом Гера, проводив Веру до ее места в плацкартном вагоне, приобнял ее за талию, прижал к себе, и они молча сидели так до тех самых пор, пока проводник, пробегая по узкому проходу, не прокричал зычным голосом:
- Всем провожающим покинуть вагон! До отправления поезда осталось пять минут!
Только тогда Гера встал, обнял ее и, целуя в губы, произнес:
- Дай знать, когда соберешься в обратный путь. Я буду ждать.

                ***

На стройку века большую и грандиозную, как ее себе представляла Вера, ей пришлось добираться не на прямую, а на перекладных с пересадками. От Новосибирска до Красноярска на поезде, а затем на рейсовом автобусе до Саяногорска – относительно молодого, небольшого и благоустроенного городка, выстроенного специального для первых строителей Саяно-Шушенской ГЕС.
Устроившись в гостинице для командировочных, туристов и случайных заезжих гостей, затем перекусив по-быстрому и по-простому в городской столовой, Вера в тот же день, поскольку он только что начинался, отправилась в Управление стройкой.
Никто ее там не ждал!
Однако принимая во внимание то, что ее направление на преддипломную практику анонсировано Министерством образования и выдано деканатом Политехнического института, руководство стройкой смягчилось и даже назначило ей в качестве экскурсовода и сопровождающего одного из прорабов.
Прораб оказался человеком пожилым, опытным, семейным и потому относился к Вере заботливо и терпеливо. Но, строго следуя указаниям руководства, излишних вольностей не допускал.
- Народа у нас на строительстве много, народ разный, – толковал он, - от комсомольцев добровольцев до зеков, отсидевших свой срок. Так что, девонька, никакой самостоятельности, следуй за мной нога в ногу. И он повел ее по шатким мосткам на смотровую площадку.
Вера могла бы не без гордости заявить, что год тому назад она уже побывала на великой стройке страны и что, как будущий инженер-гидротехник, целый месяц отрабатывала на ней учебную практику и ни в кабинете у начальства, а на самой стройке в рабочей бригаде в должности - рабочий. Но она не стала этого заявления делать, потому что по большому счету ничего бы оно ей не дало.
Громадье и величие стройки поразило Веру. Она поднялась ввысь, раздалась по периметру, преобразилась, обрела свежие очертания контуров.
Огромные подъемные краны, как гигантские жирафы с длинными и негнущимися шеями, переносили разнообразные строительные грузы – бадьи с бетоном, арматурные изделия, железобетонные конструкции, поддоны с мешками цемента и многое другое по всему фронту стройки. 
Великая сибирская река Енисей была полностью перекрыта и бежала не свободно и гордо по своему природному коренному руслу, а укрощенная человеком, бурля и пенясь, вытекала через сливные отверстия.
- А где же машинный зал, - стараясь перекричать окружающий ее гул, лязг и шум воды, -  поинтересовалась Вера у прораба.
- До машинного зала еще не дошли, - с тем же надсадным криком пояснил прораб, -  плотину поднимаем…а зал будет прямо над теми трубами, -  он направил в их сторону свой указательный палец, -  только выше, - кричал он, что есть сил.
И только на берегу, когда они уже отдалились от стройки, прораб пояснил:
- В конторе все чертежи машинного зала имеются…и планы и разрезы… и что хошь…

                ***

Больше на стройку Веру не допускали.
- Нечего там делать, - заявил на другой день после экскурсии управляющий, - все материалы здесь, в конторе, - он стукнул рукой по толстой папке с бумагами, лежащей у него на столе, и добавил, - выбирайте, что вам нужно, снимем копии… и все дела. А стройка, уж извините, - и он немного смягчился, - не для таких симпатичных и молоденьких девушек. Мужики народ такой…, понимаете…, - и он, сделав неопределенный жест рукой, сдвинул папку на край стола: - Берите… работайте. Да, - спохватился он вдруг, - работайте здесь, вынос материалов за пределы управления не допускается.
Он указал ей рукой на свободный стол, затем бросил секретарше: – Я на объект, - и исчез за дверью.
Но едва за ним закрылась дверь, как секретарша, перестав стрекотать, оторвала голову от пишущей машинка и полюбопытствовала:
- В такую даль на практику, это ж надо! Неужели ближе стройки не нашлось?
- Может и нашлось бы…, - потянув на себя кончик завязки из бантика, который красовался на торце папки, - заявила Вера, -  да я не искала… 
- А что так? – удивилась она.
Вера, не зная, что ей ответить, пожала плечами.
- Поди мужика здесь хотела себе присмотреть? – не унималась секретарша: - Так это зря! Путевых мужиков на стройке мало, а непутевых, - и она сдвинула в сторону каретку на пишущей машинке, - хоть пруд пруди. Враз окрутят, зажмут где-нибудь в углу…, - и она вскинула на Веру глаза: - Так что, милая, ты здесь особо хвостом не крути. Бери давай свои материалы и уезжай пока никакого худа с тобой не случилось.
- Я так и сделаю, - подыграла ей Вера.
Секретарша хоть и была женщиной пожилой, но еще вполне миловидной. На самом деле Вере очень хотелось ей возразить, но она понимала, что все ею сказанное было сказано не со зла, а как предостережение от опасностей.
Через неделю, когда все необходимые чертежи, схемы и отдельные главы из пояснительной записки проекта были скопированы, характеристика написана и даже билет на обратный путь до Новосибирска выкуплен Вера, тепло попрощавшись со всем коллективом своих   помощников, собралась в обратный путь.
До Саяногорска ее провожал прораб.
Подсаживая ее в рейсовый автобус до Красноярска он только и сказал:
- Ну, удачи тебе девонька.

                ***

В Красноярске, в ожидании пассажирского поезда, у Веры оставалось еще достаточно времени для того, чтобы в очень личном покопаться. Но начала она не с себя и не с Герасима, а со своего школьного товарища Володи – Володи Щекина. Она вспомнила о нем не случайно. Высокий, умный, симпатичный мальчик, который когда-то искал к ней пути подхода. В любых ситуациях он оказывался с ней рядом – рядом стоял, рядом сидел, танцевал на школьных вечерах только с ней. Но когда пришло время открыться, перешагнуть красную линию и взять ее за руку, произошел какой-то сбой.
В дело вмешалась школьная училка – классная руководительница, с которой у нее были не весть какие отношения. Это она на кануне выпускного вечера, вызвав ее к себе в кабинет на доверительную беседу, посоветовала ей повнимательнее присмотреться к Володи и не отталкивать его от себя. Но после стольких лет притеснений, придирок и отчужденности разве могло на этом выжженном поле, прорасти доверие? Она тогда вышла из-за стола, за который ее классная усадила, и, направляясь к двери сказала:
- Я больше не ваша ученица и все остальное вас не касается.
С этим, очевидно, Володя –  любимчик училки и уехал в Москву.
Что касается Геры, то с ним все развивалось по другому сценарию. Он не нуждался ни в чьей помощи, не замечал на своем пути никаких преград, он получал то, чего добивался.  Он был настойчив. И такое его поведение сбивало Веру с толку, и она искала этому объяснения в себе.
Но на самом деле она ошибалась, потому что боялась признаться самой себе в том, что Герасим, как «добрый самаритянин», просто, взяв ее за руку, перевел через красную линию, которую она для самой себя и начертила.
Именно в этом и состояла ее проблема.
Ведь все, кто когда-то так или иначе проявляли к ней повышенный интерес, в конце концов отступали, за отсутствием каких-либо вариантов для более тесного сближения. Гера никак вариантов не искал. У него на все случаи жизни был только один вариант – добиваться своего. И этот вариант работал.
Однако в эту сторону их отношений Вера даже не заглядывала. И думая только о себе самой, терзаясь неразрешимыми противоречиями и представляя всего лишь часть общей картины, она не могла успокоиться и понять свое сердце.
Но в ее голове нашлось место и для других размышлений. Вера никак не могла отделаться от навязчивых воспоминаний о Юрии. Она не понимала, что с ним в конце концов произошло. Какая муха его укусила?
 «Останься…останься со мной» - молил он, как помешанный.
- Но это невозможно? – возражала она.
И это действительно было невозможно!
Как он не понимал этого взрослый, образованный человек?
Но додумать эту мысль до конца Вера уже не успела, потому что именно в эту минуту звонкий и крикливый голос из динамика произнес:
- Скорый поезд Красноярск – Москва прибывает на первый путь.
Вера встала, посмотрела с нескрываемым раздражением на свой пузатый баул и, чертыхнувшись про себя, подумала, что мучает себя напрасно, потому что, по большому счету, почти ничего из его содержимого ей так и не пригодилась.
Она вышла из зала ожидания на яркий солнечный свет и порадовалась, что день обещал быть хорошим. Потом, изогнувшись под тяжестью баула на один бок, она неспеша проволокла его по почти безлюдному перрону до вагона и, наконец, с трудом, затащив по крутой лестнице в тамбур, устроила его впереди себя и, подталкивая коленками, дотолкала до своего купе.
В купе никого не было.

                ***

Вера увидела Герасима сразу, как только вагон поравнялся с перроном, но еще продолжал двигаться, замедляя ход.
- Эй! – окликнула она его, высовываясь из тамбура.
Он повернулся на ее голос, помахал в ответ рукой и, догоняя вагон, побежал вдоль состава.
Наконец, лязгнув сцеплениями, поезд рывком остановился и Гера, ухватившись рукой за поручень, легко запрыгнул на нижнюю ступеньку.
- Молодой человек, - осадила его пожилая проводница, - поосторожней надо.
Он, ухватившись за поручень и пропуская ее вниз на перрон, посторонился, подождал, пока она спустится, потом поднялся в тамбур и, крепко обхватив Веру двумя руками, прижал к себе, припав долгим поцелуем к ее губам.
- Ну, как не стыдно? – покачав головой, пожурила их проводница и следом добавила:
- Встретились?! Так идите уже!
Гера, ни слова не говоря, отстранился от Веры, подхватил ее баул и оступился:
- И что это? – недоуменно оглянулся он на Веру: - Что за сокровища?
- Сокровища и есть, - отозвалась она, - копия проекта. За ним и ездила.
- Понятно, - кивнул Герасим и, прекратив все дальнейшие расспросы, решительно зашагал вперед, но не в сторону укромного местечка, как Вера в ожидании встречи предполагала, а куда-то в другую сторону от вокзала, 
- Куда ты? –  остановилась она.
- Пойдем, пойдем, - поторопил ее Гера, - сейчас сама все увидишь.
И правда, в следующую минуту он остановился возле легкового автомобиля, который стоял, спрятавшись от горячих солнечных лучей, в тени высоких тенистых лип.
- Садись, - открывая переднюю дверку, пригласил он Веру, - сейчас поедем… Потом отошел, открыл багажник, затолкнул туда Верин распухший от перегруза баул и вернулся. Затем с гордостью похлопал машину по округлому боку и произнес:
- Хорошая машина…Волга… Газ 21… раритет… сейчас таких мало…
Вера, ничего не понимая, продолжала стоять возле чисто вымытого, сверкающего никелем и отливающего нежно голубой краской автомобиля.
- Что такое? - удивился Гера: - Садись давай, сейчас поедим…
- Поедим куда? – потребовала она ответа.
- Домой конечно… ко мне домой, не под липами же нам вечно целоваться…, - озорно улыбаясь, пояснил Гера.
-  Нет, - воспротивилась Вера: - Я не могу…будет лучше я вернусь на вокзал, -  и она решительно направилась в хвост машины к багажнику за своим баулом.
- Не понимаю…, – остолбенел Гера, - какие «не могу»? Ну, погостишь немного у нас, осмотришься, отдохнешь…, - потом взял ее за руку и добавил: - Я же хотел, как лучше…
- Лучше – это когда советуются друг с другом, - оборвала его Вера, вырывая руку.
- Ну, прости! Прости меня, дурака, - и, хватая ее за обе руки, добавил: - Я исправлюсь…обещаю, что исправлюсь. Ну, прости меня…, прости…, - он закинул ее руки себе на плечи, крепко обнял за талию и поцеловал.
И Вера, понимая, что ее протесты уже ничего не изменят и что иного варианта у нее все равно нет, отстранилась от него и молча уселась на переднее сиденье. Выглядела она недовольной и надутой.


                ***

Какое-то время они ехали молча. 
Гера с самого начала предвидел, что его задумка Вере не понравится. Сначала по возвращении из Питера он и не думал даже посвящать своих родителей в свои секреты, но когда ты живешь с ними в одном доме и все происходит у них на глазах, то секреты перестают ими быть.
И в один из дней отец прямо спросил:
 - Ты поди себе кралю в Питере завел? Ишь суетный какой стал, ручку из рук не выпускаешь…, вот хоть почтальона возьми - порой днями его не видели, - рассуждал он, - а нынче каждый день на виду…все письма какие -то тебе носит. Слышь мать, - обратился он к жене, - поинтересуйся у сына, расспроси его что к чему.
- Понятно и без того, - отозвалась она от печки, - здоров уже…, двадцать три года, девка ему нужна…, ладная да из хорошей семьи, чтобы не кобелился, а женился.
- Ну, чего молчишь, - снова обрушился на него отец, - рассказывай уже.
В тот день он им все и рассказал.
- Вот как оно, значит… под липами, - захлебнулся от смеха отец: - А давай-ка ты ее сюда, к нам, - не унимался он, - тут мы ее как следует и разглядим.
Слышь мать? –снова окликнул он жену, но она промолчала.
Вот обо все этом он сейчас и думал, не ожидая на самом деле ничего хорошего.
Думала о своем и Вера.
Чувствуя себя обманутой, угодившей в расставленную на нее ловушку, она думала только о том, как из нее выскочить. Но, так и не придумав ничего достойного, она решила действовать по ходу событий. Всего несколько минут назад с ее глаз упала пелена и она увидела мир и себя в нем другими глазами. А пока Вера просто смотрела в окно, не обронив ни единого слова и не обращая на Геру никакого внимания.
- Остановимся… -  будто из далека прозвучал его голос.
Но отвечать Вере не пришлось, потому что в следующее мгновение автомобиль вдруг резко затормозил и свернул с трассы. Доехав по пыльной грунтовой дороге до ближайшей лесополосы, Гера загнал машину в прохладную тень высоких стройных берез, средь которых красовались молодые кусты боярышника.
Вера видела, как Герасим неторопливо выбрался из машины, обошел ее со стороны капота, затем открыл дверь с Вериной стороны и протянул ей руку:
- Прошу, - с наигранной веселостью произнес он.
Но едва Вера успела перекинуть ноги из салона машины на землю и встать в полный рост, как он обвил ее своими крепкими и жилистыми руками, приник губами к ее губам и, не выпуская из рук, буквально дотащил до задней дверцы машины. Затем он неловко одной рукой открыл ее, и они вместе рухнули на заднее сиденье.
Но Вера уже не испытывала к нему никакого доверия, не чувствовала от его прикосновений никаких мурашек на коже, не испытывала трепетания нежности в груди и не желала его поцелуев.
Но сейчас она не хотела с ним ссориться. Все должно было идти своим чередом.
И поцелуи Геры сыпались градом. Она понимала, что он хотел загладить свою вину, стереть с ее лица печаль и обиду, вернуть себе ее прежнее расположение. Но на этом он не остановился. Выпустив ее из своих горячих рук, он немного от нее отстранился, сел и, откинувшись спиной на спинку сиденья, посадил Веру лицом к себе на коленки…

                ***

Он еще раз обнял ее, целовал в губы, и она вдруг почувствовала, как его рука, скользнув ей под подол, не торопливо расстегивает на джинсах ширинку. Она резко отстранилась от него и, упираясь в его грудь обеими ладонями, твердо заявила:
- Нет! Этого не будут.
- Глупышка, - ласково отводя ее ладони от своей груди, усмехнулся он, - не бойся ничего… мы только поцелуемся.
- Поцеловались уже, - резко отреагировала она.
- Не понимаю, -  растерялся Герасим.
- Не понимаешь? – удивилась Вера, так я тебе объясню: - Если мне не кажется, - ожесточилась Вера, - то ты сейчас меня на смотрины везешь…так? – уточнила она.
- Допустим. И что с того? – напрягся он.
- Как что? Я ведь могу твоим родителям и не понравиться.
- Не понимаю, к чему ты клонишь, - раздражался Гера все больше и больше.
- Да к тому, что после смотрин и разберемся, что делать, - и слезая с его коленок, договорила до конца, - то ли целоваться, то ли разбегаться.
Вера вылезла из машины на воздух, расправила платье, потянулась и, как ни в чем не бывало, уселась на переднее сиденье. Она ожидала, что Герасим вот-вот появится, но время шло, а он никаких признаков жизни не подавал.
- Вот черт, – разозлилась она, - издевается что ли?
Потом нехотя вылезла из машины и, подойдя к открытой задней двери, увидела торчащие из нее длинные ноги Герасима и его самого, спящего непробудным сном.
- Эй, - потрепала она его за провисшую брючину, - дальше поедем или как?
- Дальше…поедем, - пробормотал он не внятно, выбираясь из душной кабины на волю.
Ехали молча
Веру начало клонить в сон, и она, чтобы не заснуть, спросила Геру о том, что наобум пришло ей в голову:
- Гера, - начала она издалека – вот тебе уже двадцать три года…у тебя была девушка?
- Была. Мы с ней учились вместе, - просто, без надрыва сказал он.
- Почему расстались?
Но Гера вместо ответа пожал плечами.
- Смотрины не прошла? – уточнила Вера.
- Может и так, - немного погодя согласился он, - у нее с моей мамой отношения как-то не удачно складывались.
- А дальше что?
- Так, ничего… пока тебя ни встретил, - досказал он и указал на больший щит, установленный на въезде с названием города – Свирск


                ***

Солнце к этому времени уже полностью скрылось за горизонтом, по небу в разброс, как мелкие леденцы, рассыпались звезды и воздух, остывший от теплого летнего дня, заметно потемнел. Но от яркого света полной луны он становился прозрачным, отчего казалось, что глубокая ночь еще не началась…
Как раз в эту пору машина Герасима и подъехали к широким деревянным, выше человеческого роста воротам, которые примыкали к фасаду приземистого, выкрашенного в синий цвет деревянного дома. Света в окнах не было, и Вера подумала, что все его обитатели уже спят, что придало ей немного уверенности в себе.
Гера выходить из машины не торопился. Откинувшись на спинку сиденья, он молча сидел в салоне машины, напряженно о чем-то думая, а потом, вскользь посмотрев на Веру, со словами:
 - Пора… приехали…, - широко распахнул дверку, вылез и направился к воротам.
Вера, последовав его примеру, тоже вышла на свежий воздух. Стоя у распахнутых настежь дверок машины, она вдруг услышала, как с той внутренней стороны ворот лязгнули какие-то засовы, и Герасим, ухватив высокие створки ворот за скобы, растащил их в разные стороны. Большой широкий двор был чисто выметен и, примыкая одной своей стороной к вытянутому в длину дому выглядел с ним единым целым. Сам дом имел два входа. Первый вход располагался ближе к середине дома, а второй – на дальнем его конце. Но света ни в одной, ни в другой половине дома не было.
- Не ждут значит нас, - с облегчением вздохнула Вера, и вдруг в этот самый момент в ее пустом с утра животе что-то «в голос» забурлило, забулькало, и она почувствовала себя голодной, как волк. 
Говорить о чем-либо с Герой ей не хотелось. Все было сказано, услышано и в повторении не нуждалось. Да и сам Гера оставался задумчив и молчалив. Он неспеша загнал машину во двор, закрыл ворота, потом достал из багажника пузатый Верин баул и поставил его на деревянный настил возле дверей первого входа.
Стояла тревожная, обманчивая тишина.
-Так бывает летом перед грозой, - невольно отметила про себя Вера.
 Но несмолкаемый цокот цикад, которые трещали во всю мочь, оглушая округу, говорил об обратном, о том, что грозы в эту ночь не будет.
- Хорошо–то как! – глядя в бездонную глубину неба, прошептала чуть слышно Вера, вместе с тем думая и о том, что сейчас в этот поздний-поздний вечер, а может быть ночь, ничего плохого с ней уже не случиться: - Завтра, пусть все случиться завтра!
Но, как оказалось, дожидаться «завтра» Гера вовсе не собирался. Он имел твердое намерение избавиться, освободиться от возникшей между ними неопределенности.

                ***

Не остановило его и то, что в доме стояла глубокая тишина.
Гера взял Веру за руку и, не обращая никого внимания на все ее отговорки и разумные доводы, потащил за собой к дальнему низенькому крылечку перед закрытой, но, как оказалось, не запертой на замок дверью.
- Проходи, - слегка наклоняясь, подтолкнул он ее в спину.
Вера тоже, на всякий случай, наклонила голову и вступила в кромешную темноту.
- Мам, - в полный голос произнес он, и в доме, будто только того и ждали, загорелся тусклый желтоватый свет.
- Здравствуйте, - поторопилась с приветствием Вера.
- Будь здорова, - небрежно бросила в ответ хозяйка.
Но Вера, считая, что на этом ее миссия и закончилась, от нечего делать с интересом разглядывала маленькую хрупкую женщину с мелкими невыразительными чертами лица и тусклыми, выгоревшими от пролитых за долгую жизнь слез глазами.  Женщину, которая никогда не полюбит ее, не скажет доброго слова, не примет в семью, а в лучшем случае будут терпеть, не замечать и поворачиваться к ней затылком, как она делает это сейчас. Вера хотела было переключиться на что-то другое, но какое-то смутное воспоминание, промелькнув в ее голове, обострило память.
И вдруг ее осенило: - «Конечно, если бы не ее возраст, если бы не эти холодные серые глаза вместо карих, то ее легко можно было бы признать за Анну. Все - овал лица, прямой нос, узкие губы, открытый лоб и строго затянутые под черный с красными розами платок волосы. Конечно, это была Анна, только состарившаяся, изношенная, обиженная на жизнь».
Увлеченная неожиданным открытием Вера вдруг почувствовала, как Гера с силой потянул ее за руку и, повернувшись к ней лицом, произнес:
- Мам, это Вера.
Но сама мама представляться не собиралась и, особо к ней не присматриваясь, сказала:
- Красивая, -  выдержала короткую паузу и неожиданно добавила:
- Из общежития взял?
- Да, - кивнув головой в ответ, подтвердил Гера.
- Порченая поди, - усомнилась она.
Кровь… Горячая черная кровь ударила Вере в голову. Сильный, жестокий, прицельный удар размозжил ее сердце. Время остановилось. Но она видела, видела, что губы старухи еще говорят, шевелятся, но что…что говорят она разобрать не могла. Какими-то глухими короткими обрывками, будто из глубокого колодца, доносился голос Герасима.
- Да нет…нет, она не из тех, …она другая, хорошая… честная…
Однако старушка не унималась и гнула свое:
- Рази в коммуне хорошие водятся…
Но Гера не успел ей ничего возразить, потому что в следующую минуту из темноты занавешенной узкими шторами комнаты раздался зычный и грубый бас, который оборвал старуху на полуслове:
- Мать, полно уже, ночь на дворе…спать ложись, старая…
Мать от этого грубого окрика прямо на глазах вся подобралась, сникла и милостиво произнесла:
- Ну, ступайте… ступайте…чего уж теперь…
- Ладно… пойдем мы, - разочарованно произнес Гера, и, не выпуская Вериной руки из своей, надавил плечом на входную дверь, переступил порог и потащил ее за собой…

                ***

Гера понимал, что смотрины безоговорочно провалились.
Не то чтобы он, хорошо зная своих престарелых родителей, ожидал с их стороны, особенно от матери, большей снисходительности, но где-то в глубине душе все-таки рассчитывал на их терпимость и выдержку.
Но оказалось, что зря!
Расстроенный сам, он с отчетливым осознанием своей собственной вины преданным взглядом посмотрел на Веру, но, не находя нужных слов, которые могли бы ее утешить, выпалил первое, что пришло в голову:
- Не думай о плохом, - и оправдывая своих стариков, добавил, - не относись к этому серьезно. Что с них со старых возьмешь?  Они ведь как-никак в самом начале века родились, отец в 1901 году, мать в 1912. Ни думать, ни жить по-новому не научились.   
Он наклонился, достал из-под расстеленного поверх дощатого настила коврика ключ, вставил его в замочную скважину и открыл дверь не прямо в дом, а в небольшую остекленную веранду.  Затем обернулся, подхватил с настила Верин баул, поставил его на дощатый пол веранды и снял обувь. Вера последовала его примеру.
Дверь в дом оказалась не заперта.
Гера включил свет, привлек ее к себе, намереваясь чмокнуть в губы, но она отстранилась от него и только спросила:
- Спать где будем?
В отличие от первой, эта половина дома выглядела уютной, чистой и нежилой. Посреди прихожей стояла большая русская печь, сложенная из красного кирпича и побеленная известью, на полу лежала ковровая дорожка. К печи примыкали две комнаты. Одна небольшая, в которой только то и было, что полутороспальная кровать, стол, покрытый чистой клеенкой, и книжный шкаф, заполненный в основном учебной литературой.
- Это моя комната, - уточнил Гера, опережая Верин вопрос, - а там, - он указал рукой в темноту, - комната родителей, а по праздникам комната для гостей.
- Хочешь посмотреть? – предложил он.
- Нет, - резко отреагировала Вера, - нет никакой надобности.
- Значит спать будем вместе, здесь в моей комнате, - и он потянул ее за собой.
- Вместе. Спать вместе…, - промелькнула в голове Веры тревожная мысль, - а ведь она ни разу об этом не подумала…
 «А надо было…», - упрекнул ее внутренний голос.
И в эту короткую минуту Вера будто прозрела.
«Ну что еще могла о ней подумать эта седая, старая, прожившая такую долгую и сложную жизнь женщина, которая встретила ее так не ласково, которая не захотела даже взглянуть на нее. Нет, - думала Вера, - нет на земле таких слов, которые могли бы рассеять ее подозрения, нет таких глаз, которые могли бы прозреть ее чистоту.
Кто я в этом доме? – задалась Вера очередным вопросом, и сама же ответила, - подружка, очередная подружка ее взрослого мальчика, которую он завел себе на потребу».
И теперь, когда все-все предстало перед ней в истинном свете, горький стыд опалил ее душу.


                ***

В отличии от нее, Гера уснул почти мгновенно.
Лег, положил ей руку на грудь, прижался к ее теплому боку всем телом, закрыл глаза и отключился.
«Устал, наверное, - подумала про себя Вера, - измотался за долгую дорогу, умаялся».
А ей в отличие от Герасима совсем не спалось. Но она боялась пошевелиться, боялась потревожить его сон, но не из жалости к нему, нет, а потому что сейчас ей было необходимо побыть одной, необходимо было все обдумать, собраться с мыслями и принять важное для себя решение.
Вера лежала и думала.
Думала о том, что же ей теперь делать, как быть, как вести себя в такой трудной и запутанной ситуации. Оставаться в доме стариков она категорически не могла. Не могла потому что не так она должна была войти в этот дом. не такое составить о себе мнение.
Вера попыталась представить наступающий за окнами новый день, утро, до которого оставалось так мало времени, всего каких-то несколько часов, представила встречу с мамой Герасима, которая даже не захотела с ней познакомиться, а самое-самое невыносимое, что она даже не могла представить себе - это встреча с его отцом, который вообще не счел нужным тратить на нее свое время.
Нет, она не могла и впредь позволить всем им смотреть на нее с высока, не уважительно.
Она просто не могла этого допустить.
 «Нет! Нет! – повторяла и повторяла про себя Вера, - достаточно мне и одного раза!»
Взглянув еще раз на спящего Герасима, Вера тихонько выскользнула из-под его руки и осторожно встала с кровати.

                ***

Она боялась только одного, что Герасим проснется…
На какое-то мгновение она в страхе замерла, прислушалась к его спокойному дыханию и, убедившись, что тот спит крепким, беспробудным сном, натянула на себя платье. Затем на цыпочках осторожно прокралась к двери, отворила ее бесшумно и ступив босыми ногами на холодный пол летней веранды.
Баул, оставленный Герой на веранде еще с вечера, и свои босоножки возле него Вера разглядела и в темноте. Они четко вырисовывались в ярких лучах лунного света, который пробивался через остекление веранды.  Она подозревала, что тут-то ее и встретят какие-нибудь нелепые сложности, но дверь веранды оказалась не запертой. Судя по всему, раздосадованный трудным разговором с матерью, Гера забыл ее запереть с вечера.
Вера приоткрыла узкую щель, прислушалась и, убедившись, что вокруг все спокойно, осторожно выскользнула во двор. Оставалось только бесшумно отворить калитку и выйти за ворота.
Что делать дальше и в какую сторону двигаться, Вера и представить себе не могла. Улица выглядела сонной и пустынной. Из осторожности, с трудом волоча по старой в колдобинах и ямах заасфальтированной сто лет назад дорожке свой неподъемный баул, она буквально на цыпочках проскользнула вдоль спящих домов до первого переулка, потом, присев на баул, отдохнула и снова потащила его вперед за собой к следующему проулку. И так до тех пор, пока ни заметила на одной из улиц телефонную будку.
Вера набрала известный каждому жителю страны номер, заказала такси на чужой адрес, который вычитала на указателе ближайшего дома, села на баул и стала ждать.
Ждать пришлось не долго.
Пожилой водитель, открыв переднюю дверь с Вериной стороны, высунулся и спросил:
- Ты что ли, девонька, такси заказала?
- Я. А кто же еще? – удивилась она.
- А что же в такую пору? Не спиться тебе что ли? – буркнул он.
- Так получилось, - ответила она, не вдаваясь в подробности.
- Ну, садись тогда… чего стоишь…, - смилостивился водитель.
Но когда Вера встала и попыталась поднять свою ношу, водитель вышел из машины и сказал:
- Дай, подсоблю.
Потом открыл багажник, засунул туда баул и спросил:
- Едим-то куда?
- В аэропорт, - коротко ответила Вера.
- Бежишь что ли от кого, - поинтересовался он.
Но Вера промолчала, не находя нужным откровенничать с чужим человеком.
Дороги в предрассветную пору были еще пустынными, машин на трассе встречалось немного и до аэропорта доехали быстро.
Вытащив из багажника машины Верин багаж, водитель на всякий случай поинтересовался:
- Справишься сама-то?
Вера только кивнула в ответ.
- Ну, тогда бывай, девонька, - пожелал ей таксист на прощанье.

                ***

В аэропорту, к удивлению Веры, все складывалось хорошо.
Правда, прямых рейсов на Ленинград в расписании вылетов не имелось, но самолет местных авиалиний до Москвы вылетал через полтора часа. Оставалось только выкупить билет и надеяться, что все обойдется.
Собираясь достать свой паспорт, Вера запустила руку во внешний карман баула и вместе с ним неожиданно вытянула на белый свет свернутый вдвое листок бумаги.
Она с удивлением развернула его и обнаружила написанный на нем стройный и убористый текст. Текс оказался стихотворением и посвящался ей. Внизу под стихотворением стояла короткая подпись – Юрий.
«Юрий, - воссоздавая в памяти его уже отдаленный и расплывчатый образ, Вера улыбнулась, - романтик, лирик…». Она не додумала начатую мысль до конца как вдруг в сознании ее промелькнули, будто живые, последние слова Юрия: - Останься со мной….                «Останься…, останься со мной, - еще раз повторила она их про себя, - как трогательно, как поэтично…и как наивно».
- Ну, осталась бы! А что потом? – поинтересовалась она у бог весть кого, но безуспешно, и вопрос ее повис в воздухе.
Вера скомкала в руках Юрино послание и без тени сожаления выбросила в ближайшую мусорную корзину.
- Всему конец, - произнесла она в полголоса и направилась к отдаленному местечку в конце зала.
Какое-то время она опасалась, что Гера, открыв по утру глаза и обнаружив ее отсутствие, встревожится и кинется на ее поиски, но, поразмыслив так и этак, вдруг со всей очевидностью поняла, что с Герой просто не может такого случиться.
Нет, может быть он и захочет ее найти, захочет вернуть, может быть даже предпримет попытку, но столкнувшись лицом к лицу с жестким и староверческим мировоззрением своей престарелой матери о том, что общежитие – это содом, рассадник разврата, он не найдет в себе сил противостоять ей, как не смог этого сделать еще вчера.
Теперь Вера легко могла объяснить и тот не вполне понятный ей прежде момент, когда в самый первый день их знакомства Гера выбрал для поездки к своим «хорошим знакомым» робкую и пугливую Аннушку.
Мало того, что она с первого взгляда производила впечатление скромницы, каковой и была в каком-то смысле, но она еще всем своим обликом была похожа на мать Герасима. Такая же маленькая, сухая, с мелкими непримечательными чертами лица и смиренным взглядом карих глаз.
- Дикая козочка, - так они с Ниной в шутку ее называли.
Так все и было.
Через сорок минут Вера уже сидела в салоне самолете и неотрывно поглядывала из окна на взлетную полосу.