Неудачник Глава 20 автор Dorothea Gerard

- Антуся, ты говоришь серьёзно?

Баронесса не верила своим ушам. Это было бы слишком хорошо.

- Вполне.

И Антонина вышла из комнаты, не взглянув на тётку.

Баронесса осталась сидеть за столом с завтраком в состоянии блаженного изумления. Наконец-то перемена к лучшему! Ноябрь и декабрь слились в один долгий период ennui (франц.скука - прим.переводчика), который едва скрасили несколько коротких визитов лейтенанта Рэдфорда, чьи военные обязанности этой зимой почти не оставляли ему свободного времени. Январь не обещал стать веселее, поскольку ежегодный зимний масленичный карнавал в Лохатыни не сулил бывшей статс-даме ничего, кроме сожалений. Что толку будет ей от него, коль скоро ей там не побывать и не узнать, кто в чём будет одет?

Чтобы убить время, баронесса уже начала задумываться о том, не начать ли ей снова читать литературу о правах женщин и свободном образовании. С этой целью она даже зашла один раз в библиотеку. Но ситуация в корне изменилась, когда однажды утром Антонина спокойно объявила, что собирается на бал. Она сказала это с некоторым вызовом, так как предвидела удивление тётки и приготовилась выдержать критику с её стороны.

Но баронесса была слишком счастлива, чтобы критиковать. Поняв, что это явь, а не сон, она с головой погрузилась в приготовления. Времени было катастрофически мало, ведь до события оставались считанные дни. Какая жалость! Вместо того, чтобы растянуть удовольствие на недели, пришлось срочно отправить несколько телеграмм портным в Лемберг. Но даже и так её восторг был равен только страху перед неведомым чем-то, что может помешать отправиться на бал. Вдруг Антонина передумает? Баронесса вздохнула спокойно только тогда, когда обнаружила себя вместе с племянницей и коробкой с бальными платьями в санях на пути в Лохатынь.

Лохатынь была забита самыми причудливыми транспортными средствами, и в «Чёрном орле» не было свободных комнат, так как первый бал карнавальной масленичной недели всегда посещала тьма народу. Все сколько-нибудь благородные фамилии в окрестности считали своим долгом явиться, не говоря уж об офицерах.

Рэдфорд пришёл одним из первых. Ему было невыносимо сидеть у себя на квартире, которую он уже начал ненавидеть, как зверь ненавидит свою клетку. Он старался бывать дома как можно реже. Масленичные праздники давали ему эту возможность. Последние недели он много думал о том, как ему справиться с тоской, и решил полностью изменить своё обычное поведение. Теперь он не будет безучастным наблюдателем, наоборот, будет принимать самое активное участие во всех общественных мероприятиях, станет танцевать и веселиться, уподобится Лотарио, лишь бы встряхнуться и прогнать гнетущие воспоминания. Светские рассеяния были единственным средством, которого он ещё не пробовал. Он решил сделаться повесой и проверить, не поможет ли это ему.

В соответствии со своей новой программой действий он появился в «Чёрном орле». Приготовления ещё не вполне закончились. Фрау Апфельгрюн, хозяйка гостиницы, ещё руководила натиранием полов воском. Юный Апфельгрюн помогал матушке, инспектируя ножки плетёных стульев, хитроумно прислоняя к стене наиболее шаткие, и, в крайнем случае, укрепляя их с помощью бечёвки. Скрипачи пробовали свои инструменты. Свечи пока не зажгли, и сцена освещалась лишь бриллиантовым лунным светом, что, отражаясь от бриллиантового снега, свободно лился через три незанавешенных окна.

Гости постепенно прибывали. Почти все были знакомы Рэдфорду с прошлого карнавала. Всё то же, и всё те же. Рэдфорд вдруг почувствовал усталость и отвернулся. Но надо же придерживаться плана и найти партнёршу для первой кадрили! Его слуха коснулось восклицание и, повернувшись, он увидел баронессу, вплывающую в зал. За ней шла Антонина в воздушном белом платье и с белыми цветами в тёмных волосах. Ему показалось, что вся кровь отхлынула у него от сердца, а затем бросилась в лицо. Он не верил своим глазам. Он мог ожидать чего угодно, но не этого! Уж не обознался ли он? А может, сошёл с ума? Он повернулся к товарищу, стоящему рядом:

-Послушай, Прибнов, кто эта дама в белом платье?

-Эта? Девчонка Бруновских. А ты не знал, что они приедут? Фрау Апфельгрюн сказала мне вчера, что они заказывали комнаты. Но ты же должен знать её! Она живёт в Беренове. Мне помнится, ты о ней упоминал.

-А! Ну да! Просто не узнал её в бальном платье.

Итак, глаза его не подвели и с ума он не сошёл. Но чем объясняется её приход? Жаждой светских удовольствий? Но зачем искать их в жалкой гостинице фрау Апфельгрюн той, что могла бы блистать в салонах Лемберга? Его сердце забилось чаще. Со своего конца зала он старался рассмотреть её лицо. Был разительный контраст между бывшей статс-дамой и её подопечной. На лице старшей женщины было написано радостное предвкушение. Баронесса, в сиреневой парче, лучилась от счастья, в то время как девушка казалась скорее подавленной. Её черные брови сдвинулись, руки были нервно сжаты. Тётка знала, что беспокойство Антонины возрастало все последние дни, а последние несколько часов она хранила угрюмое молчание. Неужели она сожалела о своём решении? Но если и так, отступать уже поздно, хвала Небесам.

Заиграла музыка. Рэдфорд всё стоял неподвижно. Из оцепенения его вывел голос лейтенанта Бергера, из его же эскадрона.

-Слушай, Рэдфорд! Мне говорили, что ты знаешь пани Бруновску. Представь меня ей! Тут больше никто её не знает, а не потанцевать с такой девчонкой было бы жуткой невезухой. Пошли быстрей, пока вальс не начался.

Отказаться было невозможно. Рэдфорд подвёл своего товарища к дамам. Антонина чопорно кивнула в ответ на его приветствие. На этот раз она не протянула ему руки, и на её губах не было улыбки. Услышав приглашение Бергера на вальс, она поднялась, не сказав ни слова, и ушла с ним.

Рэдфорд следил за их кружением по залу. Его намерением было представить Бергера и сразу уйти. Но теперь его мысли изменились. Она ничего ему не сказала, но он понял, что с ней что-то не так. Может ли быть, что его воображение сыграло с ним плохую шутку? И она вовсе не … . Что, если он ошибся? И бежит от мнимой опасности? Как бы проверить наверняка?

У девушки в белом платье не было отбоя от кавалеров. Она танцевала всё время. Его тревога возрастала. При этом то один, то другой из офицеров подходил к нему и просил представить Антонине, что он и вынужден был делать. А офицер обвивал рукой её талию и они уносились под звуки вальса, в то время как он стоял в стороне, словно в немилости. Он начинал злиться. Чем он хуже других? Разве он тоже не имеет права обнять её за талию, почувствовать её руку на своём плече? Он и думать забыл о своём намерении бежать, им владела одна мысль. С участившимся пульсом, сам не зная, что говорит, он вдруг пригласил её на танец. Она удивлённо взглянула на него и как будто заколебалась, потом быстро села.

- Я устала, - кратко сказала она. – Не хочу больше танцевать.

Рядом с Антониной стоял пустой стул, и лейтенант Бергер, с приятной улыбкой на устах, уже нацелился на него. Но не успел, Рэдфорд опередил его. Довольно Бергеру удовольствий, зло подумал он.

- Вы знаете, я был очень удивлён, увидев вас здесь сегодня, - обратился он к Антонине.

- Ещё бы, - Антонина с треском раскрыла веер. – Учитывая, как редко мы видимся, странно, что вы вообще меня узнали. У вас, должно быть, прекрасная память на лица.

Говоря это, она внимательно рассматривала веер.

- Вас-то я узнал, а вот ваши убеждения не узнаю. Мне казалось, что вы против балов в принципе, - сказал он и тут же пожалел о своих словах, увидев, как сдвинулись её брови.

- Что вы знаете о моих убеждениях? Не помню, чтобы я вам о них говорила.

- Говорили, раньше. У вас, должно быть, плохая память на собственные слова.

Он сам удивился собственной смелости. Атмосфера бала, громкая музыка и яркий свет, видимо, были причиной того, что он утратил самообладание. Её близость действовала на него как вино. Её белое платье поблескивало, цветы боярышника в волосах напомнили ему парк Беренова в мае прошлого года. Венок из боярышника, в котором цветы перемешались с шипами, был ей к лицу, подчёркивая её живую красоту, гордую постановку головы, чистый смелый взгляд. В его воображении колючие цветы ограждали её словно барьером. Ему казалось, что он даже чувствует их уколы. Ему вдруг вспомнилась сказка о спящей красавице, колючие вековые заросли, окружающие её замок. Сердечная боль, что он ощущал, придала ему решимости.

Антонина нахмурилась ещё сильнее и не отвечала.

- Наверно, у вас появилась причина пересмотреть ваши взгляды на этот вечер, - храбро продолжил он. – Вы хотели доставить удовольствие тётушке.

- Вот именно, - Антонина оторвала взгляд от веера и прямо взглянула ему в лицо. – Хотела доставить ей удовольствие. Но уже жалею об этом. Надо было избрать другой способ. Мои принципы стоят дороже, чем всё вот это.

Она обвела комнату презрительным взглядом. И всё-таки её глаза торжествующе сияли. Пусть сцена, представшая ей, была жалкой, по сравнению со столичными великосветскими собраниями. Но именно здесь, в первый раз в жизни, она ощутила силу своей женской власти. Она говорила, что жалеет, что пришла сюда, но её голос и взгляд выдавали её ликование. Но она упрямо добавила:

- Конечно, я не собираюсь быть здесь до конца.

- Но вы же не уйдёте прямо сейчас? – Рэдфорда охватила паника. - Подождите мазурки. Без мазурки это не en train (франц. здесь, не бал - прим. переводчика).

- Вы же говорили, что не танцуете мазурку, - ответила Антонина несколько непоследовательно.

- Я уже выучил. Ну, может … не вполне. Но терпимо.

- Ах, так вы действительно серьёзно готовились к масленице. Надо было сказать об этом тёте Полине, она бы не докучала вам просьбами приезжать в Беренов чаще.

- Зачем мне приезжать чаще? – раздражённо спросил Рэдфорд. – Кому я там нужен, в Беренове? Что мне там искать?

Её колючий тон, сначала позабавивший его, теперь вызывал в нём чувство обиды. Он не анализировал свои чувства, но ощущал боль. И всё-таки он должен установить истину, даже если шипы исколют его до крови. До этого вечера он думал, что в его власти заставить эту женщину полюбить его. Он не хотел пользоваться этой властью, но хотел быть уверен, что она по-прежнему существует. До сих пор, в их тайной борьбе, он одерживал верх, но теперь, казалось, роли переменились, и власть приобрела женщина. Она держалась великолепно и самоуверенно, в то время как он … с трудом мог сохранять видимое спокойствие.

- Да нечего вам искать, - был её прохладный ответ. – В деревне нет учителя танцев, если только лейтенант Мильнович любезно согласится поучить вас. Он ведь прекрасно танцует.

Рэдфорд бросил на неё острый взгляд. Это имя, вдруг всплывшее в разговоре, было для него как удар ножом. Он хотел прочитать её мысли по её глазам, но она отвела их и опять принялась изучать свой веер. Он видел, что на её губах зазмеилась подавляемая улыбка. Он хотел встать и тотчас же уйти. Но она тут же сменила тему и обратилась к нему с каким-то незначительным вопросом, так что и десять минут спустя он всё сидел подле неё. А она то дразнила, то успокаивала его, то молчала, то говорила, то смотрела ему в глаза, а то отводила взгляд.

Скрипки запели новую мелодию. Антонина насторожилась.

- Это мазурка? Ах, эта музыка у меня в крови!

- Это мазурка. С кем вы танцуете?

- Ни с кем, я ведь уже сказала.

- Ну, со мной вам танцевать не стоит, - угрюмо заметил Рэдфорд. – Я ведь могу перепутать фигуры.

- Да уж, я лучше подожду.

Arrangeur (франц. распорядитель - прим.переводчика) строил пары. Антонина внимательно наблюдала. Был дан сигнал и мазурка началась. Антонина сидела тихо, её глаза расширились, веер непроизвольно следовал ритму самому entrainant (франц.увлекающий) танцу из всех бальных танцев. Пары пронеслись мимо них уже во второй раз, и она поднялась с места.

- Идёмте, - она порывисто повернулась к Рэдфорду. – Хотя бы попробуем. Я не могу так сидеть.

И они присоединились к танцующим.

Через двадцать минут мазурка закончилась. Внимание разгорячённой толпы теперь привлек buffet.

- Было здорово! Гораздо лучше, чем танцевать дома одной или с тётей! – Антонина счастливо улыбалась, потягивая лимонад. – И вы хорошо танцуете.

Музыка и движение оказали своё волшебное действие, её отчуждённость растаяла. Ни раздражения, ни высокомерия. Сияя от удовольствия, она улыбалась ему. Огонь её взгляда горячил его кровь.

Вся досада, все недоразумения забылись. Остался один восторг. Рэдфорд не отдавал себе отчёта в своих словах и поступках, не спрашивал себя, к чему всё приведёт. Он только знал, что она здесь, что она улыбается ему, и что он, наконец, пробился сквозь колючие заросли к цветам.

- О! Он - превосходный молодой человек, - говорила баронесса своей знакомой из Лемберга, которую неожиданно повстречала здесь. – Конечно, Антонина вольна в своём выборе, но, признаюсь, я горячо желаю этого брака.

- Помню, вы раньше говорили, что брак – это устаревший институт, - заметила знакомая, почтенная мать семейства, уже час выслушивавшая разглагольствования баронессы на тему идей fin-de-siecle, которые довольно странно сочетались с сановным видом бывшей статс-дамы.

- Так и есть! Но надо же делать уступки слабой человеческой природе, - ответила баронесса, вспомнив свою role.

Но мать семейства лишь улыбнулась, подумав, что баронесса не так уж радикально настроена, в конце концов.