Тридцать серебряников записки волонтера

Не все можно было озвучить сразу, что-то должно было вызреть, а для чего-то должен был выйти срок, что бы невозможно было найти авторов рассказов, которые я просто записываю в тексты. Весной 23 года в госпиталь попали саперы, которые очень переживали, как там их разведка теперь без них будет проходить через минные поля. Почему переживали? Разведка практически вся из новеньких набрана, никто еще в тыл не ходил и учить оказалось, что некому – все предыдущие группы погибали одна за другой. Им делали проход среди мин, парни уходили, а когда возвращались обратно, их уже ждали со стороны хохлов и группы не возвращались. Такая же проблема была и у пулеметчиков – только оборудовали точку – прилет и нет расчета. Народ начал перешептываться, по блиндажам начали собираться «советы». Меня не посвятили в детали каким образом, но они стали прослушивать все ведущиеся переговоры. Нет, не командование или офицерский состав, а именно солдаты, которые теряли товарищей на ровном месте и стали задумываться, что что-то происходит не так, как должно. Когда информации набралось достаточно – собрали совет – решать, что делать дальше. Если убрать все громкие слова негодования, то смысл рассказанного сводится к тому, что один из их командиров сливал информацию противнику и получал за это вознаграждения. Расценки меня просто убили – жизнь рядового с автоматом оценивалась в пять тысяч рублей. Я слушала и не могла осознать, как человек, отправляя на задание бойцов, пересчитывал их в уме и прикидывал возможный куш. Это нельзя даже назвать жадностью – жизнь за пять тысяч. Что подвигло человека в погонах предать Родину, присягу, своих солдат. Парни рассудили так, что если они передадут всю информацию вышестоящим органам, то приговор будет зависеть от наличия друзей среди начальства, если пристрелят, то можно из подлеца сделать нечаянно героя. Будь парни не Шторм Z, возможно решение было какое-нибудь другое, но они были именно оттуда, поэтому решением было суд чести и приговор. «Разжалованный» командир умолял пощадить, т.к. у него семья и дети, не вспоминая были ли семьи и дети у тех, кого он предал и продал. Его расстреляли и закопали в лесополке, сказав на следующий день, что он куда-то пропал из расположения части… Я стригла бойца и даже не знала как реагировать на его такие откровения. Сказала только, чтобы не распространялся больше нигде – люди разные бывают. Он сказал, что он понимает, но «ты ж наша, тебе можно». Время проходит, лица забылись, только никак не могу принять ни ситуацию с предательством, ни цену «за голову», или это удел любого Иуды, продаться именно за гроши. Осуждаю ли решение парней? Ничуть – на войне живем по законам военного времени.