Если... Ключ от королевства

                                          А.М.  ко дню рождения


            Души высокая свобода,
            Что дружбою наречена...
                     Анна Ахматова

  Что-то невыразимо притягательное было в этой одинокой женской  фигурке,  хрупкое и прозрачное, как в переливах  "Лунного света" Дебюсси, в переложении для  арфы.  Та же трепетность, волнующая  недосказанность, тайна. Залитый лунным сиянием пейзаж казался сказочным. Нереальным - сказала бы Таня сейчас, чудесным - думала в детстве.  Кувшинки в пруду, кусты жасмина или шиповника возле скамьи - все дышало  волшебством.  Этот уголок сада находился, должно быть, где-то далеко, в тридевятом государстве, или на другой планете. И лунный свет будто исходил  от самой  девушки, томительно-нежной, утонченной. 

    Репродукции в альбоме Крамского почему-то были черно-белыми, но превосходного качества. И как ни странно, отсутствие цвета нисколько не мешало их восприятию. Были ли они  настолько интересны и  выразительны,  что не нуждались в цвете? Или воображение трехлетнего ребенка окрашивало их в самые разные цвета и оттенки?

     Единственная цветная репродукция - "Флоксы" - размещалась в самом конце книги. Каким счастьем было медленно перелистывать страницы и наконец добраться до этого удивительного натюрморта,  красочного, словно воплощенный праздник. Воображение уступало место созерцанию. После черно-белых фотографий флоксы казались слишком яркими, почти неправдоподобными. Мама объяснила, что в переводе с греческого  "флокс"   означает "пламя".  Согласно легенде, Одиссей и его спутники, спускаясь в подземное царство, взяли с собой факелы, а вернувшись в мир людей, бросили их на землю. Из этих факелов и выросли яркие, словно пламя, душистые, трепещущие на ветру  цветы.

     Флоксы были и на открытке, присланной по случаю  Таниного  рождения: "А эти цветы - вам с Танечкой.  Живые вам пока вредно".
Открытка лежала в шкатулке вместе с крошечным  кружевным чепчиком и парой милых поздравительных писем и телеграмм. Таня знала, что  родилась  в необыкновенном городе, каждый камень которого таил множество историй. 

     Как в стихах из маленькой книжки "Английские народные  песенки" в переводе  Маршака:

Вот вам ключ от королевства.
В королевстве — город,
А в городе — улица,
А на улице есть двор,
На дворе — высокий дом,
В этом доме — спаленка,
В спальне — колыбелька,
В колыбельке — ландышей
Полная корзина,
Ландышей,
Ландышей —
Полная корзина...

    Таинственным образом в сознании девочки это королевство ассоциировалось с родным городом. "Малыши лежат в колыбели ", - думала Таня. Значит, это чудесное Королевство с загадочным домом и полной корзиной ландышей в колыбельке и есть Петербург,  Питер, как говорили мамины друзья.  Ландыши   лежали в колыбели и излучали сказочное сияние, совсем как аленький цветочек.

***
   А потом был Петергоф с его царством фонтанов, Финским заливом, чувством странного соседства роскоши дворца и парка  -  с суровой Балтикой. Самсон, раздирающий пасть льва, и мощный столп воды, устремленный  в самое небо, позолота фонтанов и словно игрушечная, кокетливая красота павильонов -  весь этот сказочный мир Тридевятого царства Тридесятого государства словно появился со дна Балтийского моря:

Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой...

И здесь звучали строчки Пушкина. Но жил он, конечно,  не в Петергофе, а в Царском Селе.

***
   Может  быть, поэтому они и познакомились в Царском Селе, куда Таня тем летом впервые поехала одна. Погода стояла прекрасная, солнечная, но не жаркая.
Полюбовавшись отражениями у Палладиева моста и Грота,  Таня   углубилась в любимые аллеи.

  Вот и она, печальная красавица на гранитной скале перед  разбитым кувшином, из которого течет вода. " Почти как  Фонтан слёз",  - подумала Таня. И кто-то, словно вторя ее мыслям, сказал:

Смотри, ей весело грустить,
Такой нарядно обнаженной.

Таня обернулась.  Незнакомец с внимательным и даже слегка любопытным взглядом протянул ей руку, улыбаясь:

- Будем знакомы?  Виктор.

-Таня, - ответила девушка, слегка смутившись, - Вы любите Ахматову?
-Да, а вы?

- Я тоже. Но Цветаеву, пожалуй, больше.

-Так вы москвичка?

-Нет... Вовсе нет. Сама не знаю почему.

-Ну,  тогда вы мятежная душа,- улыбнулся Виктор.

-Почему? - Таня смутилась еще больше.

-Величие Анны,
Мятежность Марины ... Не помню, кто это написал. Но совершенно точно, на мой взгляд.

- А что же можно сказать о вас, зная, что вы любите Ахматову? Что вы великая душа?

-Один - ноль в вашу пользу, - засмеялся Виктор.

-Я не знала, что мы играем...

-Ну вот, вы уже почти обиделись. А все так хорошо начиналось. Предлагаю забыть наши разногласия, помириться и пойти дальше. Вы уже были у  Грота?

***
А потом была долгая переписка. У электронных писем было свое преимущество - скорость,  не нужно было ждать ответа целыми неделями. Но романтически настроенным особам не хватало живого тепла листка, выпавшего из конверта. Не хватало строчек,написанных милым неразборчивым почерком. Таня и Виктор не думали об этом. Их разделяли тысячи километров и связывало только нечто хрупкое и эфемерное  - их дружба.

  Они оба умели чувствовать настроение, угадывать с полуслова, читать между строк. И было приятно, но ничуть не удивительно получить  в подарок  прекрасный перевод на французский  стихотворения Киплинга "If", выполненный подругой Виктора. Именно в тот момент, когда Таня так нуждалась в словах, прочитанных когда-то в маминой записной книжке: "Если вы можете держать голову высоко, когда вокруг теряют головы и обвиняют в этом вас..." 

***

     Белые ночи были все же обязательными декорациями их встреч. 
  
    Июньское солнце робко проглядывало сквозь тучи, и в любую минуту мог хлынуть дождь. И тем более прекрасными  казались солнечные блики в аллеях Летнего  сада. Виктор  сидел на скамейке, прикрыв глаза, но даже сквозь опущенные веки чувствовал ласковые поцелуи вечернего  солнца. Он именно так и ощущал прикосновение солнечных лучей, мягких, почти угасающих, мысленно называя их поцелуями, как в какой-то доброй сказке или легенде о целительной силе дневного светила.

   Таня почему-то опаздывала, но это было даже к лучшему.  Виктор прилетел только пару дней назад, был очень загружен и даже как-то издерган. И эти полчаса ожидания позволили ему немного успокоиться и настроиться на встречу.
Он уже обошел сад, навестил лебедей и статую Марса, а теперь присел отдохнуть. От приятного, но довольно сильного аромата лип начинала кружиться голова.

В памяти всплыли строчки Айги, над переводами которого Виктор много работал последние годы:

здесь - будто в центре поляны -   
 д р о ж и т  ч и с т о т а  -

    Воздух и в самом деле будто дрожал. Ветра не было, но тянуло вечерней прохладой, слышалось журчание фонтанов, приглушенное, с соседней аллеи. При малейшем дуновении с лип медленно слетала пыльца и отцветающие лепестки.   И пронизанный светом воздух напоминал  картину Клода Моне. Не хватало только дамы в белом с летним зонтиком.


  Виктор почувствовал, когда она появилась на повороте аллеи. В синей юбке с ромашками и синей кофточке,  Таня выглядела посланницей юга, легкой и напоминающей о море. Они не виделись семь лет.  И это странное чувство, когда знаешь, о чем думает человек, чем он живет, но не представляешь ни аромата его духов, ни тепла руки, - это чувство не покидало их обоих в первые минуты. Они показались друг другу знакомыми незнакомцами. Семь лет - долгий  срок, когда ваша жизнь, да и мир вокруг меняются со скоростью света.

  И все же это была та самая девушка, какой он увидел ее впервые много лет назад в Царском селе, перед фонтаном -  статуей Пьеретты, грустящей над разбитым кувшином. Увидел и не смог пройти мимо.
Сегодня, как и тогда,  снова  цвели розы.
И летний день был таким же необыкновенно долгим.

Солнце тщетно боролось с набегающими тучами, и свет в аллее становился попеременно то янтарным, то сиреневатым.
Розы и Танино лицо тоже менялись в зависимости от освещения, и Виктору вспомнилось любимое:

Вновь - соседство роз

в волнах - вечернего
движенья светового -

спокойно - детство их...-

с тобой - в тени мерцающей - сливаясь:

цветут-что-спят...-

(вернее - п р е б ы в а ю т):

то тут то там... -

(все тише - тишина)*



- Красиво. А тень и в самом деле мерцающая, - сказала Таня.

***
   Они долго бродили по городу. У каждого были свои любимые места, переулки, мосты, каналы и речки, которыми они охотно делились друг с другом. Небо бледнело, дождь так и не начался, но в воздухе чувствовалось напряженное ожидание.

   Виктор  прощался с  Питером. Он приехал, чтобы продать квартиру,  купленную много лет назад на первый серьезный гонорар. Это была мечта - жить в самом центре любимого города, окружив себя вещами из прошлого, подобными тем,что видел когда-то в детстве у бабушки.

   Мечту удалось воплотить лишь отчасти. Огромная квартира была заставлена старинной мебелью, завалена книгами, так или иначе связанными с детством Виктора или историей его семьи. Годами он собирал эти вещи, выискивал в антикварных магазинах, на сайтах.  Но чем больше их накапливалось, тем яснее он осознавал невозможность задуманного. Судьба Виктора была  связана с другой страной, давно ставшей родной и любимой, страной, частью которой он себя ощущал. И попытки вернуться в прошлое, далекое и даже чужое, были обречены.

   Решение продать квартиру далось нелегко. Нужны были средства для нового проекта, который должен был стать очень важным в его судьбе. И Виктор решился. Временами ему казалось, что он совершает что-то непоправимое, очень напоминающее измену, предательство. Но постепенно уверенность в необходимости перемен взяла верх над угрызениями совести. И теперь, гуляя по городу, он испытывал лишь смутную тревогу и сожаление. Но на сердце было тяжело.


само «прощай» огромное спокойное
живая будто отпускает Женственность
любя но со спокойствием святой *

  Так отпускал его Петербург.  Пожалуй, вовсе не женственный на первый взгляд, но связанный в его сознании с бабушкой, мамой и Таней. Еще два дня - и он подпишет документы, отдаст ключи... И порвется еще одна ниточка, связывающая его с любимым городом.

***
  Они почти не удивились, когда свернув в незнакомый переулок, вдруг оказались в маленьком уютном дворике,  который вовсе не вязался с обликом 'сущего немца".  Скамейки-качели на цепях, кусты рябины и бузины  и - самое невероятное - целая лужайка флоксов. 

цветенье ль вздрогнуло: любимей-быть-не-может?
больнее жизни — был толчок!..*


Это был прощальный подарок города, мгновения счастья и полноты свершения. 
Минуты, которые останутся в памяти.

теперь
ищу — как призраком слезы: теперь? " о что угодно"
но только б — в  т у  любовь!.. (случайно — будто тайно
бродя — средь флоксов)*

Домой возвращались около полуночи, но стояли белые ночи со своим обманчивым, призрачным светом, и казалось , что впереди еще долгий летний вечер. 



* Стихотворения Геннадия Айги