Такое радужное будущее

 
(Западный мир сходит с ума. Кроме «радужной» программы уже в ходу и другие извращения. В Канаде разрешили зоофилию. А в США подали запрос на разрешение педофилии. Если так пойдёт и дальше, то разрешал всё! В том числе и сексуальных маньяков)
Клаус Бергер ехал по улицам города, время от времени поглядывая на часы и чертыхаясь.  В этот день всё, словно было против него.  По Кирштрассе начали перекладывать мостовую, покорёженную во время недавней демонстрации. Он уже не помнил, чем она была посвящена, кажется, мусульмане требовали запрета празднования Рождества. «Скорее всего, его запретят, - подумал Клаус. – Сейчас большинство в парламенте принадлежит мусульманам и талерантам». Ему было жаль старинного праздника. Ещё до прошлого года они иногда по воскресениям ходили с дочерью в старую кирху, слушали орган, вдыхали запах ладана. Но старый священник умер, новый начал с того, что покрыл алтарь радужным знаменем. Прихожане перестали приходить в костёл, и епархия продала здание, сейчас там мечеть. По радио начались новости.
- Очередной случай массового убийства, уже третий на этой неделе, произошёл в Дрездене. Сорока трёхлетний мужчина топором зарубил шестерых своих сослуживцев, ещё трое находятся в тяжелейшем состоянии. Как выяснили наши корреспонденты, инженер Ганс Хоффман был уволен с работы в связи с программой выравнивания гендерного неравенства, по которому в любом коллективе теперь должно быть по пятьдесят процентов первого пола и пятьдесят второго. Хоффман проработал в этом коллективе пятнадцать лет, считался ведущим специалистом фирмы. Руководство компании предложила ему сделать коминг-аут, но Хоффман отказался менять пол. На следующий день после увольнения он вернулся в офис, снял с пожарного щита топор, запер дверь, и начал убивать своих коллег. Вызванные полицейские ранили сошедшего с ума инженера, и вызвали скорую помощь для пострадавших.   
«Да, если вы мне предложили сменить пол, я бы тоже…  Нет, не мог бы. У меня есть Ева», - решил Клаус. Он свернул на другую улицу, и скрипнул зубами. По ней, под звуки музыки, веселясь и отплясывая, двигалось шествие Гей-парада.  «Они стали проводить его каждый месяц. Где-то здесь должен быть и Франк», - подумал Клаус. Сына он не видел уже года три. Знал, что тот живёт с каким-то парнем в другом конце города. Они не общались, и это было взаимным решением. Клаус не понимал, как можно жить с мужиком, а Франк считал его отсталым и заскорузлым ретроградом.
Клаус жил в этом небольшом городе с рождения, и большинство его жителей знал с детства. Невольно он изучил и тёмную сторону своих соседей. Вот спешат две стареющие, через чур ярко накрашенные дамы - Мадлен и Нино. Они лесбиянки и явно опаздывают на своё шествие. Симпатичная блондинка лет сорока выгуливает  овчарку. В юности Клаус даже крутил роман с Магдой, но сейчас он к ней даже не подойдёт, хотя прошёл уже год, как от рака умерла его жена, Берта. Магде давно уже не нужны мужчины, их ей заменяет эта собачка. После того, как в Евросоюзе разрешили зоофилию, Магда даже устроила свадьбу со своим псом. На церемонию пришли пару сотен таких «любителей» животных, как и она. А вот на пороге своей лавочки стоит мясник Курт, его широкое, обрюзгшем лицо красного цвета, невольно напоминала Клаусу морду бульдога. Он не понимал, как лавочник умудряется сохранять свой бизнес на фоне более дешёвых цен на мясо в супермаркетах, и этой атаки талерантов с пропагандой вегетарианства и потребления альтернативного белка вроде пищи из саранчи. Была ещё одна причина, по которой Клаус перестал здороваться с мясником. Через месяц после начала уроков его дочь, восьмилетняя Ева, спросила отца: - Папа, а почему ты не занимаешься со мной любовью, как это делает дядя Курт с Марией?
Они тогда ехали на машине, и Клаус едва не свернул с дороги и не задавил пару каких-то чумазых мальчишек, еле успел затормозить. Тогда он ответил дочери просто: - Я просто люблю тебя гораздо больше, чем дядя Курт свою Марию.
Тогда первым желанием Клауса было обратиться в полицию. Но немного придя в себя, он понял, что закон о легализации педофилии развязал руки таким,  как этот лавочник. Тогда он просто перестал здороваться с мясником. 
На очередном перекрёстке дорогу перекрыло целое шествие. Это были мусульмане, две женщины в хиджабах и десятка полтора детей самого разного возраста. Один из них, по виду лет десяти, оглянулся на машину Клауса и показал ему средний палец.
«Гадёныш! - Подумал мужчина. – Совсем маленький, а туда же».
Уже две недели по всему Евросоюзу распространилось это чумовое поветрие. Мусульманские подростки задирали одиноких прохожих из числа коренных жителей Европы и когда те выходили из себя и кидались на детей с кулаками, то сбегалась громадная толпа приезжих, и редко кому из мужиков удавалось выжить после такого дикого и безжалостного избиения. В прессе всё это преподносилось как агрессия белого человека в отношении бедных, несчастных  беженцев. Полиция старалась приезжать на место преступления как можно позже, и виновных находили крайне редко.   
Именно из-за таких вот пацанов, с избытками тестостерона, Клаус приезжал и забирал дочку из школы. Раньше он  сам учился в этой же школе и даже у этих же учителей, но в те времена Клаус один ходил домой, ничего не опасаясь. Теперь всё  переменились. Сейчас, большинство учеников в этой школе было с более тёмным цветом кожи и другим образом мышления. 
Наконец показалось здание школы. Обычно Ева ждала его около ворот, но сейчас он не увидел хрупкую фигурку дочери.
Клаус припарковался, выскочил из машины. Дожидаясь его, Ева иногда заходила в соседнюю кондитерскую, но два дня назад она закрылась, не выдержав конкуренции. Он крутанулся на месте, хотел зайти в школу, но из дверей как раз вышла Сандра Бергоф. В своё время она учила Клауса, а теперь и Еву.
- Фрау Сандра, вы Еву не видели?
- Еву? Нет… Ах да, её увез этот ваш сосед.
- Какой сосед?
- Ну, тот, что живёт сейчас в доме Циммерманов, справа от вас. Как его… Ганс Кремер.
- А, Кремер.
- Да, я сама видела, как он посадил вашу дочь в машину.
- Давно?
- Минут пять назад, не больше.
«Они должны быть уже дома, - мелькнуло в голове Клауса. – Тут ехать совсем близко». 
Ганс Кремер поселился  в соседнем доме с полгода назад. Это был спокойный, невысокого роста старичок. Он был вежлив, любезен. Бергеру новый сосед понравился, и радовало то, что дом умерших стариков Циммерманов купил европеец, а не араб или негр, как в других районах. Как-то Кремер даже напросился к ним в гости, они выпили пива, а потом долго играли с Евой в жмурки.
- Какой вы счастливый человек, - сказал тогда сосед. – У вас такая хорошая дочь. Мне бог не дал такого счастья.
Около дома Кремера машины хозяина не было. Клаус прекрасно помнил этот белый «Опель». На всякий случай он взбежал на крыльцо и нажал кнопку звонка. Ему никто не ответил. В своём доме Евы так же не оказалось. Клаус начал звонить Еве, но телефон дочери не отвечал. Тогда он позвонил Кремеру. Противный женский голос ответил, что абонент вне зоны доступа. Нехорошее чувство ворохнулось в душе Бергера.
«Куда он её увёз? Может в зоопарк? Он тогда обещал Еве свозить её туда, показать горилл. А может они где-нибудь в Юнгер-ленде, в кофе мороженом».
Их не было ни в зоопарке, ни в детском городке развлечений. В течение часа он мотался по городу, на ходу продолжая звонить то Еве, то соседу. Клаус всматривался во все встречные похожие машины,  белых «Опелей» было достаточно много, но ни один из них не был тем, кого он искал. И тогда он поехал в полицию. Дежурный выслушал его, молча подал лист бумаги с отпечатанной формой заявления.
- Ждите, будем искать вашу дочь и этого вашего соседа, - сказал полицейский на прощание.
Бергер ещё раз объехал городок, но всё было бесполезно. Вернувшись домой, он выпил стакан шнапса, потом открыл бутылку пива и пошёл на улицу. Сейчас родные стены причиняли ему какую-то физическую боль. Сидя на крыльце, Клаус пил пиво и всматривался в окружающую его жизнь. Вот Магда вывела своего «мужа» на вечернюю прогулку. Вернулись с парада лесбиянки. Мясник приехал с дочкой. Бутылка подошла к концу, когда к дому подъехала полицейская машина. 
- Вы Клаус Бергер? – Спросил пожилой полицейский.
- Да.
- У нас для вас плохие новости. Ваша дочь Ева погибла и сейчас находится в городском морге. Мы приносим вам свои соболезнования.
Клаус словно пережил инсульт. Он не мог говорить и даже дышал с трудом. То, ради чего он жил в последнее время, проламываясь через эту новую действительность, поздняя радость и память о жене, перестало существовать. Самое дорогое, что было на свете, этот кусочек счастья, его больше не было.
- Вы поедите на опознание? Хотя, я сейчас могу показать вас видео.
Полицейский подсунул Бергу свой смартфон. Девочка лежала на металлическом столе, она была совсем  голая. У Евы были открыты глаза и странное, взрослое выражение лица.
- Как это… произошло? – Наконец выдавил Клаус.
- Ваш сосед, Кремер, оказался маньяком. Он отвез девочку за город, изнасиловал её и задушил.
- Его нашли? Арестовали?
- Нет. Видите ли, в прошлом году наш Евросоюз принял решение, что сексуальные маньяки тоже имеют свои права на жизнь. Они же не виноваты в своих пристрастиях, это чисто природное отклонение психики, такое же, как и все другие – гомосексуализм, зоофилия, педофилия. Если они открыто заявляли о своей ориентации, то им разрешалось удовлетворить свои сексуальные фантазии один раз в год.
- И что с ним теперь будет? Пожизненный срок?
- Нет, что вы. Он сам привёз тело вашей дочери в морг, а потом приехал в участок и написал заявление о предоставлении ему государственной защиты. У нас к нему нет никаких претензий.
- Я могу… его увидеть?
- Нет. По этой программе его уже вывезли из города. Затем ему сделают пластическую операцию, дадут новые документы на другое имя и перевезут в другой конец страны.
- То есть, он будет жить?
- Да. Я вас понимаю, но таков регламент, протокол соблюдён полностью и мы бессильны наказать его. Ещё раз выражаю свои соболезнования от лица полиции. 
- Значит… он будет жить, а моя дочь нет? – Настаивал Клаус. 
- Я вам соболезную, мистер Бергер, но что делать? Такие времена, такие законы.  Вы поедите со мной в морг?
- Нет.
- Тогда ещё раз примите мои соболезнования,  до свидания.
Полицейский подошёл к машине, в это время зазвучала мелодия вызова его телефона. Доставая мобильник, он выронил сигареты и зажигалку. Офицер нагнулся, чтобы их поднять. И в этот момент Бергер ударил его бутылкой по голове. Полицейский растянулся на асфальте, Клаус перевернул его, достал из кобуры пистолет. Затем он открыл дверцу машины. Теперь его добычей стал помповый дробовик и короткоствольный пистолет-пулемёт МП-6. Дольше всего он искал запасные патроны, они оказались в багажнике. Застегнув на поясе патронташ, Клаус поднял голову и прислушался. До него донеслись звуки музыки. Это продолжался концерт в честь праздника  гомосексуалистов. Именно туда и отправился Клаус. Это был уже другой человек. Добрый и честный немец исчез, теперь это был беспощадный, безжалостный  убийца.
«Убить! Убить их всех!» - эта мысль колоколом стучала в его голове.
Бергер три года служил по контракту в армии, так что, обращаться с оружием он умел. На беду, как раз в это время фрау Ева вела с  прогулки своего мохнатого мужа. Она с недоумением посмотрела на увешанного оружием соседа. Увидев направленный на неё ствол, она вскрикнула и бросилась бежать. Но заряд дроби догнал её. Клаус не пожалел патрона для её овчарки и двинулся дальше. Посмотреть, что там так бахает из своей лавки, высунулся Курт. Он что-то жевал, и Клаус с огромным удовольствием разрядил в это багровое лицо дробовик. Его путь лежал дальше. И следующие цели сами выскочили к нему. Стайка черноглазых мальчишек выбежали из-за угла. Им было интересно, что такое происходит на соседней улице, что так бабахает. Бергер успел выстрелить трижды, и два тельца остались лежать на асфальте. Один из мальчишек неподвижно лежал вниз лицом, а вот второй ворочался, кричал от боли, зажимая рану на животе. А Клаус свернул за угол, далее путь его был слышен по редким,  резким выстрелам. Они удалялись, были слышны слабее. А затем часто и отчётливо затарахтели автоматные выстрелы, музыка замолкла, послышались приглушённые расстоянием крики. Их особенно хорошо стало слышно в установившейся тишине. И выстрелы, выстрелы, выстрелы. Издалека это слышалось как стрекотание швейной машинки, самый безобидный, и мирный звук.               
 Евгений САРТИНОВ