Волны моей памяти

     Первые миги моего сознания связаны со старым родовым жилищем – изолированной комнаткой, в которой одновременно размещались: гостиная, спальня, кухня и туалет. Мне было года полтора. На пол случайно упал большой кусок сахара. Тут же на его белую поверхность взобрался огромный паук и, как мне показалось, начал с хрустом его поедать. Это было страшно. На самом деле, скорее всего, на поверхность сахара намотался какой-нибудь волосок, остальное дорисовал страх ребенка. Но ужас, связанный с пищей на полу, остался со мной на всю жизнь. Далее картина ранней жизни предъявляла зарисовку моих действий в детских яслях. За какую-то провинность в двух-трехлетнем возрасте я был посажен за решетку, в большую корзину с высокими бортами. Выбравшись, я затеял драку с воспитательницей, укусив ее до крови. С этого момента, вероятно, я получил статус строптивого и некомфортного ребенка. Года в четыре при укрощении строптивого, мама, перестаравшись, оставила на моей попке несколько красных полос от ремня. Утром, при передаче меня в детском саду в руки воспитательницы, я снял штаны и показал ей следы последствия ее жалобы. Очень хорошо помню красные от стыда лица обеих героинь эпизода.
    Шумный, радостный, второй во всем, пока не погиб мой детсадовский друг, я прожигал свою малолетнюю жизнь в дворовых играх с такими же счастливчиками того времени. В стенах школьного заведения, в какой-то степени родного для меня, (потому что учитель немецкого языка - мама и дошкольный я, преподавали немецкий язык рабочей молодежи два раза в неделю в третью смену) почти сразу же завелся враг – учительница первая моя. Старая бездетная еврейка, ненавидевшая детей, умело маскировала свои чувства елейным образом поведения. Но её фальшь для меня была очевидна и тошнотворна. Поэтому после отличника в первом классе я стал бандитом во втором и последующих классах начальной школы.
    Первая ученическая трагедия, в буквальном смысле этих слов, произошла у меня в шестом классе. В школу пришла английская институтка. Прелестница неописуемая. Все двенадцатилетние будущие мужики буквально сошли с ума. Класс в это время делился на две языковые группы, и мне повезло – я попал в английскую половину. Свое сияние я носил по школе весь день. На следующее утро мама перевела меня в свою группу к немцам. Так, по ее мнению, было надежней. И у меня появился второй педагогический недруг. Но мать есть мать – пришлось простить и смириться.
    В коллекцию моих школьных шалостей входило и насыщение амбициозных потребностей моего организма, удовлетворение заложенной в раннем детстве строптивости. Свою внешность я формировал жестко, на грани разумного, стремясь к тому, чтобы не было потешно и было доселе невиданно. В седьмом классе состоялось мое первое выступление на «школьном подиуме» - брюки-клеш, как у моряков Балтфлота в 60-е годы прошлого столетия. Помню изумление старшеклассников: «Мода только вошла с этим предложением, ни у кого еще ничего подобного не появилось, а этот наглый шкет уже подметает широченными штанинами священный пол коридоров в храме наших знаний». Весной, в том же седьмом классе, мама по моему выбору купила мне резиновые лакированные женские боты на 5-ти сантиметровом каблуке – «писк» для брутальных мужчин того времени. Педсовет тут же заявил: «Что же вы, дорогая вы наша, никак не регулируете внешние образы вашего сына? Он у вас уже в школу ходит в лакированных туфлях.» Матушка – молодец, отвечала: «Страна живет все лучше и лучше. Что же в лакированной обуви плохого?». В восьмом классе, в ответ на упрек завуча по поводу длинных волос на голове, я завил их на манер Анжелы Девис (негритянская революционерка 70-х лет), а получившийся из мелких завитушек огромный шар затем еще и покрасил в черный цвет. Педагогический бомонд «умер».  В девятом классе я прощался со своими спортивными амбициями. Во время отборочной прикидки кандидатов в сборную школы по лыжам я как последний лох, запнувшись о свою лыжную палку, завалился в овраг. Однозначно я шел на первое место и становился вторым номером в сборной. И вот – крушение. В итоге, придя пятым, я в сборную не попал, а большой спорт навсегда попрощался со мной. Но зато по окончании средней школы я играл почти во все спортивные игры на уровне 1-го – 2-го мужского разряда. Получив, по итогам учебы троечный аттестат, я вышел в свет осваивать высшее техническое образование и продолжать далее тешить свою уже повзрослевшую строптивость.