Разум и Экзистенция

У Кьеркегора и позднейших экзистенциалистов личность асоциальна, одинока, но, парадоксальным образом интерсубъективна – раскрывается в коммуникации.

Глубинное в личности - «существование» (exsistentia) - фиксировано как особого рода неопределенность (тут есть аналогия с квантовой механикой: которая, по словам В. Гейзенберга, «ввела странный вид физической реальности, который находится приблизительно посредине между возможностью и действительностью»).


Неопределенность эта весьма необычна. Именно в ней экзистенциализм удерживает сверхсубъектное бытие, т.е. удерживает онтологию – что не удалось ни одной другой философии субъективного.

Неопределенность, которая определяется – уже парадокс, подозрительно напоминающий опять же квантовомеханическое соотношение неопределенностей. У этого парадокса специфическое устройство.

С одной стороны, «экзистенция» иррациональна и непознаваема, хотя косвенно ее может передать, например, поэт или художник. С другой, – все это обосновывается с помощью рациональных конструкций.

Действительно, вводя «истинное» или, наоборот, «неподлинное» существование, оперируя алгоритмом «высветления экзистенции» или принципом «деструкции», эта философия, очевидно, переводит неопределенность в «язык» аристотелевой логики.


Получается какая-то странная «двуязыкость» предмета и метода. Предмет и метод тут словно из разных миров, которые несоизмеримы. Тем не менее, в некоторой точке они пересекаются.

Попытаемся понять, в какой именно. Но предварительно подчеркнем еще раз аналогию с квантовой механикой. Н. Бор, обсуждая парадоксы новой физики, как раз и указывает «двуязыкую» их особенность(1).


Итак, уточним, в чем же проявляется неопределенность экзистенции. В том, что она индивидуальна, необъективируема, трансцендентна, налична только в качестве свободы. Она несводима ни к одному «сущему», и осуществляет, наоборот, постоянный выход за всякое сущее («трансцендирование» и «экзистирование»).

Кьеркегор говорит так: личность, Я, «единичный индивидуум суть сокрытое», и то, что сокрыто - несообщаемо, формально не передается от Я к Я.

В космическом одиночестве для Я путь к Другому только один – диалог: «Предмет диалога находится в сфере междубытийной – в общей территории между бытием вопрошающего и отвечающего. Поэтому развитие мысли в диалоге совершается своеобразным образом: мысль шагает как бы прихрамывая то в одну сторону, то в другую сторону»(2).


Заметим, однако, что загадка вникновения в «сокрытое» разгадывается по канве, намеченной Гегелем, хотя весь пафос философии Кьеркегора направлен именно против Гегеля. У Гегеля: человек Петр смотрится в Ивана как в зеркало и, признав в нем родового человека, осознает в себе человеческое. У Кьеркегора Петр распознает в Иване индивидуальность.

Кьеркегор желает отбросить гегелевское тождество «Я = Я», т. е. вычленить индивидуальное без проекции на родовую сущность, но как это сделать на путях философского анализа , как различие отвлечь от общей основы различения? Такому категориальному мышлению Къеркегор противопоставил «мышление-страсть», что-то вроде вчувствования.

Все же никак нельзя поверить, что имманентное (неразрешимое у Кьеркегора) противоречие существующего Я в его самопознании как-то может обойтись без разума. Да и сама «противоречивость» – категория разума, с какой бы страстью она не переживалась.

Подобно тому, как сам Кьеркегор выстраивал свою «экзистенциальную диалектику», критически преодолевая Гегеля, подобно этому экзистенция высветляется в критике разума.

 
Разумное здесь что-то вроде сопротивления воздуха (в полете), в борьбе с ним растет индивид, возрастает свобода. Свобода - абсолютная цель, и чем больше неопределенности, тем больше свободы.

Поэтому Кьеркегор и говорит: чтоб обрести Бога, мы должны преодолеть разум и отстранить этическое, и покуда разум господствует над бытием — «Иову не вернутся его дети».

То же – у Ясперса: «Человека нельзя выводить из чего-то другого, он – непосредственная основа всех вещей… Каждое знание о человеке, будучи абсолютизировано в мнимое знание о человеке в целом, ведет к исчезновению его свободы… [Теории] заслоняют самого человека, как только хотят большего, чем исследования аспектов его явления…»(3)
 
Таким образом, неопределенность экзистенции находится в прямой оппозиции к определениям разума. Она рационально непознаваема потому, что нередуцируема к формальной определенности. Это объективно сущая неопределенность. Подобно этому высветление экзистенции у К. Ясперса (равно как у Кьеркегора, Хайдеггера и др.) тоже процесс объективный.

И опять же, «высветление» есть, одновременно, усмирение гордыни разума. Онтология с гносеологией здесь конкурируют и борются, в то время как у Гегеля они совпадали. Бытие и мышление здесь расходятся, у Гегеля, напротив, исходным пунктом был принцип тождества бытия и мышления.

 
Радикальное крыло экзистенциализма (Л. Шестов, М. Хайдеггер) выдвигает по тем же основаниям обвинение научному разуму. Русский философ-экзистенциалист Лев Шестов особенно откровенно высказался на этот счет: «Между разумом и действительностью открывается некий непримиримый антагонизм, ожесточеннейшая борьба о праве на бытие… Чем больше одолевает разум, тем меньше места остается для действительности»(4)

 
Из всего этого следует, что экзистенция и логический разум непримиримые антагонисты, но это, одновременно, свидетельствует о факте их взаимодействия.
Делаем вывод: существует некая точка «касания», место встречи, пересечения…, etc.


Заслуживает внимания еще следующее обстоятельство. То, что связь exsistentia и ratio неслучайна, это удостоверено и известным принципом «существование предшествует сущности». Буквальный смысл фразы – «существование первично, сущность вторична». Очевидно, вторичность в том, что прежде, чем событие будет измерено сущностью, оно должно произойти.

А зачем нужна вот эта сущностная мерка для самой экзистенции, и нужна ли она? Нужна: по той же логике, по какой «не согрешишь – не покаешься», можно сказать: «не потеряв свободу, не узнаешь ее цену». Еще Гегель, кстати, предлагал воспитывать юношество в суровой дисциплине, чтобы воспитать вкус к свободе.

Итак, гегелевский принцип «свобода есть познанная необходимость» возвращается здесь в новом качестве – собственно, анти-гегелевском. Теперь нужна свобода от «многих познаний», которые, так сказать «умножают печали». В сартровском экзистенциализме это прозвучало двойным лозунгом: «Воображение полагает объект как Ничто» и «Свободу – воображению!».


Спросим еще раз: где расположено то пространство, в котором встреча антагонистов exsistentia и ratio возможна в принципе?

Ответ Сартра недостаточен, поскольку суть познается лишь с позиции внешнего независимого наблюдателя.

Таким ответом, на наш взгляд, может служить тезис К. Поппера о том, что единственное, что нас отличает от животных, это самокритика.


 Самокритика, судя по всему, и есть искомый момент тождества.

----------------------------------------
1 «Решающим является признание следующего основного положения: как бы далеко не выходили явления за рамки классического физического объяснения, все опытные данные должны описываться при помощи классических понятий».

(Бор Н. Дискуссии с Эйнштейном по проблемам теории познания. (1949)/ Бор Н. Избранные научные труды. В 2-х томах. Т II. М., 1971. С. 406)

2 От Я к Другому. Сб. пер. по проблемам интерсубъективности, коммуникации, диалога/Науч. ред. А.А. Михайлов. Мн., «Минск», 1997. С. 9.

3 Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 448.

4 Шестов Л. Предисловие к кн. Гуссерль Э. Философия как строгая наука. С. 31.