Первый дом в деревне

Летом 44-го года фронт ушел на запад, и жители освобожденных территорий Белоруссии стали возвращаться в свои деревни. Партизанские отряды были расформированы, мужчины призывного возраста зачислены в ряды Красной Армии, чтобы гнать врага дальше. Женщины и дети, инвалиды и старики, пережидавшие лихолетье в партизанских лесах, потянулись со своими нехитрыми пожитками в родные места.
Вернулись и уцелевшие жители нашей деревни. От нее мало что осталось – сплошное пепелище и ряд закопченных печных труб, покосившиеся заборы да пара непригодных для жилья сараев, не затронутых пожаром. Говорили, что деревню при отступлении сожгли немцы, чтобы ничего не оставлять наступающей Красной Армии. Глядя на свои сгоревшие дома, женщины вытирали краем платка набегающие слезы. На еще теплом пепелище можно было выкопать что-то из металлической, а если повезет, то даже и стеклянной домашней утвари.
По довоенной привычке все собрались на пятачке, где раньше было правление колхоза. Обсудили, как дальше жить, выбрали председателя. Не важно, что председатель без руки, ему же головой работать, а он до войны был в колхозе бригадиром. Под его руководством распределили силы: кого отрядили копать землянки, кого разбирать остовы печей на кирпич (без печки в землянке не перезимуешь), подростков отправили в лес за крепкими ветками для обшивки стен землянок, чтобы не осыпались. А бывшему колхозному плотнику поручили набирать бригаду для строительства первого после пожара полноценного деревянного дома. Не для правления колхоза, а для детей. Холода придут быстро, а в землянках слишком сыро, детей можно застудить и поморозить. В холода, бывает, теплый воздух от печки оседает каплями на стенах землянки, а потом сбегает струйками на землю, так что даже приходится бросать на пол доски, чтобы не ходить по воде. Такую сырость и взрослому человеку перенести не просто, не то что ребенку. А без детей деревня – не деревня. Поэтому дом строила не только плотницкая бригада, но и многие мамы после работ по восстановлению колхоза вечером еще собирали кирпич для печи, копали глину, конопатили сруб, убирали и палили мусор.
Когда дом был готов, в него собрали всех детей деревни, от совсем малышей до почти подростков. Детским садом его назвать можно было лишь условно, но это была крепкая крыша над головой и большая печь. Старшие дети заботились о младших, кормили их тем, что с утра оставили матери, играли с ними, рассказывали сказки, укладывали днем спать. За всем этим присматривал дед Афанасий, слишком старый для колхозной работы, но еще достаточно крепкий, чтобы присмотреть за детьми.
Наступила зима. Однажды утром дед Афанасий растопил остывшую за ночь печь, сам залез на лежанку, укрылся тулупом и задремал. В доме было холодно, и вокруг печки устроилась греться вся малышня. Чтобы печь быстрее разгорелась, один из подростков принес в банке бензин и плеснул его в печь. Вся струя тут же вспыхнула, от страха мальчишка уронил банку с остатками бензина на пол, и он тоже загорелся. Дети постарше стали кричать: «Пожар, горим!», дети помладше смеялись и хлопали в ладоши, кто-то стал плакать, прятаться под стол и лавки, закрывая глаза руками. Проснулся дед Афанасий, невозмутимо слез с лежанки, накрыл горящий пол своим тулупом и сел сверху. Без доступа воздуха огонь погас, облако дыма разошлось под потолком, дети потихоньку успокоились и начали выбираться из своих укрытий. «Не бойся, уже нет огня», - говорил мальчик девочке, помогая выбраться из-под лавки. Дед Афанасий встал, поднял тулуп, но от жара печи бензин на полу вспыхнул снова. Дед накрыл его тулупом, не спеша уселся сверху, всем своим видом показывая, что ничего необычного на самом деле не происходит. Он сидел на полу достаточно долго, пока дети не потеряли к нему интерес и не занялись своими играми. Но когда дед встал и убрал тулуп, огонь опять вспыхнул, как ни в чем не бывало. И так продолжалось еще несколько раз, пока бензин не впитался в пол окончательно, а печь не остыла.
Вечером после работы пришли мамы, увидели выгоревшее пятно на полу, стали расспрашивать о случившемся. Одна молодица, самая бойкая, подошла к деду Афанасию и сказала: «Спасибо тебе, дед, за наших спасенных детей, дай я тебя за это поцелую». После звучного поцелуя, утирая щеку, дед Афанасий (видно понравилось) шутя сказал: «А остальные что же? Или я не заслужил?» В ответ ему посмеялись, говоря: «Ах ты, старый хрыч, хватит с тебя и одного поцелуя. Радуйся, что мы тебе не намяли бока, ведь ты поди проспал огонь-то?»
Прибежал председатель, осмотрел ущерб, покачал головой. Потом вышел на крыльцо. Где-то неподалеку тарахтел единственный на весь колхоз старенький трактор. Глядя на деревню, на поднимающиеся над землянками печные дымы и строящуюся ферму, председатель закурил и сказал: «А жизнь ведь налаживается».