Сашка Часть 1

Глава 1.
– Куда прёшь? – раздался резкий окрик проводницы плацкартного вагона, направленный на мужчину в поношенном арестантском бушлате. – Для таких, как ты, – общие места в головах поезда!

– Чего шумишь, красивая? – спокойно отозвался он, поставив на землю старый фанерный чемодан, изрядно потрёпанный жизнью.
Правой рукой он бережно прижимал к груди большой свёрток, словно защищая самое дорогое, а левой полез в боковой карман бушлата, доставая сложенный вчетверо лист бумаги.

– Читай, грамотная, небось, – произнёс мужчина с усмешкой, протягивая документ.
Проводница только успела дотронуться до бумаги, как её внимание было отвлечено раздражёнными голосами приближающихся пассажиров.

– В чём дело? Почему стоим? – нетерпеливо спросил кто-то из толпы.
Она подняла глаза и увидела перед собой немолодую супружескую пару. Мужчина, с холодным взглядом и погонами полковника, нетерпеливо протянул руку за бумагой.

– Вот, – почти шёпотом, словно с опаской, произнесла проводница, передавая записку в руки полковника.
Тот внимательно прочитал её, после чего повернулся к мужчине в бушлате и грубо потребовал:

– Покажи справку об освобождении.

– Пожалуйста, гражданин начальник, – без тени стеснения ответил мужчина, протягивая нужную справку.

Полковник громко, словно специально для всех окружающих, начал зачитывать документ:

– «Справка дана гражданину Козлову Ивану Васильевичу, 1904 года рождения, уроженцу города Нижний Новгород (Горький), осуждённому Тройкой УНКВД Горьковской области 23 января 1934 года по статье…» – полковник замялся, едва не споткнувшись на важном моменте. – «На срок 25 лет. Ранее не судим. Освобожден досрочно по решению комиссии по помилованию от 18 апреля 1953 года. На проезд выдан железнодорожный билет от станции Мариинск до станции Горький на имя Козлова И.В. и его сына Козлова Александра Ивановича, рождённого 21 февраля 1953 года. Начальник Сиблага ИТЛ 42/311 Марченко Т.М., начальник второй части Григорьев Н.А.»

Едва полковник дочитал справку, как его жена, покачав головой, громко вскрикнула:
– А где же ребёнок?!
Проводница подхватила её крик:
– Да, действительно, где малыш?
Мужчина, по-прежнему спокойно прижимая к груди свёрток, прошептал:

– Тише, дамочки, дитя спит.

– Ну ты и ирод! – с возмущением воскликнула проводница. – Мороз на дворе, а ты на улице ребёнка держишь! Бегом в вагон! – И, не дожидаясь ответа, она схватила чемодан с земли, явно решив действовать решительно.
Иван Васильевич, один из многих, освобождённых по амнистии Берии в апреле 1953 года, нехотя начал подниматься по ступенькам вагона, ворча себе под нос:

– Конечно, не май месяц… Будто в мае тут теплее…

Пассажиров в вагоне было немного – человек десять, не больше. Иван выбрал место в самом конце, подальше от всех, чтобы, если Сашка проснётся и начнёт плакать, не привлекать лишнего внимания. Осторожно распеленав ребёнка, он уложил его на нижнюю полку, а сам уселся у окна, погружённый в свои мысли, наблюдая за мелькающими за окном строениями и тусклой, редкой растительностью, которая уходила в даль, подчиняясь ритму поезда.
Через некоторое время, когда поезд набрал скорость, проводница вернулась, неся белоснежные простыни.

– Постельное бельё вам, – сказала она, кивнув на аккуратный свёрток в своих руках.

– Нам это ни к чему, не баре, – сухо ответил Иван, не отрывая взгляда от окна.



– Не тебе, а ребёнку, – строго возразила проводница, продолжая раздачу.

– Спасибо, красавица! Может, у тебя ещё и чай найдётся, градусов под сорок? – полуигриво добавил он.

Проводница недовольно прищурилась:

– Ты что, спятил? Не видишь, кто в вагоне? – она кивнула на полковника и его супругу.
Иван ухмыльнулся:

– Мы ж  им не мешаем. Не скажем, как говорится…

Она бросила на него взгляд, в котором промелькнула некая симпатия:

– Слышь, Иван Васильевич, – словно вспоминая, как полковник читал справку, обратилась она по отчеству. – А что в той записке было, а?

– Просьба начальника, – усмехнулся он. – Чтобы нас с мелким в плацкарте разместили. Да ещё… – он выдержал паузу, словно обдумывая слова. – Чтобы ты, красавица, каждый день мне чекушку выдавала. Сколько до Горького деньков пилить?

Проводница рассмеялась:



– Восемь! Только ты записку плохо прочёл, потому что там вместо чекушки написано
– молока для малыша.

– Ну, а молоко у тебя найдётся? – спросил Иван, глядя на её добродушное лицо.

– На станциях буду сама покупать. Только ты из вагона не выходи – ещё отстанешь, хлопот потом не оберёшься. Еда у вас есть?


– Полный чемодан. Бабы на поселении всего надавали. – Иван задумчиво посмотрел на чемодан, будто проверяя в уме запасы.

– Слушай, Иван Васильевич, а мамаша мальца где?

При упоминании женщины лицо Ивана изменилось. Он стиснул зубы, словно пытаясь подавить ярость, которая волной прокатилась по его телу.

– Мамаша?! – его голос звучал холодно. – Курва она, а не мамаша. Через два дня после рождения Сашки сбежала с каким-то бродягой!

Словно почувствовав тревогу, Сашка заплакал. Иван быстро проверил малыша.

– Сухой… Наверное, голоден, – и, не дожидаясь, полез в чемодан за едой.
Проводница, мягко улыбнувшись, сказала:

– Корми сынка, а я вечером загляну.
На следующий день, ближе к полудню, проводница принесла подогретое молоко, от денег отказалась.

– Иван Васильевич, тут вот жена полковника хочет с тобой поговорить.
Иван нахмурился, его глаза стали колючими.

– Дитё не отдам! – жёстко ответил он.

– Ты просто поговори, – с лёгкой улыбкой произнесла проводница. – Она женщина культурная, может, дельное что посоветует.

– Ладно, уговорила. Но скажи ей: без чекушки базара не будет.

Через час жена полковника, стройная, ухоженная женщина, зашла в купе.

– Разрешите? – спокойно спросила она.

– Проходите, гражданка начальница. Присаживайтесь, – сказал Иван, не скрывая иронии в голосе.

– Называйте меня Нина Петровна, – поправила она его, вздохнув. Поставив на стол бутылку водки, добавила: – Выпейте только в моё отсутствие.

– Как скажете, – нехотя кивнул он, принимая условия.

– Справляетесь с малышом?

– Пока не понял, – признался Иван. – Всего десять дней он у меня. Спит, ест… Вот и всё.

– А дома кто вас ждёт?

– Никого. Один я остался. Теперь нас двое.


– А жильё у вас есть?

– Не было, да и нет. Надеюсь, на работу устроюсь, может, комнату дадут.
Нина Петровна внимательно смотрела на Ивана, словно пытаясь прочитать его мысли.

– А что вы собираетесь делать с ребёнком? В детдом отдадите?

Иван резко вздохнул, его глаза засверкали:

– Я своего сына в детдом? Да ни за что!

Нина Петровна вздохнула:

– Мы с мужем потеряли сына на войне. У нас есть всё: дом, средства, возможность дать вашему мальчику хорошее воспитание…
– Он мой! – прервал её Иван, поднявшись с места. – И я сам его воспитаю.
Она, кивнув, молча вышла из купе.


Глава 2.

Иван тяжело опустился на полку, глубоко вздохнув, словно пытаясь утопить свои мысли в окружающем вагоне. Машинально сунув руку под детскую пелёнку, он проверил, сухой ли Сашка, и, убедившись, что малыш спит спокойно, полез в чемодан за нехитрой закуской. На железной полке стояла полупустая бутылка водки. Иван налил немного в гранёный стакан, взглянул на мутную жидкость, словно в поисках ответов, и залпом выпил.

Горячая нега медленно разлилась по телу, заставляя на мгновение расслабиться. Ему хотелось вздремнуть, но сон никак не шёл. Лежал, закрыв глаза, пытаясь заглушить поток воспоминаний, но в голове крутились разные мысли: о Сашке, о будущем, о той неожиданной встрече с Ниной Петровной.

«Может, ещё выпить?» – мелькнуло в голове. Рука уже потянулась за бутылкой, но Иван вовремя остановился. Что, если Сашка проснётся? А он будет не в состоянии ни встать, ни позаботиться о ребёнке. Мрачные мысли обрушились на него с новой силой. «Каким отцом я стану для него?»

Нина Петровна была права. Он едва мог заботиться о себе, не то что о ребёнке. Что он может предложить своему сыну? Иван ощущал пустоту внутри себя. Когда-то у него были планы, мечты, но теперь... Всё рухнуло. Рождение Сашки, хоть и казалось чудом, неожиданным подарком, на самом деле стало для него чем-то вроде оков, удерживающих его от прежних целей.

Иван мечтал после отсидки найти какую-нибудь тихую деревеньку, завести там простую женщину, не обременённую детьми, и жить в своё удовольствие. Работать на поле или на стройке, а после – выпивать свою законную чекушку и спокойно заваливаться спать. Без забот и хлопот. Но теперь всё изменилось. Малыш, его сын, связал его по рукам и ногам.

Медленно, словно кинохроника, перед глазами Ивана начали прокручиваться воспоминания о детстве. Он родился в семье мелкого лавочника Василия Козлова, который держал небольшую лавку скобяных товаров на Рождественской улице. Дом был скромный, всего из двух комнат, но это был их дом. Глафира Степановна, мать Ивана, родила трёх детей, но выжил только он один. Двое других умерли, не дожив и до года.

Ванька, как его тогда звали, рос обычным мальчишкой, ничем особым не выделяясь среди сверстников. Он часто бегал на реку с друзьями, смотрел, как проплывают величавые пароходы, и мечтал, что когда-нибудь станет матросом. Он представлял себе долгие плавания по Волге, видел себя в портах великих городов, где жизнь била ключом, а приключения ждали на каждом углу.

Но все эти мечты разрушились в один момент, когда началась Первая мировая война. В 1915 году его отца забрали на фронт, и через год пришло страшное известие: Василий Козлов погиб на передовой. Глафира Степановна осталась одна с сыном. Лавка постепенно хирела. Ванька больше не бегал на реку, а помогал матери за прилавком. Но доходы падали, и в конце концов, перед самой революцией, они вынуждены были продать лавку и переехать в маленькую, съёмную квартиру.
Жизнь стала невыносимой. В 1920 году мать заболела чахоткой и спустя семь месяцев умерла, оставив Ивана круглым сиротой. Ему пришлось покинуть съёмную квартиру, так как платить за неё было нечем.
Школу он бросил ещё раньше, два года назад, и теперь каждый день приносил ему новые испытания. Жил он, где придётся, брался за любую работу, чаще всего за еду и ночлег. Тогда-то и появилась его пагубная привычка – привязанность к зелёному змию. Спиртное стало его спутником, другом, единственным утешением в мире, где не было ни любви, ни надежды.

В годы НЭПа Иван работал на различных предприятиях. Иногда ему даже предоставляли комнату в общежитии. Но нигде долго не задерживался. Всякий раз его выгоняли из-за пьянства. Так жизнь катилась под откос, пока в 1930 году под Нижним Новгородом не началось строительство нового автомобильного завода. Ивану, как грамотному человеку, предложили работу учётчиком на складе.
Это была его последняя надежда на стабильную жизнь. Он мечтал о семье, о доме, но его страсть к выпивке разрушила всё. Однажды, в 1934 году, он стащил два килограмма гвоздей на опохмелку. Попался. На суде его обвинили в подрыве экономики целой страны. Иван не верил своим ушам. «Всего два килограмма гвоздей, за что такое наказание?» Но когда судья произнёс приговор – расстрел, Иван едва не потерял сознание.

Только благодаря чуду и прошению на имя Клима Ворошилова, ему заменили высшую меру на 25 лет лагерей. Это событие навсегда отпечаталось в его памяти. Портрет Ворошилова он бережно хранил всю жизнь, сначала как газетную вырезку, а потом уже как настоящий портрет в рамке.

После суда его отправили по этапу в Сиблаг под Мариинском. Лес валить. Первые годы тянулись мучительно медленно. Иван держался в стороне, ни с кем особо не общался. Работал молча, надеясь, что за хорошее поведение ему сократят срок. В 1942 году он даже пытался попасть на фронт, но с его сроком это было невозможно.
После войны, в 1946 году, когда в лагерях стало тесно, Ивана перевели в колонию-поселение. Там, спустя несколько лет, он встретил молодую женщину, которая была почти на 20 лет младше его. Казалось, жизнь наладилась, но рождение Сашки в феврале 1953 года разрушило их отношения. Нежеланный ребёнок оказался для неё тяжёлым бременем, и через два дня после его рождения женщина сбежала, оставив Ивана один на один с младенцем.

Резкий плач Сашки вырвал Ивана из мрачных воспоминаний.

– Что, проголодался, мелкий? – с нежностью произнёс он, потирая рукой усталое лицо. – Сейчас пайку достану, молочка попрошу, покушаешь, – успокаивал он сына, расстегивая чемодан.

В этот момент проводница вошла в купе с подогретым молоком. Она улыбнулась и протянула Ивану бутылочку.

– На, вот. Попробуй его пеленать, как я тебе показывала. Иначе совсем замучаешься, – мягко добавила она, наблюдая, как Иван пытается справиться с непростым делом.

Когда ребёнок наконец поел и уснул, проводница прищурилась:

– А ты что надумал насчёт малыша? Оставишь себе?
Иван вздохнул.

– Да не знаю я ещё. Неделя у меня есть. Может, и брошу пить. – Сказал он полушутя, полусерьёзно.

– Вот и правильно. Только смотри, если полковник заподозрит, что ты пьёшь, может силой отобрать Сашку. Так что не пей, Иван Васильевич, – предупредила она.

Иван кивнул, понимая, что её слова – правда.
За день до прибытия поезда в Москву Нина Петровна снова заглянула в купе.

– Ну что, Иван Васильевич, решил? Что будешь делать с сыном?

– Извините, Нина Петровна, – сказал он твёрдо. – Но сына я оставлю себе. Может, через него жизнь и изменится. Один я остался, а тут, глядишь, и пить брошу. В общем, Сашка поедет со мной.

Нина Петровна мягко улыбнулась:

– Я так и думала. Поэтому попросила мужа позвонить в Горький. Когда приедешь, иди к начальнику вокзальной милиции. Он будет в курсе и поможет тебе с жильём и работой. А это, – она протянула свёрток с деньгами, – для твоего мальчика. На первое время.

Иван кивнул, чувствуя благодарность.

– Спасибо вам, Нина Петровна. Вы добрый человек. Век не забуду.

Глава 3

— Да что ты за цаца такая, что мне на тебя из главка распоряжение пришло? — начальник вокзальной милиции города Горького пристально оглядел Ивана. — Покажи-ка еще раз ребенка.

Иван аккуратно поднял Сашку, прижимая его к себе, словно защищая от чужих взглядов. Милиционер, убедившись, что перед ним настоящий малыш, а не кукла, протер усы рукой и, нахмурившись, кивнул в сторону коридора.

— Посиди там минут десять, я пару звонков сделаю, — сказал он, явно пытаясь понять, что за странный случай перед ним.

Иван, не задавая лишних вопросов, сел на жесткую лавку в коридоре. "Не обманула, значит, Нина Петровна," — с облегчением подумал он, оглядывая пустые стены и обшарпанные двери отдела милиции. Через несколько минут его снова позвали.

— Слушай сюда, — сказал милиционер, глядя на Ивана чуть мягче. — Поедешь в райотдел Ленинского района, найдешь там майора Ирина. Он тебе поможет.

Так Иван, благодаря случайной встрече в поезде, стал обладателем крохотной восьмиметровой комнаты в старом бараке на улице Композиторской. Барак — это временное, дешёвое деревянное строение, которое обычно предназначалось для краткосрочного использования. Но этому зданию было уже не меньше сорока лет, и оно давно перестало быть временным. Вдоль него тянулись заборы с колючей проволокой, за которыми возвышались два огромных завода — дизельный и станкостроительный.
 
— Как будто из зоны и не откидывался, — мрачно пошутил Иван, осматривая своё новое жилище.

Однако соседи оказались добрыми и сердобольными. В его комнату потянулись люди с разной старой мебелью, а одна из женщин даже принесла детскую коляску. Иван был тронут их вниманием и благодарен за помощь, хотя привык всё делать самостоятельно.

Майор Ирин помог Ивану устроиться стропальщиком на дизельный завод, а Сашку определили в круглосуточные ясли. Это стало настоящим спасением для Ивана, который даже старался держаться подальше от спиртного, особенно в выходные, когда забирал сына домой.

Прошло три года. Сашку перевели в детский сад. Теперь Иван каждый вечер забирал сына, но всё чаще задавался вопросом, что делать дальше — как правильно воспитывать мальчика, ведь он не был готов к роли отца. Однако на помощь снова пришли добрые соседи. Женщина с четырьмя детьми, которую Иван ласково называл "матерью спиногрызов", предложила свою помощь.

— Где четверо, там и пятый не помешает, — весело говорила она, забирая Сашку к себе, когда Иван работал в ночную смену.

Иван был тронут её добротой и предложил платить за заботу, но соседка возмутилась.

— Ты что, Иван, чтобы деньги брать за кусок хлеба для ребенка? Мы ведь люди русские. Лучше деньги на одежду давай, а то у тебя сын в одежде на два размера больше бегает.

— Так растёт сорванец не по дням, а по часам, — ответил Иван, сдерживая улыбку. — В мать, видно, пошёл.

Когда Саше исполнилось пять лет, он всё настойчивее стал задавать вопросы о своей маме. Иван долго не знал, что ответить, но однажды выдал суровую правду:

— Мама твоя, Сашка, сволочь. И имя у неё такое — сволочь. Запомни, я тебе и папа, и мама, и дедушка с бабушкой.

Саша запомнил эти слова слишком хорошо. Так хорошо, что это чуть не вышло Ивану боком. На утреннике в детском саду, посвящённом Восьмому марта, воспитательница Нина Александровна попросила Ивана задержаться.

— Посмотрите, что Сашенька нарисовал, — сказала она, протягивая Ивану рисунок.

Иван взглянул на листок. На нём была изображена семья из трёх человек — папа, Саша и женщина — стоявших на фоне забора с колючей проволокой. Под каждым персонажем были надписи: под мужчиной — «Папмам», под Сашей — «Саша», а под женщиной — «Мам своляч».

Иван хмыкнул.

— Ошибок многовато, но это дело поправимое, в школу пойдёт — научится писать, — сказал он, стараясь шуткой замять неловкость.

Но воспитательница была серьёзна.

— Иван Васильевич, я должна сообщить об этом в РОНО. Вашему сыну лучше учиться в интернате. На выходные будет дома, а в будни — в интернате, недалеко, в Молитовке.

— Только не в детдом, — взволнованно сказал Иван.

— Зачем же в детдом? Это школа-интернат, — успокоила его воспитательница.

Иван с благодарностью согласился. Вскоре Саша пошёл в первый класс. Иван тщательно готовился к этому событию — не пил два дня до линейки, сходил в парикмахерскую, купил новый галстук к своему единственному костюму.

На линейке Саша стоял рядом с отцом и с гордостью смотрел на него. Он был счастлив, что у него есть такой красивый и нарядный папа, и чуть не крикнул: «Посмотрите, какой у меня отец!»

В первые выходные после начала школы Иван устроил праздник для сына — купил конфеты, торт и лимонад. Сашины друзья, Ромка Фишер и Лёшка Пятаков, пришли поздравить его с началом учебного года. Учился Саша средне, но особенно ему нравились уроки труда. Годам к двенадцати он научился готовить и часто готовил не только себе, но и отцу.
Иван однажды, попробовав его еду, сказал:

— Больше я к плите не подойду. Буду тебе деньги на продукты давать, а ты готовь сам.

Слово своё Иван держал, хотя с обещанием не пить справлялся плохо. Сначала он старался приезжать за Сашкой в интернат трезвым, но вскоре вновь начал срываться. Саша переживал, что одноклассники заметят его пьяного отца и будут смеяться.
Каждую пятницу после уроков Саша отпрашивался у учительницы:

— Можно я папу у ворот встречу?
Учительница, понимая суть происходящего, отвечала:

— Соскучился? Беги встречай своего папку.

Ромкина мама, видя, как переживает мальчик, пыталась его утешить:

— У многих твоих одноклассников и такого отца нету.

Но Саша, склонив голову, тихо отвечал:
 
– Он хорошии;, только пье;т потому, что нас мама поте¬ряла, – отвечал Сашка и все; удивлялся, почему после его слов Ромкина мама плачет. 

 Глава 4

После окончания восьмилетки Сашка устроился учеником токаря на дизельный завод. Перед ним открывались новые горизонты, и он с воодушевлением делился с друзьями мечтами о будущем. Он говорил, что купит себе приличную одежду, познакомится с девчонкой, а главное — осуществит свою давнюю мечту и приобретёт электрогитару с тремя звукоснимателями.

— А не слишком ли много планов на зарплату ученика? — хмыкнул Лёшка, который всегда был немного скептичен к Сашкиным амбициям. 

— Понимаю, что всё сразу не получится, но я не собираюсь всю жизнь в учениках ходить. Да и отец на пенсии — какая-никакая поддержка, — уверенно ответил Сашка. 

— Вот именно — никакая, — усмехнулся Ромка.

Но несмотря на подшучивания, друзья завидовали своему самостоятельному товарищу. На первую зарплату Сашка купил себе на барахолке приличный костюм, хоть и не новый. Подобрать подходящий костюм было делом нелёгким — к шестнадцати годам он вытянулся под метр девяносто. Отец, конечно, поддел покупку, сказав, что костюм "не первой свежести", но Сашка был доволен. Купил он и рубашку для отца. Правда, на этом деньги закончились, и друзья в складчину взяли для дяди Вани чекушку водки.
 
Семейная гордость

Шестнадцать лет — важная веха в жизни подростка. Но для Сашки это был не просто день рождения — он чувствовал себя взрослым человеком, почти мужчиной. Решив отметить праздник с друзьями, Сашка всё-таки попросил разрешения у отца.

— Разрешаю взять пару чекушек, одну для меня. Это и мой праздник тоже — не каждый день единственному сыну шестнадцать, — благословил Иван Васильевич.

Друзья собрались за скромным столом, наливали по чуть-чуть водки и вели взрослые, как им казалось, разговоры. Лёшка, который после школы поступил в ремесленное училище, с воодушевлением рассказывал о важности электриков. Ромка оправдывал своё недавнее поступление в машиностроительный техникум, говоря о значении инженеров. Сашка же говорил, что, будь у него мама, он мог бы добиться большего, чем свидетельство о неполном среднем образовании. Друзья поддерживали его, но в какой-то момент Лёшка встрепенулся:

— Дяде Ване ничего не оставили! Будет скандал?

Сашка решил "фокус" проделать. Он налил в пустую чекушку воды и аккуратно закрыл её пробкой. Когда отец вошёл, поздравил сына , вручив ему наручные часы и увидел чекушку, он с радостью открыл её и опустошил одним глотком. Друзья замерли от изумления, а Иван Васильевич довольно понюхал кулак и сказал:

— Вот это водка!  И своим хриплым голосом спел «Я люблю тебя, посудинка стеклянная!...»

Сашка предложил: 

– Пап! Сеи;час Ромка с Ле;шкои; в магазин сбегают, еще; чекушку купят. 

– Спасибо, сынок, мне на сегодня достаточно, я свою норму знаю, – ответил и, покачнувшись, направился к столу, намереваясь показать гостям, как надо культурно закусывать. 

Все смеялись, а Сашка облегчённо выдохнул, хотя и чувствовал, что обман был на грани. Но момент радости прервал стук в дверь.

Встреча с прошлым

Когда дверь открылась, на пороге стояла женщина. Её лицо было незнакомо Сашке, но отец мгновенно изменился. Глаза Ивана Васильевича вспыхнули ненавистью, и он, как тигр, бросился к кочерге, замахнувшись на женщину.

— Папа, остановись! — вскрикнул Сашка, перехватывая руку отца.

Женщина вскрикнула и тут же исчезла за дверью, словно её никогда и не было. Иван Васильевич, тяжело дыша, стоял с кочергой в руках.

— Это твоя мать, Саша. Мать-сволочь! — прошипел он, бросив кочергу на пол.

Сашка был ошеломлён. Ему никогда раньше не приходилось сталкиваться с таким гневом отца. Он знал историю своего рождения и случайную встречу родителя в поезде, но этот момент заставил его увидеть всё в ином свете. Словно внутри него что-то надломилось. Впервые он почувствовал настоящий гнев на отца.
Неизбежное разочарование

На следующий день Сашка пытался понять, кто была эта женщина и что она значала в его жизни. Но Иван Васильевич закрылся в себе, и все вопросы Сашки оставались без ответа. Он чувствовал растущее напряжение в отношениях с отцом. В сердце Сашки поселилось странное чувство неприязни, которое он пытался заглушить. Чтобы успокоиться, он впервые попросил у Ромки сигарету.

— Давай курить не будем, — посоветовал Ромка, видя состояние друга. Но Сашка настоял.

Когда отец заметил, как сын тянется за сигаретой, его лицо вновь исказилось от гнева:

— Ты что, забыл? Тебе нельзя! — сурово проговорил Иван Васильевич.

Сашка не мог забыть. Медкомиссия в военкомате обнаружила у него врождённый порок сердца. Это означало, что он не сможет служить в армии, и эта новость стала для него настоящим ударом. Мечта о службе была уничтожена в один миг.

— Не переживай, тебя бы всё равно не взяли, — утешал его Лёшка. — У тебя есть другие дороги, и не нужно зацикливаться на одном.
Но даже эти слова не могли унять разочарования, которое Сашка теперь чувствовал не только в жизни, но и в отце, который, казалось, скрывал от него целый мир правды.