Око провидения

Моего отца после войны комиссовали поздно, только в сентябре 45-го. Помогал своей автороте до последнего, и рванули у них баллоны с какой-то отработкой. Получил пятое по счету ранение в мирное уже время - так отправился домой. Одно плохо: в военной обмундировке ехать не хотел. Парень молодой совсем, а дома невеста ждет.

Вот в Ленинграде сошел и на базар намылился. Решил обменять свой комплект поновее (галифе с гимнастеркой) на рубаху со штанами. Шинель есть, не замерзнет, зато под ней будет гражданское. Смотрит - барыг с вещами толпа. Пока к сумятице и ритму привык, рассмотрел рогожку-вывеску. А на ней красной краской наляпано «Менка». Меняют здесь, значит, предмет на предмет. Народу у рогожки - рой целый, все с узлами. Понятно, холода подступают, но с одежкой туго.

Поближе подобрался, ассортимент щупает. Рядом женщина с узлом вьется, тоже интересуется. И спрашивает у отца, что вы на обмен принесли? Он показал. Она говорит: я бы взяла, у меня мужского штатского товару много, полюбопытствуйте. Отец поглядел, да и выбрал рубашку мягкую «мадеполам» с брюками. Довольный, в комиссариат зашел с бумажками и на вокзал опять. Теперь до дома сутки езды остались.

В поезде переоделся, барахлишком похвастаться. Рукава коротки, штанины широки. Но не важно это - все смотрят, хвалят... Тут бабульки какие-то гуртом ехали, с ридикюльчиками, несознательный элемент. Одна на отца смотрит безотрывно и своим гутарит что-то. Другая его подзывает и тихонько лопочет: «Голубчик, вы должны знать, у вас сорочка непростая. Как сказать? Вроде заговоренная. На вороте отметка есть специальная, как бы крупный глаз на птичьей голове. «Око провидения» людьми зовется. Моя подруга вещь узнала. Такие рубашки, задолго до войны еще, специально отмечали. Был кружок в Петрограде, где занимались и шитьем, и печати ставили».

Отец был человеком любознательным и юным. Тут же стянул сорочку без стеснения и на ворот с изнанки смотрит. А там целая картина, будто пятно чернильное школьники, дурачась, в рисунок превратили. Глаз выделяется. Остальное... Птица - не птица. Как бы клюв, перья имеются. В клюве - цветок, кругом капли какие-то, как с плакатов в госпитале про сдачу крови. Снизу и не разберешь, что творится.

Та старушка, что первой одежду опознала, аж лупу из ридикюля вынула. Не смущаясь, рубаху выхватила и клеймо это разглядывает. Потом губки сжала и отцу говорит, что рисунок сей «символический», был в какой-то пещере найден «самим Рерихом». В конце двадцатых. Их последователи, Рерихов, на основе этого изображения высчитали и предсказали конец света. Чтобы от него защититься, искали спасения у птицы и ее Ока. Мол, глаз приметит тебя и сохранит, если на себе его носить будешь. А рубашки такие весьма редки, особенно столько лет и событий спустя. Их по материалу и рукавам укороченным видно.

Тут отец мой очнулся - как в книжке ведь оказался, после фронта-то, в двадцать два года. Про рукава услыхал, смекнул, что не зря коротковаты. И успокоился, разулыбался. Ну и Око - что ж, даже изящно. Вон какую рубаху отхватил!

Когда поезд вильнуло, он даже и не понял, в чем дело. Следом и понимать было некогда... Многократно разбомбленный участок железной дороги напомнил о себе. Сильный размыв образовал на полотне трещину, целую яму-вымоину, которую не заметишь из кабины машиниста. (Да тормозной путь все равно слишком длинный.) Локомотив попал в яму, приняв на себя остальные вагоны. Состав вихнулся еще пару раз и сошел с колеи.

Отец вылез сам, помогал там, на месте, кому и чем можно было. Глубокой ночью пришел домой, частью проехав с попуткой, а частью - пёхом, около пятнадцати километров. Утром женился на моей маме. Рубашку с Оком тогда раз выстирал - и после ни при ком не доставал, но хранил всю жизнь. Историю эту рассказал мне один раз, где-то месяца за три до своей смерти. Просил сфотографировать отметку...
И половину рубашки положили с ним, а половину - следом - с мамой, как он просил. Разрезал отец сорочку ровно по клейму, глаз оставил маме.