Висельник

Ему было тридцать четыре, когда, претерпев за последний год многие невзгоды (хотя невзгоды эти были настолько незначительны, по сравнению с теми, что могут постигнуть человека) которые он пережил весьма тяжело, вернувшись домой он решил,.. повеситься! Попрощавшись мысленно со всем, ему враждебным, миром, он отправился в лес. Дело было весной, и он шел по лесу в куртке с капюшоном, покрывающим голову, в брюках и легких ботинках, глядя себе под ноги, стараясь не вступать в наполненные растаявшим снегом мхистые ямки, и не запнуться о лежащие деревья, камни и муравейники. На спине его ехал рюкзак в котором он обычно хранил воду, сигареты, фонарик, и мелкий инструмент. Так шел он битый час, удаляясь от немногочисленных построек и просек, высматривая подходящий для себя «ствол». План был прост: найти высокое сучковатое (но в меру, дабы не было шансов хвататься за ветки в момент падения) дерево, по которому можно будет забраться и обвязав себя, привязанной к надежной ветви веревкой за шею, прыгнуть солдатиком вниз. Забраться он собирался как можно выше, чтобы и зверью, впоследствии было трудно добраться до его безжизненного тела, и полет был продолжительным, дабы не оставить никаких шансов для продолжения, хоть на мгновение после натяжения веревки, жизни. Он хотел уйти мгновенно, не испытав ни капли боли, прервав, тем самым все телесные и душевные страдания.
С каждым пройденным метром он, стараясь не думать вообще ни о чем, отмечал, однако, что состояние его, душевное а следом и телесное, изменяется в какую-то, как ему казалось левую сторону. Сердце билось все чаще, не опускаясь, к удивлению, в пятки, а поднимаясь вдоль «задней стенки» к затылку и вискам, заставляло даже волосы шевелиться, и что-то жгло его изнутри, отчего слабели ноги, гнулась спина, кружилась голова, звенело в ушах и кожа становилась шагреневой. Он старался глушить абсолютно все бушевавшие в нем стихии чувств, но не мог справится с одним, от которого мерзли руки, ноги, нос, и даже спрятанный в плотный капюшон затылок. Путь ему преградило болото, и он решил свернуть влево, где лес поднимался сопками выше. Идти в гору сделалось ему очень тяжело, и причиной было все тоже чувство. Он решил присесть на поваленное дерево и немного перевести дух, отереть липкий пот с лица и выкурить сигарету. И когда он присел и закурил, он увидел его. На вершине сопки стояла сосна, с крупными, но редкими ветвями. «Вот оно!» - подумал он, глубоко затягиваясь дымом, и в этот момент, когда дым заполнил уставшие легкие, он вдруг понял что жжёт его. Это был один из опаснейших врагов любого человека - голод! Он хотел есть, и хотел так сильно, что мысли о том, что ел он не ранее как вчера утром, (а остаток дня до поздней ночи наливался пивом, решив с утра не пить ни капли, считая переход в пьяном виде унижающим как для него самого, так и для обоих - отправляющих и встречающих сторон. К тому же утром он обнаружил свои карманы абсолютно свободными от денег) удивила его до бешенства. 
«Нет, ну так дело не пойдет!» - пробубнил он, язвя самому себе, и принялся с остервенением, скрипя зубами, расстегивать рюкзак, в заведомо безнадежной надежде найти там сытый обед, и отбросил его за спину, не найдя там ничего кроме «пластмасс и металлов». Рассвирепев подобно дикому зверю попавшему в капкан, он поднялся на ноги и,.. заплакал. Все чувства, смешавшись в огромный ком, катились по душе, продавливая её. Он настолько ослабел, что внушил себе, что вовсе не ел ещё в жизни ни разу! «Я голодный! Голодный! А так дело не пойдет, так не пойдёт, и не будет!» - стонал он себе под нос, утирая рукавами слезы! Дело, которое «не пойдет» для него заключалось, конечно, не в том, что у него не хватит сил забраться на дерево, связать веревку и удачно прыгнуть вниз, а в том, что не гоже помирать «без причастия», в данном случае без крепкого куска мяса с пивом в брюхе. «Голод - не тётка, хрен уйдёт! А веревка - не плётка, подождёт!» - сказал он самому себе, и с обрав все силы в кулак сначала поплелся в обратном направлении, хватаясь за ветки для поддержания скорости и равновесия в «туманном» теле, а затем и побежал без оглядок, ступая куда придется, и бранясь в голос на откуда-то взявшиеся серые, плоские как асфальт, тучи, и срывающийся с них водянистый снег, и бежал пока не выбежал на дорогу к остановке. Там он сел на скамейку, и с чувством огромной обиды и обделённости, принялся выкуривать, одну за одной, все что были сигареты, думая только об одном - о еде! О большом, сытом столе с мясами, фруктами и винами, и о беззаботном сне после трапезы.