64. Три сестры

Московскому художественному театру нужны были новые пьесы, и режиссер театра Немирович-Данченко, как и его актеры, в т.ч. Книппер постоянно умоляли Чехова написать для них еще одну пьесу. В октябре 1899 года Немирович-Данченко писал Чехову: «Мы пока стоим на трех китах: Толстой, Чехов, Гауптман. Отними одного, и нам будет тяжко..»

Чехов ответил Немировичу, что у него есть сюжет «Трех сестёр», но предупредил, что сначала планирует дописать незаконченные повести (в их числе «В овраге»). Он смог итоге приступить к написанию пьесы только в августе 1900 года в Ялте.

Но задумана пьеса была много раньше, ведь в ней использованы его заметки из записной книжки. Воспользовался Чехов и воспоминаниями о Воскресенске, в котором он вместе с родными проводил лето в 1884 году. Тогда автор подружился с офицерами расквартированного в городе батальона и подробно изучил их образ жизни.

Об этой пьесе Чехов писал А. М. Горькому: «Действие происходит в провинциальном городе вроде Перми…». В Перми Чехов был в 1890 году, по пути на Сахалин. В пьесе он описывает пермские пейзажи и реалии: «…Длинная еловая аллея, в конце которой видна река. На той стороне реки – лес… Город наш существует уже двести лет, в нем сто тысяч жителей, и ни одного, который бы не был похож на других, ни одного подвижника ни в прошлом, ни в настоящем…» («Три сестры»).

Многие считают, что именно здесь в Перми Чехов нашел своих "трех сестер". После этого посещения Перми Антон Павлович написал рассказ «У знакомых» (1898), в котором уже зазвучали будущие тревожные речи о смысле жизни, наполнившие пьесу «Три сестры». Уже здесь были выведены образы милых молодых женщин, мечтающих о своем будущем. Одна из них строит планы: «Надо работать… Я поступлю в Москве куда-нибудь, буду зарабатывать, помогать сестре и ее мужу…». Направление уже там обозначено: «В Москву, в Москву!..».

До сих пор спорят, кто они, чеховские героини: сестры Шатиловы, дочери генерала, командира армейского корпуса (они были лично знакомы с писателем); сестры Карвовские, дочери известного пермского архитектора Р. О. Карвовского – в их доме-тереме по легенде также бывал Антон Павлович; наконец, сестры Циммерман, дочери дворянина, действительного статского советника, врача В. И. фон Циммермана.

Наиболее вероятной является эта третья гипотеза. С этим семейством личного общения у Чехова не было, однако, скорее всего, он посещал гимназию сестер Циммерман – Эвелины, Оттилии, Маргариты – учебное заведение, ведущее свою летопись с 1886 года, когда в Перми впервые открылась частная начальная школа. Сестры-основательницы сами преподавали в этой школе-гимназии. Они были настоящими подвижницами своего педагогического дела. К ним впрямую относятся слова Вершинина из пьесы «Три сестры»: «…Какая это будет жизнь!..Вот таких, как вы, в городе теперь только три, но в следующих поколениях будет больше, все больше и больше, и придет время, когда все изменится по-вашему».

Они и в жизни приближали тот далекий день, особенно начальница гимназии Оттилия Владимировна, посвятившая всю себя ученикам гимназии. Сохранилось ее страстное послание к Льву Толстому написанное в 1908 году, в котором есть такие строки: «…Дело касается не меня лично, оно касается молодого поколения, которое я так горячо люблю, которое я мечтала воспитать в чистоте душевной и телесной, в трезвости и целомудрии». Их родственник В.В. фон Кюнтцель, профессор, написал книгу о прообразах чеховской пьесы под названием «Три сестры моей бабушки, или Несколько писем пермской кузине». Ее рукопись хранится в Доме-музее А. П. Чехова в подмосковном Мелихове.

Осенью 1900 года, когда Книппер уехала в Москву, то Чехов остался с Евгенией Яковлевной, прислугами, журавлем, собаками и недоконченной пьесой. Болезнь разрасталась и донимала. Кашель, температура, иногда кровохарканье. «Пьеса, давно уже начатая, лежит на столе и тщетно ждет, когда я опять сяду за стол и стану продолжать».
«…6-й или 7-й день сижу дома безвыходно, ибо все хвораю. Жар, кашель, насморк». «От нечего делать ловлю мышей и пускаю их в пустопорожнее место Мандражи».

А все-таки он принуждал себя писать пьесу, в которой лучшая роль предназначались для Книппер. «Ах, какая тебе роль в «Трех сестрах»! Какая роль! Если дашь десять рублей, то получишь роль, а то отдам ее другой актрисе», — в шутку писал ей Чехов, работая над пьесой (28 сент. 1900 г.).

Как всегда Антона Павловича одолевали посетители. Хоть человеком он был общительным и людей в своей доме привечал, но иногда приходил в отчаяние. Надо было заканчивать пьесу, а тут гости, гости и гости! Вынужден был скрываться от них, запираться в спальне и там работать.

«Мне жестоко мешают, – писал он в одном из своих писем Книппер, – скверно и подло мешают. Пьеса сидит в голове, уже вылилась, просится на бумагу, но едва я за бумагу, как отворяется дверь и вползает какое-нибудь рыло» (18 августа 1900 года).

«Три сестры» продвигались с трудом. После бодрого («начало вышло ничего себе, гладенькое») старта Чехову стало казаться, что получается «скучная, крымская чепуха». Боялся и того, что не сможет справиться с таким большим количеством персонажей, а их было четырнадцать: «Пишу не пьесу, а какую-то путаницу. Много действующих лиц — возможно, что собьюсь и брошу писать».

В конце августа Чехов попросил писателя Владимира Ладыженского прочитать вслух черновик «Трех сестер» — так автор смог найти и исправить слабые места пьесы. В сентябре Чехов опять приболел, пьеса все больше вызывала у него уныние, и драматург хотел отдохнуть на Ривьере, отложив надоевшие «Три сестры» на неопределенный срок.

Но в театре торопили, и 23 октября 1900 года Чехов поехал из Ялты в Москву с пьесой, которую сам считал ещё далеко не завершённой. В Москве он сразу попал в шум и суету театра. «Здесь Горький. Я и он почти каждый день бываем в Художественном театре, бываем, можно сказать, со скандалами, так как публика устраивает нам овации, точно сербским добровольцам!»   
Их, действительно, горячо приветствовали, но реагировали по-разному: Чехов молчаливо и сдержанно, как и полагалось ему, Горький несдержанно и вызывающе (поклонников просто ругал), но тогда грубый буревестнический тон был в моде, и такое сходило. Известно, что в 1902 году подголосок Горького Скиталец в Дворянском собрании перед сотнями слушателей предлагал пройтись по головам их кистенем. И, как ни странно, это вызвало овацию у публики.

Чехов подтвердил в интервью «Новостям дня», что «Три сестры» далеки от завершения. Но театр настоял, чтобы автор все-таки закончил пьесу, и поездку за границу пришлось перенести. 29 октября еще не отделанные «Три сестры» прочитали в МХТ.

Книппер вспоминала: "Когда Антон Павлович прочел нам, артистам и режиссерам, долго ждавшим новой пьесы от любимого автора, свою пьесу "Три сестры", воцарилось какое-то недоумение, молчание... Антон Павлович смущенно улыбался и, нервно покашливая, ходил среди нас... Начали одиноко брошенными фразами что-то "Это же не пьеса, это только схема...", "Этого нельзя играть, нет ролей, какие-то намеки только..." Работа была трудная, много надо было распахивать в душах... Но вот прошло несколько лет, и мы уже с удивлением думали: неужели эта наша любимая пьеса, такая насыщенная переживаниями, такая глубокая, такая значительная, способная затрагивать самые скрытые прекрасные уголки души человеческой, неужели эта пьеса могла казаться не пьесой, а схемой, и мы могли говорить, что нет ролей?"

В декабре 1900 года Чехов уезжает в теплые края - в Ниццу. Когда в Московском художественном театре спешно начались генеральные репетиции «Трех сестер», автор пьесы был за границей. Но и там автор продолжал работу над пьесой. Он вдруг прислал письмо в МХТ с лаконичным требованием: «Вычеркнуть весь монолог Андрея в последнем акте и заменить его словами: “Жена есть жена”». Однако Станиславский ослушался и оставил прежний монолог. 

31 января состоялась премьера "Трех сестер". В это время Чехов путешествовал по Италии. После московской премьеры Книппер телеграфировала Чехову в Ниццу о большом успехе постановки. Пожалуй, это было некоторым преувеличением: Станиславский вспоминал, что от действия к действию аплодисменты становились все тише.

«Три сестры» удостоились самых разных рецензий в прессе. Как положительных, так и отрицательных. Одни критики называли пьесу «талантливой и сильной вещью», которая «составляет богатый вклад в драматическую литературу». Другие писали, что «чеховский пессимизм, по-видимому, достиг своего зенита», а комедийные эпизоды «пришиты белыми нитками и производят для общего тона пьесы впечатление диссонанса». Третьи сочли, что герои «Трех сестер» — «ничтожные, вечно ничем не удовлетворенные люди». По мнению отдельных обозревателей, Чехов мастерски изобразил «трагедию русских будней», в которой «место фатума занимает всесильная захолустно обывательская пошлость».

Писательская реакция на пьесу оказалась столь же противоречивой. «Три сестры» идут изумительно!... Музыка, не игра», — написал автору Максим Горький. Большим поклонником постановки и пьесы стал Леонид Андреев, отмечавший жизнелюбие и оптимизм чеховских героинь. Популярный беллетрист Петр Боборыкин в повести «Исповедники» устами своего героя назвал «Три сестры» «сплошной неврастенией» и «жалкой болтовнёй». Сатирик Виктор Буренин сочинил на «Трех сестер» издевательскую пародию под названием «Девять невест и ни одного жениха». А Лев Толстой не смог дочитать «Трех сестер» до конца и лично сказал автору: «А пьеса ваша все-таки плохая». Чехов стоически воспринял критику, шутливо пообещал Книппер больше ничего не писать для театра в стране, где драматургов «лягают копытами», но уже через год начал работать над «Вишневым садом».

Многие критики того времени считали недостатком пьесы отсутствие в ней действия, фабулы. Так, драматург Петр Гнедич в одном из писем приводит ироничное высказывание Льва Николаевича Толстого. Великий русский писатель отмечал, что когда пьяный лекарь лежит на диване, а за окном льет дождь, то это откровенная скука, а не пьеса, как считает Чехов, и не настроение, как сказал бы Станиславский. И никакого драматического действия в такой сцене не вылежишь. Режиссер Немирович-Данченко тоже признавался, что фабулу в "Трех сестрах" отыскал только незадолго до премьеры спектакля.

Главную роль в пьесе Чехов отдал Книппер. Кулыгин был скроен для Вишневского. Чебутыкин раз навсегда Артем. Они трое явились украшением, победой пьесы. И все-таки некоторые моменты в пьесе вызывают сомнение, особенно с ходом времени. Об этом писали наши писатели- эмигранты: "Все эти «будем работать», начнем новую жизнь, «через двести-триста лет»... Чехов через подчиненных своих высказывает пожелания, мысли, наблюдения… через 20 лет они стали вызывать горестную усмешку. Слава Богу, что Чехов до этого не дожил. «Теперь нет пыток, нет казней, нашествий…» – в те времена, правда, и не было. Пророком Чехов не оказался, да и вообще Тузенбаху поверить нельзя. Ни одно слово его не принадлежит ему, как и в восторг Ирины, собирающейся ехать «работать» на кирпичный завод с нелюбимым человеком, никак не поверишь".

Как бы то ни было, «Три сестры» начали свою независимую жизнь. Впервые была опубликована в журнале «Русская мысль», № 2 за 1901 год; с изменениями и поправками вышла отдельным изданием в том же году в издательстве А. Ф. Маркса. Впервые сыграна на публике на сцене МХТ 31 января 1901 года. И с тех пор пьеса Чехова уже более ста лет не сходит со сцены — как в России, так и за рубежом. Пьеса была переведена на немецкий, французский и чешский языки еще при жизни автора. В переводе А. Шольца впервые была показана на берлинской сцене в 1901 году.

На протяжении всего XX века к «Трем сестрам» обращались выдающиеся режиссёры, в их числе Вл. Немирович-Данченко и Георгий Товстоногов, Олег Ефремов и Юрий Любимов, Лоренс Оливье и Эрвин Аксер, — всякий раз открывая в драме Чехова новые мысли, созвучные новой эпохе. Интерес к пьесе не ослабевает и в нынешнем XXI веке.