Вот какой человек...

     Звучит не очень приятно. И даже не очень прилично. В действительности, это слово происходит не от пи'сать, а от писа'ть. Писень. Это вот какой человек.

     Прежде всего писень - это тот человек, который записывает всё, что приходит ему в голову. Записывает любую оказавшуюся в его голове мысль, какой бы глупой она ни оказалась потом.

     Чужое писень вообще не читает, а если и читает чужое, то крайне мало. От дятла писень отличается тем, что очень редко пишет что-либо о чужом.

     Писень, в отличие от дятла, пишет что-нибудь о чужом не потому, что хочет автору чужого испортить настроение. Он пишет о чужом лишь тогда, когда ему что-то о чужом пришло в голову.

     Нельзя сказать, что писень совсем лишён самолюбия. Особенно писень любит свою голову.

     Писень любит свою голову за то, что в неё влезают-приходят мысли, которые можно записывать и публиковать.

      Запись пришедшего в его голову для писеня важнее издания собой записанного. Писень чахнет, если в его голову перестаёт влетать то, что можно записать.

     Запись влетающего в голову для писеня  не является его искусством. Это просто важная часть его жизни. Если дятла по науке можно назвать злобным критиком, то слово  "писень" можно использовать в отношении тех, которого по-иностранному раньше называли графоманами или текстоманами.

      У слова "писень" есть один недостаток: отсутствие женской формы слова, потому что писанка означает совсем другое, не женщину, которая записывает всё что влетает-приходит ей в голову.

     За рубежами Отечества слово "писень" назвали бы унисексом, что стало бы не слабой, а, наоборот, сильной стороной употребления этого слова не у нас.

      Если же не употреблять длинного "женщина-писень", то в слове "писень" всего шесть букв, а в "графоман" - восемь букв, в "текстоман"  - девять букв. Поэтому употребление этого, кажущегося грубым и неприятным, слова экономило бы от одной до двух букв.

      Но вернёмся к тому, каким является человеком данный писень. Сам по себе писень - человек безобидный, особенно в том случае, если не читать ничего из записанного писенем.

     Если же в конкретном человеке писень соединяется с дятлом, то вот тут и начинается ужасное оборотничество. Человек превращается в страшное чудовище, ведь дятел издаёт и то своё, что сильно портит настроение тем, о ком он что-то написал.

     Дятел-писень - это вот какой человек: он есть убийца не только хорошего, а любого настроения того, о написанном которым он что-то открыто пишет. Точнее, - дятел-писень превращает любое настроение в страшный яд для того, о котором он что-то написал.

     От страшного яда, изготовленного дятлом-писенем, может морально умереть любой сочинитель.

      В отношении писеней задача человечества состоит в том, чтобы сущности дятлов в них, в писеней,  не вселялись.

     Если такое всё же произошло: сущность дятла вселилась в писеня, то человечество может попробовать изолировать дятла-писеня от возможности делать достоянием гласности запись дятлом-писенем пришедшего ему в голову о чужих литературно-художественных проищаедениях.

     Если же писень сам не хочет превращаться в дятла-писеня, то он должен самосовершенствоваться.

     Самосовершенствование писеня заключается не столько в том, что он бьётся над краткостью и красотой звучания каждой своей строчки, сколько в отказе от того, чтобы портить другими сочинителям их творческое настроение.

     Так вот какое существо этот самый писень: двойственное, если в него вселяется сущность дятла, и внутренне цельное, если писень навсегда отказывается от порчи настроения творческим людям.

     Ответственный сочинитель от писеня отличается только тем, что он, может быть, записывает и всё, что влетает-приходит ему в голову, но предъявляет сочинитель другим не всё, что он записал, а только то, что по мнению сочинителя достойно такого предъявления.

     Таким образом, сейчас, то есть в настоящее время, когда очень мало настоящих писателей, все кто занимаются словотворчеством делятся на писеней, ответственных сочинителей и дятлов-сочинителей.

     Учёные айтишники бьются над изготовлением искусственного сочинительского интеллекта, может быть, ещё и потому, что не верят в возможность преобразования писеней в ответственных сочинителей.

     Но пока у айтишников не получается сделать так, чтобы искусственный интеллект не портил бы  настроение ни читателям, ни ответственным сочинителям.

      А писень хорош для самого себя тем, что если в него не вселилась сущность дятла, то чужими низкими оценками записанного-изданного  им, - ему настроения не испортить!

      О том, как писеня превратить в ответственного сочинителя, вполне возможно, уже созданы многочисленные труды, но уместить в этот текст цитаты из всех этих трудов не представляется возможным, а поэтому для завершения данной иронической прозы можно написать следующее:

     Писень, конечно, не является ни подлинным писателем, ни ответственным сочинителем, но он всё же, если в него не вселяется дятловая сущность, - лучше вытеснения из художественного сочинительства искусственным интеллектом живых людей!