Слабая женщина с сильным характером. Гл. 5

Глава 5

Маша, как угадала, приехала к выписке Любы. Они встретились в вестибюле больницы, и та повезла её в областной суд, где слушалось дело Фёдора. Приехали женщины задолго до начала судебного заседания. Через некоторое время, к ним подошёл назначенный Фёдору адвокат.
– Вы мать подсудимого? Ну что я могу сказать, при некоторых обстоятельствах, вы понимаете меня, срок можно уменьшить. Но предупреждаю сразу, он идёт по двум статьям. Такса такая, две тысячи баксов за один год.
– Я не поняла, Маша, что он говорит, – спросила действительно ничего не понимающая Люба.
– Я тебе потом объясню, – ответила Маша и повернулась к адвокату, – у неё нет таких денег.
– Ну, хозяин, барин. На нет, как говорится и суда нет, – быстро, с раздражением ответил адвокат и повернулся, для того, чтобы уйти.
– Подождите, мил человек, – бросилась Люба к нему, – может можно, что ему передать?
Адвокат с явным пренебрежением глянул на неё:
– После заседания, вам всё объяснит секретарь.
Зал заседаний был небольшим. Люба с Машей сели в последнем ряду скрипучих деревянных кресел. Через некоторое время пришёл Дима с пожилой парой. Он, увидев Любу и Машу тихо поздоровался с ними, чуть махнув седой головой. Конвой ввёл Фёдора. Пока снимали с него наручники и открывали – закрывали клетку, куда он зашёл, он взглядом бродил по залу. Увидев мать, чуть приободрился. Но после взгляда Димы осунулся и повернулся лицом к входившей в зал судье.
– Встать! Суд идёт!
Избитая и знакомая по фильмам фраза ножом полоснула по сердцу Любы, разрезая его пополам. В одной половине сердца был её сын, её кровинка, в другой половинке Лена, наблюдавшаяся у психиатра, седой Дима и их крохотный ребёнок, которого она, Люба, выносила из огня, и которого теперь уже нет в живых.               
Жалость разрывала обе эти половины. И поэтому душа Любы горела огнём. Нет, ей казалось, что это всё её нутро горит ярким пламенем, и этот огонь уже объял её душу, лицо, руки. Она расстегнула ворот блузки, но воздуха не хватало. Маша дала ей минеральную воду в маленькой бутылочке и мокрый носовой платок, которым Люба протёрла горящее лицо.
– На основании закона… суд приговаривает…по совокупности…шесть лет и три месяца…строгого режима…
– Мам, – вдруг крикнул Фёдор, – передай на пересылку тёплые вещи, а то потом через полгода только посылку можно!
– Это что такое? – грозно сделала замечание судья, – конвой, в чём дело? Быстро уводите осужденного!
– Шесть лет и три месяца, – сказала Люба сама себе.
– Нет, считай уже шесть лет. Два месяца следствия. А ты не переживай,  – тараторила Маша, – пусть посидит, если ума нет. Может, одумается и человеком выйдет? А ты о себе, о себе родной подумай. Знаешь, что я тебе скажу, подруга? Зачем тебе в твой свинарник возвращаться? Продай корову, кур, да давай я тебя на точку посажу. Хоть среди людей будешь. Да и деньги тебе теперь большие нужны. Ведь наверняка на свиданку поедешь, харчи Федьке повезёшь? Ладно, потом поговорим, пошли на квартиру.
В городе Маша снимала две маленькие комнатки недалеко от вещевого рынка. Туда они и приехали. Подумав и немного успокоившись, Люба поддалась уговорам подруги. С другой стороны, что ей одной делать в деревне? Зачем ей корова, живность. Много ли одной надо.
Она стала собирать посылки для Фёдора. Оставшиеся деньги отложила на поездку к сыну. Мало ли куда его отправят. Так и осталась Люба у Маши. Права была подруга. Стало ей среди людей спокойней. И сердце не так болело по ночам. Только тоска по родному существу заедала ночами. Хотелось повернуть время вспять и вернуть сына в детство. Расчёсывать его непослушные кудри, смотреть как он, нагулявшись, набегавшись по сельским улицам, быстро ест. Почувствовать теплоту детских ладошек.
Часто во сне к ней приходила Таня. Она успокаивала Любу.
– Всё будет у тебя хорошо, – говорила она и растворялась в цветущем вишнёвом саду.
Люба так и не могла понять, почему она ей всегда снится в вишнёвом, а не в каком другом саду. Красивая в белой развивающейся накидке на голове, она всегда улыбалась Любе. И тогда ей становилось легче. Она шла в церковь, ставила свечи и молилась за Таню. Не забывала и за свекровь, мужа.
– Бог им судья, думала Люба, – заполняя поминальные записки.
Не нравилось Любе жить в городе. Городок хотя и небольшой, но не село. Всё не своё, всё чужое. Люба твёрдо решила, полгода отработает, как обещала Маше, съездит к сыну на свидание, потом к себе в село поедет. В доме надо жить. Свой дом, что живой организм. Не будет в нём живых людей, пропадёт. И хотя Люба не раз проклинала в сердцах эти стены, но за столько лет привыкла к ним.
– Приеду, затею ремонт. Потихоньку наведу везде порядок, обновлю всё. А там жизнь покажет. Может Федька посидит, и правда ума наберётся. Вернётся, женится. Буду с внуками нянчиться. 
А пока ходила она на работу, как на каторгу. Не её это дело торговля. Но деньги кучкой собирались. Люба купила два больших полосатых баула и потихоньку складывала в них то, что в письмах просил привезти сын. А привезти просил он много. Советовал самой не приезжать, чтобы зря деньги на дорогу не тратить, а лучше выслать ему посылки. Писал, мне мол, обживаться здесь надо. Не месяц и не год сидеть придётся. А в хозяйстве всё пригодится. Да, ещё просил больше сигарет присылать, да таких, что подороже.
– Здесь они, да чай хороший, что на воле валюта.
Но как же так, не повидаться? Не встретиться? Не объясниться после всего, что произошло? Сердце материнское разрывается на части, а он – не тащись зря. Вот и Маша говорит, если не хочет, и не трать последнее здоровье на такую дальнюю дорогу.
– Нет, – думала Люба, – поеду, а вдруг другого раза не получится. Сердце совсем никакое. Поеду, – твёрдо решила она.         
Время пролетело быстро. Баулы давно стояли полными, правильно уложенными. Вроде ничего не забыла. Всё по списку покупала. Денег не жалела. Кое-что Маша передала крестнику. Деньги Люба на дорогу отложила. Остальные спрятала, они в колонии возможно пригодятся. Федя написал, чтобы взяла денег, там у них на счёт можно положить. Да, говорит, в тюрьме без денег тяжело. Билеты заказали сразу туда и обратно. Всё рассчитали с Машей. Сколько дней дорога, там три дня с сыном побыть. Должно всё получиться хорошо.
А дорога и впрямь дальняя. Сначала надо до Москвы добраться. Поехали поездом, благо станция не далеко, до Москвы вместе с Машей.
Первый раз Люба уезжала так далеко. Не удалось ей раньше бывать в Москве и обилие разношёрстного народа на привокзальной площади обескуражило её. На вокзальной площади стоял гул. Потом она поняла, что этот гул идёт от продающих и что-то покупающих людей. Они с Машей шли к переходу на другой вокзал через многоликую толпу и вдруг площадь резко опустела. От неожиданности Люба остановилась и посмотрела вокруг. Люди что-то до этого продающие моментально исчезли. Наступила относительная тишина, да такая, что стало слышно диктора, передающего отправления поездов. Ничто не говорило о том, что только секунду назад здесь была самая настоящая «толкучка», где продавали и покупали всё. От хлеба и пирожков до сапог.
– Видала, как ментов боятся? Разбежались, как мышки по норам. Патруль пройдёт, опять столпотворение будет.
Машу, которая шла впереди Любы, остановил милицейский патруль. Один из милиционеров обратился к ней, а его напарник подошёл к двум девушкам, которые доедали горячие пирожки, стоя рядом с павильоном, где их жарили.
– Ваши документы,  – обратился патрульный к Маше, и пока она рылась в сумочке, доставая паспорт и, объясняя ему, что провожает подругу, Люба с любопытством смотрела на второго милиционера, который проверял документы у симпатичных девчонок с пирожками.
– Девушка, предъявите ваши документы! – обратился он к одной из них.
– Ой, я паспорт дома забыла! – ответила та, держа в одной руке откусанный пирожок, а другой, копаясь в модной большой сумке.
– Проверьте мой паспорт, мы сестры. Видите, как  мы похожи? – подала голос её спутница.
– Не надо твой паспорт, у тебя другая фамилия, сейчас я достану, у меня есть… –  девушка подняла голову от своей сумки и с гордым видом достала из неё сберегательную книжку, – возьмите. Вот видите документ.
– Что я должен видеть? – ответил удивлённый милиционер.
– Как что? Видите? Сберегательная книжка! Документ!
– Девушка меня не интересует ваше финансовое состояние, – милиционер смотрел на неё с явным недоумением.
– А я вам не его показываю. Вот, видите моя фамилия, имя, отчество! 
– Откуда я знаю, что это ваша фамилия?
– Нет, подождите, у меня в сберкассе адрес записывали, здесь должна быть прописка указана, – и она стала быстро листать сберкнижку, –  нет, нет, вы подождите, подождите, я сейчас найду! – стала она останавливать опешившего милиционера, уже не знавшего, как отвязаться от девушки.
– Всё, вы свободны! Проходите! – отвёл он её руку со сберкнижкой в сторону.
– А чего останавливали? – удивлённо спросила она уже подошедшего к другим, таким же молодым и симпатичным девчонкам, молодого патрульного.
– Ты что, какой адрес в сберкнижке? Ты её хоть раз открывала? – потянула её за рукав куртки сестра девушки, и они пошли, растворяясь в многоликой толпе.
Улыбнувшись, Люба перевела взгляд на молоденького милиционера, одетого в камуфляж с висящим на шее автоматом.
           – Девушки, документики для проверки! – отчеканил он.
           Одна из девчонок, в это время держащая в руках наполовину съеденный хот-дог, стала гневно причитать:
       – Как надоели, постоянно останавливают, поесть спокойно не дают, за границей так никто не пристает, а в родной стране два шага от дома сделать нельзя!
– Девушка, крошечку уберите, – трогательно дотронулся мизинцем до  подбородка обескураженной девушки милиционер с автоматом наперевес, – вы свободны!   
– Ой, извините, спасибо, – засмущалась она, провожая взглядом улыбающегося милиционера.
– Пошли, Люба! Опоздаем. Делать им нечего, солнце пригрело, весна им в голову ударила, – недовольно бурчала Маша.
– Так молодые, им жить ещё и жить. Пусть повеселятся, – умиротворённо ответила Люба.
– Тебе всё бы успокаивать всех. Ах, Любка, не научила тебя жизнь.
Маша помогла Любе перейти на другой вокзал.
– А то знаешь, как бывает? Здесь на площади сразу три вокзала. Такие прохиндеи есть! Выискивают как ты, ничего не знающих приезжих, потом голову им морочат. С Казанского на Ярославский везут на такси через всю Москву. А они все три вокзала на одной площади, видишь? А цены, знаешь здесь какие? До ниточки разденут и разуют не таксисты, так воры!
Всю дорогу до состава Маша делала наставления подруге и успокоилась только в вагоне, когда вещи лежали на местах, когда сотый раз объяснила, чтобы деньгами Люба не сорила и с Федей была строже. Только подруги распрощались, вагон качнулся. Состав заскрипел на рельсах, дёрнулся несколько раз и тронулся. 
Маша обещала при возвращении встретить подругу.
– Поезд в Москву прибудет в шесть утра. Покажу тебе столицу, а то помрёшь, и ничего посмотреть не успеешь.
А и то правда, думала Люба, удобно устроившись в купе. Когда ещё Москву увижу. Ей повезло. Можно сказать одна в купе. Тихо, чисто, никто не мешает. В купе к ней подсел молодой человек. Но поздоровавшись, он  закинул спортивную сумку на верхнюю полку и убежал в соседний вагон к приятелям.
Люба заворожено смотрела в окошко, прихлёбывая принесённый проводницей чай. Интересно. Везде люди живут. А мимо бегут поезда, в небе летят самолёты тоже с людьми. Всех их что-то заставляет передвигаться. Радость, горе, просто интерес.
– А я все эти годы прожила, и какие такие интересы у меня были? Что мне хотелось? О чём раньше мечталось? Странно, – думала Люба, а мечты-то были все какие-то приземлённые что ли? Корова отелилась бы благополучно. Чтобы Феде обнову, какую приобрести. Чтоб свекровь замолчала, голос её слышать невмоготу. А люди мечтают полететь, поехать, увидеть, удивиться. Странно всё это!