Внезапно струна оборвалась. Глава 2

П Е Р В Ы Е   И С П Ы Т А Н И Я:  М И Н О Р   И   М А Ж О Р

Юрий Павлович тренировал волю малыша одним и тем же упражнением: ставил его в проем между комодом и потолком, который, несмотря на тесноту комнат, был в бараках достаточно высоким, в размерах «сталинских» квартир, отступал на шаг, со временем – на два, на три шага, и призывно тянул руки навстречу: «Лети ко мне, сынок!»

Максим с раскинутыми ручонками и разметавшимися по сторонам при прыжке вниз длинными золотистыми волосами действительно был подобен встающему на крыло птенцу. Звонкий заливистый смех сопровождал его первые подвиги.
 В два года Максима отдали в детский сад. Конечно, в то время получить место там было делом крайне сложным. Вот почему, когда подошла очередь, молодые родители не стали отказываться от такого социального блага. Хотелось как-то и освободить своих стариков от хлопот с ребенком, который уже больше года оставался у них на руках по рабочим дням молодых родителей. Но организм мальчика, оберегаемый прежде под всеобщим приглядом в стенах барака, оказался уязвимым перед осенними дождями, накрывавшими дорогу в детский сад, затем – первыми морозами, сквозняками и всегда, в любую погоду, не менее холодным безразличием воспитателей. Максима стали одолевать простудные заболевания. Их почти беспрерывная череда завершилась больницей. При обследовании диагноз был дополнен записью о выявлении «астматического компонента». Если в больницу родители привели малыша за руку, то через две недели отец вынес его, обессиленного болезнями, на своих руках.

– Я тебя теперь от себя не отпущу. Верь мне. Верь мне, – повторял Юрий Павлович, ощущая сквозь зимние толстые одежды, как учащенно дергается тонкая ниточка маленького сердца.
– Вот как он только взял сына на руки, так и не отпускал. Вся его жизнь была посвящена Максиму, – говорит сейчас Надежда Михайловна. – Нужны были и труд, и душа, и талант папы, чтобы Максим стал тем, кем стал. Безусловно, при Божьем даре и покровительстве.

Юрий Павлович ушел из редакции многотиражной газеты. Отказался от, казалось бы, заманчивого предложения перейти на областное радио. Чтобы как можно больше посвящать времени сыну, находил сезонные работы со свободным графиком, ночными сменами или разовыми заказами – на зиму мог пойти кочегаром в котельную, а на лето собрать бригаду мастерить деревянную тару.

Астма тем временем не оставляла своими приступами чахнущего мальчугана. Эти мучительные картины терзали Надежду Михайловну. Юрий Павлович страдал не меньше: то, чего с рождения Максима он боялся, произошло – астму малыш унаследовал от него.

Чувства Юрия Павловича в те часы внутреннего отчаяния, сокрушения при всепоглощающей любви к сыну передает портрет трехлетнего Максима.
Картина Юрия Павловича является полноценным живописным полотном. Крупные мазки масляными красками скрадывают детали. Только отступив на несколько шагов, можно получить целостное восприятие. Произведение необычно по композиции: изображение мальчика занимает лишь нижнюю четвертую часть. Максим нарисован по грудь, чтобы основной акцент был перенесен на лицо. Глаза с темными кругами под ними воспалены. Болезненная желтизна лица и остатки золотистых локонов, еще не отросших после больницы, являются единственным светлым пятном картины. Остальной ее фон представлен в темных, приглушенных тонах. Угадываются дикие вьющиеся цветы, бордовые «китайские фонарики», которые могут висеть до глубокой зимы. Подсолнух с чернеющими лепестками еще тянется вверх. Юрий Павлович будто уподобляет ему Максима с надеждой, что сын также окажется способным сопротивляться пагубному увяданию.

Прежде чем подступиться к астме, родители Максима вырвали его из цепких лап затяжной простуды. Не раз жильцы барака наблюдали картину, когда Трошины, в завершение всех процедур закаливания, босиком бегали по снегу – впереди родители, за ними Максим с таким же звонким смехом, с каким когда-то прыгал со шкафов в объятия отца. Кто-то из соседей крутил пальцем у виска, зябко передергивая плечами. Только дядя Коля одобряюще хмыкал.
 
В медицинской литературе внимание старшего Трошина привлек вывод о пользе для ребенка, больного астмой, пения или игры на духовых музыкальных инструментах.

Перспективы с пением отпали сразу. Максим при попытках запеть издавал высокие звуки, которые уже скоро срывались со своих вершин и пропадали в судорожных приступах удушья. Надежда Михайловна была уверена в том, что какие-либо дополнительные нагрузки на голос повлекут за собой более губительные последствия. Юрий Павлович, которому были очевидны музыкальные задатки Максима, занятия с ним вокалом также посчитал делом преждевременным.

В выборе музыкальных инструментов предпочтение было отдано гобою из-за гармоничного сочетания звучания, изящной формы и небольшого веса, что для мальчугана, не набравшего сил, было обстоятельством немаловажным. Но уже первые опыты не оправдали ожиданий. Гобой оказался сложным, «деликатным» музыкальным инструментом. Даже незначительное изменение погоды могло повлиять на его звучание, легко выходили из строя клавиши и другие детали, а за ними каждый раз надо было ехать в Москву. Но окончательно отвернули Юрия Павловича от гобоя последствия игры на нем для Максима: в легких постоянно оставался отработанный воздух, поскольку на многих музыкальных фразах из-за болезни приходилось прерывать дыхание. За упражнениями следовало кислородное голодание.

Играть на флейте было легче, но она не оказывала благотворного влияния на здоровье. Флейтистам временно помогали снимать удушье все те же медицинские препараты, без изменений в их объемах и порядке приема.

Скрипка никоим образом не могла повлиять на дыхание Максима. Но она еще со времени скрипичных концертов, услышанных мальчиком впервые с виниловых пластинок, оставалась неизменным предметом его повышенного интереса. Неудивительно, что одной из первых игрушек стала скрипочка, которую смастерил отец. Настолько сделал искусно, что эту детскую потеху по ее внешнему виду иногда принимали за настоящий инструмент.

Однажды Юрий Павлович на игрушку натянул струны. Она извлекла из себя звук, уязвимый во многих отношениях, но и притягательный для нового замысла. Тогда и родилась идея опять же своими руками изготовить уже настоящий инструмент. Надежда Михайловна взяла на себя библиотеки, где могла встретить книги с чертежами скрипок старых итальянских мастеров. Юрий Павлович в поисках аналогов резонирующей ели и клена далеких Апеннин, обошел лесопилки на окраинах Брянска, после шквалистых ветров набирал для изучения упавшие сучья редких пород деревьев в городских аллеях, выпиливал заготовки и вымачивал их в растворах только ему известного состава. Лак также варил по собственному рецепту.

В пять лет Максима приняли в музыкальную школу по классу скрипки в порядке исключения из общих возрастных требований. Свою роль сыграла очевидная его природная, в большей мере наследственная, одаренность, когда близкий к абсолютному музыкальный слух органично сочетался с задатками утонченного музыкального вкуса. Помимо всего удивило звучание самодельной скрипки – с ней Максим пришел на предварительные испытания. Решающим оказалось также мнение педагога Валентины Фиш, которая сегодня является заслуженной артисткой Российской Федерации, ведущей скрипачкой Брянского городского камерного оркестра.

Полтора километра до музыкальной школы Максим преодолевал с отцом. Мальчик еще не мог сам осилить всю дорогу, часть пути Юрий Павлович нес его на руках. Это были подвижные уроки музыки. Максим учился распознавать, казалось бы, в хаотичном шуме окружающего мира стройные голоса живой природы, ее мелодии светлых и темных тонов.

– Это – мажор, – с интонацией знатока произносил Максим, когда станционный тепловоз прорезал тишину морозного утра длинным гудком. Старшему Трошину тут же приходилось резко ускорять шаг, чтобы успеть с малышом пересечь железнодорожные пути. А затем они двое, битых одной болезнью, шумно восстанавливали дыхание и со смехом обсуждали недавнее приключение.

Если же не успевали и перед ними на закрытом шлагбаумом переезде разворачивались долгие и унылые маневры товарного состава под частые и короткие сигналы, то Максим в нарочитой манере того же музыкального всезнайки говорил:
– Вот это уже будет минор!

Со временем спутником маленького музыканта стала дворняжка Альма. Собака черно-каштанового окраса безукоризненно, полагаясь исключительно на свое чутье, переводила его через железнодорожный переезд, затем часами терпеливо ожидала своего юного хозяина у порога школы, радостно виляя хвостом, если в нестройном пиликанье различала звуки знакомой ей скрипки.

Из окон музыкальной школы иногда звучал хор. Но голоса Максима там не было. Когда-то при выборе дополнительной музыкальной дисциплины для него хоровому пению родители предпочли уроки по освоению игры на скрипке уже в составе оркестра.

В ряду музыкальных инструментов, игру на которых в своей короткой жизни освоил Максим, появилась гитара, благо наставник, отец, всегда был рядом. Без всякого напряжения тонкие пальцы мальчика заскользили по струнам. За три месяца до своих шести лет Максим коряво, печатными буквами записал в дневнике: «Я научился держать смычок». Из другой записи того же дня можно было узнать и о его продвижении в игре уже на гитаре, которой тогда покорилась задорная мелодия о зеленом кузнечике.
 Эта мультяшная песенка, будто настоящий кузнечик, появилась в тот момент, когда Максим перебирал струны, и легко запрыгала по ним от одной верной ноты к другой. Мелодия вдруг подняла из по-прежнему болезненных глубин голос начинающего музыканта. Максим впервые стал подпевать себе.

Голос был еще тихим, но уже звучал чисто, долго, без сбоя в дыхании и дополнял собой музыку. Отец не признал этот опыт поводом для больших восторгов Максима.
– Уж слишком мелодия простенькая. Текст – вообще ни о чем. Игра на гитаре – неловкая. И над голосом будем работать. Ты же этого хочешь?
– Если бы ты знал, как хочу!

Собственно, этого признания Юрий Павлович ждал с нетерпением. Это был некий сигнал: сердце и душа мальчика теперь его союзники в начале работы с голосом. Отец стал заниматься с Максимом вокалом, одновременно обучая его игре на гитаре, чтобы он мог сам аккомпанировать себе. У Юрия Павловича, невостребованного в кочегарке с середины весны до наступления предзимних холодов, находилась для этого уйма времени.

Вокальные упражнения предпринимались втайне от Надежды Михайловны. Каждый год Юрий Павлович и Максим в преддверие ее дня рождения, по дате совпадавшим с великим праздником Рождества Христова, мастерили поделки по дому: выстругивали этажерки, табуретки, вырезали лобзиком узорные полочки. Иногда сочиняли поэтические посвящения.

В этот раз 7 января 1985 года, пока еще не объявленное государством нерабочим и праздничным днем, пришлось на понедельник. Надежда Михайловна с утра до вечера была на заводе. Юрий Павлович встретил ее на пороге, помог снять зимнюю одежду и провел в комнату, посредине которой для нее был поставлен стул. После поздравительных слов и пожеланий Юрий Павлович объявил:
–  Поет Максим Трошин. Песня исполняется впервые.

Голос Максима поразил Надежду Михайловну своей высотой и силой. Песня же была ей незнакома и явно сложна для сына – по исполнению, обилию старорусских слов, не потерявших во времени свои красоту и значение:

Полюбил я заоблачный лет
Легкокрылых степных журавлей.
Над ухлюпами русских болот,
Над безмолвием русских полей…

Надежда Михайловна позже узнала, что Юрий Павлович, выбирая песню для Максима, обратился к стихам расстрелянного в годы репрессий русского поэта Петра Орешина и подобрал к ним на гитаре собственную мелодию. Песня «Журавли» в последующем заняла постоянное место в репертуаре Максима, с каждым годом его взросления и духовного созревания исполнялась с иными оттенками, собственными музыкальными интерпретациями, но всегда пронзительно, очищающе воздействуя на душевную природу слушателей.

Громкое пение, чуть ли не на надрыве, стало для Максима обязательным упражнением. Первоначально – принудительным, затем – естественным влечением исцеляющегося организма. Но не только пение способствовало появлению оздоровляющих токов. По-прежнему помогали зимние закаливания с пробежками босиком по первому снегу. В шесть лет у Максима появился новый импульс для занятий на морозном воздухе.

Все началось с приезда в Брянск хоккейной сборной СССР, которая находилась в зените своей блистательной славы после череды побед на мировых чемпионатах, играх на Кубок Канады и первой победы на Олимпийских играх в Сараеве. На этот раз в составе сборной в основном были ветераны спорта. Они должны были сыграть с брянской «Десной», командой средней руки низшего эшелона, на открытии первого в регионе хоккейного стадиона с искусственным льдом. Зрителей было много. Юрий Павлович и Максим оказались среди них. Одного матча хватило, чтобы мальчик выразил желание связать свою будущую жизнь с хоккеем.

Этому выбору была посвящена запись в его дневнике. Там же изложены и первые попытки достижения своей мечты: вместе с отцом залил под лед площадку перед бараком, научился кататься на коньках, придумал два хоккейных финта. На исходе зимы он вышел на настоящий хоккейный лед, на котором видел игру сборной СССР, и тогда, судя по дневниковой записи, Максим «научился бросать с ходу, отбивать сильно брошенные шайбы и не плакать». Последнее приобретение в характере сына обрадовало Юрия Павловича больше, чем успехи того на льду.

Хоккейная тема помогала здоровью Максима, и отец не закрыл ее с наступлением тепла. Мальчик встал на роликовые коньки, занялся футболом, чтобы не растерять бойцовские качества и навыки командной игры. Но все чаще и чаще его интересы и предпочтения возвращались к музыке.

В игре на гитаре он перешел к классике и в дуэте с отцом безупречно исполнял «Испанское каприччио» Гильермо и «Славянский танец» Дворжака. Аккомпанируя себе на гитаре, Максим разучил несколько народных песен. Свою первую концертную программу Максим представил поэтическому клубу при Брянском автозаводе. Затем на сцене Дворца культуры того же предприятия ему находили место в сборных концертах, приуроченных к праздничным датам.

В 1986 году число слушателей увеличилось: у Максима появился младший брат Павел. «У нас  совершилась радость»,– запишет Максим в своем дневнике. Все последующие его записи будут посвящены внешним признакам адаптации младшего брата к новому миру – первой улыбке, первому смеху, первым шагам.

Широкую известность Максиму принесло участие в программе Брянского радио ко Дню защиты детей. Накануне в музыкальной школе подготовили номер для радиоконцерта. Преподаватель Валентина Фиш ценила скрипичную игру Максима, но свой выбор остановила на другом ученике. Каково же было ее удивление, когда за несколько минут до записи в радиостудии она увидела Максима, но не со смычком, а с гитарой классических размеров, за которую он, как могло показаться, пытался укрыться от нее. Заглянула в программку концерта. Там значилось, что маленький Трошин представлял художественную самодеятельность от  Бежицкого  района Брянска.

 Успех Максима на радио изменил отношение к нему одноклассников по обычной средней школе. Бывшие обидчики теперь канючили:
– Макс, покажи, как играть на гитаре!
Он им не отказывал, и те часто сопровождали его по концертным площадкам, помогая переносить объемный футляр с музыкальным инструментом.

Одна из первых профессиональных оценок прозвучала из уст легенды мировой эстрады Аллы Баяновой. После гастрольного концерта в Брянске в 1991 году она встретилась с Максимом за кулисами. Попросила его спеть. Алла Баянова была резка в суждениях, о некоторых исполнителях народных песен и романсов с поставленным в российских консерваториях голосом отзывалась как о «мертвых певцах». Но Максима выделила сразу и настоятельно приглашала его в Москву в свою вокальную студию. Но у Аллы Баяновой следовало бы свой песенный репертуар подчинить исключительно русскому романсу.

Максим появится в Москве несколько позже. Вместе с отцом, оторвавшись от автозаводской делегации, прибывшей в столицу на своем автобусе, он переступит порог Виктора Сергеевича Попова, организатора и первого руководителя Большого детского хора Центрального телевидения и Всесоюзного радио на базе Хора мальчиков Московского хорового училища имени А. В. Свешникова. Трошиных привлекал репертуар с обилием народных и духовных песен.
 Знаменитый маэстро Попов был родом из Бежецка Тверской области, Юрий Павлович – из брянской Бежицы. Над этими обстоятельствами «земляки» посмеялись, и уже дальнейший разговор между ними шел непринужденно и доверительно. Виктор Сергеевич после прослушивания Максима увидел в нем своего будущего ученика, определил курс, с какого тот мог продолжить обучение вокалу. Но Юрия Павловича остановила перспектива предстоявшей московской жизни сына в стенах интерната при хоровом училище – с его-то надломленным здоровьем и душой, ко всему открытой и тем самым легкоранимой!

Максиму делали предложения о зарубежных поездках при условиях, казалось бы полярно противоположных. В одном случае следовало отказаться от своего репертуара и за основу взять песни британской рок-группы «Битлз», в другом – освоить мелодии с использованием традиционно русских инструментов: стучать расписными ложками и играть на балалайке. И опять же без собственных песен.

Максим однажды в радиоэфире жестко выскажется по поводу детской музыкальной телепрограммы «Утренняя звезда», где его ожидали увидеть:
– Эти маленькие «дергунчики» затем подрастут и сменят теперешних, – Максима явно раздражали юные участники представления с мелодиями отечественной и иностранной эстрадной «попсы» и заимствованными манерами исполнения.

Известный пианист Николай Петров, президент Академии российского искусства, много позже еще резче отзовется об этом фестивале:
– «Утренняя звезда», на мой взгляд, – одна из мерзейших программ нашего телевидения. Маленькие детки семи лет вынуждены изгаляться под Моисеева и Пугачеву. Мне становится жалко этих детей и их родителей.

Максим продолжил осваивать сцены Брянска. Он не только пел, но и выступал с монологами, читал стихи. Помогали в этом навыки, приобретаемые в кружке выразительного чтения и на конкурсах чтецов.

Встреча с Олегом Глазовым изменила формат концертов Максима. Олег был профессиональным эстрадником с опытом работы в джазовых оркестрах Москвы, но после возвращения в Брянск вынужден был удовлетвориться вакансией методиста в автозаводском Дворце культуры. Директором здесь был Иван Иванович Иванов, человек, усредненный не только по своему полному имени, но и по внешности, характеру и способностям. Единственное, чем он отличался от других, была его родственная связь с руководителем предприятия.
– Дерзай, Олег! – напутствовал он молодого специалиста. – Ты в культуре лучше меня разберешься.

Но со сменой генерального директора предприятия поменялся и руководитель заводского очага культуры. А тот в первый же день решил методиста Глазова переквалифицировать в завхоза. Олег хлопнул за собой дверью директорского кабинета и по пути к выходу, в коридоре, встретил отца и сына Трошиных. В недолгий период своей работы методистом Олег плотно сотрудничал с ними. Юрий Павлович к тому времени учредил товарищество «Русское подворье» для организации концертов.
– Переходи ко мне, – предложил Юрий Павлович. – Создадим гастрольную группу. Много идей по этому поводу. Обсудим вместе!

В начале девяностых годов прошлого столетия уже стало очевидным, к какой опасной черте приблизилась наша страна, и было ясно, что те силы, которые приступили к разрушению СССР, не остановятся на этом, если этому не помешать. Даже песней и словом. И они, эти слова и песни, должны были составить основу будущей концертной программы.

Состав группы формировался спонтанно и так, как подсказывал случай. После просмотра конкурса СТЭМов, студенческих театров эстрадных миниатюр, Юрий Павлович и Олег Глазов пригасили Наталью Новикову, которая имела неплохие актерские данные, играла на гитаре и пела. Поэты Жанна Зарубина и Александр Гилев также не отказались от участия в концертах. Юрий Павлович знал Жанну еще по совместной работе в автозаводской многотиражной газете. Олега и Александра Гилева сближала прошлая учеба в Ленинградском институте культуры.

Они же убедили Юрия Павловича подать туда документы на заочное отделение. Эпизод с написанным им в стихотворной форме рефератом, оставленным на хранение на кафедре зарубежной литературы, вошел в историю вуза. Юрий Павлович в привычном для него ироническом стиле исследовал судьбу и время шекспировского Гамлета, отождествляя его с недоучившимся студентом, акселератом и диссидентом. В роли недоучившегося студента вскоре выступил и сам автор реферата. Во время сессий ленинградский климат пагубно воздействовал на его легкие и часто вызывал приступы удушья. В сдаче выпускных экзаменов экстерном Юрию Павловичу отказали.

 Концертная группа была сформирована. Каждый мог проявить свои таланты. Но основное место в программе занимало выступление Максима. Юрий Павлович, Олег Глазов и юный певец вечерами писали слова и музыку к песням, во многом обращенным к историческому прошлому России, с призывами к современникам повторить подвиги своих славных предков. А уже следующим днем новые мелодии могли звучать со сцены в исполнении Максима.
С учетом возрастающего числа зрителей и их бурной реакции на концертные выступления «Русское подворье» подняло свой юридический статус от товарищества до общественно-патриотического центра.

Деятельная любовь к своему Отечеству и готовность ради него жертвовать собой, все то, что мы называем патриотизмом, предвосхитили обращение Трошиных к Православной вере. Она, вера, являлась первым и последним оплотом российского государства, когда армия и флот теряли значение оберега на его границах, а внутри страны пролитая кровь уже грозила собраться в потоки.

Фото из архива Надежды Михайловны Трошиной