Два рассказа о войне

ТАИЛАНД
Голос в телефоне показался неожиданно знакомым.
- Да, я Таня, - ответила она. – А это, простите…
- Коля Афанасьев, - произнес звонивший. – Третья парта у стены с классиками. Точно богатым буду, раз не узнала.
- Боже мой, Коля! Сколько же лет прошло, как мы не виделись. Ты где вообще, ты как?
- Нормально, - сказал Коля. – Кручусь, верчусь. В этом году десять лет как закончили школу. Ты помнишь  выпускной?
- Конечно, помню, - сказала она. – Как шампанское втихомолку в школьной раздевалке пили. Такими героями себя чувствовали.
- Да уж, - рассмеялся Коля. – Я вчера вечером приехал в город. Сегодня целый день свободен. Увидимся-поболтаем? Например, в баре «Альбатрос» на Грибоедова, если  его не прикрыли, конечно.
- Куда ж он денется. Я с радостью. До шести на работе, а потом абсолютно свободна.
- Прекрасно, - сказал Коля. – Давай в семь в «Альбатросе».
«Мам!.. – она заглянула на кухню. Мать нарезала заготовку для борща. – Ты представляешь, мой одноклассник Коля Афанасьев объявился. Как снег на голову свалился. Столько лет о нем ничего слышно не было…»
- Афанасьев, - переспросила мать. – Блондинчик такой сухощавый?
- Ага, он.
- Помню, - сказала мать. – Воспитанный был мальчик.
- Я сегодня попозже буду, мы с ним вечером в кафе увидимся.
- Давай-давай, - одобрила мать. – А то вообще нигде не бываешь.
- Ладно, я побежала, а то на урок опоздаю.
По дороге в школу она мысленно перебрала те скудные сведения, которые доходили о Коле за прошедшие годы. Ну, да, родители уехали по контракту в Швецию, он – с ними. Там, наверное, и получил высшее образование, там же, наверное, и работает. Женат наверняка, подумала она, детишки, уютный дом на берегу, что у нас там в Швеции… Ах да, Ботнический залив.
Коля  всегда был ей симпатичен. Может чего и закрутилось, мелькнула лукавая мысль, если бы он тогда не уехал. Может быть…
- Татьяна Борисовна, - её перехватила в коридоре завуч по воспитательной работе. – Напоминаю, в субботу вместо пятого урока общегимназический слёт «Армия  и народ едины». Будет проверяющий из департамента.
- Да-да… - рассеянно ответила она. Может быть, жила бы сейчас в Швеции, на берегу этого самого залива.
«Переменился…» Они выпивают коньяк в кафе «Альбатрос». Сначала Коля хотел заказать бутылку шампанского, но она решила, что это слишком  провинциально, остановились на коньяке и сырной закуске.
«Переменился. Был мальчик, что называется, приятный снаружи и внутри, а теперь – мужчина, спокойный,  уверенный в себе». Выпитый коньяк слегка возбуждает, она слушает Колю с меланхолической улыбкой.
Коля словоохотлив. Он действительно обосновался в Швеции, работает в какой-то крупной компании, название сразу вылетело из головы. Живет отдельно от родителей, снимает небольшую виллу в получасе езды от Стокгольма.
«Там все так поступают. В городе только банки, офисы и рестораны для туристов. А у меня озеро рядом, леса,  белых как во сне у грибника. Шведы их не собирают, для них грибы это замороженные шампиньоны из супермаркета».
Она слушает, покачивая головой, стесняясь задать главный вопрос.
«А я? Да ничего особенного. Окончила наш пед, работаю в школе учительницей математики. Была замужем, в институте на третьем курсе  с однокурсником поженились. Нам было-то по девятнадцать, чего там понимали. Разбежались каждый по своей жизни, плоду любви шесть лет, осенью в школу пойдет…»
Она не слишком подробна в рассказе о собственной жизни, она считает её  обыкновенной,  как у большинства, и поэтому не заслуживающей пристального внимания.
- Я холостяк. – Коля сообщает эту информацию без всякой эмоциональной подоплеки, просто как имеющий место факт. – Отношения, разумеется, были, но до воскресной кирхи так ни разу дело и не дошло. У нас в Европе как-то вообще не принято жениться раньше тридцати, на ноги сначала надо встать, карьера на первом месте, сама понимаешь.
- Понимаю, - охотно соглашается она. – Это разумно. Как минимум. В России часто бываешь?
- Очень редко. Компания по бизнесу с Россией никак не связана, а так просто потратиться на перелет, с друганами пивка попить, я же не Рокфеллер, хотя зарабатываю неплохо. За последние пять лет первый раз.
-  Какое-то дело? – спрашивает она.
- Да, и очень важное. – Коля жестом просит официанта повторить коньяк. – Я приехал поговорить с тобой.
- Со мной? – она искренне ошарашена. – О чем?
- Предлагаю выйти за меня замуж.
- Что? – выпитый глоток коньяка застревает в горле. Поперхнувшись, она произносит:
- Что прямо здесь?
- Завтра пойдем в загс. – Коля деловит и целеустремлён. – Если откажутся сразу регистрировать, ничего не страшного. По приезду в Таиланд обратимся в наше посольство, думаю, что они помогут соотечественникам.
- Так, подожди, - ей кажется, что она попала в нелепую галлюцинацию. – Какое посольство, какой Таиланд?
- Ох, прости, не сказал  самого главного. Волнуюсь немного. В компании, где я работаю, предложили серьезное служебное повышение. Работа на уровне старшего менеджера, возглавить дочерний офис в Бангкоке. Жалованье соответствующее, социальные блага, загородный дом за счет компании, перелеты только первым классом, там много всего интересного, я тебе потом все  подробно расскажу. Есть несколько обязательных требований, среди них  – представитель компании должен быть женат, и не на какой-нибудь тайке или филиппинке, а на нормальной европейской белой женщине.
- Прямо расисты – твои работодатели, - галлюцинация проходит, мир реальных людей, которые пришли в кафе поболтать о пустяках, уверенно окружает её. – Ты поэтому предлагаешь выйти замуж?
- Мы ведь не дети, Таня, - он кладет ладонь на её руку. – И знакомы столько лет. Семья, в моем понимании, в значительной степени ооо. Что называется, надо договариваться на берегу.
- Семья это что? – переспрашивает она.
- Общество с ограниченной ответственностью.
- Вот как, - ей  становится смешно. – И до каких же пределов эта ответственность ограничена? И главное – кто же её ограничил?
- Не цепляйся к словам, - нотка недовольства на секунду проблескивает в его голосе. – Ты же математик, прекрасно все понимаешь.
И не дав возразить, продолжает:
- Танечка, да ты посмотри вокруг. Нищета, убожество, с этой украинской войной совсем скоро швах наступит.
- Ну, не так все плохо, - замявшись, примирительно говорит она. -  Гордиться, конечно, особо нечем, но и причин рвать волосы на голове тоже нет. Я понимаю, что за границей сейчас из России такой жупел делают: народ голодает, терпит, но безмолвствует, инакомыслящие по тюрьмам. Чушь это. Зайди в любую «Пятерочку», продуктами все завалено. Зарплаты, конечно, не приведи господь, но так всегда было, я вот репетитором подрабатываю. Иногда. И не подумай, что я такая клуша. Мы с мужем, когда вместе жили, в отпуск в Египет ездили. В двадцатом году с подружкой собирались в автобусную экскурсию в Париж. Такой кайф: через Польшу, Германию. Но тут ковид нагрянул, границы закрыли, а потом и все деньги, которые накопила на поездку, как-то разлетелись. Про инакомыслящих ничего  сказать не могу. Никогда не интересовалась людьми, которым не сидится спокойно. Тем более  что они как раз, как я читала, в большинстве своем люди не бедные. Скучно им, наверное, вот и нашли приключение себе на …
- Да я не про политику, Танюш, - сказал Коля. – Я нормальный человек, мне что белые, что красные, что зеленые, лишь бы лично моя жизнь и жизнь близких мне людей хуже не стала. Так что дело тут не в политике, а в том, что называется качество жизни. Ты пойми простую вещь, поехать в отпуск в Египет или Турцию или какой-нибудь Крым и Геленджик – в Европе удел голодранцев. Хотя тоже смотря куда, на этих территориях встречаются места, достойные уважаемого человека. В Россию о них даже информацию не публикуют, это мне знакомый турагент рассказывал.  Россия на обочине цивилизации, думаю, что всегда была там, глубокая периферия западного мира, место для сброса ширпотреба из Китая и просроченных продуктов из Европейского Союза. В этом дерьме можно прожить всю жизнь, даже надеяться, что когда-нибудь станет лучше. Вот только зачем, когда рядом яркий и ослепительный мир.
- Хорошо, - говорит она. – Мне надо подумать.
- Подожди, - у Коли взгляд побитого щенка. – Давай не будем расставаться на такой дурацкой ноте.
- Когда ты уезжаешь? – спрашивает она.
- Завтра вечером. И очень надеюсь, что мы уедем вместе.
- А почему такая спешка? Ты не знал, что для назначения нужно быть женатым человеком?
- Знал, конечно. Но я всё же русский человек. Вот и откладывал до последнего момента.
- Странно. Такое важное событие в жизни, я имею в виду брак. Или для тебя это не так?
- Так. – Она надеется, что Коля не лукавит. – Просто я не любитель напыщенных слов. Я верю в семью и в любовь верю. И считаю, что в брак надо вступать осознанно, и мужчине и женщине. Поэтому и прилетел поговорить с тобой.
- Ты не обижайся, Коля. Просто твое предложение настолько неожиданно…
- Да, я деловой человек. И считаю, что это хорошо. Во всяком случае, я лучше, чем какой-нибудь шаромыжник, которому только и надо затащить тебя в постель. А дальше – извини, родная, в мои планы не входит жениться. Наверняка таких наблюдала и не одного.
- Было дело, - хмурится она. – Но мне тоже не улыбается быть чужой игрушкой. Сегодня тебе дозарезу нужна жена, а завтра вдруг планы изменятся. Самое начало учебного года, я, между прочим, в школе на очень хорошем счету. Вот так всё бросить в одночасье, а если что-то пойдет не так в нашей жизни. И потом я не одна, у меня дочь, я тебе уже говорила.
- С дочкой я вообще не вижу проблем, - сказал Коля. – Ей в следующем году в школу? В Таиланд, разумеется, сейчас её тащить не надо, поживет пока с бабушкой. А мы за это время определимся со всеми бытовыми условиями, при российском посольстве, без сомнения, есть школа.
- То есть я должна расстаться с дочерью?
- Ну, зачем же так трагично – расстаться! Для дочери это командировка мамы на небольшой срок, для её же блага в ближайшем будущем. У тебя не грудной ребенок, бабушка вполне справится.
- Бабушка-то справится, - сказала она. – Только я так не привыкла. Все это просто снег на голову, вообще не понимаю, как объяснить дочери  срочный отъезд.
- Давай встретимся с дочерью вместе. Самолет поздно вечером, у нас будет достаточно времени поговорить с ней.
- Ты помнишь Пашу Морозова? - спрашивает она.
- Конечно, помню. Любитель рок-музыки, он, кажется, в Ленинград собирался уехать после окончания школы?
- Он и уехал, отучился в Питере на инженера железнодорожного транспорта, вернулся, работал в депо на руководящей должности. И вдруг  все бросил и укатил в какую-то крохотную деревушку на Кольском полуострове, на берегу Баренцева моря. Построил там небольшую турбазу, катает желающих на морскую рыбалку, а зимой на оленях по тундре. Доволен жизнью как мальчишка, он мне звонил с полгода назад, все зазывал в гости.
- Скучно стало парню рыбу удить и северным сиянием любоваться? Чего не поехала?
- Да потому что, Коленька, стать домохозяйкой в арктических широтах это совсем не для меня. Какие-то крайности мне предлагают  в последнее время: то дальний Север, то удаленный Юг. Я вроде такого повода никому не давала.
- Танюша, объясни мне, непонятливому, что ты хочешь от этой жизни? – Коля смотрит ей прямо в глаза.
- Да ничего сверхъестественного, Коля! Как любая баба, любить и быть любимой. Что в этом необычного? Рациональная, вернее, материальная составляющая, конечно, важна, но все-таки она имеет второстепенное значение. Мне не семьдесят лет, а двадцать семь, и я хочу нормального человеческого счастья.
- Рассуждаешь прямо как тургеневская барышня. Звучит грандиозно. Есть только одна маленькая проблема. Тургеневские барышни, как тебе отлично известно, были дочерями владельцев поместий, то есть для них вопрос финансового достатка или на какие шишы отправиться на воды в Европу, не существовал по определению, если, конечно, папаша не заядлый картежник. В общем, налицо все необходимые условия, чтобы помечтать о романтической любви. А у тебя?
- Коля, я…
- Дослушай меня. У этой страны, извини, что я так говорю, она давно для меня эта, а не наша, будущего нет. Здесь всегда была задница, от царя Гороха, а вечная задница ничего хорошего человеку предложить не может. Ваши умники правители вместо того, чтобы решать насущные проблемы, отправляют толпы народа бодаться с мифическим нацизмом. Очень смешно, в Питере или в Казани этих нацистов больше, чем во всей Украине. И так было всегда, при всех царях, человеческая личность ничтожна, её судьба никого не волнует. Какое счастье ты хочешь здесь найти? Из месяца в месяц едва сводить концы с концами и по выходным жаловаться подругам на тяготы существования. Потому что здесь не жизнь, а именно существование на грани с выживанием. Или ты фанатеешь, работая педагогом среди дебилов? Можно подумать, им твоя математика нужна.
- Я не фанатею, - сказала Таня. – Просто это моя работа, за это мне платят деньги. И среди учеников не только дебилы. Я люблю свой город, я здесь выросла, здесь Наташка родилась, у меня здесь друзья, которые всегда помогут в беде. Я не готова резко менять свою жизнь. А тяготы как-нибудь переживем, раньше ведь справлялась, так что не в первый раз. Мы же люди привычные ко всяким пакостям или ты забыл уже об этом в своей Швеции. Слушай, начало двенадцатого, давай закругляться. У меня завтра первый урок в девять. Да и дочка, наверное, вся  извелась, куда мама пропала.
- Когда тебе завтра позвонить?
- Не надо звонить. И провожать не надо, я доеду на такси.
- Таня, я…
- Не надо больше ничего говорить.  Ты извини, Коля, что не  смогла  помочь тебе с назначением. Но ты – человек перспективный, поедешь в какую-нибудь другую страну. С другой женщиной. Очень рада была тебя увидеть!
                ----------------------------------------
Она вошла в квартиру, мать молча показала на настенные часы и покачала головой.
- Мамочка, ты пришла? – раздался голос дочери.
- Да, Натусик, - она присела на диван, где спала дочь. – Извини, что так задержалась. Встречалась с одним знакомым, которого не видела много лет.
- А он кто? – спросила дочь.
- Он – летчик!
- Ух ты! – восхитилась Наташка. – А он покатает нас по небу?
- К сожаленью, он уже улетел. Да он и не смог бы, он ведь на истребителе летает,  в его самолете пассажирских мест нет. Засыпай, моя хорошая, послезавтра суббота, выходной, отправимся, как и собирались, в зоопарк…
РОДИНА-СМОРОДИНА
В парке оркестр играл джаз вперемешку с «Beatles». Музыканты были люди немолодые, пережившие на своем веку не одного дирижера, но играли они увлеченно, словно купаясь в ритмах хорошо знакомых мелодий. Немногочисленная публика охотно аплодировала и при особенно удачных пассажах пританцовывала.
- Так, отлично, - военкор установил фотоаппарат на треногу и развернул его так, чтобы танцующие попали в фокус.  – Отлично! Ну, те-с, Макс, сделаем снимок на фоне мирной идиллии.
Он встал туда, куда показал военкор, и оглянулся на летний парк.
- Улыбочку!
Глаза, привычно настороженные, повеселели, и он улыбнулся широкой, во все лицо, улыбкой.
- Супер! – военкор сделал с десяток снимков. – Прямо Голливуд! А что, сержант, по Москве, наверное, скучаете?
- По Москве? – он задумался на мгновенье. – Наверное, скучаю. Год как уехал, а порой кажется целая вечность прошла.
Повестку ему вручили лично. Он сидел как обычно в последнее время за ноутом, лепил очередной ролик для канала, в дверь позвонили, он открыл, на пороге стоял моложавый капитан из военкомата.
- Максим Александрович Алейников?
- Он самый, - ответил он, подумав, что лучше бы он был на работе.
Капитан для порядка проверил паспорт и военный билет и вручил под роспись предписание.
- Да я вроде не собирался снова в армию… - вяло отреагировал он.
- Президентский Указ о мобилизации военнообязанных, - бодро парировал капитан. – Всё по закону. Можете почитать на досуге в интернете,  необходимые материалы есть в свободном доступе. Да Вы не расстраивайтесь, на передовую не все попадают. Удачи!
Капитан козырнул и исчез на просторах столицы.
Многочисленные приятели восприняли новость без энтузиазма, некоторые, пожалуй, со злорадством. Это его не удивило. С того самого дня, когда он уволился из того злосчастного ресторана, где несколько лет  трудился поваром цеха холодных закусок, и окончательно заделался кулинарным блогером на ютубе, образовалась некая дистанция со многими,  кто раньше общался с ним запросто и без всякой задней мысли.
Созданный им канал неожиданно быстро набрал обороты, число подписчиков меньше чем за год составило около полумиллиона, барыши ютубовские были, конечно, не ахти какие, но ему хватало, тем более что по части приготовить пожрать он действительно был мастер, из любого продукта мог сделать «пальчики оближешь». «Прирожденный талант», - часто повторяла матушка.
Не мудрствуя лукаво, он регулярно вываливал на канале всяко-разно из всего, что под руку подвернется, сильно выручала «Поваренная книга для молодых семей», шикарно  иллюстрированное  советское издание 1957 года с множеством рецептов, ныне напрочь забытых. Книга   досталась ему в наследство от покойной прабабки.
Он полюбопытствовал в Сети, сколько платят мобилизованным. Платили, кстати, неплохо, отметил он. Срочную он оттарабанил поваром в солдатской столовой, автомат держал в руках один раз, на присяге. А повара  на войне нужны, подумал он, вот и выход, раструбить на мандатной комиссии про мои кухарские таланты. Не так страшен черт, как его малюют. Перспектива срочно валить из страны (о чем много писали в интернете) совсем ему не улыбалась, куда  мне с моим нижегородским английским, там своих поваров как грязи, подумал он, и не хочу я никуда уезжать.
- Макс, вы помните  самое первое ощущение, когда попали в зону боевого соприкосновения, - ему кажется, что военкор смотрит на него как на подопытного кролика. – Что это было: страх, может быть, паника, ненависть к противнику, или напротив, кураж, своего рода азарт «я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…». Как это было в самый первый раз?
- Я хорошо помню первый обстрел, - сказал он. – Часть стояла далеко от линии фронта, километров тридцать, во втором эшелоне. Помню, еще посмотрел на часы – ровно семь сорок пять, через пятнадцать минут рота придет на завтрак.
Первый же снаряд как раз и угодил в столовую. Он с треском врезался в стену, противоположную кухонному отсеку и застыл будто живой. Взрыва не было. Он видел, как прапорщик Еремеев, начальник столовой, в замедленном движении выскакивает в окно и осколки стекла летят в во все стороны. Два повара лежат на полу, прикрыв головы руками и смешно подтянув к животу ноги.
Он вышел на крыльцо не торопясь, словно нехотя. В полной тишине в воздухе парили обломки зданий, части разорванного ударной волной грузовичка, на котором на рассвете привезли продукты. Солдат в каске и бронежилете тряс его за рукав и что-то сбивчиво говорил.
- Я ничего не слышу, - крикнул он. Солдат сел на землю и стер с лица кровь.
- А что было потом? – спросил военкор.
- Я вырубился, - сказал он. – Провалился в тяжелый бредовый сон почти на полсуток. Мне потом объяснили: у каждого своя реакция на первый обстрел или на первую атаку. Кого-то  понос пробивает, у кого-то паника начинается. Иногда как у меня, организм отключается от происходящего, будто тебя здесь и нет. Повезло, что шальным осколком не цепануло.
- Да, Макс, извините, что не предложил, - сказал военкор. – Хотите выпить?
- Хочу, - сказал он.
Военкор достал из рюкзака плоскую бутылку виски и два стаканчика.
- Тебе не наливаю, - покосился военкор на оператора. – А то снимешь, как в прошлый раз, через кривую кобылу.
- Бывает, - ухмыльнулся оператор. – Боевая обстановка фокусирует оптику на свой лад. Пойду тогда, мороженого куплю.
Военкор разлил виски и поднял стаканчик:
- За победу!
- За нее, - сказал он и отхлебнул. Жгучий холодок приятно прошелся по желудку.
- Какое самое страшное время суток на войне? – спросил военкор. – Когда черти мерещатся? Вопрос, что называется, вне протокола, не хочешь, не отвечай. Будем!
- На рассвете, - сказал он. – Жопа всегда на рассвете начинается.
У того, кто смотрел на него в окно, глаза были злые. Дуло автомата наведено на кастрюлю с утренней кашей:
- Что, москаль, не суждено пожрать? – у автоматчика под глазами были синяки, как у человека, не спавшего несколько суток.
За тонкой стенкой раздался шум.
«Сменные повара поднялись, - подумал он. – Сейчас помоются и на кухню. ****ь, что же делать?»
- Что москаль, не ждали нас? - дивер игриво поводил дулом.
- Не ждали, - сказал он,  поражаясь собственному хладнокровию. – А я, кстати, действительно москаль. В смысле, москвич.
- Я в Москве работал, - сказал автоматчик. - На стройке, три раза. И все три раза кинули на бабки. В последний раз, когда собирался, жонка всё хныкала, не езжай, всё равно без грошей приедешь. Как в воду глядела.
- А чего поехал? – спросил он.
- Характер у меня такой, - сказал автоматчик. – Быстро уговорам поддаюсь. Но в тот раз твердо обещали, что с деньгами верняк будет, мамой клялись. Наебали, суки.
- Сочувствую, - сказал он.
- Ты, парень, не дрейфи, - сказал дивер. – Я метко стреляю. Так что мучиться не…
Беспорядочная стрельба заглушила его голос. Автоматчик вдруг обмяк и осел под окно.
- Хорошо ты ему зубы заговорил, - прапорщик Еремеев возвышался над трупом как скандинавский бог из компьютерных игр. В правой руке прапорщик держал окровавленный топор. – Я и не рассчитывал,  что скрытно  подберусь. Эх, не думал, что придется людей как дрова рубить. За мной бегом марш в оружейку, «ксюхи» добывать.
- Предложение перейти в штурмовую бригаду после того боя поступило? - спросил военкор.
- Ну, да, - сказал он. – Мы когда от диверов отбились, долго с прапорщиком за жизнь говорили. Еремеев, он ведь начальником столовой, можно сказать, как в ссылке был. Из десантуры он, в Донбассе с четырнадцатого года, по пьяному делу начистил рыло тыловому майору, тот инвалидом стал. В столовой  прапорщика от трибунала спасали.
Еремеев сидел, устало прислонившись к стене столовой и положив автомат на землю. Он по-прежнему, скрючившись, опирался локтями на автоприцеп, который послужил им естественным укрытием.
- Тихо, - сказал он. – Похоже, ушли.
- Ушли, - подтвердил прапорщик. – Они всегда уходят, как только серьезная перепалка начинается. Берегут своих. А я командованию всю плешь проел, чтобы разрешили поварам оружие в столовой держать. Куда вам, отвечают, полсотни верст до передовой.  Эх, дураково поле ***ми огорожено. Повезло нам, Алейников.
- Повезло, - сказал он. – Мне вообще в последнее время  везет.
-  Не зарекайся, - сказал Еремеев. – Ты на «передке» ведь  не был.
- Похоже, тут «передок» везде, - сказал он. – Они ведь считают, что они здесь дома, а мы непрошенные гости.
- Есть такое мнение, - прапорщик, кряхтя, поднялся на ноги. – А нервы у тебя крепкие, я, пожалуй, даже удивился, первый бой и ничего – не растерялся. Бросай ты эти свои поварешки. Меня в следующем месяце в штурмовую бригаду возвращают, могу похлопотать о переводе. Как один старый генерал говорил: «Спасаться надо вперед!».  Читал я это где-то, где, правда, не помню, и как генерала звали, тоже не помню.
- А давай, - сказал он. – Сдохнуть на рассвете у чана со жратвой совсем как-то не комильфо.
- Как что? – спросил прапорщик.
- Да неважно, - сказал он. – Ты прав, надо себя в настоящем деле испытать.
- Как полагаете, Макс, - спросил военкор. – Это был мгновенный импульс, реакция после выброса адреналина?
- Может быть, - сказал он. – Не знаю. Да и какая разница. Здесь на войне совсем другая жизнь, и каждый, если не убьют, находит свое предназначение  в этой другой жизни. Я себе такое нашел.
- Борьба с нацистами это серьезный фактор, - сказал военкор.
-  Да бросьте вы, - рассмеялся он. – Мы не на политзанятии. Не люблю я все эти идеологические разговоры. Нацисты-онанисты, родина-смородина, давайте спьяну еще песенку провоем «Идет война священная…» Лично я ни одного нацика не встречал, хотя, наверняка, они есть среди укропов. Да и где в мире этих красавцев только не бывает? У меня все проще: есть противник, и противник толковый, опасный,  я с ним воюю, практика показала, что у меня  получается неплохо. Поэтому мое место не в столовой, а в штурмовой бригаде. Дважды два равняется четыре.
- Для награжденного орденом Мужества за боевые заслуги уж больно простецкий подход, - сказал военкор.
- Какой есть, - сказал он. – На войне всегда все просто, сложности за «ленточкой» остались, я уже и позабыл про них. Это Вы меня попросили дать интервью для «ящика». Я в звезды экрана не набиваюсь и вербовать сюда тоже никого не буду. У каждого своя башка на плечах, каждый сам для себя решит, где ему лучше. Мне оказалось лучше здесь, но это мой выбор.
- Но ведь война когда-нибудь закончится, сержант, - сказал военкор. – Что дальше, как жить собираетесь?
- Вот тогда и посмотрим, - сказал он. – Сначала дожить надо.
Он прошел мимо оркестрантов, которые укладывали инструменты в футляры, посмотрел на темнеющее небо и зашагал прочь, не оглядываясь и не замедляя темпа…