Королева планет

Сегодня за мной, наконец, пришли. Сначала по детской своей наивности решила, что в чужой домофон ночью могут позвонить и узбеки с каким-нибудь огромным жарким казаном плова, ватагой возвращающиеся в квартиру этажом ниже. В конце концов, ключ у них один, да и я уже пару раз над ними “сжаливалась”. Однако, на этот раз были то не узбеки, а наша досточтимая полиция. И вот, где-то в районе пяти утра, когда изо дня в день лишь редкие заводские резко вырываются из подъездов, чтобы понестись на другой конец города, или томный, да что уж там, почти тотемный сему времени суток бухарик, опираясь на березу, со смаком покуривает кэмел; садясь в дежурную машину, я со всей ясностью осознала, что ни о чем не жалею. Я отправляюсь к родным! Суббота. Скорей бы меня осудили. Время распалось, как распадается хрупкий букет.

1
Стояло, кажется, двадцать первое июня. Да, теперь-то я понимаю, что именно оно и было.
На этот раз разбудили капли дождя, упрямо барабанящие в выступ балкона. Ночная вода опять не давала покоя. От неё не спрятаться и не убежать, не забыться под подушкой. А я, как назло, итак плохо сплю последние полгода, даже из рук вон плохо. Потерпи-дотерпи-пройдёт – одна сплошная мантра. Словила Макконахи по полной, короче.
И, если меня потихоньку добивали эти ночные летние ливни, то жизнь моих соседей по-видимому не могло остановить ничто – ни ураган, ни смерч, ни конец света. Бывают такие люди, которых не изменить, они, как неосушимые доисторические болота Луизианы только засосут тебя, поглотят, прожуют и выплюнут – впрочем, и то, если соизволят.
Но бог с ними, с соседями. От себя могу дать совет: с утра подняться помогает фолк, конечно, британский, какой же ещё? Жахнули по парочке баллад Вашти Баньян или Энн Бриггс – это певицы такие если что, я по певицам двигаюсь – и уже немножечко попустило. Есть ваще грейтест хитс, типа “Вилли О’Винсбери”, его можно слушать у всех, да даже у Pentangle, и всегда будет одинаково зашибись, аж плакать хочется.
Этот шотландский Вилли – прямо мой герой. Значит, рассказываю, в чём с ним соль. Пока король был в плену у испанцев, некий Уильям стал любовником принцессы, да так, что она понесла. Вернувшийся отец в ярости, кто сотворил это с его дочуркой? Однако, когда он видит Вилли, то настолько очарован им (вот это удалец, наглец, на дуде игрец! ну пусть так это объясним), что предлагает ему не только дочь, но и всё царство в придачу. И оцените поступок обаяшки из Винсбери: он говорит, что и без того возьмёт Джанет (так её звали) в жёны, а приданое ему совсем не нужно, ведь он и сам паренёк не простой.
Вроде, история – ничего особенного, такая вот загадочная шотландская душа. Как знаток британского фольклора, откровенно признаюсь, есть у них сюжеты и поэтичней. Вспомнить хоть легенду про Томаса-Рифмача, который был столь умелым бардом, что королева эльфов забрала его в свою вечнозелёную страну. Или сказку про Тэма Лина, рыцаря той же самой королевы, и его возлюбленную, что не выпускала Тэма из своих объятий, даже когда он стал раскалённым железом – так возвратив его в мир людей. Не уверена, что потом они жили счастливо, такие истории хорошо не заканчиваются.
А трогает сильнее всех баллада про Вилли: тут дело в музыке! Сам мотив что-то задевает, чистое, самое-самое детское, невыносимо ушедшее и этим прекрасное. Ветер обретает тело, попадая в сети штор, пока я вслушиваюсь в него.
Напоследок, перед тем, как встать с постели, окунаюсь в мягкий вакуум Марка Болана, становлюсь его космическим танцором, подвываю с ним на пару: “Ай вос дэнсинг вэн ай вос твэээээлв, ай вос дэнсинг, вэн ай вос аааааут, ай данцд майселф райт аут зе вуууумб, из ит стрейндж ту дэнс соу суууун?”
Разве странно начать танцевать так рано?
Сквозь тучи начинает проглядывать солнце, точно это фотоплёнка проявляется на свету.
Вскакиваю.

***
Двадцать первого впервые увидела в десятом трамвае живого Децла. Опять же считаю, тут надо пояснить, потому как запомнилось всё до микроскопических деталей.
Ну, полагаю, вы знаете, каковы эти трамваи до Металлурга? Именно до? Самые уютные.
В этом кондуктором был трепетный, беспечный старичок, напрочь забывший о своих обязанностях за ностальгической беседой со среднего возраста и размера тётенькой. Были ли знакомы прежде? Бог их разберет. Обсуждали свои последние поездки в Крым: у обоих это чудо было советского пошиба. Впрочем, сочились они очарованием и незлобивостью, что редкость по нынешним временам.
Впереди оказались тучная мать с грудничком и, по-видимому, отец семейства. Все трое тоже почему-то милые: ребенок поглядывал на меня через материнскую спину голубым взглядом; женщина общалась с ним на равных, без сюсюканья, что вызывает безграничное уважение; а мужчина с постоянной улыбкой показывал игрушки и секретные семейные жесты: “Спокойствие. Все хорошо? Смотри, что это там!”
Позади устроился мальчик лет десяти с самокатом. Со светлыми волосами и в светлой льняной одежде.
Трамвай был новым, заменённым, как и почти все десятки. На каждой мало-мальски исторической остановке про неё объявляли что-нибудь слегка высокопарное, пафосное, однако, не до ужаса.
Словом, почти идиллия.
Ровно в 13:13 на переулке Широком в вагон зашёл Децл.
Если что, я вовсе не поклонница, но уж, как он выглядел, знаю. Тем более, зашёл на переулке Широком, там же граффити с портретом, хоть с него не сличай. Конечно, и в этот образец стрит-арта ворвалось уличное искусство более низкого пошиба, практически оголтелый выкрик:
“РЕП ЭТО НЕ МУЗЫКА
РЕПЕР НЕ МУЗЫКАНТ”.
Но лицо-то не извандалили. Самое удивительное: во-первых, был Толмацкий в шорто-сандальном прикиде с измятым пакетиком; во-вторых, для остальных будто и не произошло ничего из ряда вон выходящего, обыкновенный горожанин.
И тут наклёвываются две теории, одна безумней другой.
Первая. Кирилл не умер, всё это инсценировка, как скажем, у Элвиса или Монро. Просто устал, познал дзен и остался жить в нашем маленьком провинциальном Ижевске, возможно, даже уже хочет быть рассекреченным и не случайно является на этой остановке. В инете, между прочим, тоже люди так считают, доказательств насобирали, погуглите. Ищется в пару кликов.
Вторая. Наступают последние времена, происходят последние чудеса. Ведь воскресение за чудо считают? Тут, как говорится, факты налицо. Грустно, что катимся мы в тартарары, хоть и все от Иоанна Богослова обещали сие не одну сотню лет – ребята, свет когда-то закончится. А Децл, вот, закончился и начался сначала, значит, есть ещё надежда.
Доехал он до конечной и вышел со мной у бывшего кинотеатра “Аврора”.

***
На афишке рядом с ипподромом увидела информасьон о том, что скоро у них Сабантуй, прикольно сходить туда, вспомнить былые времена: батыры залазят на шест, борются с полотенцами, бегают с препятствиями – древняя маскулинность вырывается на свободу. Раньше, конечно, было лучше. Действие разворачивалось на лугу, продуваемом всеми четырьмя ветрами; пахло непременно клевером, мёдом; а ноги человеческой толпы с рассвета затаптывали тимофеевку и овсяницу до состояния зелёного ковра.
Но это раньше, а сейчас двое детей во дворе моего дома играют в “Бемби”, девочка лет четырех и мальчик помладше. Малыш, видимо, оторопев от резкого броска мячом или вопроса о том, сколько ему лет, громко вскрикивает. Подружка вполне воспитательным тоном назидает: “Тише, Тёма, не видишь, самолет летит, он нас услышит и напугается!” Вот это деликатные дети, вот это я понимаю. Прохожу мимо и замечаю, оба азиаты, и тут многое прояснилось – восточная любовь к порядку начинается с малых лет.
На крыше дома краем глаза вижу непонятный длинный столб, мда, странная штука, уж точно не телекоммуникации, скорее, тот самый сабантуевский пик. Да и по крыше будто кто-то ходит, слышны переклички. Ок, бывает.
Смотрю в свои окна. Слава богу, не побоялась дождя и открыла настежь, хоть немного выветрится опостылевший зной. Нечаянно задеваю взглядом и пятый этаж повыше. Там, и с балкона, и с кухни в безоблачное, распогодившееся небо неотрывно пялятся подростки. Те самые, из-за которых я не сплю полгода. Неудивительно. Всегда думала, что без допов они не обходятся, иначе, откуда берут столько энергии? Вон, стоят, солнцем напитываются. Смотреть на них невыносимо. Если собрались еще днём, то точно прогудят до следующего утра. Надо опять искать беруши.
Вхожу в подъезд. Со второго, как назло, еле тащится престарелый бухарио с выцветшей головой, кажется, вся дворня величает его попросту дядей Вовой. Образ на этот раз весьма экстравагантный: палёный чёрно-жёлтый костюм адидас расстегнут нараспашку, красная панамка на алом лице придаёт особый румяный шарм запаху перегара. Мы с ним никогда не говорим. Но сегодня день выдался странный, и Вован решил закинуть в него свою щепотку перца.
Едва завидев меня и буравя расширенными желтыми зрачками, старик начал нашёптывать:
“Когда пятеро встанут в ряд,
и догонит их бледный серп,
тебе встретятся семь ребят.
И восьмой среди них будет смерть”.
Так, думаю, ладно. С утра принял, бог тебе судья, только пройди мимо, прошу тебя, не подходи. Пусть обойдет меня чаша сия. Не подходи.
Подошёл.
Руки выставил к стене, загородил проход. А я, наконец, разобрала то, что издали приняла за грязь на его голой груди, неряшливо набитые партаки: СОН на левой и ОМУТ на правой. Амбре затуманило сознание и страх, пока дядя Вова продолжал:
“Счастье обходит несчастных,
и от меня уйти трудно.
Мир изменивши, гаснем,
как же здесь неуютно…”
Пробормотав стихи собственного сочинения, сделал двухступенчатый реверанс и безмолвно, не оглядываясь, отправился в кусты у дома.
Как добежала до квартиры, я, толком, и не помню.


2
Заснула в четыре утра следующего дня, как и предполагала, в берушах и с включенной аудиокнигой: чуть, да заглушала вечеринку молодёжи. Светлеть начало в полтретьего, ласточки летали, и не ветерка, на улице застывшее онемение. Снотворное три раза выпито, а репертуар караоке не допет до конца визгливыми, хоть и юными, но бабскими голосами.
Что-что, а слышимость в нашей хрущёвке замечательная: дом с обновленным фундаментом сутки напролёт трясётся от рокота трамваев, через незакрывающийся счётчик в прихожей слышны все полночные фильмы главного по дому, будильник из соседнего подъезда вполне заслуживает звания вашего будильника, а впервые очищенная с 60-х вентиляция стала моим проводником в мир подросткового существования.
Теперь я знаю, что напившись до хрюканья, в три пополуночи, они любят не только бесконечно и каждый раз удивленно ломать бачок в ванной, но и в этой же ванной мыться всем вместе, хвастаясь и ухахатываясь над интимными причиндалами друг друга. Включая неопределённый хип-хап, эти цветы чьей-то жизни, выплёскивают содержимое импровизированного джакузи на пол, по очереди выплёвываясь оттуда с глубокомысленными возгласами: “*ляяяяяяяяяяяяя!!!”


***
Вы, наверное, подумаете, вот старая кошёлка, дай молодым погулять, пока они не повзрослели, и не ной, сама такой, небось, была. Ребята, а у меня таки есть что вам возразить. Во-первых, не была, хотя и могла, мне ведь только двадцать пять. Но нет желания становиться тусером. Зато есть понимание границ, своих и чужих, и еще того, что эта “молодёжь” (и тут совсем не про паспортный возраст) будет всегда, она не вырастает, и с этим пора завязывать.
Я понимаю, о чём говорю. Три года жила в коммуналке с:
– двумя пьющими бездельниками мужского и женского пола, моими ровесниками, живущими деньгами родителей, данными “на, отвяжись”,  кидающими в меня обувью, поджёгшими свою комнату (позже поймёте, почему тут уточняю) и выкинувшими кошку из окна;
– заводским ночным сторожем, накачивающимся либо днём в одиночку под боевики, либо в компании предыдущих лиц в ночное время суток;
– шлюхой, что в двадцать семь выглядела на сорок и пыталась поджечь уже нашу комнату (уточнила!), и её малолетней дочкой, которая всё время мечтала выпасть из окна;
– стариком, проживающим с этой женщиной низкой социальной ответственности и изначально не знающим, что данная особа изменяет ему со следующими и не только лицами;
– молодым веселым узбеком, поднимающимся вместе с солнцем под звуки востока;
– его приехавшим позже братом, застенчивым добрым малым, который старался подглядеть за мною в душе.
Последним был бывший зек, к нему частенько наведывались компании из нескольких человек, не снимая обуви, зато вежливо здороваясь со мной, сразу же проходили в его каморку и тихо за закрытыми дверями обсуждали вопросы. Не поверите, мне этот зек нравился, как сосед, больше всех, потому что, действительно, был самым спокойным. Вот только однажды ночью пришел он с ножевым, и моего сожителя, вызвавшего ему скорую, чуть не примазали к этому делу. (Слово “сожитель”, кстати, не считаю прерогативой криминальной сводки: это человек, с которым делишь жизнь, и нет тут ничего дурного).
Короче, дерьма я повидала, тут вкратце пробежалась. И что хочу сказать, разброс по возрасту этих людей был от 18 до 65, и никого из них нельзя выделить, сказать, ну посмотрите, был же один нормальный! Не было. Методы профилактики и борьбы испробованы всякие. Всё, что с ними делают, максимум – ночь в вытрезвителе и протокол. После чего они возвращаются окончательно озверевшими.
Зная бессмысленность своей затеи, всё равно пару раз просила теперешних соблюдать тишину в рамках закона, что, конечно, ничего не изменило. На третий раз только притворялись, что видят в первый. После этого я и решила завязать с общественной инициативой и спать в берушах всю оставшуюся жизнь.


***
В 10:00 листаю каналы в телеге. Наткнулась на замечательную группку любителей звёздного неба, по их наводке однажды в мае разглядывала полную кровавую луну. Ну-с, что новенького, господа?
“Товарищи-астрономы, в ночь на 24 июня вы сможете невооружённым глазом лицезреть парад планет: Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн последовательно выстроятся в ряд. Кроме того, их дополнит Луна, она вклинится между Марсом и Венерой. Полностью это уникальное событие хорошо бы наблюдать в районе с 2:30 до 4:00, в зависимости от вашей широты. Прихватите свой бинокль или телескоп и не упустите шанс, который выпадает раз в 18 лет!”
Такими темпами у меня появится эта невероятная возможность. Ай вос дэнсинг вэн ай вос эээээйт, из ит стрейндж то дэнс соу лэээээйт?
Раньше, чтобы успокоиться, была у меня привычка юного интроверта заводить потаённые места. Понимаете, такие, где вдруг осеняет, что всё время носил с собой стотонную глыбу, приклеенную к сырому сердцу чуть ли не лентой для мух или чем-то столь же отвратительным – и раз! нет её. Всё, фините, свалилась, расстаяла. Было таких убежищ несколько.
Взять хоть седьмой трамвай, на котором так запросто доезжала с Культбазы к своей когда-то задушевной подруге, чтобы пить, тихонько плакать, пересматривать “Trainspotting”, танцевать под “Would I Lie To You” Гетты и вспоминать всех тех, кто нас обманул и покинул, и не оглянувшись на прощание. Или Дворец Пионеров, советский, белоснежный, пустой, насквозь продышавший пыльным воздухом стекла и мозаек. А рядом с ним парк, где в печали бледная девушка обречена вечно разглядывать свои застывшие коленки. Здесь во втором классе выиграла конкурс чтецов с хармсовским “Вруном”, прикиньте, вот жизненная рифма.
Точно, был ещё весь район “Радиозавода”, от которого я принципиально окунаюсь в прохладное спокойствие. Может, потому что универские пары физ-ры на “Зените” и в бывшем “Апельсине” (а сейчас, кто ж его знает, как он называется) были приятнейшими, как минимум, самыми полезными.
Кстати, а вы знаете белое конструктивистское здание на Советской, напротив Святой Троицы и Удмуртэнерго? Рядом берёзы отрастили свои лапы так низко, что гладят тебя по лбу, когда проходишь. Сама  нежность. Вот, тоже в умиротворяющую копилочку.
Началом всех этих укрытий был кирпичный с голубым забором, добровольно и с миром утопший в тенистой зелени размалёванных яблонь дом бабушки с дедушкой. Первое место спокойствия, точка дзен-отсчета моей эры.
А сейчас-то что? Да, загоны множатся, старые акупунктурные точки не срабатывают, невроз крепчает, как ветер. Пионеров застроили французским кварталом, ничто не вечно, ну а ты выкарабкивайся “mort ou vif”, пей чай со смородиной после бани, согревайся, не дрожи, засыпай и не скули.
С терапевтической интенцией выдвигаюсь из Мордора-дома в сторону “Байкала”, последней хоббитской надежды на хлебниковскую «краюху хлеба и каплю молока». Знаю, тут прячется спасение – сусальное царство частного сектора.
Улица Володарского.
Спускается, значит, вся из себя, широкая, с заводского холма, где ещё уловим гул машин, до выгоревших полей с козами-вольноотпущенницами, а дальше дак и вовсе перелески. И небо очень низкое, очень близкое.
В таких местечках люди поворачиваются на тебя потому, что обычно здесь за ними никто не идёт. На Володарского можно либо жить, либо разглядывать её как жемчужину, бродить без цели, без дела: в этом мире дел быть не может. Я в оправдание представляю, что иду в гости к бабушке, которой тут никогда не было.
Чердаки деревянных старушек-избушек распахнуты и вместо ресниц на ветру разворачивают без стеснения ситцевые тюли. Под крышей у таких знакомцев обычно фрески по типу пары аистов с аистёнком, но тут демографическая агитация будто к месту и мило, хотя и никому не сдалась. На заборах белые надписи, наследники первобытного искусства:
 «ДЕДА
БАТЯ
БАБУЛЯ».
Жизнь на Володарского протекает сказочно, в оттенках мандариновой икры. Манит, зовёт. И я почти хочу жить.
Дохожу до пункта своего назначения – поля в низине. Вместо привычных коз, так легонько перескакивающих с одной ноги на другую, какой-то угрюмый мужчина под конвоем выгуливает жирных, томных, масляных на солнце коров. Озирается недружелюбно и долго. Приходится идти обратно, не хватало на мою голову ещё одного дяди Вовы.
Решаю обойти школу в районе Володарского с другой стороны, так до дома было бы ближе. Но МОУ СОШ упирается в тупик, за которым прямиком – завод. Посередине кочегарка, непонятно, то ли заводская, то ли школьная, а на ней совсем не белой краской: “Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем”. Вроде, Ницше? Вот и развалилось сусальное царство карточным домиком по мановению палочки неизвестного волшебника.
Придётся искать новое. Эх, жаль. Долго продержалось. Словно со злым умыслом по дороге натыкаюсь на агентство ритуальных услуг. Их задний двор украшают надгробия, и, что самое странное, есть там одно и с некоей Еленой Н., на фото – нестарая приятная блондинка с каре, годы жизни – 1974 – 2011. Не знаю, как вам, а мне сложно понять, постирония ли это владельцев компании или памятник почему-то не выкупили, с тех пор он там так и стоит. Если первое – профдеформация, то понятно, черный юмор в стиле врачей, хирургов и патологоанатомов, и всё равно немножко будто не к месту. Ну а второе – тут уже беспричинная целенаправленная месть этой мёртвой женщине, которая больше десяти лет, невыкупленная, точно никому не нужная, улыбается и в дождь, и в снег людям, что едут в автосервис или идут на аэробику.
А вдруг я чего-то не понимаю, и она, действительно, там похоронена, а не на кладбище? И, если у нее остались родственники, им каждый раз напоминают о горечи утраты чёрными венками и белыми постаментами, ведь нужно ж пройти через все эти стойки. Вполне паланиковский сюжетец.
Есть, правда, и совсем нереалистичная версия: никого у неё и не осталось, и в завещании она просила именно о таком. Отсюда и название. Смерть превратила человека в рекламу, стерла до картинки.
Грустно всё это.
По Орджоникидзе внезапно двинулась десятка. Не смогла подавить иррациональное желание зайти внутрь и проверить на наличие Децла.
Точь-в-точь, как вчера, минута в минуту на Широком переулке Кирилл оказался в вагоне. Сдержала дружелюбное приветствие, наблюдала с любопытством. Сверила внутренние часы. Доехала с ним до конечки и пешком махнула обратно.

3
Послеполуденная жара становится адской. Поневоле сдашься на милость случая и откроешь балкон нараспашку.
Ай данцд майселф инту зе тумб, из ит стрейндж ту дэнс соу сун? Ай данцд майселф инту зе тумб.
Мягко опускаясь на одеяло, представляю себя в капсуле для флоатинга, выражаясь по-русски, в камере сенсорной депривации. Отключаюсь от чувств. Глаза закрыты, надета повязка, света ноль. Запахи самоустранились после ковида. Пока нет ни намека на возвращение. Остался лишь слух. Упорно продолжает работать. Впитывать уличный суп, затягивающий почище всякой трясины. Для этого не нужно зрение, я итак вижу всё.
Первой появляется старуха-манипуляторша в фламингового оттенка шляпке с напыщенной розочкой, передвигающаяся при помощи инвалидных ходунков, занимает своё законное место на скамейке. Достаёт розовый мобильничек из полы халата и начинает обзвон знакомых в алфавитном порядке с целью в очередной раз отыскать загулявшего непутёвого сына. Когда она дозванивается до последнего, тон с умоляющего сменяется на угрожающий, срывается на слёзы-крики. Неблагодарное дитя бросает трубку. Хныкания перерастают в рыдания, одна из соседок по сидению успокаивает бабуську, вторая уже не ведётся на ставшее ежедневным шоу. Затем приходит время коллоквиума по теме обесценивания жильцов с точки зрения их физических и моральных качеств с дополнением в виде указывания пальцем на объект исследования или неодобрительных кивков в его сторону.
Дети, к которым и был изначально приставлен конвой из сидящих пожилых женщин, сначала дружно добивают асфальт у дома, а потом выбегают на дорогу по Ленина за отпрыгнувшим мячом. С надеждой и упорством зовут друг друга гулять: “Сооооооооо-няяяяяяя! Достаааала! Выходиииии! Мы только тебяяяяя ждём!!!” Скрипят по нескольку человек на одиноких советских качелях с облупившейся краской. Ученики младшей школы хором исполняют замечательные высокодуховные композиции современников, например, Клавы Коки: “Твои планы рву я на куски, вылюблю тебе мозги!” Словом, сразу гордость за здоровое подрастающее поколение вспыхивает в моём неуёмном сердце. Жизнь, ах, жизнь, ты прекрасна!
Дядя Вова вылезает из кустов и принимается за экзерсисы в области починки ржавых жигулей неопределённого цвета. Предметом упражнений является мотор, что за весь опыт моего проживания в данном микрорайоне, пока не завёлся ни разу, но издаёт поистине жизнеутверждающее рычание. Не всё ещё потеряно, господа!
Следующими на арену выходят вернувшиеся с работы в местной “Пятерочке” женщины среднего возраста. С собой у них лёгкое пивко и половина арбуза, чисто освежиться. К этому моменту их безработные мужья, собравшиеся за столом в тени размашистого тополя, достигают необходимой кондиции для того, чтобы, извиваясь подобно волнам океана, пробраться до вышеупомянутых кустов и орать: “НАСТЯ, ТВАРЬ, БЕГОМ СЮДА!!! БЕГОМ!!!” Минутные семейные распри не мешают через некоторое время собраться парам в кружок и активно заняться изготовлением шашлыка на импровизированном мангале у скамейки вблизи газовой колонки. Сейчас и мой нюх чует: пахнет жареным.
Ближе к вечеру подтягиваются лица кавказской национальности. Тачка дяди Вовы не идёт с их конями ни в какое сравнение. Басы мощно выдают кальяннный реп с вокалом Jah Khaliba. Их беседы, к великому сожалению, остаются для меня непонятыми в силу языкового барьера. Но эмоции там запредельные.
Наконец, где-то за час до полуночи, в опустошённое комарами и мошками пространство, выходят две мелкие визгливо-тявкающие псинки. Еле-еле душа в теле, но какая душа – на луну воет! Да и на всех, кто осмелится появиться в диапазоне пятнадцати метров. Как-то раз чуть не покусали, когда выбрасывала мусор. Это два тоя: колченогая карамельного цвета девочка-истеричка и тёмный бычара-пацан с отвисающим до самой земли достоинством. Ох эти нежные влюблённые!
Поутру во дворе остаются заполненные через край мусорки, полупустая полуторка с водой, гитара и двое голубей, с неподдельным восхищением озирающие пространство для будущего пира.

***
Двадцать третье июня прошло под эгидой полного обретения чувств. Попытка заснуть номер 1346 провалена. Да, я считаю.
И много читаю. Скажем, про гены. Вам известно, что наука не только доказала их влияние на характер, но давно выявила соединения, ответственные за наличие определённых черт?
В частности, на подверженность алкогольной зависимости влияют гены, вырабатывающие фермент, что метаболизирует этанол (иными словами, чистый спирт). Чем больше этого фермента, тем дольше не наступает опьянение и тем легче возникает зависимость. Эта штука досталась нам от предков, живущих миллионы лет назад. После изменений климата, пришлось им, бедолагам, питаться забродившими фруктами, упавшими на землю. Плоды, вроде, были с гнильцой, короче, с этанолом. Выживал тот, кто мог этим питаться. Привет, эволюция, а я даже почерневший банан не ем!
Кроме этого, есть ещё DRD2 и KLB, они подсуживают: “Ой, как здорово, как приятно, что ты сейчас выпил (или скушал тортик), ты такой молодец, брат, ну, кайф!”
Существует и полумифический “ген воина”, что делает нас более агрессивными, деклассированными элементами. Он участвует в расщеплении таких веществ, как адреналин, дофамин, серотонин и мелатонин, переводя на человеческий язык, влияет на настроение и поступки. Его обнаружили еще в том веке у людей, подверженных внезапной ярости. Прикиньте, если радости в вас с перебором, она может легко перерасти в гнев. Химия и ничего больше.
Мой любимый – наследственный фактор авантюризма. Если он повторяется в геноме семь раз, то делает из вас любителя острых ощущений. Допустим, заставляет часто менять место жительства, не засиживаться на одном, как говорится. Или играть в азартные игры: взять хотя бы ставки на спорт и розыгрыши в ВК. Либо влипать в приключения подобно доктору исторических наук Генри Уолтону.
Я это всё к чему. Ясно, как день, мы биороботы. Бытие воли под большим вопросом. Зато судьба будто бы предрешена.

4
В 2:02 двадцать четвёртого июня я подумала, что нет ничего отвратительнее, чем дружное ржание и топот пляски пьяных тупых девиц, сопровождаемые любовной попсой и доносящиеся из вентиляции закрытой ванной громовыми раскатами, сотрясающими мой книжный стеллаж по соседству с кроватью.
Голос пубертатного пацана саданул: “На-ле-во! На-пра-во! Кру-гом! Шагом по направлению к … марш!” По направлению к чему, для меня осталось тайной: беруши плотно завинчены. В руках игрушка-антистресс из фикспрайса – рыжий ти-рекс. Зажимаешь в ладони – белоснежная внутренность пузырями выходит наружу сквозь поры. Купила его, на нервной работе корректором официальных доков, но по-настоящему пригодилась штуковина после увольнения.
Когда ты не спишь ночью, то мечтаешь уснуть и не можешь заняться хоть чем-нибудь отдалённо толковым. Я зависаю, читая теории о фэнтези, Твин Пиксе, странных и загадочных смертях Элизы Лэм или человека из Сомертона. Пытаюсь дослушать аудиокниги или в сотый раз пересматриваю выученную наизусть “Тайную комнату” – её, чайник в технике, умудрилась и на айфон скачать. Вспоминаю миллион вещей, которые бы изменила: в пятом классе не нужно было давать себя в обиду. Мысленно напеваю “Вечер. Тени…” Хлебникова под курёхинскую “Воробьиную ораторию. Лето”.  Напоследок обстоятельно поддаюсь ипохондрии, благо, всегда найдётся повод.
Как я сказала, ничего толкового.

***
Бегом взбираюсь по лестнице, почти на самом верху, почти добралась до цели. Только теперь замечаю, что на ней рассыпаны мелкие переливающиеся горошинки. Падаю и ударяюсь головой о верхнюю ступеньку. Истекаю кровью. Жемчужины на красном. Как это красиво.
Вздрагиваю, резко пробуждаясь.
Ломятся в дверь. Спешно натягиваю на себя ночнушку, но там уже никого.
2:33. Что самое смешное? То, что мозг далеко не всех человеческих особей способен справиться с такой непыльной работёнкой, как запоминание номера квартиры.  При том, что каждое жилище на нашем лестничной клетке пронумерованы, моё в том числе. При том, что живут эти подростки на последнем этаже. Каждую их тусу обязательно по нескольку раз кто-то да бьётся в эту дверь, как запутавшаяся в сетях рыба. И убегает. Не удивлюсь, если это сами хозяева.
О, с потолка с интервалом в секунду доносятся ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК… Судя по звукам, взламывают их пол, а значит, и мой потолок.
Поймите, с меня хватит. Господи, сейчас ведь даже не выходные! У всякого непротивления злу есть границы.
Одеваюсь соответственно случаю, на всякий для успокоения прихватываю с собой ти-рекса. Медленно поднимаюсь до пятого, без сна кружится голова и я слишком ясно помню те жемчужины. Стучусь в дверь. Обычного стука мало, его попросту не слышно. Приходится ломиться также, как они пятью минутами ранее.
Дверь открывает по-боевому разукрашенная девка с мелкими липкими от лака кудряшками лет семнадцати на вид в топике с бахромой, джинсовых шортах, с сигой в зубах и баночкой гозе в кулаке.
– А я тебя не знаю!
– Девушка, спокойнее, я вас тоже. Просто хочу сказать, будьте тише, время позднее, всем остальным сегодня утром на работу. Вы вынуждаете меня обратиться в полицию. Понимаете, по закону нельзя сильно шуметь после одинна…
– Эй, ребзь, смарите, тут в натуре зашквар! Хикканка решила нас хейтить, порушить нам весь вайб! А пруфы-то твои где, токсик? Записала хоть шум?! Ну, подваливайте сюда, тут тупо кринж! А-ха-ха-ха-ха-ха!!! Чудная!
В узкой прихожей как по свистку оказываются ещё шестеро подростков разного пола и комплекции, но примерно одной степени возбуждения и опьянения. У всех дрожат руки. Подмечаю странность. Самый высокий с ломом. От такого неожиданного поворота ти-рекс в моей руке сжимается всё чаще и чаще, действо уподобляется сердечному ритму. Вижу лицо в зеркале на противоположной стене, на пороге должна стоять я. Ан нет. В моей впопыхах надетой наоборот зелёной футболке – та в зеркале – жутко улыбается. Из ит рон ту андестенд зе фиа вэт двелс инсайд э мэн?
– Ты чо, совсем припадочная? Она лыбу давит, вот ведь криппи щииит, народ, вали её!!!
Бесконечно долгой хроникой кажутся те пары секунд, когда долговязый одним движением затаскивает внутрь, вторым опускает лом мне на затылок. Под ударный бит Сергея Жукова о “такой деловой” девчонке я желаю спокойной ночи ти-рексу.
 
***
“Любви оказалось недостаточно,” – огорчённо резюмирует майор Бриггс, сидя с кипой исписанных бумаг за двпшным столом. Неверный свет одинокой лампы освещает его лицо, и он продолжает: “Дитя, ты должна знать, что они с тобой сделали”.
Нажимает на пульт, позади загорается проектор и показывает перевернутую вверх тормашками картину. Удивительно, видно с потрясающейй чёткостью, и очков не нужно! Женское тело, испещрённое царапинами и укусами, на красном от крови линолеуме. Голова, тютелька в тютельку разрезанная на семь равных частей, лежит на огромном позолоченном блюде. Мозга не видно, нет, потому как каждый кусочек покрыт разным сплавом, сразу и не возьмёшь в толк, что за чудо.
Я умерла. Смешно. И всегда так неожиданно? На экране по потолку бегают трое растрёпанных, седых старух. Одна варит в кастрюльке мои уши, глаза, нос и язык, смешивает с волшебной своей зеленушкой. Вторая глядится в кухонное окно, и, указывая на что-то в небе, кряхтит: “Вовремя успели, сёстры, вовремя, нельзя в этаком деле времечко-то терять! Луна на подходе. Надыть пошустрей её зенки сварить и за церемоню”. Третья воздевает руки вверх, начинает кружиться на месте и созывать остальных: “Братья, сёстры, момент настал, соединимся же в пляске планет!”
Именно она становится в центре просторной, почти пустой комнаты. На равном расстоянии подстраиваются трое согбенных старцев в лохмотьях и трое лоснящихся грымз.
“Ты аист, забывший имя своё,” – комментирует Бриггс, – “Белый аист вернётся весной после самой долгой зимы”.
Тем временем, верховная ведьма вещает.
– Мы взываем к тем, кто был до того, как Земля стала крутиться вокруг Солнца. К тем, кто видел рождение звёзд и планет. Вы были их прародителями, ваша пыль была нашей жизнью! Вы разлучили землю и небо! Вы отделили свет ото тьмы и приказали им не быть абсолютными! Вы рассекли изначальную тишину дуновением воздуха и журчанием вод! Вы познали огонь в сердце своём и поделились им! К вам мы взываем, ваши верные слуги.
Взяв чашу с моей головой, она раздаёт каждому по кусочку, себе оставляя последний.
Вперёд подаётся один из старцев, с жиденькими волосами, и со словами: “Водный Ниниб, громовержец пернатый, славься Сатурном и скромный свинец мой прими,” – с лязгом пожирает покрытое свинцом темя.
Следующие действуют аналогично, обращаясь к своим божествам.
– Олова дар, благозвучна Венера-Иштар, вкусишь с любовью и страстью в миг краткий вечерних и утренних звёзд!
– Выше их всех Мардук, бронзовей же, бог мудрый и щедрый, подобно газам Юпитера!
– О, железный Набу, искусство письма подаривший, вечно глядеть тебе серым, сияющим глазом Меркурия!
– Сжалься, Нергал-Марс, звенящий монетами, да испепелит твоё пламя злейших наших врагов!
– Старец-Луна, дедушка Син, тебе отдаём всё серебро, что имеем, только б чуточку времени выиграть!
Очередь доходит до верховной, зажимая в иссушенных руках пожелтевший, блестящий кусочек, она с ликованием выкрикивает: “Солнечный Шамаш, золотом озари нашу старость, юность на годы верни! Чтобы до танца планет слугам остаться под стать вам, юным, живым и великим! Плату прими от меня во имя преодоления!”
Майор Бриггс тихо спрашивает: “Тебе интересно, что будет дальше?” Отрицательно качаю головой, с исчезновением тела ген авантюризма пропал, осталась беспримесная душа, о суетном ей дела нет.
Бриггс извиняется: “Прости, но мы должны закончить. Ты не можешь остаться здесь. ОНИ идут сюда. Я помогу тебе, девочка”. Подмигивает. Какой же он милый человек, пускай и военный. Всегда знала, что попаду в чёрный вигвам.
Внезапно от проектора начинают исходить хруст и шипение, плёнка отматывается на реверсе, магики выплёвывают останки моей головы обратно в ладони, расходятся по своим закуткам, ножом наращивают на череп уши, глаза, ноздри, даже язык! Из тела осторожным реверсом выдёргиваются карманные кинжалы, длинные волосы стариков врастают в череп, обретают цвет и объём. То, что было укусами, теперь кажется поцелуями. Одежда, словно после стирки Лаской, больше не блеклая и не измятая. По кусочкам возвращается она и на моё тело, выпархивая из когтей безумных старух, как бабочка. Их морщины разглаживаются, складки подтягиваются, и я снова вижу ту противную деваху, открывшую мне дверь. Всей компанией они относят тело в прихожую.
“Стоп!” – Восклицает майор, – “Достаточно! Подойди к стене, дитя, и ляг в очертания того, что прежде было тобой”. Лечь на стену, оказывается, очень легко, легче некуда. “Останови их, стань последней, кому они навредили. Помни своё имя, девочка, удачи тебе,” – на прощание Бриггс кротко улыбается и машет рукой.

***
Сквозь закрытые веки ощущаю мерцание силуэтов. Голова на месте, пульсирует резкими вспышками таинственного света. “Жемчужины,” – подумалось мне. Голоса взволнованные, высокие, визгливые, не могу разобрать слов. Суета. Беру всю волю характера в кулак, чтобы встать.
Глаза притворных подростков лезут на лоб: “Вот это да!”
Не теряя ни секунды в пользу шабаша, крепко хватаюсь за лом, прислонённый к стене. И действую так, как никогда раньше. Смазанное и прочищенное оружие бывалого бойца, готовое к сражению с превосходящим врагом. С советских обоев размашистым крылом приветственно машут белые аисты.

5
После окончания работы, не торопясь, выхожу из квартиры на пятом этаже. Там, наконец, блаженная, ничем не нарушаемая тишина. Когда-то мне нужна была только она.
На лестничной клетке у порога лежит брошенный ти-рекс. Пусть отдохнёт. Не хочу его больше тревожить. Вэтс ит лайк ту би элоун? Ай лайкен ит ту э бэлуун.
4:48. Отличное время, чтобы уснуть.

***
Просыпаюсь после полудня. Время утратило смысл. Одежда и постель покрылись коростой от засохших алых пятен, но пока мне не хочется их менять. Это отметина избранности. Я смогла.
Чем теперь заняться, ещё не решила. Выхожу на свою кухоньку, разглядываю открытки и магниты на холодильнике.
Среди всех выделяется картинка Брейгеля Младшего “Поклонение волхвов”, держащаяся на гербе Юкаменска.
Мне жалко мулов в этой мутно-серой зиме, мулы ведь далеко не на Севере обитают. А тут раз, на тебе, приехали! Вижу, как ноги их вязнут в снегу, и, хотя их накрыли восточными коврами и на глаза надвинули какие-то набалдашники по типу кепок, знаете, Нидерланды вам не Турция, а Aviasales ещё не придумали. Да-да, есть на переднем плане чувачки в алых лосинчиках, но и тут, по всей видимости, явление по типу девчонок в кроссах на голую ногу при -15. Феминизм на дворе, милая! Ходи, как хочешь! Вот так бы в лицо это им и выплюнула, с улыбкой, конечно.
Почему все на полотне передвигаются, поджав коленки? Тут без культурологического экскурса не понять. Питер Брейгель на то и Младший, что перерисовал картину отца “Поклонение волхвов в снегу” только без снега. А люди на ней ведут себя словно под мощным снегопадом. Такой вот симулякр.
Интерес вызывают и античные руины с колоннами из серого камня, что за акрополь посреди захудалой деревеньки, где и шалаш за дом сойдёт?
Впрочем, возникают вопросики не по теме. Вот куда этот, к слову, тоже в красной (!) бини с мешком наперевес сматывается? Улепётывает прям, пока все заняты. И что у него там? Сахар, рис, гречу стащил из амбарчика, пока тут светопреставление и чуть ли не пенная вечеринка? На его совести останется.
Или почему, судя по всему, дровосеки поджигают огромные срубы деревьев? Поняли бессмысленность своего труда? И всё равно ерундой маются.
Представляешь, ну всё уже им дали, держите, родненькие, вот вам за углом Jesus Christ Superstar народился. Да так, что по небу к нему, алло, ребзя! комета проводила трёх президентов, если по-нонешнему говорить. А они, глянь, веточки для камина собирают, чтобы был у них весь такой ламповый вечер, хоть бы в ту сторону взглядиком повели, дак нет же!
Маи вы харошие, я уж молчу про ребёнка на льду без присмотра, но тут женщина с младенцем в хлеву с дырявой крышей и неликвидной стеной, условий никаких, хоть пиши в «Мужское и женское» о том, как у нас рожают, в нашем 1564 г. от Иисуса Господа нашего Христа. Спаситель анахроничненько так, и всё же вписался в эти средневековые Нидерланды. С таким же успехом мог залететь на заброшенный кирпичный завод в Юкаменском, всё равно ведь толком не видно его. Ах, точно, для справки разъясняю, Юкаменское – крупное село на севере Удмуртии.
Именно! Нашлось совпадение.
Цех, обитый белёсой утеплёнкой, застывшие механизмы и бац! трах! та-ра-рах! Детский вопль жизни и надежды.
Он.
Пришёл.
На свой день рождения успел.
В пятницу!