Confession

Привет!

Извини, что так нагло врываюсь в твое личное пространство.

Чтобы не испугать тебя, сразу скажу, что это никакое не любовное письмо. Нахер все эти сопли-нюни, объяснения – это скучно, и скорей всего не вызовет ничего, кроме зевоты и лёгкого удивления: вот блин, и чего теперь с этим делать?

Я не об этом. Я скорее о том, что вот ведь как удивительно – живёшь, живёшь, и не подозреваешь, что внутри тебя есть столько свободного места. Какое-то огромное пространство, которое может ещё и расти и увеличиваться до бесконечности, по мере того, как растёт чувство потери. Или, наоборот, приобретения. Пытаюсь разобраться, но пока ответ неоднозначный, как монетка.

Если честно, я не помню нашего первого знакомства (а ты помнишь?). Помню только, что был сентябрь, ужасно летний, и было «всё ещё» – жара, купание в озере, друзья, которых никак не выгнать, горы в золоте на закате. И я как-то пропустил мимо ушей, откуда ты появилась. Да и это было вообще не важно. Ты появилась, и это было так естественно. Ты влилась в это всё как-то очень гармонично и неотъемлемо, так, что я даже не заметил, что произошло чудо. Мой мозг воспринял тебя, как одно из необходимых условий моего тогдашнего существования. Я был благодарен пространству за всё, что происходило со мной, не осознавая, что это было начало чего-то нового, чего-то, что я не мог назвать, даже если бы попытался.

Однажды, ближе к зиме, когда солнце окончательно спряталось в серую тучу, и дождь смыл остатки цвета с деревьев, я вдруг заглянул в твои глаза-озёра как-то по-другому, под другим, что ли, углом – так и не понял, как это произошло. Но я вдруг почувствовал, что тону (наплевать, что эта метафора затёрта до дыр – я, правда, утонул. Как-то резко кончилось дыхание, и вот я уже вижу светящуюся, колышущуюся поверхность надо мной, задираю голову, отталкиваюсь руками от вязкой пастилы, с трудом выныриваю, пытаясь сохранить при этом беспристрастное выражение лица. Спасло только то, что эти озёра были от меня в тысячах километров и не могли физически поглотить моё тело).

Это случилось настолько неожиданно, что напрочь перехватило дыхание. То самое чудо, рождение которого я никак не мог предугадать. Why me? У меня же и так всё прекрасно.  Но жизнь – штука весьма своевольная. Она к нам не прислушивается, а делает всё, как прописано в её собственном сценарии. Очень медленно, постепенно, до меня доходило, что ты – это не просто ты, а что-то ненавязчиво встроившееся в моё тело и душу и ставшее неотъемлемой частью меня. Помнишь, холодный душ, вот это всё? Вот тогда.

Прикрытие было просто гениальным, Штирлицу такие приёмы и не снились. Я продолжал как ни в чём не бывало учить тебя тому, что знал сам. Но теперь каждое твоё появление на горизонте было озарено мягким сиянием, словно луна подсвечивала тебя из-за спины, придавая твоим очертаниям голубоватую размытость и шершавость. Как будто сквозь запотевшее стекло. Или нет – словно в уголке глаза зацепилась маленькая слезинка, которую никак не нельзя стряхнуть (ведь ты сразу заметишь).

Я просмотрел все твои фотографии, прочитал все твои посты в фейсбуке (оставлять следы лайков рука пока не решалась), изучил все родинки в ожерелье у тебя на шее. Твоё лицо отпечаталось негативом у меня на сетчатке, и когда я закрывал глаза, я видел его в золотом свечении. Я заочно влюбился в твоих чудесных двойняшек, подружился с твоим мужем, и даже собирался признаться ему во всём и попросить братского совета, что с этим делать. Что делать с тобой…

Только гораздо позже до меня дошло, что вся эта история с квартирой, с паспортом и всеми срочными делами, которые ни с того ни сего появились в Минске – всё это образовалось вокруг меня для того, чтобы я преодолел эти тысячи километров, отделяющие меня от озёр, которые притягивали моё тело как магнит, явно имея намерение утопить меня в себе. А я уже подсознательно был готов утонуть в них по-настоящему.

Тот вечер… Он был таким бесконечным, таким наполненным, напоённым радостью бытия рядом. Был танец, который открыл мне меня. Твоя музыка, твой тихий, уверенный голос, твои босые ноги, мягко ступающие по дощатому полу, приглушённый свет, оставляющий достаточно места для игры воображения. Круг, который собрал всех танцоров в одну мощную, яркую звезду, от которой прямо в небо, через потолок, бил мощный столб радости и осознанного присутствия.

А потом мы неожиданно оказались вдвоём. Я так и не разгадал этот трюк, который пространство использует для своей игры. Ни тёплой комнаты, ни интимно прикрытой двери, ни свечей, ни вина. Просто вдруг вокруг нас не осталось никого, кто мог бы нарушить внезапно образовавшуюся, трепещущую  благость, разливающуюся по всему телу прямо из сердца.

Всё, что происходило вокруг, было лишь лёгким кинематографическим антуражем. Чайная почта, пожелания, свёрнутые в малюсенькие бумажные трубочки, открытки со смыслом и миленькие наклеечки (кстати, моей дочке они понравились – выбор был твой). Старый костёл, спрятанный во дворе среди спящих домов. Облепиховый чай. Вкусняшки, подаренные юродивому с восхитительно глубокими глазами. Трамваи. Легенда о падающем памятнике. Присыпанные снегом скамеечки. Ночной безлюдный парк. Невероятное в своей застывшей величественности колесо обозрения. Лёгкий мороз, колючий снежок, густое оранжевое марево в небе от фонарей, и совершенно пустынные улицы удивительно уютного города. О чём мы говорили? Вспоминаются только какие-то обрывки, и в то же время ощущение, что ни одно слово не было скучным, и ни одно движение не было лишним.

Расставаться было просто немыслимо, нужен был какой-то специально придуманный повод. И вот твоя машина с ревом укатила тебя домой, а я опоздал на последнее метро, но это было радостное опоздание, и вообще всё было радостное. Я чувствовал, как мир поворачивается ко мне своей самой тёплой стороной.

Наверное, именно тогда я заметил, как в груди образовалось это странное, незаполненное пространство. С тех пор, при каждом вдохе оно расширялось, как вселенная, стремящаяся к бесконечности, и я не знаю, как это остановить. Я пытаюсь наполнить его работой, музыкой, написанием слов, глупым ожиданием появления зеленого кружочка в мессенджере напротив твоего имени, просмотром уже в тысячный раз фотографий из твоего профиля, перечитыванием твоих старых постов – чем угодно, лишь бы не провалиться в эту яму внутри меня, не заполненную тобой.

А вот теперь признание. Это слово входит в квадрат самых сложных для произнесения слов: «нет», «прости», «спасибо» и «люблю». Из этих четырёх для меня оно – самое трудное.  Не буду себя мучить – и так понятно, какое я имею в виду.

На самом деле, всё это было необязательное предисловие.  Я всего лишь хотел сказать тебе, что ты потрясающая. То есть в буквальном смысле – ты потрясла меня, и перевернула, и снова потрясла,  и забыла перевернуть обратно и поставить на место. Когда я думаю о тебе (а думаю круглые сутки – даже, кажется, во сне), во мне рождается какая-то неземная сила, заставляющая идти и толкать горы. Может, это звучит глупо, и совершенно невероятно, но я мечтаю о том, чтобы однажды ты проснулась рядом со мной, как утреннее солнышко…