Духа Святаго благодать стяжав, богомудре святителю Филарете, истину и правду разумом просвещенным людем проповедал еси, мир и милость сердцем умиленным страждущим явил еси, яко учитель веры и страж неусыпный паству российскую жезлом правости сохранил еси. Сего ради дерзновение ко Христу Богу имея, моли даровати Церкви утверждение, людем и душам нашим спасение.
Тропарь святителю Филарету, митрополиту Московскому и Коломенскому, глас 4
Яко истинный подражатель преподобнаго Сергия, добродетель измлада возлюбил еси, богоблаженне Филарете, яко пастырь праведный и исповедник непорочный, по святем преставлении от безбожных поругание и поношения приял еси, Бог же знаменьми и чудесы тя прослави и заступника Церкве нашея яви.
Кондак святителю Филарету, митрополиту Московскому и Коломенскому, глас 2
Святитель Филарет Московский – многогранная и незаурядная личность, одаренная колоссальной силой воли и неисчерпаемой энергией, его деятельность коснулась всех сторон церковной жизни; он – крупнейший православный богослов девятнадцатого века – «отец русского богословия» (выражение В.Н. Лосского), оставивший обширное литературное наследие, вдохновенный церковный оратор и гениальный проповедник, нареченный современниками «московским Златоустом», самоотверженный архипастырь Церкви с острым и проницательным умом и возвышенным строем души, принимавший участие в переводе Библии на русский язык, а его перу принадлежит подписанный 19 февраля 1861 года императором Александром II знаменитый Манифест об освобождении крестьянства от крепостного права, завершающийся словами: «Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословением на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного». Святитель Филарет Московский – выдающийся церковный и государственный деятель, проживший долгую жизнь, он – тонко чувствующий церковный пастырь и ревнитель монашеского чина, реформатор российской богословской науки и духовно-опытный подвижник, неутомимый основатель монастырей и монастырских скитов, автор знаменитого «Катехизиса» и член Общества любителей русской словесности, академик Императорской Академии Наук, почетный председатель Общества любителей духовного просвещения и почетный член Общества истории и древностей российских, а его авторитет был настолько велик, что его называли «патриархом в отсутствии патриаршества». Размышляя о значении митрополита Филарета Московского как библеиста, иерарха и проповедника, Дмитрий Рыбаков писал: «пастырский опыт одного из величайших иерархов Русской Православной Церкви, выдающегося проповедника современности митрополита Московского и Коломенского Филарета Дроздова, несмотря на смену эпох и общественных настроений, по сей день остается источником отеческой мудрости, архипастырской любви и тончайшего проповеднического мастерства, оставленного в наследие Русской Православной Церкви. Своею проповедью владыка Филарет свидетельствовал об Истине в сложнейший и противоречивый период истории русской духовности, отмеченный как пиком православной государственности в России, так и небывалым до того времени распространением в ней сектантских и лжемистических исканий. И сегодня, в наше не менее смутное время, проникновенная и врачующая проповедь владыки обращена к тем, кто тщетно ищет Христа вне Церкви и Церковь там, где искажается само слово Христово, прикрываемое лишь звуком библейских изречений». Значение личности святителя Филарета Московского необычайно велико не только в истории Русской Православной Церкви, хранящей неугасимую память о нем как богослове, проповеднике и архипастыре, но и в государственной и культурной жизни России, ведь он явил в своем лице украшение истории русского народа» и яркое выражение «громадного богатства и разнообразия его духовных сил», он был «хранителем отечественной славы, истинным гражданином и истинным пастырем Церкви». Как верно подметил А.И. Яковлев, личность святителя Филарета Московского уже современниками воспринималась гораздо шире рамок церковной ограды, в которых он жил и действовал, стремясь воцерковить русскую культуру и усилить влияние Церкви в русском обществе. Необычайная широта и острота ума святителя Филарета Московского сразу бросается в глаза при внимательном и вдумчивом чтении его проповедей – его всеобъемлющий ум занимал широчайший спектр вопросов – от догматического богословия и аскетики до экзегетики, гимнографии и этики, от истории Церкви и археологии до таинственной сферы эсхатологии, религиозного оправдания культуры и вопросов литературы и искусства. По справедливому суждению протоиерея Александра Дернова, «все занимало ум великого человека и обо всем почти он оставил свои замечания, если не заключенные в письме – в его творениях, – то сохраненные преданием. Можно только изумляться и чувствовать всю громадность задачи, которую дает Филарет ученой России, и духовной, и светской, – а также приблизительно реально представить себе, что это за великий человек».
Святитель Филарет Московский – в миру Василий Михайлович Дроздов – родился 26 декабря 1782 года в Московской губернии, в тихом городе Коломне и получил в крещении имя в честь святителя Василия Великого. Как по линии отца, так и по роду матери он принадлежал к потомственному духовенству. Отцом его был Михаил Федорович Дроздов – протоиерей и учитель, человек умный и начитанный, а матерью – Евдокия Никитична Дроздова (Филиппова) – благочестивая женщина с добрым сердцем, к которой сын навсегда сохранил самые теплые чувства. Воспитываясь в благочестивой атмосфере и получив первоначальное образование под руководством своего деда – Никиты Афанасьевича – священника Богоявленской церкви, Василий Дроздов уже в детском возрасте проявил стремление к знанию. С достижением надлежащего возраста, он был зачислен в Коломенскую духовную семинарию и учился там с 1791года – до 1799 года, будучи в числе лучших студентов, а завершил свое обучение в Троице-Сергиевой Лавре, находившейся под покровительством митрополита Платона Московского. Как писал протоиерей Георгий Флоровский в своей книге «Пути русского богословия»: «Он учился в старой дореформенной школе, в которой учили по латыням и по латинским книгам. Впрочем, в Троицкой Лаврской семинарии, где Филарет докончил свое школьное обучение и затем был учителем, дух протестантской схоластики был смягчен и умерен веянием того воцерковленного пиетизма, типическим выразителем которого был митрополит Платон Левшин. Ректор, архимандрит Евграф Музалевский-Платонов, как вспоминал впоследствии сам Филарет, преподавал по протестантским пособиям, – «задавал списывать отмеченные статьи из Голлазия». Уроки в классе сводились к переводу и объяснению этих списанных статей. «Общие нам с протестантами трактаты, как то: о Святой Троице и Искуплении пройдены были порядочно; а другие, например, о Церкви, совсем не были читаны. Образования Евграф не имел стройного, хотя увидел нужду изучать отцов и изучал их». Евграф был представителем переходного поколения. Он любил и увлекался мистическим толкованием Священного Писания («Царствие Божие не слове, а в силе заключается»), старался переходить в преподавании на русский язык. Впоследствии он был ректором преобразованной Петербургской Академии, но вскоре умер. Филарет не был слишком суров, когда отзывался: «богословию учил нас незрелый учитель по крайней мере с прилежанием»… Сам Филарет вынес из школьного обучения блестящее знание древних языков и основательную стилистически-филологическую подготовку. Всем остальным он обязан был собственным дарованиям и самоотверженному трудолюбию. И впоследствии древние языки знал он лучше новых, а по-немецки и вовсе не научился. С основанием, в известном смысле, он любил называть самого себя самоучкой...». Учась в Троице-Сергиевой семинарии, Василий Дроздов был признан одним из лучших студентов «и по прилежанию, и по остроте ума», а особенно – «по скромности». Среди своих однокурсников он выделялся любовью к чтению книг и уединению для молитвы и Богомыслия, а кроме того – он любил играть на гуслях и в шахматы. После окончания образовательного курса Василий Дроздов, будучи ценитель изящных искусств, принял предложение стать преподавателем поэзии. В ноябре 1803 года митрополит Платон Московский назначил его на должность учителя греческого и еврейского языков, а в январе 1806 года Василий Дроздов произнес свою первую церковную проповедь в Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры, вызвавшую восторг у слушателей и одобрение митрополита Платона, считавшегося «первым российским витией» и написавшим своему викарию – епископу Дмитриевскому Августину Виноградскому: «А у меня появился отличнейший проповедник, учитель Дроздов».
Митрополит Платон Московский заметил проповеднический талант Василия Дроздова и прозрел в нем будущего служителя Слова Божьего. 16 ноября 1808 года Василий Дроздов принял монашеский постриг и отрешился от мирской жизни, получив новое имя – Филарет, в честь святого угодника Божия Филарета Милостивого, а 21 ноября инок Филарет был рукоположен митрополитом Платоном в иеродиакона. Казалось, что иеродиакону Филарету уготован путь ученого инока, отрешенного от мирских сует и всецело соединившего свою жизнь с Троице-Сергиевой Лаврой, но Провидение предначертало ему иной путь. В декабре 1809 года Комиссия духовных училищ, созданная М.М. Сперанским с целью преобразования всей системы духовного образования в России, вызвала из разных епархий талантливых выпускников духовных семинарий для служения в столице империи – в Петербурге, а в числе вызванных был и иеродиакон Филарет, назначенный на должность наставника философии в Петербургскую Академию и преподававший церковную историю. Продвижение «по ступеням» инока Филарета было стремительным: в 1809 году он был рукоположен в иеродиакона митрополитом Амвросием и назначен ректором духовного училища, в 1810 году – назначен бакалавром в Духовную Академию, в 1811 году – возведен в сан архимандрита и удостоен наперсного креста с драгоценными камнями «за отличие в преподавании Слова Божиего», в 1812 году – назначен ректором Духовной Академии и настоятелем Юрьева монастыря, в 1813 году – торжественно награжден орденом святого князя Владимира 2-й степени «за неусыпные труды по званию ректора и профессора богословских наук в Петербуржской Духовной Академии», в 1814 году – удостоен звания доктора богословия, а в 1816 году – пожалован панагией «за ревностное служение по части образования духовного юношества» и определен настоятелем московского Новоспасского монастыря. Излагая вехи жизни святителя Филарета Московского, А.И. Яковлев писал: «За несколько лет никому не известный провинциальный монах стал один из видных и авторитетных церковных деятелей. Основаниями для его взлета стали не только очевидные таланты, но и неустанный, самозабвенный труд. В те годы, сложные для молодого провинциального инока в непривычно и чуждой ему столичной петербуржской атмосфере, формировался характер будущего святителя, девизом которого могли бы стать слова вера и стойкость». По разъяснению протоиерея Георгия Флоровского, «контраст был слишком резкий, переход был слишком внезапен. Странно показалось Филарету все в Петербурге, – «ход здешних дел весьма для меня непонятен», признавался он тогда же в письмах к отцу. В Синоде его встретили советами читать «Шведенборговы чудеса», учиться по-французски, – повезли смотреть придворный фейерверк и маскарад, чтобы там, буквально «средь шумного бала», представить его синодальному обер-прокурору, князю Голицыну. На всю жизнь запомнились Филарету эти первые Петербургские впечатления. «Вот торопливо идет по двору какой-то небольшого роста человек, украшенный звездой и лентой, при шпаге, с треугольной шляпой и в чем-то, плащ не плащ, в какой-то шелковой накидке сверх вышитого мундира. Вот взобрался он на хоры, где чинно расположилось духовенство. Вертляво расхаживает он посреди членов Священного Синода, кивает им головой, пожимает их руки, мимоходом запросто молвит словцо тому или другому, – и никто не дивится ни на его наряд, ни на свободное обращение его с ними». Филарет был в первый раз в маскараде тогда, и не видал домино прежде. «Смешон был я тогда в глазах членов Синода», вспоминал он, - «так я и остался чудаком…». Филарета встретили в Петербурге не очень ласково, и не сразу допустили к преподаванию в Академию. Но уже в начале 1812-го года он оказался ректором Академии и архимандритом, с настоятельством в Новгородском Юрьевом монастыре». В Петербуржской Духовной Академии Филарету Московскому было поручено чтение богословских курсов, по которым не имелось никаких учебных пособий. Это было суровое жизненное испытание – за короткий срок – с 1810 по 1817 год – святитель Филарет Московский проделал титанический труд – составил почти полный курс богословских наук, содержащий догматику, экзегетику, гомилетику, церковную историю и церковное право, при этом он использовал как творения святых отцов Церкви, так и произведения западной богословской мысли, а на его первых книгах – «Начертание церковно-библейской истории» и «Записки на книгу Бытия» несут на себе печать не только святоотеческих идей – святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, но и западных писателей. Протоиерей Георгий Флоровский отмечал, что «как и все в то время», Филарет Московский читал труды Юнга-Штиллинга, Эккартсгаузена, Фенелона и Гион, но при всем этом его миросозерцание оставалось твердо церковным. Святитель Филарет Московский быстро прославился не только богословской ученостью, но и талантом проповедника, а его проповеди поражали как глубиной мысли и превосходным знанием Слова Божиего, так и блеском и красотой церковного красноречия и искренностью чувства. Вдохновленный высокой миссией перевести Библию на русский язык, святитель Филарет Московский принимал активное участие в работе Российского Библейского общества и усердно трудился над переводом Священного Писания. В августе 1817 года архимандрит Филарет был рукоположен во епископа Ревельского, а 19 марта 1819 года стал архиепископом Тверской епархии и членом Священного Синода. Как епархиальный архиерей он в течение ста дней успел объехать всю Тверскую епархию, лично участвовал в богослужениях и проповедовал в каждом храме, общался с духовенством и мирянами, вникая в их нужды и просвещая паству светом веры Христовой. В 1820 году святитель Филарет Московский был переведен в Ярославскую епархию, а 2 июля 1821 года – на Московскую кафедру. По поручению Священного Синода он в 1823 году составил «Катехизис», а уже в 1826 году был возведен в сан митрополита.
В бурные дни своего архипастырского служения святитель Филарет Московский вступал в споры с власть имущими людьми, вызывать раздражение и интриги со стороны своих тайных и явных противников, он выступал против еретических учений и раскольничества, сектанства и суеверий, и всегда был защитником Православия. «Все сокровища православного вероучения, толкования духовных тайн, раскрытие смысла таинств, руководство к духовной жизни – вся накопленная веками вдохновенная мудрость святых учителей и пастырей церковных, их бесценный опыт отразились в творениях митрополита Филарета. Подобно древним святителям, утвердившим на Вселенских Соборах чистоту Православия, и наш святитель Филарет может быть назван отцом Церкви. По составленному им катехизису училась вся подрастающая Россия». Духовный авторитет святителя Филарета Московского был высок не только в церковном мире, но и в светских кругах – прежде всего среди деятелей культуры. По свидетельству Н.П. Барсукова: «Московский университет, славянофилы и западники, московский Малый театр – служители науки и служители искусства – составляли одно нераздельное целое. А над всеми ними царило Троицкое подворье, в котором пребывал Филарет». Радушный прием на Троицком подворье находили самые разные представители русской интеллигенции – университетский профессора М.П. Погодин и С.П. Шевырев, «басманый философ» и западник П.Я. Чаадаев, апологет православной веры и славянофил А.С. Хомяков. Когда Е.М. Хитрово зимой 1829 года передала святителю Филарету Московскому знаменитые стансы А.С. Пушкина «Дар случайный, дар напрасный…», то архипастырь Церкви увидел в стихах поэта, находящегося в зените своей славы, чувство «жизненной безысходности» и ропот отчаянной души, и, как духовный врач, откликнулся следующими животрепещущими и в наше время стихами:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, Забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум,
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светлый ум.
Великий русский поэт отозвался на стихи святителя Филарета Московского и обратился к нему с новыми стансами – благодарственными стихами, наполненными не екклесиастовой печалью и душевной горечью от суеты сует, но надеждой, благодарностью и радостью бытия:
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа согрета,
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.
По требованию цензуры А.С. Пушкин внес изменения в свои стихи, в исправленном виде последняя строфа звучала следующим образом: «Твоим огнем душа палима, отвергла мрак земных сует, и внемлет арфе Серафима в священном ужасе поэт». Как верно подметил А.И. Яковлев, «данный эпизод, уникальный в истории русской культуры, имеет не только биографическое значение. Протянутая рука Русской Церкви в лице ее видного представителя была принята первым русским поэтом, олицетворением русской культуры». Когда 5 августа 1867 года торжественно отмечалось пятидесятилетие служения святителя Филарета Московского, то в Троице-Сергиеву Лавру во всех концов России приехали архиереи и священники, монахи и представители учебных заведений, а после Божественной Литургии и молебна в архиерейских палатах состоялся торжественный акт – было оглашено приветствие императора и всей царской фамилии, а высочайшим рескриптом Филарету было предоставлено патриаршее право ношения креста на митре и двух панагий «за непрерывные заботы о духовном преуспеянии паствы, о насаждении и утверждении единоверия, о развитии и приумножении благотворительных и воспитательных учреждений, за щедрую поддержку оных, многочисленные пастырские писания, глубокую опытность в делах высшего церковного управления, пастырскую попечительность о высших интересах Православия и живое внимание к судьбам православного мира». По свидетельству великого русского поэта и мыслителя Ф.И. Тютчева: «Маленький, хрупкий, сведенный к простейшему выражению своего физического существа, но с глазами, полными жизни и ума, он непобедимой силой господствовал над всем, что происходило вокруг него. Пред своим апофеозом он оставался совершенством простоты и естественности; казалось, что он принимает все эти почести только затем, чтобы передать их кому-то другому, чьим случайным представителем он теперь является. Это было прекрасно! Воистину это был праздник духа». Внешний вид митрополита Филарета Московского производил неизгладимое впечатление на современников – весь истонченный постом – «трудно было найти человека скуднее и слабее по плоти» – святитель был исполнен огромной духовной силы – никто не мог выдержать его острого испытующего и проницательного взгляда, в котором горело напряжение ума и воли. В торжественном слове в честь святителя Филарета Московского протоиерей Александр Дернов восклицал: «Мы невольно готовы упасть ниц пред его величавым образом. Невольно спросишь: да что же это такое? Где родятся такие люди, какой счастливый, какой даровитый народ производит такие феноменальные существа? И чем более изучает жизнь и деятельность Филарета, тем яснее представляется, что как будто найден в действительности тот идеал русского православного человека, который составляет заветную, сердечную мечту лучших истинно – русских людей, и который и всеми силами стремились разбить. И не должны ли мы удивляться ему, не должны ли благоговеть пред ним, не должны ли мы ставить такое народное сокровище на самом высоком свещнике, да светит всем? Не должны ли мы также удивляться и считать счастливым и тот народ, посреди которого являются подобные личности?». Незадолго до своего юбилея святитель Филарет Московский перевел элегические и проникновенные стихи своего любимого церковного писателя и одного из величайших церковных философов – святителя Григория Богослова, гласящие:
Близок последний труд жизни, плавание злое кончаю.
И уже вижу вдали казни горького зла:
Тартар ярящийся, пламень огня, глубину вечной ночи,
Скрытое ныне во тьме, явное там в срамоте.
Но, Блаженнее, помилуй и, хотя поздно, мне даруй
Жизни остаток моей добрый по воле Твоей.
Много страдал я, о Боже Царю, и дух мой страшился
Тяжких судных весов, не низвели бы меня.
Жребий мой понесу на себе, переселяясь отсюда –
Жертвой себя предавая скорбям, снедающим дух.
Вам же, грядущие, вот заветное слово: нет пользы
Жизнь земную любить. Жизнь разрешается в прах.
В этом изумительном богословском стихотворении – величественной элегии святителя Григория Богослова, нашло себе выражение и мироощущение святителя Филарета Московского, до дна испившего горького чашу земного бытия, непрестанно помнящего о смерти и Страшном Суде, тяготящегося суетностью нашего существования и держащегося за горнее – вечное и небесное. По дару прозорливости святитель Филарет Московский за два месяца предвидел день своей кончины, которая последовала в воскресенье 19 ноября 1867 года вскоре после Божественной Литургии. Накануне кончины владыка Филарет увидел во сне своего покойного отца, который повелел ему беречь 19-е число. Кончина митрополита Филарета Московского была безболезненной и мирной. Двенадцать ударов Царь-колокола Ивановской колокольни в Кремле возвестили Москве и всей России о его смерти. По сильному слову И.С. Аксакова, со смерть святителя Филарета Московского «сходит в могилу целая историческая эпоха…Смолкло художественное, важное слово, полвека и более полвека раздававшееся в России, то глубоко проникавшее в тайны Богопознания, то строгой и мощной красотой одевавшее разум Божественных истин». В церковной литературе справедливо писалось, что святитель Филарет Московский завершил свой жизненный путь и почил, но «не умер для Православной Церкви и долго еще будет жить в ней своими творениями и своею пастырскою деятельностью». «Православный русский народ чтит святителя Филарета как теплого молитвенника, великого светильника Православной веры, многочисленные творения которого и поныне излучают свет Истины Христовой».
По своему жизненному призванию и церковному служению святитель Филарет Московский был прежде всего учителем веры и благочестия, архипастырем Русской Православной Церкви, чья неутомимая и кипучая деятельность была направлена на служение Богу и духовное просвещение народов России, а его глубокомысленные сочинения заключают в себе неисчерпаемый источник как христианской богословской мудрости, служащей руководством к постижению Слова Божиего и ясному пониманию догматов веры, так нравственного назидания и пастырского поучения для всех православных христиан. Святитель Филарет Московский неутомимо трудился над распространением света Христова учения среди языческих племен нашего необъятного отечества, в то же время он увещевал отпавших от Православия возвратиться в лоно истинной Церкви. Бдительно следя за всем происходящим как внутри Церкви, так и в российском обществе, святитель Филарет Московский с херувимской зоркостью стоял на страже Православия и с духовной мощью библейских глаголов обличал всякое отступление от Истины Христовой. В лице его находили сурового обличителя, но эта внешняя суровость проистекала из скорби и тревоги за Церковь и историческую судьбу России. Для святителя Филарета Московского каноны апостольских времен и решения Вселенских Соборов были непреходящими, но он мирился с порядками современной ему России, понимая, что «нельзя девятнадцатый век сделать четвертым или пятым, и Вологодскую губернию Фиваидою». Рассудительно критикуя наивно-утопическую теорию прогресса, по которой река времен течет в море совершенств, святитель Филарет Московский вглядывался в драматичную историю Европы и наблюдал как «неукращаемый дух беспокойства и тревоги одних приводит в воспламенение ярости, других в оцепенение недоумения; и стогны городов устилаются мертвыми от язвы междоусобия». Как истинный аристократ по духу своему он подобно нашему поэту-романтику Баратынскому изобличал пошлые и расчетливые нравы «промышленного века» и в 1834 году говорил: «Мудрость сделалась не более, как промышленностью, и познания товаром, книги и зрелища наполнены преступлениями и ужасами, как темницы и места казни». С пророческой зоркостью святитель Филарет Московский задолго до Константина Леонтьева, Освальда Шпенглера и Ортеги-и-Гассета предвидел, что грядет эпоха исторических катастроф, социальных катаклизмов и восстания масс: «Твердая земля превращается в волнующееся море народов». Видя как на Западе наступает «апокалиптическая ночь», о чем писал в своих стихах наш русский религиозный философ и славянофил А.С. Хомяков – «ложится тьма густая на дальнем Западе – в стране святых чудес», святитель Филарет Московский противостоял Европе как «волнующемуся морю» «спокойную твердость России» и обращался к своему земному отечеству с пастырским призывом: «Когда темнеет на дворе, усиливают свет в доме. Береги, Россия, и возжигай сильнее твой домашний свет: потому что за пределами твоими, по слову пророческому, тьма покрывает землю, и мрак на языки (Ис.60:2)». Но если в своих церковных проповедях святитель Филарет Московский погружающемуся во тьму Западу противопоставлял Россию, которая «стоит твердо и спокойно, подобно каменной горе, у подножия которой сокрушаются волны», то в своих письмах и частных высказываниях он признавался, что и Россию начинают охватывать волны нигилистического движения. В исследовательской литературе писалось о консерватизме святителя Филарета Московского – он был консерватором в лучшем смысле этого слова, хранителем Священного Предания Церкви, но ему был чужд пафос «старины» – он исповедовал Истину Христову не потому, что она древняя, а потому, что она вечная: «На необъятном расстоянии времен и мест виден опыт одной и той же Истины». По слову святителя Филарета Московского, старообрядцы были «любителями мнимой старины, у которых любовь к старине превратилась в благоговение к старинным ошибкам», в то время как для православного сознания очевидно, что в храмах следует искать «не старинные только имен и летописных чисел, но наипаче нашего обновления и освящения», ибо спасает нас не древний обычай и обряд, а вечный Бог. Мысль о древности величественна тем, что «в ней созерцаем мы образ вечности, которая сама в себе превышает наше созерцание... Однако мысль о святости храма отнюдь не должна быть смешиваема с мыслию о древности. Храм Соломонов был нов, когда Бог явился Соломону и сказал: освятих храм сей, eгoжe создал еси (3Цар.9:3). Храм сей был древен, когда сей же Бог предал его язычникам на осквернение и разрушение». Защищая вечную и непреходящую ценность христианства, святитель Филарет Московский писал в 1858 году: «Воюют против современных идей. Да разве идеи Православия и нравственности уже не современные? Разве они остались только в прошедших временах?». В представлении святителя Филарета Московского в Церкви происходило воцерковление времени – ее святыни и таинства, Священное Предание и Слово Божие – вечно актуальны и имеют животрепещущий характер во все века. Как пояснял исследователь В.П. Зубов: «В эпоху Филарета формировались археологические вкусы и уже завершался фундамент русской археологии. Мираж историзма манил соблазнами хронолатрии – времяпоклонничества, – когда древностью измеряется святость, и прошлое почитается священным только за то, что оно – прошлое. Застывшая громада веков была всегда перед глазами Филарета, но чужд ему был мечтательный историзм эпохи. Цепь веков не была ушедшей далью; его прошлое – патриархи, геронты, старцы, мудрые вожди настоящего… Чувство непреходящей актуальности всегда отличало его. Святыня и предание были здесь, перед глазами. Церковь была вечным «сегодня». Времена апостольские, эпоха Златоуста для Филарета – такое же наличное, присутствующее, praesens, как Святейший Синод и Московская митрополия XIX столетия. Здесь, в мире Церкви, все дано сразу, вне хронологии, и все – один вечный непрекращающийся день». В отличие от романтиков – как западных во главе с Байроном и Новалисом, ностальгирующему по Средним векам, так и русских – славянофилов и Шевырева, с душевным волнением и восхищением описывающих ушедшую эпоху Древней Руси, святитель Филарет Московский не бежал от современной ему исторической эпохи в романтизированное «былое», ибо сердце его влекло не ушедшее, а вечное и непреходящее. Если романтики идеализировали минувшее – как немецкий поэт Новалис западное Средневековье, а славянофилы – Древнюю Русь, то святитель Филарет Московский искал во временном отблеском вечности – он находил величие там, где мы созерцаем образ вечности в истории, и почитал прошлое – особенно прошлое Церкви – как икону вечности, как кладезь нестареющей мудростью и многоценного жизненного опыта. В своих автобиографических записках историк С.М. Соловьев, крайне критически относившийся к личности митрополита Филарета Московского и считавший, что он «убил творческий дух в Московской Духовной Академии», писал, что у Филарета была «горячая голова и холодное сердце». В действительности же, сердце святителя Филарета Московского было чуткое и впечатлительное, а ум его был необычайно проницателен – истинный богослов с печатью глубокой и бессонной думы на сухом лице и философ по складу ума и мышления, он всегда носил в своем сердце затаенную боль и душевную тревогу за судьбу отечества и мира, за судьбу Русской Православной Церкви. В минуту пророческого прозрения и скорбных раздумий о происходившем в России и ее драматичном будущем, святитель Филарет Московский однажды задумчиво произнес: «Кажется, уже и мы живем в предместьях Вавилона, если не в нем самом».
Весь мир, отвергнувший заветы Христа и лежащий во зле, представал в сознании святителя Филарета Московского в апокалиптическом образе нового Вавилона. В своих очерках по истории русской проповеди исследователь В.П. Зубов отмечал, что «в этом восприятии мира как Вавилона – трагизм Филаретова миросозерцания… Весь мир оказывался в глазах его опустошенным, отравленным горечью пессимизма и скепсиса… Пессимистическая горечь и острый ум Филарета без труда обезоруживали благодушное или самоуверенное мечтание о прогрессе… В нем не было хилиазма, веры в прогресс и рай на земле. Его основным убеждением было, что на земле всегда и неизбежно все дурно, что историческая жизнь идет не к уменьшению, а к увеличению страданий, что чем дальше, тем будет становиться хуже. И наряду с этим в нем жило твердое сознание, что Бог и святость не нуждаются ни в чем, кроме себя. Отсюда совершенно необходимо вытекало, что христианину дано разрешить все вопросы христианской жизни совершенно независимо от среды, что прогрессирующее «хуже» мировой истории никак не задевает христианства. «Новое» религиозное сознание и «богоискательство» требовали всяческих подпорок для христианства». Надо сказать, что В.П. Зубов верно уловил трагизм мироощущения святителя Филарета Московского и отсутствие в его богословии хилиастических чаяний – веры в возможность Царства Божиего на земле, но в то же время невозможно согласиться с определением миросозерцания Филарета как «христианского пессимизма» и «утверждения страдания и боли, – «тесного пути», – как естественного и неизбежного». Миросозерцание святителя Филарета Московского трагично, ибо он видел, что обыденная и повседневная жизнь людей оторвана от нравственных заветов Христа Богочеловека, но в то же время его богословие проникнуто евангельскими добродетелями – верой, надеждой и любовью. Богословие святителя Филарета Московского основано на его личном духовном опыте веры и богослужебной жизни Церкви, на Слове Божием и Священном Предании, оно – святоотеческое по духу. С екклесиастовой грустью святитель Филарет Московский смотрел на реалии нашего суетного мира – в своих проповедях он изобличал не мир Божий, а именно падшесть нашего бытия – мира, лежащего во зле, развенчивая мнимое величие и мимолетную славу нового Вавилона – мирского общества, где забыт Бог, а грех возведен в норму. По своему церковно-нравственному пафосу проповеди святителя Филарета Московского – это вызов новому Вавилону, а он сам – борец против обмирщения Церкви. В душе святителя Филарета Московского всегда жила апокалиптическая тревога перед вторжением суетного и мирского в область духовного и священного – страх мерзости запустения на святом месте и поругания святыни, что символически выразилось в его сне, относящемся к 1836 году и описанном в письме архимандриту Антонию: «Я вошел в собор Невской Лавры и в левой стороне увидел дверь в другую, меньшую церковь, которой на яву нет. В сей церкви видел я несколько отставных от училищной службы. Двое облачались, а один просил меня о месте. От запада услышал я музыку, потом стук, и, наконец, несли в алтарь комнатную мебель, на которой сидят или спят. В иконостасах обеих церквей позолота была видна, а изображения не ясны. Свет был как от ночного освещения, но не было в виду ни одного светильника. В большой церкви сквозь икону на аналое проросла трава попутник. Я пошел было к западным дверям большой церкви; но обратясь, чтобы взглянуть еще на внутренность, увидел, что внутренность с половины церкви опущена тремя ступенями ниже внешней части, пол не ровен, и камни пола разошлись один от другого. Приближась к алтарю, не мог я рассмотреть царских врат; а обратясь опять, чтобы идти вон, увидел среди церкви большой колокол, висящий так низко, что кто-то идущий у меня по левую сторону начал ударять его по краю рукою и качать. Я упрашивал не делать сего, потому что колокол может упасть; меня не слушали; колокол упал, не задев меня, хотя я стоял очень близко и не мог отсторониться, на нем я увидел трещину. Мне неприятно было, что я при сем был, хотя не участвовал; и я проснулся. Странно, что сновидение, столь многосложное (я еще сократил некоторые подробности), до сих пор ясно помнится во всех частях». С горечью в сердце святитель Филарет Московский видел, что апокалиптическая ночь сгущалась не только на дальнем Западе, но и над бескрайней Россией, не только за оградой Церкви, но и над самой Церковью: «Как время наше походит на последнее! Соль обуявает. Камни святилища падают в грязь на улицу». «С горем и страхом смотрю я на изобилие людей заслуживающих лишение сана». В проповедях святителя Филарета Московского отчетливо звучали апокалиптические ноты – он не столько страшился исторических катастроф и конца света, сколько предощущал гнев Божий и Суд Вседержителя – «ныне суд миру». «Примечайте, христиане, как со дня на день умножаются знамения Его пришествия». «Если время за тысячу восемьсот лет до нашего называлось уже кончиною лета, то наши дни, конечно, еще ниже висят на конце веков, над бездною вечности». «Осмотритеся, живущие на земли и мори; не приметите ли вы уже сей ярости дьявола в самом ее действии вокруг себя?». Богословская мысль святителя Филарета Московского всегда была эсхатологически напряжена – он остро ощущал, что со дней Христовых наша история разворачивается в тени Страшного Суда и движется к своей апокалиптической развязке. Но нужно заметить, что в своей книге «Русские проповедники: Очерки по истории русской проповеди» В.П. Зубов несколько преувеличивает апокалиптический пафос святителя Филарета Московского, ибо последний был убежден, что творческое слово Бога не только сотворило небо и землю и хранит вселенную, но и действует в истории мира – Промысел Божий охватывает все сущее – ход всемирной истории и судьбу как всех народов и цивилизаций, так и каждого отдельного человека. Весь мир лежит во зле, но в то же время – «во всем земном есть нечто небесное» – в том числе в государстве с его учреждениями власти и суда, в обществе и культуре, тем самым мирская жизнь и духовная жизнь имеет точки соприкосновения. Со свойственной ему проницательностью святитель Филарет Московский провозглашал, что христианство не вмещается в узкие рамки мира сего и не может быть применимо к устроению социально-мирской жизни, но вместе с тем, Церковь призвана воцерковлять и благовествовать о Христе распятом и воскресшем. Возвещая о том, что Церковь должна иметь свой дух, отличный от государственного, святитель Филарет Московский напоминал, что «апостолы и древние отцы церкви устроили и распространяли Церковь, и разрушали взгромождение ересей не силою внешних законов языческого мира, но силою крепкой веры, любви и самопожертвования». В своих проповедях и богословских раздумьях святитель Филарет Московский поднимал вопрос об оправдании истории и культуры – история мира обретает оправдание и смысл во Христе, а культура – в Церкви и области духовной жизни, ибо вне Христа и Его святой Церкви вся наша цивилизация и жизнь, вся наша литература, искусство, наука, публицистика и быт, все наши «изуродованные суетою обычаи» будут брошены в огонь, как плевелы. Святитель Филарет Московский всегда опирался на Слово Божие и духовный опыт святых отцов Церкви, он не допускал мечтаний в богословии, церковном искусстве и духовно-молитвенной жизни, не терпел романтического фантазирования о прошлом, равно как и наивно-утопических и хилиастических грез о светлом будущем. Трагическое мироощущение святителя Филарета Московского зиждилось на остром ощущении того, что вся наша жизнь висит над бездной вечности, а сквозь все земное творение просвечивает небытие: «Что такое тварь сама в себе, вне Бога? Ничто; поскольку она из ничего сотворена. Что может она произвести сама собою, разве опять тоже ничто, из которого сама произведена, хотя, может быть, покрытое призраком вещественности, что называется суетою?». В предсмертный час великий русский поэт Г. Державин дрожащей рукой написал на грифельной доске свою знаменитую оду «На тленность» со строками: «Река времен в своем теченьи уносит все дела людей и топит в пропасти забвенья народы, царства и царей». Эти грозные строки поэта глубоко созвучны раздумьям Филарета Московского, говорившего: «Представьте себе человека, который стоит над потоком, и видит, как его сокровище низвергается в глубину. Касаясь вод, оно производит звук, и рождает круги, один другого пространнейшие: но в тоже мгновение скрывается в глубине, и только трепетание вод остается приметным зрителю. Подобно сему, кто может созерцать, пусть станет теперь над потоком времен, над водами народов, как изъясняется язык Пророческий. Смотри, как драгоценная жизнь явилась; подвигла своею силою народы; наполнила своею деятельностью многочисленнейшие круги, один другого пространнейшие; произвела громкие звуки славы: но вдруг она погрузилась в вечность, и одно трепетное движение грозной нечаянности простерлось по всем известным народам». «Если ты не взойдешь туда, где Христос одесную Бога: то подумай, земнородный, что с тобою будет, когда видимые небо и земля прейдут, и вне горнего Царствия Христова ничего не останется, кроме Ада? Смотри, как земля под тобою рушится, и Ад разверзается: нет иного средства спасения, как всею силою держаться за горнее». На протяжении всей своей жизни святитель Филарет Московский всей силой своей души держался за горнее и искал опору только в вечном и незыблемом – в Божественном. С херувимской зоркостью, архипастырским трезвомыслием и апокалиптической тревогой он вглядывался в темнеющие дали грядущего, но нельзя согласиться с мыслью, что «из Апокалипсиса он взял только суд и гнев Божий». Апокалиптика святителя Филарета Московского – это не только апокалиптический образ семи грозных чаш, изливающих на землю ярость гнева Вседержителя, не только чаяние Суда и неусыпное бодрствование в ожидании Небесного Судии, но и чаяние всеобщего воскресения мертвых и окончательного торжества правды Христовой.
Хранящий в сердце своем заветы Иисуса Христа и грозные предостережения Апокалипсиса, просвещенный библейской мудростью и убежденный, что «без святых мир не был бы достоин хранения Божия, и не мог бы стоять», святитель Филарет Московский во всех своих проповедях стремился обратить людей от земных и суетных дел и забот к небесному и вечному. Во времена перепутья эпох, когда неверие и скептицизм распространялись среди образованного российского общества, святитель Филарет Московский явил себя как несокрушимый столп Церкви – зоркий зритель за событиями своего века и неусыпный блюститель христианской веры, он защищал веру в чудеса Божии и догматы Православия перед лицом научного сообщества. Как воспоминал преосвященный Платон Фивейский, «когда некоторые из ученых в Москве начали пред митрополитом Филаретом высказывать свои недоверия к сказаниям о чудесах святых, владыка быстро и строго ответил сомневавшимся: составитель Четии-Минеи – святитель Димитрий Ростовский – был умнее нас с вами. Сам Господь Бог, прославил его и присоединил к сонму Своих угодников». По замечанию протоиерея Николая Флоринского, для того, чтобы «более утвердить верующих в Того, Кто изрек ученикам Своим и, в лице их, всем своим последователям – «истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые Я творю, и он сотворит, и более сих сотворит, потому что Я к Отцу моему иду» (Ин.14:12), митрополит Филарет поручил Московской Духовной Академии дать студентам тему для сочинения: святитель Димитрий Ростовский и его Четьи-Минеи, где было бы показано, какими историческими документами пользовался составитель Четьи-Минеи и насколько они достоверны». Вспоминаются и слова святителя Иннокентия Херсонского, на обращенные к нему вопрошания скептиков – «не удивительно ли, владыка, что в житиях святых мучеников постоянно являются Ангелы и сам Господь?», ответивший – «я более удивился бы, если бы они не являлись, ибо самоотвержение мучеников было необычайное». Из огненности сердца проистекала резкость в словах святителя Филарета Московского – он мог сказать резкое слово М.М. Тучковой – будущей игуменьи Марии, а затем – поехать к ней с извинениями. Письмо к своей духовной дочери – к графине Е.В. Новосильцевой от 12 августа 1822 года, митрополит Филарет закончил просьбой о прощении: «Простите, если сказал много и ненужное». По свидетельствам современников митрополит Филарет Московский мог горячо спорить с добрейшим доктором Ф.Ф. Гаазом, а позднее – честно и искренне признать его правоту, он порой мог быть резок со священниками своей епархии, но его высокая требовательность диктовалась духовной высотой нравственных норм церковной жизни. Святитель Филарет Московский был строг с людьми, но он был строг и по отношению к себе самому – строгость эта проистекала из желания быть искренним перед лицом всезрящего Бога Судии, испытующего все глубины сердец человеческих. В одном из своих писем Муравьеву он с грустью Екклесиаста писал о суетности своей жизни: «Дни мои исчезают, может быть, только в суете, а не в деле, но исчезают: так, что я не умею уловить их, и употребить по желанию». При всей твердости церковных убеждений и строгости в делах веры и духовной жизни – прежде всего к самому себе – святитель Филарет Московский отличался не только острым и проницательным умом, но и необыкновенной терпимостью, внимательностью и добросердечием, о чем свидетельствуют его письма. «В них покойный владыка является прежде всего мужем духовна делания, созерцателем тайн Божиих в проявлениях духовного мира, приемлемых им со синенною верою древних святых отцов, которые столь остро удостаивались непосредственного проявления благодати Божией. Верный последователь их примерам, он внимательно следит за иноческими подвигами подчиненной ему братии, указует ей прямые пути к духовному преуспеянию, радуется спехам и глубоко скорбит при встречающемся иногда уклонении от иноческих обетов. Всегда строгий к самому себе, он и от подчиненных требует неуклонного исполнения их обязанностей; – но строгость начальственных взысканий смягчает отеческою любовью и старается скорее врачевать греховные язвы, нежели наказать согрешившего». Как опытный духовник и проницательный душеведец митрополит Филарет Московский указывал на то, что невидимые, но подлинные грехи человеку мешают увидеть видимые, но мнимые добродетели. В своих письмах к игуменьи Марии он призывал не страшиться печалей и скорбей, взыскать радости духовной, в которой не было бы жала мирской печали, и увещевал: «Врачуйте уязвленное сердце здравым рассуждением, молитвою и упованием на Бога». Рассуждая о врачебном искусстве – подлинно человеколюбивом деле – святитель Филарет Московский настаивал на том, что «врач не слишком должен полагаться на одну свою проницательность и знание, и что взор ума его не должен погрязать в веществе», ведь человек – это не одно тело, а целостная личность, имеющая дух, душу и тело. По возвышенному слову святителя Филарета Московского, «исцелять есть дело Божественное» и каждый христианин по завету Христа призван посещать болящих и утешать скорбящих, а пастыри Церкви есть врачи духовные, они – духовники, прозревающие сокровенное – смотрящие внутрь души, а это «требует возвышения духа к горнему Духу премудрости и разума. Как всякую истинную, так и врачебную – Господь дает премудрость и от лица его познание и разум». В своей торжественной речи, сказанной на столетие святителя Филарета Московского, протоиерей Александр Дернов, говорил, что «будучи великим иерархом Церкви Православной, покойный митрополит Филарет был и замечательным духовным администратором… Каждый епархиальный архиерей помянет в митрополите Филарете мудрого наставника в тяжелом деле управления духовною паствою, – в его бесчисленном множестве резолюций найдет прекрасное руководство на всякий почти случай в епархиальной практике... А сколько иерархов и пастырей вышло вообще из духовно-учебных заведений, благоустроителем которых был почивший иерарх, как член комиссии духовных училищ, как начертавший проекты уставов для многих из них. Это был искушенный в государственных делах муж правды и закона, муж труда и совета… Этот иерарх был и горячим патриотом в истинном смысле этого слова. Устраняясь, как духовный деятель, от политических, литературных и иных при разных случаях заявлений, тем не менее он постоянно следил за современными стремлениями в России и одобрял их, когда они были направлены на общее благо, негодовал, когда они клонились ко вреду народа, и обличал их ложь и зло, указывая на них – в своем годовом отчете Священному Синоду, в служебной и частной переписке своей, в проповедях и личных беседах с людьми всех слоев общества». Будучи горячим патриотом, святитель Филарет Московский всем сердцем любил свое отечество – его искренняя и пламенная любовь к России запечатлелась в его богословских творениях и во всей его пастырской жизни – он печалился за весь народ и всегда возносил молитвы за Россию – как во дни успехов, так и в тяжкие годины исторических потрясений и испытаний, а вместе с тем, он был иерархом-бессребреником и благотворителем, жертвующим средства для нищих и обездоленных. По свидетельству отечественного библиографа Пономарева, «преосвященный Филарет Дроздов чутко отзывался на всякие крупные события общественной и государственной жизни; сжатые очерки былого, немногие черты, схватывающие существенный смысл явлений, меткие, сильные намеки, а порой даже картины событий и рисующие характеристические отзывы встречаются очень часто в его проповедническом слове; самые тексты Священного Писания, выбираемые им темы для своего слова, являлись иногда чрезвычайно знаменательными и близкими по отношению к данному времени; встречая государей, он в слове своем порой как бы подводил итоги их минувшей деятельности и изрекал свой освящающий приговор». Во всех проповедях святителя Филарета Московского ощущается сопричастность библейской истории – стремясь высветить смысл происходящих исторических событий в свете двух Заветов и христианской веры, он возводил их к библейской и богослужебной парадигме. В своей великолепном послесловии «Дар слова» к книге филаретовских проповедей «Мудрость христианская» протоиерей Павел Хондзинский тонко подметил, что митрополит Филарет Московский не только пытался на образном языке описать и освятить разворачивающуюся перед ним историческую действительность – «литургизировать русскую государственную жизнь», но и направить ее в русло священной истории, отсюда – как активное участие в воздвижении храма Христа Спасителя и переводе Библии на русский язык, так и глубокая связь его богослужебного творчества с событиями современной ему истории – «Благодарственный молебен о избавлении от нашествия двунадесяти язык», «Молебен на совершеннолетие наследника престола», «Молитва на тысячелетие России», «Молитва на восьмисотлетие Москвы», «Последование празднования пятидесятилетия Бородинской битвы». По заветной мысли протоиерея Павла Хондзинского, в своем архипастырском служении, в своих проповедях и богословских сочинениях святитель Филарет Московский путем жизнетворческого синтеза и силой евангельского, пастырского и богослужебного слова – «глаголов жизни» – стремился преодолеть антитезу – «Афон – Константинополь», или иными словами антитезу – «пустыню или царство», «бегство от мира или христианский мир». «Между путями царства и пустыни есть и еще одно парадоксальное единство: единство свободы. Если пустыня есть свободное бегство из мира, свободный отказ от града пребывающего ради обетованного града грядущего, то и царство – свободный отказ от своих сил, свободное подчинение – «послушание любви» – требованиям богопоставленной власти и общественного блага. И то, и то во всяком случае, противоположно своеволию, которое есть сумасшествие свободы». Знаменательно при этом, что если тема Креста преобладает в ранних проповедях святителя, то богословие свободы становится одним из важнейших моментов его позднего творчества». Помня, что Христос есть Абсолютная Истина и Вечная Жизнь, митрополит Филарет Московский пламенно веровал в то, что познание Истины Христовой есть путь к духовному преображению и освящению самой жизни – к ее претворению в христианское житие, отсюда – его убеждение, что не внешние реформы, а только духовное преображение жизни, происходящие изнутри, может преодолеть раскол русской жизни на гражданскую и церковную, и возвести ее в русло священной истории. В лице святителя Филарета Московского находили идеолога русской государственности и апологета идеи священного царства, но, во-первых, он резко критически относился к теократии (в ее католической версии), находя в ней обмирщение духовного и порабощение церковного светскому, во-вторых, Филарет провозглашал полную независимость Церкви от всего мирского – в том числе и от государственной власти – «благо и благословение царю, покровителю алтаря; но не боится алтарь падения и без сего покровительства», а в-третьих, он всегда осознавал великое призвание священнослужителя и стремился прежде всего угодить не мирским властителям, а Богу – когда император посещал храм, то Филарет не выходил торжественно встречать его как подданный, а в полном облачении, с возженными свечами ожидал при входе в храм и как пастырь вводил монарха в дом Божий. По справедливому замечанию В.П. Зубова, «когда Филарет произносил приветственные речи царям, его слова звучали властно и независимо. Святитель никогда не мог допустить ничего, роняющего достоинства иерархии… Филарет говорил с царями как иерарх, помазывающий их на царство». В своих проповедях на освящение храмов святитель Филарет Московский никогда не опускался до льстивых панегириков богатым жертвователям на благоустройство церквей, но возвещал: «Если бы кто сказал, что он щедрыми приношениями храму Божию составил славу его: то я повторил бы ему проповедь Аггея Пророка: Мое серебро и мое злато, глаголет Господь Вседержитель». В торжественный день празднования юбилея князя С.М. Голицына – 26 марта 1837 года святитель Филарет Московский произнес назидательную речь, в которой указал на то, что священническое служение «назначено не для похвалы и славы человеческой, но для провозглашения славы Божией».
Земная жизнь во всей ее суетности и многообразии впечатлений глубоко не волновала душу святителя Филарета Московского – он смотрел на мир «суровым оком инока, отрекшегося от мира», а взор его был обращен к небесам: «Наше житие на небесах есть, – должно не смотреть на видимое, но на невидимое», «видимая временна, невидимая же вечна», «Евангелие произносит суд на всякую любовь мира без исключения: любы мира сего – вражда Богу есть», «суета сует – всяческая суета»... По разъяснению протопресвитера Василия Виноградова: «Эта сурово-аскетическая настроенность Филарета раскрылась в нем в связи с характерной особенностью его душевного склада: он был человек прежде всего мысли, а не непосредственных впечатлений жизни. Впечатления жизни сами по себе, непосредственно, не в состоянии были вызывать в нем сильные чувства; лишь освещенные, пережитые мыслью, лишь претворенные в идеи и мысленные образы эти впечатления пробуждали в его душе отклик чувства; и в этом случае чувство было глубоко и сильно, по мере напряженности и глубины работы мысли, и могло доходить до сильнейшего глубокого одушевления. Сам Филарет говорит об этом своем свойстве в одной из проповедей: «убеждение ума само собою перерождается в живое чувство сердца, и по той мере, как свет от солнца правды умножается в уме, согревается и воспламеняется сердце». Холодный к непосредственным впечатлениям жизни, Филарет был горяч сердцем к умосозерцаемым им религиозным идеям и образам; он воспринимает их не как холодный учений, а переживает их, одухотворяете, оживляет горячим, сильным чувством, как религиозный поэт. Отсюда проповеди Филарета полны глубокой возвышенной поэзии в той мере, как он, отрешаясь от земных будничных явлений и запросов, витает мыслью и чувством в мире религиозных идей и образов: здесь Филарет дает поразительно чудные образцы религиозной поэзии». Для мироощущения святителя Филарета Московского характерно чувство колеблющейся земли – зыбкости земного бытия. Все в нашем суетном мире зыбко и непостоянно, то, что многим представляется нерушимой крепостью легко превращается в пыль и прах, а мимолетная мирская слава и власть – это письмена на песке. В основе своего бытия все сотворенное меонично – мир не мог бы возникнуть без воли всемогущего Бога и не мог бы существовать без Его благой творческой мощи: «Бог творит из ничего; потому, если бы Он прекратил Свое действие, осталось бы не более, как ничто». Перед лицом Всемогущего все ничто – вся роскошь царских дворцов и величие мирских правителей, вся мудрость философов и все знания ученых, все сокровища богачей и все головокружительные достижения науки, вся красота мира и все шедевры искусств – все меркнет перед величием Бога, а потому – Бог есть высочайшая Святыня. В мистическом восприятии святителя Филарета Московского явление Бога есть испепеление всего суетного и мирского – в описанных в Ветхом Завете моментах Богоявления пред лицом Всемогущего меркла вселенная, утихали моря и горы таяли как свечи, а в эсхатологический час второго пришествия Иисуса Христа в силе и славе Его Божественного величия сгорит земля и все дела ее. «Господь щадит сынов мира, когда им не является. Ибо может ли сухая трава также выдержать присутствие огня, как выдерживает золото, которое им очищается и совершенствуется? Не превратит ли он ее мгновенно в пепел и прах?». С необычайной проницательностью святитель Филарет Московский разоблачал иллюзию мирского благополучия и предостерегал, что мирное время – «скороспелое и дешевое благополучие», «краткая дремота под шумом опасной бури, безопасность, основанная на неведении». Предвосхищая рассуждения двух русских религиозных мыслителей – Константина Леонтьева и Николая Бердяева о том, что христианство не вмещается в мир, святитель Филарет Московский, зная и чувствуя всю сотрясающую силу христианской веры, двигающей горами, пророчески предрекал, что в конце времени крестная сила Христова потрясет всю землю и разрушит новый Вавилон – царство Антихристово, низринет то, что казалось незыблемым и затмит то, что блистало обманчивой славой. Метафизическое чувство страха Божиего и трепет перед Святыней – характерная черта религиозного мироощущения святителя Филарета Московского: «Если вы знаете, что такое страх раба пред царем, обвиненного и повинного пред нелицеприятным судиею, то увеличив меру даже до безмерия, вы можете понять, что такое должен быть страх человека пред Богом». С мистическим трепетом святитель Филарет Московский совершал Божественную Литургию и переживал трепет Голгофы в таинстве Евхаристии: «Возобновляется то самое, что на Голгофе всю тварь привело в трепет, и землю потрясло, и камни сокрушило, и на животворное око мира навело смертный мрак… Но если так: то, что с нами будет, когда и земля не тверда под нами, и небо над нами не спокойно? Куда убежать с колеблющейся земли? Куда уклониться из-под грозящего неба?». В тревожный и страшный тридцатый год – год эпидемии холеры, с библейской силой грозно зазвучали слова святителя Филарета Московского: «Уместно ли дремать беспечно на краю пропасти? Бог положил нас на весы правосудия Своего, так что одна пылинка, прибавленная к тяжести грехов наших, одна минута, не употребленная для облегчения сей тяжести, могут низринуть нас». Мистический опыт святителя Филарета Московского – молитвенное предстояние перед Сущим и Непостижимым, священный трепет перед Высочайшим Судией живых и мертвых. В восприятии Филарета Московского, храм – это не только дом молитвы и лечебница душ, но и судилище Божие, а Бог Библии есть Бог правды и любви: «Приблизьтесь и рассмотрите грозное лице правосудия Божия, и вы точно узнаете в нем кроткий взор любви Божией». Всемилостивый Бог милосердия есть и грозный Бог правды. Для религиозного сознания святителя Филарета Московского характерно чувство запредельности Святыни всему мирскому и суетному – пафос трансцендентности Божества и Его неописуемого величия, апокалиптическое ощущение, что Царство Небесное – это мир Сияющей Святыни, где нет места ничему скверному, греховному и падшему. Только через искупительную жертву Иисуса Христа, а также нашу веру и покаяние раскрываются врата Царства Небесного. На языке возвышенной литургической поэзии святитель Филарет Московский возвещал, что Христос – «Царь тернового венца», Он искупил грехи рода человеческого Своею страшной жертвой, а наше дело – «вечно палящие слезы покаяния», ибо без веры, действующей любовью, и покаяния, очищающего душу, невозможно войти в горний Иерусалим. В скоротечной земной жизни нужно искать не мимолетных наслаждений и суетных развлечений, а спасения души: «Жажду приятного угаси жаждою голгофскою; в сладости земные положи оцет и желчь, поднесенные распятому Господу». Миросозерцание святителя Филарета Московского – это трагический реализм православной веры. Со времен грехопадения Адама весь мир – это пустыня изгнания, мрачная пещера и темница, а каждый человек – «узник мира» или лучше сказать царь, заключенный в темницу и тоскующий по свободе. В проповедях святителя Филарета Московского наш суетный и бренный земной мир есть «мрачный Египет, теснота духовная», «рудокопная пещера». «Что такое вся земля, после Рая, как не пространная темница? Что человек вообще, как не осужденный преступник райского закона, изгнанник рая, пленник греха узник бренной плоти, отягощающей душу? И не гнушалась чистота Твоя. Ты пришел; и в сей темнице, для сего преступника, изгнанника, пленника, узника, поставил Твой голгофский крестный жертвенник». Столь же чутко и остро как М.Ю. Лермонтов и Н.А. Бердяев, Владимир Эрн и преподобный Иустин Попович – предвосхищая их всех – святитель Филарет Московский ощущал метафизическое рабство падшего человека – рабство у греха, смерти и тления. Тюрьма и мрачная пещера – образ нашего падшего мира, а свобода обретается во Христе и в Церкви – через стяжание благодати Святого Духа, ибо, где Дух Господень, там и свобода.
Живя среди волнующегося моря житейского – посреди шумной Москвы и в бурном кипении общественной жизни, святитель Филарет Московский хранил свой внутренний мир и был истинным молитвенником. Если духовно-аскетическими подвигами в пустыне стяжается Царство Небесное внутри сердца, то в трудах – пастырских, богословских, сострадательных, научных, общественных и культурных – в царстве мира сего может созидаться внутренняя пустыня – Фиваида в сердце человеческом. В сердце святителя Филарета Московского всегда жила жажда пустыни, хотя в земной жизни пустыня была желанна, но недостижима для него: «Мне же, который недолго беседую с пустынею и о пустыне, и потом долго пребываю в молве и попечениях града и дел человеческих, – кто даст ми криле яко голубине; и полещу, и почию? Могу ли сказать себе, – или когда наконец возмогу сказать: се удалился бегая и водворихся в пустыни?». Крылья святителя Филарета Московского – это крылья пустыни, о которых он писал незадолго до кончины своей в исповедальном письме архимандриту Антонию: «Кто даст мне крылья и полечу, и почию в Лавре и в ските? Но дела сильно опутывают меня». В своей знаменитой проповеди на освящение Михеевского храма святитель Филарет Московский с пронзительным библейским лиризмом писал о крыльях пустыни и воспевал монашество как бегство из суетного мира: «Расторгнуть всякие узы, привязывающие нас к миру, бежать из него, как Израильтяне из Египта, как Лот из Содома» – это путь к Богу. Крылья святителя Филарета Московского – это крылья, уносящие в пустыню отшельников и аскетов, пребывающих в непрестанной молитве и Богомыслии. С горечью сетуя, что душа его отягчена чувственностью – «птица с отягченными свинцом крыльями», которая «только бьется о землю, вместо того, чтобы возноситься к небу», святитель Филарет Московский всем сердцем жаждал свободы – освобождения от гнета суетного мира для вечной жизни с Богом. Всем сердцем чая избавления от суеты житейских дел, святитель Филарет Московский писал: «Жизнь безмолвия не для многих. Но посещение безмолвия для всякого должно быть вожделенно. Кто не упраздняет себя, хотя однажды в день, хотя на непродолжительное время, от всякого внешнего земного занятия, попечения, пристрастия, и не вводит своей души в благоговейное безмолвие пред Богом: тот еще не познал пути мира для души своей». По наставлению святителя Филарета Московского, духовной жизнью можно жить и в миру – среди суеты мира можно быть истинным подвижником Божиим и каждое мгновение своего бытия ощущать себя пред престолом Всесильного. Нужно, чтобы молитва воцарилась в нашем сердце, а последнее обратилось в пустыню – очистилось от мирских страстей. По слову святителя Филарета Московского, мир есть пещера, а человек без Бога – жестокий зверь, более того – как истинный православный подвижник и инок по духу, он, как великие аскеты древней Церкви – преподобный Макарией Египетский и преподобный Исаак Сирин, ясно осознавал, что «сердце человеческом подобно граду, осажденному со всех сторон и таящему крамолу внутри». Каждый человек создан по образу и подобию Божиему, а следовательно – предназначении к идеальному – к святой и духовной жизни, но с грехопадением Адама язва греха поразила естество человеческое – «подавлены силы нашей духовной природы», сердце же – средоточие темных страстей, гнездящихся там, как змеи гнездятся в темных пещерах. Для полноценной духовной жизни нужен подвиг деятельной веры – нужны пост и молитва, милующее сердце и рассудительный ум, крепкая воля и верность Богу, стяжание благодати Святого Духа и следование заветам Христа, запечатленным в Евангелии. Пост и молитва – это крылья духа, уносящие человека во внутреннюю пустыню его сердца, а затем в небеса – в вечный и нездешний Град, возвышая его к Богу. По сильному выражению протоиерея Георгия Флоровского, святитель Филарет Московский был «трагическим икономистом» – он желал жить тихой уединенно-созерцательной жизнью и служить священником при святых мощах преподобного Сергия Радонежского, а по неисповедимой воле Провидения его архипастырское служение протекало среди суетной и шумной мирской жизни, но вся его кипучая и энергичная церковно-общественная деятельность была не столько следствием уступок миру, сколько стремлением служить Христу и Его святой Церкви везде и всегда – «явиться истинно верным не только пред царем и отечеством, но и пред Богом». Один из современников свидетельствовал, что святитель Филарет Московский «погрузился так сказать на самое дно мелочей духовной администрации», но это – лишь картина его внешней жизни, видимой миру, в то время как внутренняя жизнь его оставалась тайной. В личности святителя Филарета Московского было нечто загадочное – он словно воплотил в жизни своей девиз тютчевского стихотворения «Silentium» – «молчи, скрывайся и таи и чувства и мечты свои»; отсюда – его бросавшаяся в глаза окружающим скрытность. Святитель Филарет Московский никогда не обнажал свою душу перед окружающими людьми – свои сокровенные думы, печали и чаяния, сомнения и переживания он вверял лишь своему духовнику – архимандриту Антонию Медведеву. По справедливому умозаключению протоиерея Георгия Флоровского, «вполне открытым был он только перед Богом, не перед людьми – во всяком случае не перед всеми и не перед каждым». До последних и самых сокровенных глубин свое сердце святитель Филарет Московский раскрывал в опыте самоанализа и в таинстве Богообщения – в сокровенной и исповедальной молитве.
Молитва есть лучшая и самая возвышенная форма общения с Богом, Ангелами и людьми, она – источник мудрости и утешения. Молящийся возвышает душу свою и уподобляется библейским пророкам от Моисея и Давида до Иоанна Крестителя, а Бог дарует утешение Своей благодатью. Все истинные христиане – мученики и исповедники в мире, лежащем во зле, а их Утешитель – Сам Господь Бог. Как путь нисхождения Бога в мир ведет от Фавора на Голгофу, так и путь восхождения сынов человеческих к Богу ведет через Голгофу на Фавор. В проповедях святителя Филарета Московского отчетливо звучат исихастские мотивы. Обращаясь к евангельскому сюжету о восхождении Иисуса Христа на Фавор и преображении Господнем он задается вопросом – зачем евангелист Лука акцентирует внимание на том, что преображение Сына Человеческого совершилось в тот, момент, когда Он взошел на гору и молился? По рассуждению святителя Филарета Московского, евангелист Лука благовествует о молящемся Христе Богочеловеке, «чтобы указать нам в молитве путь к свету Фаворскому, ключ тайн духовных, силу откровений Божественных». «Если богомудрый евангелист Лука нашел столь нужным с изображением славы Фаворской соединить мысль о молитве, то конечно не излишне будет и нам, христиане, с воспоминанием славного Преображения Господня соединить хотя некое малое размышление о силе и действии молитвы». По определению святителя Филарета Московского, человек есть существо молящееся – даже язычники могут быть свидетелями о силе молитвы – не имея истинного Богопочитания, они, тем не менее, ощущают в душе своей духовную нужду по Богу и жажду молитвы – в их омраченных сердцах Господь оставляет искры Своего света, который «просвещает всякого человека, грядущего в мир», более того – через опыт молитвы человек может придти к истинному Богопознанию, а следовательно – во все века и «во всем роде человеческом известна была сила и действительность истинной молитвы, несмотря на последовавшее повреждение Богопочитания, осталось неизгладимое всеобщее уверение как о необходимости самого Богопочитания, так и о пользе молитвы, то есть о ее силе и действительности». Вслед за апостолом Павлом богословски критикуя мирскую философию «по стихиям мира сего», которая пренебрегает Священным Преданием и Словом Божием и «думает надежнейшее свидетельство Истины дать сама себе», святитель Филарет Московский восставал против рационально-механистического мировосприятия и детерминизма, учащего, что «весь мир связан узами причин и последствий, в которых и свободные существа более или менее запутаны», а следовательно – все молитвы бесполезны и бессмысленны – «разве только для своего смирения и покорности пред властью и величеством Творца». Со всей силой своего ума и пастырского слова святитель Филарет Московский защищал свободу человека – человек есть не искусная машина, а разумное и свободное существо – личность – произведение всесовершенного Творца неба и земли, а Бог есть не только Художник и Вседержитель, но и Царь и Властитель – Он всемогущ и царствует над всеми мирами и веками, и нет ничего удивительного, «если Всеблагой Отец Небесный, по молитве земнородных чад Своих, дает новое, необыкновенное направление природе, управляемой законом необходимости. Сим уподоблением изъясняет действие молитвы сама Истина и само Слово Божие». Сетуя на то, что многие совершают священное дело молитвы более наружно – по обряду, нежели внутренне – по духу и сердцу, святитель Филарет Московский предостерегал, что только исходящая из глубин сердца молитва сильна и действенна, а одно наружное моление не даст душеспасительного плода и даст повод для сомнений в Истине и силе молитвы, а затем – поколеблет веру или же введет в состояние лености и уныния, к мысли, что «молитва сильная и действительная есть, может быть, особенный дар благодати, предоставленный только для некоторых избранных Божиих и для некоторых только чрезвычайных случаев». По мудрому наставлению святителя Филарета Московского, всякая молитва, идущая от сердца и сопряженная с верой и упованием на Бога – имеет действенную силу, «если только предмет молитвы не противен премудрости и благости Божией и благу молящегося». «Представьте себе человека, который силою молитвы затворяет и отверзает небо для прекращения и низведения дождя; велит, чтобы горсть муки и немного елея достаточны были для пропитания нескольких человек, на несколько месяцев, и даже, может быть, не на один год, – и сие исполняется; дует на мертвого, – и он воскресает; низводит с небес огнь, дабы он попалил жертву и жертвенник, погруженный в воду. Что может показаться необыкновеннее сея силы молитвенные? Но так кажется только для человека, не знающего силы духовной; а для знающего сие есть дело подобного нам человека. Это не мое мнение, но учение Апостольское. Апостол Иаков, поучая нас «молиться друг за друга», в убеждение к сему говорит, что «много может молитва праведного», и сие общее для всех наставление, и убеждающую мысль подтверждает именно примером необыкновенного человека, которого мы теперь изобразили и которого он называет подобным нам человеком… Для чего сказано, что сей чудодействующий Илия был «подобострастен нам»? Точно для того, чтобы, почитая его необыкновенным человеком, не обленились мы подражать ему и достигать силы в молитве». Если язычников молитва делала христианами и вела к истинному Богопознанию и Богопочитанию, то разве христиане не должны уподобляться пророками и апостолам в молитве и быть подобны Ангелам? Молящийся не будет безутешен, ибо молитва – это ключ, отверзающий небеса. В Священном Писании рассказывается, как в самые ужасные минуты – когда целый народ Израильский впал в идолопоклонство в тот момент, когда Моисей восходил на Синай за Скрижалями Завета – когда казалось, что Израиль отвратился от Бога и целый народ «уже поглощается Адом», Моисей показал, что молящемуся все возможно, ибо ему внемлет всемогущий Бог. С молитвенным трепетом и изумлением перед Моисеем, стоящем на горе и вымолившем прощение Божье своему народу, святитель Филарет Московский восклицал: «О, Господи Боже духов и всякой плоти! неужели сей раб Твой, который только Твоею силою силен, может воспрепятствовать исполнению воли Твоей? Оставь Меня, глаголет, Я хочу явить праведный гнев Мой, хочу погубить сей народ; но ты меня удерживаешь… Но молитвенник и тогда не оставляет Бога, но усугубляет молитву, и гнев непобедимого Всемогущего уступает силе молитвы бренного человека… Измеряйте здесь, если можете, чудесную силу молитвы, и найдите после сего, чего бы не могла она совершить во спасение!». Возвращаясь к евангельскому сюжету о преображении Господнем, святитель Филарет Московский провозглашал, что молитва Иисусова была молитвой о Кресте, а во время преображения с Христом беседовали Моисей и Илия. «Как же среди молитвы о страдании открылась слава? Как самородный, так сказать, цвет и плод обильной живою силою молитвы. Дух молитвы, сливаясь с Духом Божиим, исполнил светом душу Иисусову; преизбыток сего света, не удерживаясь в душе, пролиялся на тело – и просиял в лице; не вмещаясь и здесь, осиял и преобразил самую одежду; расширяясь еще далее, объял души Апостолов – и отразился в восклицании Петровом: «хорошо нам здесь быть» (Мф.17:4); прошел в область внутреннего мира – и привлек оттоле Моисея и Илию; достиг самых недр Отца Небесного – и подвигнул любовь Его к торжественному свидетельству о возлюбленном: «Сей есть Сын Мой возлюбленный» (Мф.17:5). О, чудо молитвы, единым действием объемлющей небо, и землю, и самое Божество! – Да не скажет кто, что сей пример молитвы до нас не относится, как дело Богочеловека… Молись, христианин, молитвою крепкою, от всея силы души твоей, молитвою прилежною и неотступною, молитвою благою и чистою, а если сего не обретаешь в себе, молись о самой молитве, и ты молитвою сперва приобретешь молитву истинную и действительную, потом сия все победит с тобою, и все тебе приобрящет, возведет тебя на Фавор, или в тебе откроет Фавор; низведет небо в душу твою, и душу твою вознесет на Небо. Аминь».
В своем знаменитом Слове в день венчания на царство и миропомазания императора Александра I святитель Филарет Московский раскрыл апостольское учение о молитве, опираясь на слова боговдохновенного апостола Павла: «Молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения, за вся человеки, за царя, и за всех, иже во власти суть: да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте» (1Тим.2:1–2). Задаваясь вопросом – «о чем так настоятельно просит апостол ученика своего Тимофея – епископа Ефесского?», святитель Филарет Московский отвечал, что апостол Павел заповедует через епископа всей Церкви и каждому христианину молится за всех людей – в том числе и за царя, который должен не только скипетром и мечом ограждать нашу жизнь и безопасность, но духом и всею жизнью своею подвизаться, «дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте». Молитва – это главное и высшее дело каждого христианина, она предваряет всякое благодеяние, является самым надежным путем Господним, дает уразуметь Истину, пробуждает в нас голос совести и покаянное чувство, распинает плоть со страстями и похотями, очищает и оживотворяет душу посредством света Христовой веры, а через любовь она возносит молящегося к Богу и соединяет с Ним. «Молитва есть одна из высших потребностей души человеческой, одна из существенных принадлежностей Богопочитания. Душа, погруженная в чувственность, рассеянная, омраченная грехом, не чувствует, что по своему началу она есть дыхание уст Божиих. Но сила этого чувства без ее ведома возникает из ее глубины и движет сердце к Богу, хотя бы и к неведомому или только погрешительно знаемому. В наше время мы много хвалимся и не довольно каемся. А время советует меньше хвалиться и больше молиться. Сердца твоего требует Господь. Молитву Церковь влагает в уста, чтобы она проникла в сердце. Чтобы нищему принять милостыню, надобно ему протянуть руку; чтобы младенцу принять пищу, надобно ему открыть уста. Подобно сему надобно человеку простираться к Богу, чтобы достигнуть благодати его, надобно иметь отверстую душу, чтобы принять дары Его. Молитва есть простертая рука для принятия благодати Божией, отверстые уста для вкушения пищи Небесной. Благодатный дух дарован молитве от Бога для помощи грешникам, восчувствовавшим и возненавидевшим свою греховность, решительно возжелавшим очищения и совершенного исправления, – тем, у кого недостает только силы делать добро, а не доброго намерения». Размышляя о том, какая молитва угодна Богу, святитель Филарет Московский писал: «Приносишь фимиам, но не приносишь молитвы; возжигаешь свечу, но не горишь духом! Молитва духом есть такое молитвенное состояние, в котором человек, воскрыляемый верой и любовью, самой, так сказать, вершиной существа своего, своей высшей способностью и силой, которой он как бы сопределен Божественному, стремится и восторгается к Духу Божию, приемлет наитие Его, предается этому наитию, так что уже не столько сам человек молится, сколько дышит в нем Дух Святой, дышащий, идеже хощет, Сам Дух Святой ходатайствует о нем воздыханиями неизглаголанными (Рим.8:26), то есть глаголом, нередко превышающим разумение человека чувственного. Молиться Отцу Небесному во имя Господа Иисуса значит не устами только произносить звуки этого имени, но к Самому призываемому возводить внимание ума, обнимать Его верой, любовью принимать Его в свое сердце. Молитва умом есть такой образ молитвы, когда ум молящегося хоть и возвышается к Богу с благоговейными мыслями, с благочестивыми желаниями, со святыми чувствами умиления или радости, но не предается влечению духовного восторга неограниченно, а управляет своими мыслями, желаниями, чувствованиями так, что духовные силы действуют в обыкновенном, им свойственном порядке, а молитвенные прошения и славословия изрекаются в словах, понятных всем. Посему и слушающих могут побуждать к участию в молитве. Надобно различать дело молитвы от услаждения в ней. Дело делает человек и должен делать постоянно и неослабно по правилу и порядку, а утешение дарует Бог по благодати, когда это нужно для привлечения или подкрепления человека и когда человек оное принять может. Подобным образом и чувство собственной немощи не на то употреблять должно, чтобы тяготиться и упадать духом, но чтобы оставлять надежду на себя и через молитву о помощи переходить к надежде на Бога». Молитвой освящается каждый день жизни, она – неизменный спутник каждого подлинного христианина, благодать испрашивается молитвой – «щедро Бог дарует благодать, но не расточает ее напрасно», а кроме того – молитвой проверяется духовное состояние человека. Молитва – это «главная нить, которою разрешается весь узел духовных тайн, и ключ, которым отверзаются все сокровища благодати». В самой сущности своей молитва есть дыхание Божественной жизни – «сам Дух воздыхает в нас воздыхании неизглаголанными» (Рим.8:26). Где нет дыхания, там нет жизни. Где нет молитвы, там нет и не может быть духовной жизни, ибо духовность и духовная жизнь – это таинственное веяние Всесвятого Духа Божиего в нас, призванных стать Его живыми храмами. По слову святителя Филарета Московского, «состояние человека без духа молитвы есть состояние бездыханного по внутреннему человеку. Посему, как для жизни естественной прежде всего нужно возбудить дыхание: так для жизни духовной прежде всего нужно возбуждать дух молитвы… Молитвы должны мы приносить Богу, яко Богу, моления, как Судии, прошения, как Царю, благодарения, как Творцу и Подателю благ. Прошениями можем просить от Него благ, преимущественно вечных, а частью и временных; молениями нужду имеем умолять Его, да избавит нас от зол, от греха и от наказания за грех; за исполнением прошений и молений естественно следуют благодарения; молитва в собственном и высшем ее знаменовании забывает некоторым образом и зло и собственное благо, и устремляется к созерцанию верховного и всеобщего блага в Боге, так что в ней душа человека, по выражению таинственного Песнопевца, «восходит» к Богу, «аки стебло дыма кадильного» (Песн.;8:6). Моления сетуют пред Богом и утешаются; прошения дерзают и смиряются пред Ним; благодарения веселятся и торжествуют; молитва благоговеет пред Ним, и горит в любви, как жертва всегда живая и всесожигаемая». Молитва есть душа всех христианских добродетелей, а тот, кто не молится – не имеет в себе Духа жизни вечной. Всякий не приносящий моление о прощении грехов – не видит греха в себе по невежеству или закрывает их от себя по гордости, но в любом случае, он не принадлежит Царствию Божиему, в то время как кающийся – очищает сердце свое покаянными слезами и находит утешение и надежду в Боге и Его милосердии. Кто не возносит Богу благодарения и хвалы, тот не верует в благость, силу и премудрость Творца вселенной, не славит Его с Ангелами и святыми, не возносит к престолу Предвечного песнь многооких Херувимов и шестикрылых Серафимов, не имеет благодарности в сердце своем и страха Божиего, а следовательно – чужд христианского благочестия. Каждый христианин призван молиться за всех – не только за себя, но и за ближних своих, более того – «молиться за всех других без изъятия», от мала до велика – в том числе за царей и властителей. «Сам Иисус Христос дал всем нам одну молитву, не каждому за себя, но всем и каждому за всех, повелев просить «у Отца нашего» небесного «воли Его» для всей «земли», и «насущного хлеба, прощения долгов, избавления от искушений» для всех «нас» (Лк.11:2–4). Итак, не отрекайся от молитвы за других под предлогом опасения, что за себя умолить не можешь: но в самом деле опасайся, что не умолишь о себе, если за других молиться не будешь. Если каждый о себе только молиться будет; то каждый останется только с своею молитвою, хладный с хладною, немощный с немощною: но если каждый будет молиться за всех; то каждый вспомоществуем будет многомощною молитвою всея Церкви Христовы и всех Святых Божиих». Обращая внимание на духовную, нравственную и общественную значимость молитвы, святитель Филарет Московский писал, что цель наших молитвенных возношений – соединение с Богом и мирное житие в благочестии и чистоте, благосостояние Церкви и отечества, а так как предмет наших молитв и чаяний – возвышен и духовен, то и наши сердца должны быть возвышенны и мы сами – истинными христианами и людьми духовными – имеющими в себе Духа Божиего и живущими духовной жизнью. Вспоминая слова древнего мудреца Екклесиаста – «есть время для всякой вещи под солнцем», святитель Филарет Московский заповедует христианам хранить время для молитвы. Если есть время на зрелища и суету земных дел и попечений, то нужно найти время и для молитвы, ибо духовное и священное – прежде мирского и обыденного. Бог есть совершенное единство Правды и Любви, а потому каждый молящийся должен ощущать себя повинным перед правосудием Божиим и возносить покаянные молитвы, но в то же время, помнить, что милосердный Небесный Отец по всеведению Своему знает наши нужды и по любви Своей не оставляет нас, Он щедр и благ, одно слово и имя Его наполняет сердце трепетом, надеждой и радостью. «Расширим сердце наше молитвою, и обымем ею всех человеков. В ней и отдаленное да соделается близким, и чуждое собственным, высокое и низкое равным пред лицом Всевышнего; в ней да угаснет вражда, и любовь да воспламенится более сильным и чистым пламенем. Особенно взыщем чрез молитву блага тем, которых Бог поставил особенными подвигами созидать наше благо. Кто знает, сколько может молитва веры за царя и отечество? Некогда молитва одного Елиссея для царя и царства Израильского была сильнее войска; ибо привела целое неприятельское войско пленным в столицу Израиля… Искренним сердцем, и всею душою да приносим «молитвы за вся человеки, за царя, и за всех, иже во власти суть», с чистым намерением, «да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте».
Молитвенная жизнь святителя Филарета Московского остается для нас сокровенной тайной, она была целомудренно сокрыта от окружающего его многошумного и суетного мира – он хранил сердце свое и возвышал ум к Богу, читал Священное Писание и просвещался глаголами жизни Иисуса Христа и апостольскими наставлениями. В исследовательской литературе сказано, что даже келейники не знали, сколько часов святитель Филарет Московский посвящал молитве, а в его келейном дневнике лишь вскользь упоминается о ночных бдениях, проведенных в молитве. В своей ежедневной молитве святитель Филарет Московский молил Всемогущего научить его молиться и обращался к Богу со словами: «Господи: не знаю, чего мне просить у Тебя? Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить себя. Отче! Даждь рабу Твоему – чего сам я и просить не умею. Не дерзаю просить – ни креста, ни утешения! Только стою пред Тобою; сердце мое – отверсто. Ты зриши нужды, которых я не знаю. Зри! – и сотвори со мною по милости Твоей: порази и исцели, низложи и подыми меня. Благоговею и безмолвствую пред Твоею святою волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе. Предаюсь Тебе. Нет у меня желания, кроме желания – исполнить волю Твою... Научи меня молиться. Сам во мне молись». Для святителя Филарета Московского, молитва – это священное таинство Богообщения, совершающееся в сердце молящегося как в алтаре храма – в Святая Святых, отсюда – ее сокровенность. В своей беседе в день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского, святитель Филарет Московский поучал, что только через веру и молитву достигается действительное общение с Богом и даруются духовные дары: «Что нужно тебе, для приближения ко Христу и действительного с Ним общения? Нужна, по собственному Его изречению, «любовь» к Нему, которая заключается в «соблюдении заповедей» Его. А что нужно для соблюдения заповедей? Нужна сила отвергнуть свою греховную волю, свои страсти, свои незаконные вожделения, – нужна сила творить благоугодное Богу. Итак «проси...» ее прилежною, неотступною молитвою: и, по обещанию Господню, «дастся» тебе. Тебе нужна истина, которая бы верно показала тебе «путь заповедей» (Пс.118:32), ведущий ко Христу, и охраняла тебя от распутий заблуждения, порока и самопрельщения. Итак «ищи...» ее в слове Божием, в учении и примерных для нас деяниях Святых: и, по обещанию Господню, «обрящешь». Тебе нужно окамененного земными пристрастиями сердца сокрушение, умягчение, оживление, отверзение, дабы с тобою могло совершиться то, что радостно исповедал о себе Богу один из праведных: «путь заповедей Твоих текох, егда расширил еси сердце мое» (Пс.128:32). Итак, с усилиием веры, благоговейными желаниями, смиренными воздыханиями «толцы...» в двери милосердия Господня; – смиренным в молитве самоуглублением, призывая имя Господа Иисуса860, «толцы...» в дверь собственного твоего сердца: и, по обещанию Господню, должно уповать, что по мере твоего тщания о своем очищении, по мере веры и любви твоей, «отверзутся» тебе двери милосердия Господня, и Господь снидет; «отверзется» дверь сердца твоего, и Господь внидет. Тогда можешь не гадательно, а опытно уразуметь, что значит внутренно поучаться от Христа, как удобно и приятно «тещи ...путем заповедей» Его, когда Он «расширяет сердце» наше, и как верно чрез Него и в Нем «обретается покой душам». Но слово изнемогает пред благодатным действом в душах истинно верующих и христолюбивых, которое, по Апостолу, есть «тайна сокровенная, ...явленная святым», иже есть «Христос в вас, упование славы» (Кол.1:26–27). Я желал только в труждающихся и обремененных грехами, «от них же первый есмь аз» (1Тим.1:15), возбудить деятельное желание истинного покоя души, и хотя издали перстом указать на путь к оному. Господи Иисусе Христе, истинный живот и покой наш! При предстательстве обретшего в Тебе блаженный покой преподобного отца нашего Сергия, молим Тя, Сам невидимым влечением призови и привлецы нас к покою душ наших, обретаемому в вере и любви к Тебе, в умиротворенной благодатию Твоею совести, в уповании вечного блаженного покоя во царствии Твоем небесном, да славим Тя со Отцом и Святым Духом во веки. Аминь». Подлинным шедевром молитвословия святителя Филарета Московского стала его «Молитва заключенного в темницу», проникнутая библейским лиризмом и духовной мощью Псалтыря, веющая молениями Давидовыми и вдохновленная ими, являясь своего рода новозаветным Псалмом: «Господи Боже, Создателю и Спасителю мой, благословенно да будет имя Твое святое! Благодарение и слава Тебе, Господи, за все хорошее, что я получил от Тебя в этой жизни. В настоящее время я приобрел скорбь и болезнь, и имя Твое призываю. Оскорбления напали на меня. Ты положил меня в ров преисподний, во мрак, в бездну (Пс.87:7). Скорблю об этом, и после сей скорби понимаю, что я согрешил пред Тобой, и из-за грехов моих пришли на меня беды. Ибо праведники Твои не унывая и в темницах воспевали Тебя, и во страданиях радовались. Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, – Господи! кто устоит? (Пс.129:3) Потому что нет такого человека, который не согрешит. Но Ты, Господи, грехи всего мира носишь и покаянием очищаешь. Верю, что и меня, грешного, не отвергнешь от лица Твоего (Пс.50:11). За весь мир Единородный Сын Твой излил Свою Божественную Кровь. Верю, что и меня от грехов моих омыть может и хочет. Вот почему я вместе с Давидом говорю: исповедаю Господу преступления мои (Пс.31:5), Ты же, поскольку Благ, снял с меня вину греха моего (Пс.31:5). Боюсь суда и осуждения человеческого, но особенно да будет мне в страх Твой неподкупный Суд и вечное осуждение. Если неправда восстанет на меня: дерзаю словом Давида молится Тебе: Услышь, Господи, мольбу мою о справедливости (Пс.16:1), и встань на мою защиту (Пс.34:23) и по Своей праведности спаси меня! (Пс.70:2) Если я что-то неправильно сделал, милосердием Твоим исправь мою ошибку. Не попусти уклониться сердцу моему в лукавые слова, к скрытию истины и к ложному оправданию. Помоги мне и понимать, и возненавидеть неправду мою, возлюбить правду и в истине обрести облегчение души моей. Облегчи время бедствия моего. А если мне суждено понести, да понесу с терпением ради очищения от грехов моих и ради умилостивления Твоего правосудия. Если и стыд покроет меня перед некоторыми из людей, да потерплю со смирением, да умилостивлю Тебя, Господи, да не буду застигнут перед лицом всего мира на Страшном Суде Твоем. Прихожу к Тебе скорбный и печальный, не лиши меня духовного утешения. Прихожу к Тебе омраченный, покажи мне свет упования спасения. Падаю перед Тобой на колени изнемогший, подними и укрепи меня благодатью Твоей. Более всего даруй мне желание и помоги мне, Господи, научи меня исполнять волю Твою (Пс.142:10), да в мире со совестью прославлю имя Твое святое, Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь». Как проницательно подметил протоиерей Георгий Флоровский: «В своих проповедях, особенно во дни страстных воспоминаний, Филарет подымается до подлинных высот молитвенного лиризма, в его словах слышится трепет сердца. Этих слов нельзя пересказывать, их можно только перечитывать и повторять... У Филарета мы не найдем связной системы, он говорит всегда скорее «по поводу». Но у него мы найдем нечто большее – единство живого опыта, глубину умного созерцания, «тайные посещения Духа». И в этом разгадка или объяснение его богословского влияния».
Каждый христианин призван быть непрестанно молящимся и молитвенником, а каждый христианский храм – это дом молитвы и святилище, где совершается величайшее из всех таинств – Евхаристия. Задаваясь вопросом о том, что такое православный храм и для чего он нужен христианину, святитель Филарет Московский восклицал – «Для молитвы? Так. Он есть «дом молитвы» (Лк.19:46), по слову Господа. Однако молитва может быть совершаема и совершается и в простых домах, и на открытых местах. Для поучения в Слове Божием? И это правда. Однако и сие возможно и кроме храма. Для совершения таинств? Справедливо. Но и некоторые таинства по нужде совершаются без помощи храма… Для чего же наипаче храм? К чему особенно предназначено и приспособлено его устроение? Для чего, кроме мест читающих, поющих, молящихся, святилище внутреннее, доступное только посвященным? Для чего средоточие святилища, на которое обращена вся сила освящения храма, имеет образ трапезы? Очевидно сие приспособлено к совершению таинства Тела и Крови Христовы». По православному воззрению святителя Филарета Московского, человек есть существо литургическое – он сотворен как царь, пророк и священник Господень в земном мире, а первым храмом на земле был земной Рай – цветущий Эдем, где величайшей святыней было Древо Жизни, от которого питался первозданный человек, как ныне мы – православные христиане – «от плода пшеницы и лозы, таинственно и существенно вкушаем бессмертную жизнь Божественного Тела и Крови Христовых». С грехопадением Адама на весь земной мир легла печать падшести и возникла потребность в храме «видимом и тайноводственном». Это – не только духовная потребность людей, но и повеление Божие – «Бог Сам желает и требует Себе храм». Бог ищет Себе поклоняющихся в Духе и Истине – Ему можно молиться везде и всегда – в любой час каждый человек может вознести уединенную молитву Богу, но Господь открывает Свое особое и таинственное присутствие в Церкви через храм – образ горнего мира на земле. Храм – это место таинственного присутствия Бога и апокалиптическая скиния, где Господь обитает с человеками и соприкасается с ними «не существом, а действием». Как истинный исихаст и продолжатель богословия преподобного Григория Паламы и подвижников Афона, святитель Филарет Московский возвещает, что Сущность Божия запредельна, непостижима и неприкосновенна, но Бог Сам открывает Себя миру и дает познать Свою благость, премудрость и силу, воздействует на сердца человеческие и ход мировой истории через вечные и нетварные энергии Свои, а храм – это дом имени Божиего, где возносится поклонение Всевышнему. Человек соприкасается с Богом через молитву и таинства Церкви, через прославление имени Божьего, а храм – это место собрания верующих, единящихся вокруг Евхаристической Чаши и духом, душой и телом участвующих в богослужебной симфонии молитв и песнопений – в Божественной Литургии. В богословской историософии святителя Филарета Московского, вся история рода человеческого, описанная в Библии, есть история храма – от первозданного Эдемского храма до Ковчега Завета Моисея и Скинии пророка, царя и псалмопевца Давида, до ветхозаветного храма премудрого Соломонову, а от Иерусалимского храма к Иисусу Христу и новозаветным храмам христиан, от них же – к горнему Иерусалиму. Судьба ветхозаветного храма в Иерусалиме исторически и сакрально-символически совпадает с судьбой древнего Израиля. Как глубокомысленно подметил протоиерей Павел Хондзинский, «история храма с очевидностью представляет общую мысль святителя: слово Божие есть творческий логос человеческой истории вообще. Чтобы познать его «внидем в Иерусалим, в котором Евангелие показывает нам сокращенный образ мира». Как Иерусалим есть сокращенный образ мира, так и священная история есть сжатая история человечества, и события последней суть множественное преломление первой во времени; исторический процесс есть не круг и не прямая, но представляет из себя некую сложную форму движения, где на поступательный ход времени накладываются проекции сконцентрированного в слове Божием логоса истории». По мудрому предостережению святителя Филарета Московского – знатока Библии, жизнь народов «благословляется и освящается» храмом, но когда преумножаются беззакония царей и грехи народа, то оскверняется и разрушается храм: «От храма зависит судьба нашей жизни, которая им благословляется и освящается: но и от нашей жизни зависит судьба самого храма. Щедро Бог дарует благодать; но не расточает ее напрасно. Верующих, кающихся, исправляющих свою жизнь, благодать святого храма очищает и освящает: а неверующие, нераскаянно преданные греху, оскорбляют благодать, удаляют, и преумножением беззаконий самый храм оскверняют и разрушают. «Аще отвращающеся отвратитеся вы, и чада ваша от Мене, и не сохраните заповедей Моих, и повелений Моих: – и храм сей, егоже освятих имени Моему, отвергну от лица Моего» (3Цар.9:6–7), то есть: храм, лишенный благодати, будет опустошен и разрушен. Кто не знает, как верно, и как страшно, сей суд Божий исполнился над храмом Соломоновым?». При всем своем трагическом мироощущении святитель Филарет Московский никогда не впадал в беспросветный пессимизм – он верил, что врата адовы никогда не одолеют Церкви Христовой. В Священном Писании Церковь с ее храмами именуется мистическим Телом Христовым – на храме исполняется евангельская притча и пшеничном зерне: Иерусалимский храм – храм истинного Бога – разрушается, чтобы возродиться в бесчисленном множестве христианских храмов, где совершаются богослужения и таинства Церкви. Весь ход всемирной истории – это странствие Церкви как скинии Господней в пустыне мира сего, а конец истории – восшествие верных в новую Землю Обетованную – в горний Иерусалим, сходящий с небес, где уже не будет рукотворных храмов, ибо Сам Агнец Божий будет храмом, как пророчествуется в Апокалипсисе. В Царстве Небесном не будет храма – отдельного места молитвы и совершения таинств и богослужений, ибо на новой земле и в новом небе все освящено, а жизнь всех спасенных и вошедших в горний Иерусалим – это непрестанное таинство Богообщения и вечная Божественная Литургия, там «человек живет в Боге и во Христе, как во храме, и в Нем Самом обретает без труда все, к чему мы подвизаемся проникнуть посредством храма». Но пока мы живем в мире – существуем во времени как члены Церкви шествующей в веках, то нам нужны рукотворные храмы – нам нужна скиния Господня, где действует Божественная сила и возможно соприкосновение с Богом через таинства – особенно через святейше таинство Евхаристии. Храм есть «риза Христова» и «истканная Церковь» для нашего исцеления и спасения – риза «священных знамений, изображений и обрядов» укрывает Церковь от внешних и делает для нас возможным соприкосновение с Богом. В сакральном пространстве храма земной мир освящается – воцерковляются время и пространство, сопряженные с вечностью и горними сферами, а мы становимся свидетелями и участниками библейских событий и восприемниками освящающей нас благодати Святого Духа. Назначение Церкви и суть ее мистической жизни выражается в храме и богослужениях, ибо храм – это место воплощения Церкви, где Бог пребывает Своим словом и Своей силой, а благодать освящения «сходит с неба на землю, яко роса аеронская на горы Сионские, течет непрерывно и неиссякаемо, и орошает священноначалие и священнодействия, яко миро на главе, сходящего на браду Ааронову». Войдем в храм Господень с благоговением и «благословим Господа, в начале даровавшего роду нашему бытие и жизнь, Свой Божественный образ и блаженное райское пребывание, и райскую Церковь основавшего. Восхвалим Господа, яко и грехопадением прародительским в конец разрушиться Церкви Своей не попустил, но ее обетованием Спасителя вновь на веки утвердил, и человека грешника покаянием в нее паки призвал; и во времена неведения человеческого не несвидетельствованна Себе оставил, но благодеяниями Своего промысла и чудесами Своими Свою благость и силу возвещал, Божественными судами и наказаниями пути грешных пресекал, житием Святых Своих и словом Пророков Своих путь спасения показывал, жертвами, священством и храмом Ветхаго Завета, единую всемирную, крестную жертву Нового Завета, священство Христово и Церковь Христову спасительно предзнаменовал, озаряя единым светом веры настоящее, прошедшее и будущее. Наипаче прославим Бога Отца, яко Он Единородного Своего Сына Господа нашего Иисуса Христа для спасения нашего в мир послал, и Его краеугольным каменем Церкви Своея положил, с таким утверждением, что «и врата адова не одолеют ей» (Мф.16:18), и будет Ему «слава в Церкви о Христе Иисусе во вся роды века веков» (Еф.3:21). Прославим Его, яко и Духа Своего Святого на Апостолов и на всю Церковь Свою излиял, и Его благодатью таинства церковные исполнил: а дабы благодать таинств, как требует самое имя и понятие таинства, имела чистое, верное и ненарушимое тайнохранилище, для сего дал нам и освятил Свой благодатный храм, сие хранилище таинств, сокровищницу благодати, чертог Тела Христова, дом молитвы, училище Боговедения и благочестия, источник освящения, пристанище обуреваемых, прибежище бедствующих, врачебницу недугующих, утешение скорбящих, жилище радости духовные, преддверие обителей небесных». По наставлению святителя Филарета Московского, посещать храм Божий нужно с благоговением и страхом Божиим – с трепетом пред Всезрящим и Вездесущим, испытующим все глубины сердец человеческих и знающим все сокровенное; со вниманием – внимая Слову Божию, псалмопению, пастырской проповеди; с молитвой – «старайся, чтобы слышало не только ухо твое, но и сердце, и чтобы молитва Церкви сделалась твоею собственною молитвою»; с верой – «только вере дано великое обещание исполнения всякой молитвы», «только вера обретает и объемлет благодать сокровенную в таинствах»; с верностью Богу и Церкви и духовной жизни – О Господи! Сподоби каждого из нас сего последнего дара в жизни настоящей, сего спасительного напутствия к будущей, якоже и Твоя первообразная Тайная Вечеря была напутственная пред Твоею спасительною для нас смертию и славным воскресением! Но кто знает, братия, будет ли отдано в наше распоряжение наше предсмертное время, и будем ли мы уметь им воспользоваться, особенно после того, как мы не умели, или небрегли пользоваться временем жизни? «Смерть не замедлит, – угрожает Премудрый, – завет же адов не показан ти бысть». Нельзя сказать смерти: помедли. Ад не станет договариваться с тобою, чтобы ему не разверзать челюстей до часа, который ты назначишь. Пока свободно пользуешься жизнью, питайся пищею жизни и благовременно предохраняй себя от опасности сделаться самому пищею смерти и Ада.
Священнослужители есть служители алтаря, слова и таинств, хранители церковного Предания и возвестители Слова Божиего – продолжатели апостольского дела. Как пламенный любитель и ценитель церковных богослужений, святитель Филарет Московский был не только слагателем молитв и свершителем таинств, знатоком апостольских писаний и богослужебных текстов, но и великолепным проповедником, а «склад, движение, торжественность его речи напоминают читающему не только речь вдохновенных богословов и учителей Церкви, но и прикровенные слова пророчеств и таинственное Откровение». Для святителя Филарета Московского, проповедь есть часть богослужения, а ее тематика связана с литургическим кругом и библейским чтением – чтением евангельских, апостольских и ветхозаветных текстов. В своих церковных проповедях святитель Филарет Московский не только опирался на Библию, но и на богослужебные книги. Богослужебные тексты и литургическая гимнография в проповедях святителя Филарета Московского были представлены как прямыми цитатами, так и аллюзиями. В исследовательской литературе не раз отмечалось, что обилие богослужебных цитат и аллюзий сближало пастырскую речь митрополита Филарета Московского с гимнографической стилистикой, а его проповедь возвышалась до молитвенного славословия Богу: «Поистине, ты сам увидел бы то видение, которое изображает тебе церковная песнь: увидел бы здесь Царя всех ангельскими дориносима чинми… Чистые Небесные Силы окрест нас и между нами… Здесь Бог Всемогущий. Да благоговеет вся земля пред лицем Его! Да смирится человек! Да вострепещет грешник! Здесь Бог Всеблагий. Да хвалит Его всякое дыхание!». Когда читаешь эти возвышенные строки из проповеди святителя Филарета Московского, то вспоминаешь наставление святого Дионисия Ареопагита, напоминавшего, что «цель слова – не в том, чтобы разъяснить, каким образом сверсущественная Сущность сверхсущественна, так как это невыразимо, непознаваемо, совершенно необъяснимо и превосходит самое единение, но – в том, чтобы воспеть творящее сущность выступление богоначального Начала всякой сущности во все сущее». Выражение «чистые Небесные Силы» восходит не только к Библии, но и к богослужебным текстам – к Литургии Преждеосвященных Даров, находясь в логически-смысловой связке с цитатой из Херувимской песни Литургии святителя Иоанна Златоуста. Святитель Филарет никогда не отделял библейский текст от Священного Писания и Предания, а Библию от Церкви и ее литургической жизни. В восприятии святителя Филарета Московского, Псалтырь – это не только библейская, но и богослужебная книга – Церковь использовала ее как гимнографический источник для создания богослужебных уставов, а сами стихи Псалтыря звучат во время богослужения. Как православный священнослужитель святитель Филарет Московский мыслил не только библейскими образами и сюжетами, но и богослужебными песнопениями – он проповедовал на образном языке Библии и богослужебных книг – щедро черпал из служебника и октоиха, постной и цветной триоди. Глубоко личное и трепетно-благоговейное отношение святителя Филарета Московского к Божественной Литургии и его любовь к Библии и богослужениям сформировали гимнографическую поэтику его проповедей, наложившую неизгладимую печать на его пастырскую речь. Когда читаешь «Слово в день Святой Пасхи» святителя Филарета Московского, то изумляешься его восторженной религиозной лирике и гимнографическому характеру его проповеди, которая является богословским гимном и религиозной одой: «Христос Воскресе! Так, Он воскрес, христиане! «Воссияла истина от земли» (Пс.84:12), куда низвели ее неправды человеческие и правый суд Божий. Печать, наложенная неверием на хладном, гробе ее, растаяла от огня Божества, в нем таившегося. Тяжелый камень соблазна, покрывавший его упал, и только поразил Иудейскую жестоковыйность и Еллинское высокоумиe. Сей гробь, в котором недавно погребено было «чаяние» всея «твари (Рим.8:19), теперь пусть, и небесный вестник, сидя в его возглавии, кажется, чертит на нем доселе ни одному смертному неприличествовавшее надгробие, но которое отныне будет общим надгробием смертных: «Где ти, смерте, жало? Где, ти, аде, победа?» (1Кор.15:55). Как одно мгновение изменяет лицо мира! И не узнаю ада; я не знаю, что небо и что земля. Ад ли это, заключивший рабов проклятия, который теперь отдаете сынов свободы? Земля ли это, где, Божество сияет пренебесною славою? Небо ли это, где поселяются земнородные и царствует человечество? Непостижимое прехождение от совершенного истощения к полноте совершенства, от глубочайшего бедствия к высочайшему блаженству, от смерти к бессмертию, из ада в небо, из человека в Бога! Великая Пасха! – Торжествуйте Пасху cию счастливые странники страны несчастной! «И будет ваш, день сей в память и празднуйте той праздник Господу во вся годы ваша: законно вечно празднуйте его» (Исх.12:14). Раскроем более свойство вечной Пасхи, дабы тем лучше определить внутреннюю цену торжества настоящего». С кокой лирической проникновенностью и каким неподражаемым мастерством изобразил святитель Филарет Московский духовную брань между плотью и духом, разворачивающуюся в сокровенных глубинах сердца человеческого: «О, бедная плоть! ленивый прах, коим подавляется дух деятельный! Бремя, которое и в бегстве, от мира следует за мной! друг вероломный, враг льстивый! Помощник – изменник! Страшный – любимый! Куда я сокроюсь от тебя? Мирюсь с тобою, не победив тебя, не насладясь миром, возобновляю брань. Ты стонешь, когда изнуряю тебя; когда поблажаю тебе, своевольствуешь. Острые терны прободают тебя; благовонные розы погружают в негу и расслабление. Ты служишь целью для разженных стрел лукавого и даже прикрываешь ковы его. Я стремлюсь к свету Сиона: ты удерживаешь меня во тьме египетcкой. И тогда, как ты в непонятной тебе тоске сама совоздыхаешь о Господе моем, – и тогда, приближаясь к самому источнику жизни, подобно как оная Магдалина, все ждешь мертвого тела, – чувственных образов. «Не прикасайся Мне» (Иoaн. 20:17), глаголет тебе Господь: и самый дух, более или менее, принужден разделять с тобою сие осуждение. – Кто из нас обеспечен от сих разнообразных искушений, сокрушавших иногда избранные, по-видимому, сосуды благодати?...». Характеризуя святителя Филарета Московского как гениального проповедника, протоиерей Александр Дернов восторженно писал: «Глубокая сосредоточенность мысли, строжайшая последовательность в развитии темы, сила выражения составляют неотъемлемую принадлежность каждого слова этого архипастыря. Никто из наших проповедников не обладает таким великим искусством проникнуть в самую глубину содержания текста, избранного для проповеди, осмотреть его со всех сторон, раскрыть весь его смысл. Сжатость и совершенная чистота, сила и точность, строжайшая правильность, простота, нисходящая до языка простой беседы, и вместе необыкновенное изящество – суть отличительные свойства его образцового слова. Как по внутреннему содержанию, так и по языку, по форме, по тщательной отделке, речи его представляют верх совершенства ораторского искусства. От них веет творениями древних великих учителей Церкви, теми творениями, которые он так любил изучать. Не могут также не вспомнить нашего иерарха многие наши ученые и другие учреждения и общества, где он был членом и где оставил по себе никогда не умирающую память. Императорская Академия наук всегда будет вспоминать ординарного своего Академика, совершеннейшие образцы духовного витийства которого, представляющие собою мощный, русский, богатейший язык». По оценке профессора С.С. Горского, в проповеди святителя Филарета Московского – это произведения богословствующего ума и великого оратора, а сам он – не только богослов и церковный ритор, но молитвенник. Известно, что святитель Иннокентий Херсонский приближаясь к своему смертному часу, «успокаивал свою душу чтением проповедей Филарета Московского», которые не только содержали в себе глубокую богословскую мудрость, но и настраивали душу на возвышенный молитвенный лад.
В лучших и самых гениальных своих проповедях святитель Филарет Московский предстает как великолепный гимнографист и церковный поэт, достигающий библейских высот религиозного лиризма и богословского созерцания. По своим талантам и дарованиям святитель Филарет Московский был не только великим иерархом Церкви и рассудительным богословом, стремящимся к точности теологических формулировок, но и незаурядным проповедником – блестящим мастером пастырского слова. По справедливому суждению протоиерея Павла Хондзинского, «мистическое переживание слова как Божественного дара и творческой силы есть основание филаретовской мысли. В своем развитии оно открывалось нам все новыми гранями, представая то словом, созидающим мир, то словом молитвы, то именем, то логосом истории, то словом свободного волеизъявления твари, то, наконец – крестным словом любви». По своему призванию святитель Филарет Московский был великий иерарх Церкви и мудрый богослов, искусный оратор и проповедник, а на всех его проповедях – от самых ранних до последних – отпечатлелась своеобразие его личности как служителя слова. В проповедях святителя Филарета Московского слово и сюжет Священного Писания выступает не только как боговдохновенный текст, служащий для доказательств истинности своей мысли, но смыслообразующее ядро всей речи проповедника – слово Истины и «глаголы жизни», дающее верное направление богословской мысли. С благоговением и мистическим трепетом воспринимая Библию как скрижаль слов Самого Бога, святитель Филарет Московский был убежден, что каждый богослов и проповедник, каждый пастырь Церкви должен сверять свою мысль, речь и жизнь с Божественным Откровением, запечатленным в Священном Писании. В своей книге «Пути русского богословия» протоиерей Георгий Флоровский – один из самых выдающихся церковных историков и православных богословов двадцатого столетья, так писал о проповедническом таланте святителя Филарета Московского: «Даже Герцен признавал за Филаретом этот редкий дар слова: «владел мастерски русским языком, удачно вводя в него церковно-славянский». В этом «мастерстве» языка и первая причина влиятельности его слова, – это было всегда живое слово, и мыслящее слово, вдохновительное размышление вслух. Проповедь у Филарета всегда была благовестием, никогда не бывала только красноречием». По характеристике протоиерея Георгия Флоровского, святитель Филарет Московский «выдвинулся, прежде всего, своим усердием и отличием «в проповедывании Слова Божия», своими «назидательными и красноречивыми поучениями об истинах веры», – как проповедник и стилист, Филарет привлек внимание к себе еще в Троицкой Лавре. Действительно, у него был редкий дар и мера слова. Из отечественных проповедников у него чувствуется влияние Платона и еще Анастасия Братановского, – в Петербурге он читал французских проповедников ХVII века, Массильона и Бурдалу, Фенелона больше других. Но очень слышится и влияние отеческой проповеди, Златоуста и Григория Богослова, которого Филарет всегда как-то особенно любил и ценил. Темы для своих проповедей Филарет выбирал современные, – говорил о дарах и явлениях Духа, о тайне Креста, «о гласе вопиющего в пустыне»,– излюбленные темы пиетизма и квиетизма. Нередко проповедовал и в домовой церкви князя Голицына, даже в будни». В своих проповедях святитель Филарет Московский прибегал не только к Библии и богослужебным текстам, но и к творениям святых отцов Церкви – он цитировал святителя Василия Великого и преподобного Иоанна Дамаскина, святителя Иоанна Златоуста и преподобного Макария Египетского, не говоря уже о сочинениях его любимейшего церковного писателя – святителя Григория Богослова. По свидетельству преосвященного Платона Фивейского, «проповеди митрополита Филарета Московского глубоки и высоки по содержанию, почему не всякому доступны к пониманию. Но в Церкви всегда так было. Для умов сильных и крепких являлись Григории Богословы: для простейших – Иоанны Златоусты. Наш Владыка Митрополит Филарет последует святителю Григорию Богослову, которого творения изучил совершенно. И для перевода на русский язык назначил их первыми, чтобы были переведены при жизни самого Филарета. За точностью перевода сам следил. Но знаете ли, сколько трудов положил митрополит Филарет при составлении своих первых проповедей? По месяцу писал он каждую из них. Теперь легко ему дается составление каждой проповеди». Святитель Филарет Московский – великолепный стилист и аристократ духа, испытывающий духовно-эстетическое отвращение от неряшливости литературного стиля – он отшлифовывал свои проповеди, как мастер ограняет алмаз, чтобы сделать из него сверкающий и драгоценный бриллиант. Для святителя Филарета Московского была свойственна как простота, так и неподражаемое изящество в манерах, а в натуре его был заложен духовный аристократизм и тонкое эстетическое чувство богослова. Однажды увидев картину по мотивам Апокалипсиса, на которой изображался Агнец на горе Сионской, он глубокомысленно заметил: «Свет не от Агнца исходит, а падает на него свыше... Не есть ли это отрицание Божества Христова?». По слову протоиерея Александра Дернова, «митрополит Филарет Московский – «строгий порицатель неправильного направления сценического искусства» и «противник художества», в тоже время «был художником в душе и почитателем искусства, глубоким знатоком и ценителем народной и духовной музыки и богослужебного церковного пения; сам был музыкантом и принимал участие в пении, и прилагал не мало усилий к восстановлению древнего церковного пения во всей его простоте и чистоте». Святитель Филарет Московский не только отличался ораторскими дарованиями и богословским складом ума, но и был неустанным тружеником на литературном поприще, ценителем поэзии. В его проповеднических словах, беседах и речах веет истинная поэзия, согретая пламенной любовью к Богу и наполненная высокими мыслями и проницательными суждениями, а лучшие его строки достойны славы бессмертного псалмопевца – в них изливается музыкальная стройность и художественная ясность, духовная сила и величавость. Когда вдумчиво читаешь проповеди святителя Филарета Московского – иерарха Церкви и аскета-молитвенника, то сразу вспоминаешь о «серафимской арфе», по выражению А.С. Пушкина, изгоняющей своими мощными звуками «изнеженные звуки безумства, неги и страстей». С херувимской зоркостью митрополит Филарет Московский следил за всеми направлениями русской литературы, читал журналы и сборники, был лично знаком с многими из наших писателей – от Державина до Гоголя, а как критик он был особенно строг к комедиям, безнравственным операм, водевилям и стихам без мысли и без чувства, хотя не пренебрегал сатирой и эпиграммой, если они были написаны благопристойно. Общеизвестно, что святитель Филарет Московский любил поэзию и литературу, которые проникнуты любознательностью содержат искренние чувства и глубокие размышления, но считал вредным для религиозной, нравственной и гражданской жизни общества малоназидательную и тем более развращающую литературу – особенно ту, что подвергает сомнению Божественное Откровение и Священное Предание, сравнивает христианство с мифологическими баснями, проповедует неверие в чудеса и извращает душу человеческую.
По определению святителя Филарета Московского, человек есть мыслящее и словесное существо, а дух, разум и дар слова – это образ Божий в человеке, ибо человек создан по образу Святой Троицы – Бога Отца как наивысшего Ума, Бога Сына – предвечного Слова, и Святого Духа. Существует вечное ипостасное Слово Отца – Божественный Логос, творческой мощью Слова Своего Бог создал мир – небо и землю, далее – слово Божие как глагол Истины, запечатлен в Священном Писании, и, наконец, - существую «неизреченные глаголы» Ангелов, услышанные апостолом Павлом на небесах, и слово человеческое. Слово – это священный дар Бога человеку, как личности, созданной по образу и подобию Творца: «Поелику человек сотворен по образу Божию, то из сего самого можно заключить, что в даре слова он получил нечто по образу творческого Бога Слова». По меткому замечанию В.П. Зубова, «мировоззрение Филарета – логократия, или панлогизм, в том смысле, что всякое бытие есть слово, подражание Логосу». В своей беседе в день рождения императора Александра II, святитель Филарет Московский вопрошал каждого присутствующего в храме: «Размышлял ли когда-нибудь ты, словесное творение Божие, – ты «глаголивый» (Иов.38:14), как назвал тебя праведный Иов, не знаю, в похвалу ли твоей природе, или в укоризну твоему многоглаголанию, – размышлял ли, любомудрствовал ли ты о слове, восходил ли мыслию к его началу, созерцал ли его достоинство и силу на высоте его? – Где начало слова? – На небесах, превыше небес, в вечности, в Боге. «В начале бе Слово, и Слово бе к Богу; Сей бе искони к Богу» (Ин.1:1–2). Какое достоинство слова? – Достоинство Божественное: «Бог бе Слово». Сын Божий, для выражения Своих Божественных свойств, не нашел в языке человеческом лучшего наименования, как наименование Слова: «нарицается имя Его Слово Божие» (Откр.19:13). Какую силу имеет слово? – Силу «вседетельную: вся тем Быша» (Ин.1:3); словом сотворен видимый мир; «Словом Господним небеса утвердишася» (Пс.32:6). Скажешь, что это не такое слово, как у тебя и у меня. Так. Слово Божие бесконечно выше слова человеческого. Но пoелику ты сотворен по образу Божию: то и в слове твоем должен быть некий образ слова Божия и силы его, если ты не затмеваешь его злоупотреблением слова, если не обессиливаешь слова невниманием и легкомыслием. Слово поставило человека на лествице творений выше всего земного, и выше луны и солнца; слово соединило людей в общества, создало города и царства; в слове живет и движется знание, мудрость, закон; словом образуется, поощряется и распространяется добродетель; слово в молитве восходит к Богу, беседует с Ним, и приемлет от Него просимое. Мир видел, что слово подобострастных нам человеков, в союзе с истиною боговедения и правдою веры, и вследствие сего в союзе с Словом и Духом Божиим, владычествовало над природою, исцеляло больных, прогоняло темные силы, воскрешало мертвых. Видите ли, какое сокровище расточает человек, какой высокий дар повергает и попирает, какую могущественную, животворную и благотворную силу делает бездейственною и мертвою, или напротив злотворною, когда употребляет слово не для истины, правды и благости, но на празднословие, на срамословие, на ложь, на обман, на клевету, на злоупотребление клятвы, на распространение зломудрия! Не будьте к сему невнимательны или равнодушны, чтущие достоинство словесного существа и общества словесных существ; ревнуйте о достоинстве слова; одушевляйте и вооружайте ваше слово истиною и правдою…». Великая сила слова заключается в том, что оно покоряет сердца людей – «полновластное и творческое» слово Христа Богочеловека покорило сердца Его учеников – апостолов, и они стали благовествовать миру о Распято и Воскресшем. Сила слова Божиего запечатлена в Священном Писании, которое читается в храме, где таинственное присутствие Божие среди верующих и молящихся обнаруживается в Его благодатном воздействии на них. В храме мы «каждый день в Евангелии слышим слово Христа, Сына Божия. А оно есть едино и тоже слово, которым Он сотворил мир, которым Он «носит... всяческая», как «глаголом силы Своея» (Евр.1:3), которое во днех плоти Его, исцеляло больных, прогоняло бесов, воскрешало мертвых. Чего же не сделает оно и здесь для верующего и молящегося? И, посему, благознаменателен и достоин внимательного соблюдения тот обычай, что во время чтения Евангелия вы преклоняете главы, а некоторые подклоняют главы под самое Евангелие, чтобы вас осенила благодатная сила слова Христова». Для святителя Филарета Московского – как и для всякого православного священнослужителя и христианина – было свойственно благоговейное отношение к храму как к святилищу, где Бог обитает с людьми и горний мир соприкасается с нашим миром и нашими сердцами: «Взирая на святой алтарь, помышляйте, – и это совершенно истинная мысль, – что в нем сокрыто небо, что в нем Ангелы сослужат священнослужащим человекам, что в нем Сам Господь наш Иисус Христос, в известные времена, Божественным Телом Своим является, и непрестанно духом Своим присутствует». «Здесь Он, посреди нас, во слове Евангелия, в облаке таинств, в духе и пламени молитв единодушных». С молитвенным изумлением проникаясь мощью творческого слова, святитель Филарет Московский провозглашал, что сила слова Божиего – коренное начало всех вещей и глубочайшее основание их бытия – всемогущий Бог Творец не только создал мир из ничего Своим словом – «творческим глаголом», но и удерживает все сущее в бытии, ибо «в Боге нет ничего прекращающегося, ничего исчезающего, слово Его исходит, но не проходит». «Творческое слово есть как адамантовый мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездною Божией бесконечности, над бездною собственного ничтожества». Для святителя Филарета Московского очевидно, что слово имеет в себе великую творческую силу – слово созидает и участвует в деле познания, оно выражает мысли и чувства, соединяет ум и сердце, и хотя слово человеческое не есть Слово Божие, но наши слова имеют в себе отпечаток божественного, если мы не оскверняем уст своих ложью. В своем «Слове в день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского» святитель Филарет Московский, размышляя о великой силе слова, задавался вопросом – «где первоначальный его источник и глубочайший корень его силы?», и отвечал: «самая жизнь или сила, которая есть в Боге Слове, соделалась светом человеков. Внутренний свет человека проявляет себя в слове. Итак, пoелику Бог Слово «рече, и Быша» (Пс.32:9), и притом «вся добра зело» (Быт.1:31): то не удивительно, что и человек, когда он находится в возвышенном состоянии образа Божия, из полноты веры в Бога Слова, Которого «живот бе свет человеком», из глубины благости сердечной, изрекает слово, и оно действует, оказывается могущественным, творит благо… Глубокий, при всей простоте слова, созерцатель вещей Божественных и человеческих, Макарий Египетский, о состоянии человека, «когда он еще небесного образа был причастник», пишет следующее: «доколе Слово Божие было с ним, и хранил заповедь, все имел»… Слово Божие было человеку и могуществом его собственного человеческого слова; в Слове Божием имел он и силу благословения. Не удивительно, если сила сия была велика: сие напротив очень естественно, когда она так близко происходила от Божественного начала. Гораздо страннее было бы представлять ее столь же ограниченною в человеке совершенном, как и в человеках, отчужденных от жизни Божией. Обыкновенный разум человеческий не знает духовного могущества слова, и даже боится догадок об оном. Сему почти так и надлежит быть: пoелику он берет образы своих познаний уже не с того человека, который сотворен по образу Божию, но с того, который, ниспадши с сей высоты грехом, «приложися, – как говорит Псалмопевец, – скотом несмысленным и уподобися им» (Пс.48:13). И сему-то человеку принадлежит и самый сей разум, который теперь рассуждает о способностях и силах человека. Какой же мудрости ожидать от такого разума?.. Если хотим видеть или познавать силу и действие духовное, то надобно и предметом наблюдения избирать не людей плотских, хотя они всегда в глазах, но людей духовных, хотя сии не часто встречаются; – людей, которые нравственным очищением и самоотвержением уменьшили тяжесть вещества, подавляющего дух человеческий, а постоянным обращением ума и сердца к Богу, приблизились к Нему, возвратились к причастию образа небесного, возобновили внутреннее общение со Словом и Духом Божиим. Если вы, как должно, расположены к сему роду наблюдения: то мне не трудно показать вам в опытах, как много заключается в выражении Клеопы: «муж силен словом» (Лк.24:19). Словом Иисус Навин остановил солнце. «От уст словесе» (3 Цар.17:1) Илии зависели роса и дождь, в продолжение трех лет с половиною. «По глаголу Господню, его же глагола рукою Илииною», горсти муки в водоносе, и столь же малого количества елея в чванце, достало на все время голода. Трикратным дуновением и словом Илии воскрешен сын вдовы Сарептской. Елисей исправил злокачественные источники Иерихонские, всыпав в них соль: но как всякой знает, что соль не имеет такой силы, то по необходимости должно заключить, что сила сего действия заключалась в сем слове Пророка: «сице глаголет Господь: исцелих воды сия» (4 Цар.;2:21). Словом Апостол Петр исцелил хромаго, и воскресил Тавифу. Не собирая более примеров, замечу в особенности, как ясно в некоторых из приведенных теперь, действие Слова Божия в слове человеческом, как-то: в словах Елисея: «сице глаголет Господь», и в словах Апостола Петра к хромому: «во имя Иисуса Христа Назорея, востани и ходи» (Деян.3:6)... Если же таким образом познано, что Слово Божие, являясь ли открыто в устах человеков, приближенных к Богу, или действуя сокровенно из сердец их, творит дела чудесные, некоторым образом подражательные творческим действиям Божества: то не менее должно быть понятно и достоверно, что то же Слово Божие, чрез тех же людей, теми же способами, изрекает и преподает благословения, некоторым образом подражательные действиям Божеского Провидения».
Возвещая о чудесной и тайнодейственной силе священного слова, святитель Филарет Московский восклицал: «Представьте себе человека, который силою молитвы затворяет и отверзает небо для прекращения и низведения дождя; велит, чтобы горсть муки и немного елея достаточны были для пропитания нескольких человек, на несколько месяцев, и даже, может быть, не на один год, – и сие исполняется; дует на мертвого, – и он воскресает; – низводит с небес огонь, дабы он попалил жертву и жертвенник, погруженный в воду». Великая духовная сила слова раскрывается на страницах Библии и в событиях священной истории: «Слово исцеляло болящих, воскрешало мертвых, низводило с неба огнь, останавливало солнце и луну, и, что всего важнее, соделавшись орудием Воплощенного Слова Божия, оно претворяло и претворяет растленных грехом человеков в новую тварь, чистую и святую. Так действует слово человеческое, когда крепко быв заключено в горниле благоговейного молчания, и разжигаемо тайною, внутреннею молитвою, получает свойственную ему чистоту и силу, или лучше сказать, становится причастным силы Слова Божия и Духа Святого. И сие ли могущественное, зиждительное, священное орудие, мы обращаем на действия нечистые, разрушительные, святотатственные, – на злоречие, клевету, хуления; или легкомыслием раздробляем оное в легкий прах, и рассыпаем по ветру в суетном празднословии?». В своем «Слове при вступлении в управлении московской паствой» святитель Филарет Московский охарактеризовал свое пастырское служение как «священнодействие слова Истины». На протяжении всей своей жизни святитель Филарет Московский боролся на чистоту церковного языка от Вавилона – смешения высокого и низкого стиля, от будничного языка обыденной жизни и повседневности – он ощущал и осознавал себя не только хранителем веры, но и хранителем Слова Божиего. Во всей пламенностью своего сердца защищая высокий стиль церковной проповеди, святитель Филарет Московский был убежден, что проповедник должен изъясняться на библейско-литургическом языке Церкви. Порицая разговор прихожан во время богослужения, святитель Филарет Московский говорил, что «греховный шум празднословия сражается со святыми звуками чтения и пения», а обличая столичные балы и народные гуляния, называл их «чадом тучного пира» и «мусикийским громом в чертогах роскоши», «недобрыми скиниями, приготовленными для служения лакомству или пьянству, для суетных зрелищ». Язык проповедей святителя Филарета Московского – это не столько аристократически-абстрактный язык, как его охарактеризовал В.П. Зубов, сколь язык сакраментально-церковный и библейско-литургический, язык наполненный архаизированными словами и выражениями – небошественная, древлеподражательный, отцепреданная, сномечтательная. Святитель Филарет Московский умел виртуозно влетать церковно-славянские изречения в канву русского языка – он хранил церковный язык от профанации и осуждал литературное празнословие: «Праздные слова, говорят, не вредны, а праздные мысли – еще менее: да, мелкие насекомые большею частью не ядовиты и не смертоносны; однако хотел ли бы ты жить в воздухе, ими наполненном, где непрестанно толпятся они в глаза, жужжат в уши, тревожат осязание, и сотнями наносят, подлинно, несмертельные раны?». «Ни в каком случае не расточай безрассудно слова, словесная тварь Слова Творческого!». Веря в великую силу Слова Божиего и храня его как святыню, вносящую в мир хаоса, смерти и бушующих страстей свет смысла, гармонии и вечной красоты, святитель Филарет Московский возвещал – «в каждой черте слова Божия скрывается свет, в каждом звуке премудрость». Как гениальный проповедник святитель Филарет Московский знал не только язык громов, но тихий голос совести и звуки ангельского славословия, заглушаемый «шумом празднующих, суетными беседами, пением, растлевающим чистоту духа». По афористичному выражению святителя Филарета Московского, «глас благодатный тих, а мир шумен». Вслед за преподобным Исаакам Сириным он знал, что «молчание есть таинство будущего века». По замечанию В.П. Зубова, «шуму, звуковому потопу мираи его суеты противопоставлял Филарет свои слова, тайные, негромкие, повелительные. Никакой аффектации, ни тени пафоса – невозмутимое спокойствие владеющей собою речи. Всем известна та простая манера говорить, которая отличала Филарета, всем известно, что он говорил твердым негромким голосом. Едва ли не обликом Филарета навеяна характеристика православного проповедника в гоголевских «Выбранных местах из переписки с друзьями». «Пусть миссионер католичества западного бьет себя в грудь, размахивает руками и красноречием рыданий и слов исторгает скоро высыхающие слезы. Проповедник же католичества восточного должен выступить как перед народ, чтобы уже от одного смиренного вида, потухнувших очей и тихого, потрясающего гласа, исходящего из души, в которой умерли все желания мира, все бы подвигнулось еще прежде, нежели он объяснил бы самое дело, и в один голос заговорило бы к нему: Не произноси слов: слышим и без них святую правду твоей Церкви!». Здесь вновь обнаруживалась антиномия, скрытая в глубочайших недрах Филаретовой души: власть над всем и отрицание этого всего. Все – слово, а в действительности все – во тьме бессловесия, и слова – пыль. И перед вечным Словом бессильны и ничтожны слова человеческие». Могучая и таинственная сила слова Божия особенно сказывается в именах. В Священном Писании сказано, что мудрость и царственная власть первозданного Адама открылась в тот момент, когда он нарек всякую тварь земную – дал имена животным и птицам, а в Псалтыре премудрость и всемогущество Божие прославляется тем, что Бог дал имена Ангелам, чья слава сияет на небесах как яркие звезды, наконец – в Апокалипсисе сказано, что в последней битве с воинством тьмы Бог дает новое имя верным. Размышляя о том, что такое имя, святитель Филарет Московский писал: «Имя есть существо или свойство вещи, представленное словом; имя есть некоторым образом сила вещи, заключенная в слове: ибо, например, имя Иисуса, как заметили самые Апостолы, даже в устах людей не последовавших Иисусу, ниже приявших Духа Святого, изгоняло бесов». «Божие имя есть вещь священнейшая в мире. Им совершаются наши спасительные таинства; им печатлеется верность наших клятв и обещаний; его полагаем мы в основание начинаний наших. Было время, когда оно, исходя из уст рабов Божиих, владычественно потрясало природу, и низлагало их врагов видимых и невидимых». С грехопадением Адам утратил возможность безошибочного нарицания имен, но имя Иисуса Христа – свято и всевластно, оно вобрало в себя всю историю нашего спасения и все обетованные дары благодати, оно ключ к сокровищам Царства Небесного. Загадочные и поэтичные стихи Песни Песней – «миро излиянное имя Твое (Песн.1:2) святитель Филарет Московский относит к благоухающему имени Иисуса Христа: «Что такое – «просить во имя Господа Иисуса»? – Просто сие для простых, искренних и смиренных сердец, и, без изследовательного изъяснения, или понятно для них, или ощутительно. «Миро излиянное имя Твое», Господи Иисусе! Когда изливается миро его благоухание распространяется, и непритупленное или неподавленное обоняние, без искусства и усилия, получает ощущение услаждающее и ободряющее. Когда имя Господа Иисуса изливается в молитве: от него распространяется благоухание Святого Духа; и не отягченное земными пристрастиями сердце, не заглушенное страстями чувство внутреннее, легко и просто приемлет ощущение благодати, услаждающее и возвышающее. Так верующая душа, во имени Господа Иисуса, и чрез то во благодати Духа Святого, приближается к Отцу Небесному, и со дерзновением вопиет Ему: «Авва Отче»; и с детскою простотою сказует Ему свои прошения; и Он благоприемлет ее прошения, сопутствуемые ходатайством Его Единородного Сына и Единосущного Духа». Благоухание имени Иисусова изливается на всех равно с безмерной Божественной щедростью, но чтобы воспринять его нужно очистить свое сердце от страстей и хранить ум своей и укреплять волю свою в верности Христу: Потребно искусство, потребно усилие, чтобы очистить чувство, чтобы открыть сосуд Божественного мира, – искусство благоговейного размышления; – усилие внимания в молитве. Помысли, бедная душа, что без общения с Богом блаженна быть ты не можешь; но и доступ иметь к Богу сама собою также не можешь. Рай, в котором некогда ходил Бог, и беседовал с человеком, грехом утрачен, и правосудием Божиим от тебя затворен. Можно было и в раю сделаться грешником, и за то быть изгнану из него: но войти в него грешником не можно. Пламенное оружие Херувима заграждает от тебя вход его; проклятие гремит против тебя; закон осуждает тебя. С другой стороны ты не имеешь силы сама собою исторгнуться из области тьмы: потому что наследственным и произвольным поползновением продана под грех; а как область греха принадлежит к владычеству имущего державу смерти, то ты ли, порабощенная, преодолеешь своих поработителей? Ты ли, проданная, искупишь себя от рабства?.. Но после сего, помысли, бедная прежде, и уже почти блаженная душа, что сделал для тебя Единородный Сын Божий Иисус Христос. Он сошел с небес, чтобы к тебе приблизить Божество, к которому без сего ты не могла бы приблизиться. Дивно и непостижимо приобщился Он твоего сотворенного естества, твоей плоти и крови, кроме греха, дабы Своим крайним снисхождением положить основание твоему восхождению, да возможешь благодатно и спасительно быть причастницею Его Божественного естества, Его животворящей плоти и крови. Будучи безгрешен, Он взял на Себя твои грехи, со грехами всего мира, чтобы тяжесть их не подавила тебя и всего мира. Понес на Себе заслуженную тобою клятву, осуждение, смерть, мучение, и тем заслужил и приготовил тебе благословение, оправдание, жизнь, блаженство. Чрез смерть и чрез самый Ад прошел Он для тебя, чтобы отовсюду тебе открыть новый и живой путь, и Своим воскресением и вознесением отверз тебе не только райские, но и небесные двери, ниспослав также и свет, и силу свыше, для твоего восхождения по стопам Его. Как сокращение Своих для тебя дел, как залог Своих даров, как ключ к сокровищам благодати, дал Он твоей вере, любви и надежде Свое Божественное имя…». В учении святителя Филарета Московского о благоухающем святостью имени Иисуса Христа и Иисусовой молитве отчетливо звучат исихастские мотивы, ибо в его понимании молитва – это не только уподобление Ангелам, искренняя беседа с Богом, отрешенность от житейских сует и уход во внутреннюю храмину сердца, собирание рассеянных помыслов и совершенствование в покаянии, но погружение ума во глубине Священного Писания в поисках света Истины Христовой, восхождение к созерцанию Фаворского света славы Господней.
Размышляя о значении митрополита Филарета Московского в истории русской проповеди, протопресвитер Василий Виноградов восторженно писал: «В ореоле неумирающей славы, окружающем величавый исторический облик митрополита Филарета, наиболее поражала современников слава церковного витии. Филарет, как несравненный проповедник, был для широких слоев общества более осязаем, более виден, и потому более поразителен, чем в других проявлениях своего гения. «Слава проповеднического дара была постоянным спутником служения» митрополита Филарета, и «эта слава, как проповедника, предваряла славу его служения на всех других поприщах». Именно дар проповедничества резко выдвинул Филарета из среды его сверстников в годы учения в Троицкой семинарии, сделал его любимцем знаменитого церковного витии – архипастыря Екатерининской эпохи – митрополита Платона, и поставил его на путь восхождения по степеням церковно-иерархического величия: заметив в Филарете еще в бытность его на школьной скамье «особенный дар проповедничества», великий архипастырь-вития „особливое прилагал, в рассуждении его воспитания, отеческое старание» поощряя постоянным вниманием и отеческой любовью; а по окончании курса сделал его учителем поэзии в семинарии и проповедником при Троицкой Лавре… В области литературного стиля Филарет делает в проповеди такой же огромный шаг вперед, какой Карамзин в литературе светской: между стилем проповедей Филарета и стилем его знаменитого великого учителя – Платона такая же очевидная громадная разница, как между стилем Карамзина и стилем его предшественников в истории литературы. Но главное в том, что блестящие литературные достоинства проповеди не препятствуют ей достигать удивительной гармонии формы и содержания, и между собою, и с формой и содержанием библейского текста». По слову архиепископа Амвросия Харьковского, «всюду единственный и везде неподражаемый» святитель Филарет Московский «создал своими писаниями особый мир, неудободосягаемый для обыкновенного ума. Это – идеал, и мерою приближения к сему идеалу долго будет измеряться достоинство церковного писателя. Удел его литературных трудов – бессмертие, наряду со всеми гениальными произведениями. Его творения блещут мыслями, как алмазами. Его слово – как будто сковано из стали и золота, а его проповеди – навсегда останутся недосягаемым идеалом церковной проповеди – глубокой, блещущей обилием, силою и высотою мысли, – идеалом, к которому должен стремиться всякий проповедник православной церкви... Всегда будут изучать их, как образец истинно-христианского витийства в православной России». В проповедях святителя Филарета Московского уже современники находили идеал церковной проповеди – он был гениальным представителем русского проповедничества, ведь в его лице наша церковная проповедь достигла не только неоспоримой художественной красоты и трогающего сердца библейского лиризма, но богословских высот в раскрытии смысла слов Священного Писания. По меткой характеристике славянофила И. С. Аксакова, проповедническое слово святителя Филарета Московского было действительно неподражаемое «художественное слово, глубоко проникавшее в тайны Богопознания, строгой и мощной красотой одевавшее разум Божественных истин». В исследовательской литературе – от протоиерея Георгия Флоровского до протоиерея Павла Хондзинского – не раз отмечалось, что святитель Филарет Московский не создал богословской системы, но его проповеди – это великолепные шедевры не только гениальной ораторской речи, но и глубокой богословской мысли, в них – неиссякаемый источник мудрости и богословских озарений. «Как у Пушкина был дар все превращать в поэзию, так под пером святителя Филарета все становилось богословием. При этом его мысли было свойственна одна загадочная черта: хотя эта мысль всегда органична, самостоятельна, точно выражена и не сводима ни к чьей чужой, она (при малом количестве прямых цитат) несет в себе множество аллюзий на сочинения самых разных авторов. Примирить одно с другим возможно, только усвоив святителю дар синтезировать исходный материал на ином, высшем уровне. Скрупулезное исследование его наследи подтверждает догадку». Подобно тому, как А.С. Пушкин был «солнцем русской поэзии», так и святитель Филарет Московский блистал светилом церковной мудрости – он был истинным светочем знаний в области догматов церковной веры, истин и фактов Божественного Откровения, а его мысль всегда возносилась выше всех философских идей и понятий его времени, ибо он нашел опору в вечном и незыблемом – в Священном Писании. Как православный богослов святитель Филарет Московский в своих изысканиях опирался исключительно на боговдохновенные слова Священного Писания и их святоотеческое истолкование. В представлении святителя Филарета Московского, нужно опираться на Слово Божие, а не на полет фантазий и грезы воображения, ибо они – низшие способности человеческого духа. «Божественное Откровение говорит в глубоком значении, что слово Божие, или Истина Божия есть хлеб жизни… Уничтожьте Истину: в уме останется пустота, глад, жажда, томление, мука, если только он не в омертвении или не в обмороке от крайнего невежества. Если вздумаете питать его образами воображения, имеющими преходящий блеск, но не заключающими в себе твердой истины: ему вскоре наскучит черпать воду бездонным сосудом; и жажда его останется неутолимою, и мука неисцельною». Известен отзыв святителя Филарета Московского о «Страстной Седмице» святителя Иннокентия Херсонского – «я желал бы, чтобы спокойный рассудок прошел по работе живого и сильного воображения, и очистил дело». Надо сказать, что святитель Филарет Московский не отвергал воображение, но подвергал его строгой поверке – не столько проверки разумом, сколько свидетельством Божественного Откровения. «В предметах, которые не в круге опытов настоящей земной жизни, не надежно полагаться на собственный философствующий разум, а надобно следовать Божественному Откровению и объяснениям оного, данным людьми, которые более нас молились, подвизались, очищали свою внутреннюю и внешнюю жизнь, в которых потому более прояснялся образ Божий, и открылось чистое созерцание, которых дух и на земли ближе нашего граничил с Раем».
О святителе Филарете Московском говорили – «он был епископом с утра до вечера и от вечера до утра», ведь он осознавал себя как иерарха Церкви, отсюда – его пастырская требовательность и херувимская бдительность. Как архипастырь Церкви святитель Филарет был убежден, что «каждая богословская мысль должна быть принимаема только в свойственной ей мере силы», каждое богословское суждение должно опираться на Слово Божие. Однажды, когда митрополит Макарий захотел причислить ум человеческий к источникам богословской науки, то святитель Филарет Московский с настороженностью написал Муравьеву: «Не довольно ли для ума, чтобы он был малым ковшем, которым почерпают из источника?». Вопреки мнению исследователя В.П. Зубова, святитель Филарет Московский никогда не был нигилистом – он никогда не отрицал пользу естественных наук, философии и искусств, но всегда выступал как пламенный защитник церковного вероучения и иронически изобличал абсурдность притязаний науки, которая «из могил древнего минерального, растительного и животного мира хотела выкопать космогонию». Намного глубже и проницательнее немецкого философа Канта святитель Филарет Московский осознавал границы чистого человеческого разума и то, что величайшие тайны Божии и догматы Православия вызывают неразрешимые логические парадоксы и антиномии для нашего ограниченного рассудка, ибо не все можно постичь рационально. В «Беседе в день Благовещения Пресвятые Богородицы» святитель Филарет говорил о непостижимости тайны Боговоплощения: «Можно ли горстью исчерпать море? И если бы и возможно было сие; потому что море имеет пределы и меру глубины: то все не возможным оставалось бы – малым сосудом разума человеческого исчерпать бездну премудрости Божией, которой широта беспредельна и глубина безмерна». По православному исповеданию митрополита Филарета Московского, «существо Божие выше всякого познания не только человеков, но и Ангелов», ибо Бог не только «во внутренних Своих свойствах, силах и действиях непостижим и бесконечен», Он «таков же и во внешних своих откровениях и явлениях». Бог – свет неприступный (1Тим.6:16). «Если пред сотворенным светом видимого солнца изнемогает наше око: как не изнеможет око нашего ума пред светом вечного Солнца духов, пред которым и высшие из Ангелов закрывают свои лица». Непостижимость Божества предполагает ограниченность наших познавательных способностей, «несоразмерность ограниченного зрения с предметом бесконечным». Мир полон неизъяснимых тайн и чудес, а «видимые создания Божии, по слову Самого Создателя, представляют только задняя Его: лица же Его показать не могут. Свет сотворенных вещей есть не более, как тень Света несотворенного; а тень, конечно, не может быть так ясна, как свет». В своей проповеди, произнесенной в Московском университете в присутствие профессоров и студентов, святитель Филарет Московский говорил о «справедливом уважении и любви к известным наукам», но в то де время возносил мысль на недосягаемую высоту богословия – обращал внимание к «Тому, Который есть Само-премудрость, и единственный источник всякой мудрости, в Котором «вся сокровища премудрости и разума сокровена» (Кол.2:3), Который, открывая Свои сокровища, «дает премудрость», и «от лица» Которого исходит «познание и разум» (Прит.2:6), – Он пришел сюда ныне, и притом не только как посещающий Гость, но и как водворяющийся Обитатель; и открывает здесь Свое училище, какого никто, кроме Его, ни до Него, ни после Его, не мог образовать; – училище, всегда довольно высокое для самых возвышенных умов и душ, и вместе довольно простое для самых простых и смиренных земли; – училище, которое не ласкает надеждою степени учительской, а хочет сделать все народы, не более, как «учениками», но которое, будучи так не приманчиво, при первоначальном образовании своем, привлекло и переучило по своему древле ученый мир; – училище, в котором, без нарушения справедливого уважения и любви к известным наукам, можно заметить преимущественно достойные неповерхностного любопытства предметы учения». В своем «Слове по освящению храма святой мученицы Татианы при Московском университете» святитель Филарет Московский провозглашал: вот дом молитвы под одним кровом с домом любомудрия. Святилище тайн приглашено в жилище знаний, и вступило сюда, и здесь основалось и утвердилось своими тайнодейственными способами». «Видно, что религия и наука хотят жить вместе и совокупно действовать к облагорожению человечества. Снисходительно, со стороны религии: возблагодарим ее снисхождению. Благоразумно, со стороны науки: похвалим ее благоразумие». Храм святой великомученицы Татианы при Московском университете – это алтарь Живого Бога пророков и апостолов в самом сердце храма наук и знаний – Афины и Иерусалим под одними сводами, мудрость небесная и мудрость земная в их симфоническом согласии. В отличие от гносимахов всех мастей святитель Филарет Московский никогда не отвергал науку, но он ясно видел и четко определял границы научного познания мира и желал бы, чтобы миросозерцание человека обрело опору в горнем – вечном и небесном, а изучение наук вело бы к признанию наивысшей премудрости, явленной в Божественном Откровении. В храме науки Христос открыл Свое училище, где преподается не мирская философия по стихиям мира сего, а «слово жизни» о Святой Троице – «истинного корня всего числимого и безмерного основания всего измеряемого», а потому – «познание земли и неба, не то могильное познание земли, которое по глыбам и слоям сходит в глубину ее, как в могилу, и остатками разрушения хочет истолковать жизнь погребенную и оставшуюся, без надежды воскресить погребенную, и сохранить оставшуюся, не то стеклянное познание неба, которое посредством дальнозрительных стекол следит пути звезд, не пролагая зрителю пути в небо, но познание земли и неба, в начале добрых зело, потом земли проклятой в делах человека, и неба сделавшегося «нечистым» (Иов.15:15), далее, земли, которая с сущими на ней делами сгорит, и неба, которое прейдет, наконец «нового неба и земли новой», в которых правда живет» (2 Пет.3:13), и в которые можем переселиться и мы, если правдою жить будем, – законодательство, не какое-нибудь древнее Греческое и Римское, которому время дало важность, и которого время показало слабость, потому что государства, которые хотели благоустроить и упрочить сие законодательство, давно исчезли, но законодательство, которым Царь неба и земли благоустрояет Свое царство всех веков и Свое владычество во всяком роде и роде, и, что особенно важно для каждого из нас, законодательство, которым Он хочет устроить Свое царство внутрь нас, если мы решительно и деятельно возжелаем сделаться сынами Его царствия, – врачебная наука душ, преподающая средства не только исцеления от болезней душевных, но и воскресения от смерти духовной, показывающая способы не только сохранять от разрушительных нравственных недугов жизнь, какую имеем, но и обретать новую, лучшую, открывающая не мечтательное, а подлинное, всеисцеляющее врачевство, Плоть и Кровь Богочеловека, и единственное начало высшей жизни, Благодать Святого Духа…». Как пояснял протоиерей Павел Хондзинский: «Это не означает, что нужно оставить занятия науками и затворить «обители высших знаний», но указывает единый истинный источник всякой человеческой премудрости, вне связи с которым она будет пустым и бесполезным знанием. Подвиг мученичества не для всех, но для всех мудрость мучеников. Для постижения этой мудрости бессмысленно прибегать к руководству философов, «которые в виду премудрости Христовой, независимо от нее столько раз предпринимали построить всеобъемлющую науку; но разрушали создание один другого, и не составили даже плана, благонадежного и общеприемлемого, для предполагаемого построения» Напротив того, Слово божие говорит о премудрости, что она целомудренна и учит разуму, правде и мужеству… Эта мудрость мучеников подобна закваске, которой должна быть проквашена всякая научная и культурная работа в христианском обществе для того, чтобы обрести органическое жизненное всеединство и смысл: и любомудр, и естествоиспытатель, и изыскатель истины бытописаний человеческих, и исследователь звезд, планет и их законов, и любитель и возделыватель изящного слова равно нуждаются в ней».
Задаваясь вопросом о значении разума в богословских науках, святитель Филарет Московский мудро писал, что естественное Богопознание «может служить только приготовлением к вере или некоторым пособием к познанию Бога из Его Откровения», а источником догматического и нравственного богословия является сверхъестественное Откровение Божие, сохраняемое в Церкви Христовой. Существует естественное Богопознание – познание Бога через науки и философию, но они черпают свои познания из изучения видимого мира и на основе разума, в то время как человеческий разум не является источником догматической и нравственной богословской науки, ибо догматы и заповеди – это не измышления человеческие, а вечные истины Божественного Откровения. По слову святителя Филарета Московского, существуют две основные богословские науки – догматическое и нравственное богословие, ибо для спасения нам надлежит исповедовать догматы – открытые Богом истины веры, и жить по заповедям Христовым. Догматическое богословие есть систематическое изложение христианской веры по истинному разуму Священного Писания и Священного Предания. По выражению святителя Филарета Московского, учение христианской веры «разгоняет мглу сомнений и неведения». «Бедствие человека непорочного и доброго есть одна из трудных загадок, какие предлагает видимая вселенная человеку размышляющему. Видя доброго страждущего, другой добрый страждет и сам, поскольку чувствует сострадание, и таким образом, от одной загадки родится другая: за что и сей страждет? Видит сие слабый верою – и подвергается искушению в вере. Видит склонный к пороку – и разрешает загадку на свою голову: какая же, говорит, польза быть добродетельным? Видит склонный к неверию – и непонятную загадку разрешает другою, несравненно более непонятною; он говорит: случай господствует в мире и в делах человеческих». В своей земной жизни человек постоянно сталкивается с горькими тайнами жизни и смерти, с неразрешимыми и проклятыми вопросами, а разрешить их способна не мирская мудрость, которая есть «не более, как лунное мерцание света и жизни, а не полный свет и жизнь духа», а свет веры Христовой. Человек страждет от сомнений и безуспешного искания Истины, он «родится, живет и умирает под законом страдания, и более прочих тварей покорен сему закону. Рождающая мучится, рождаемое плачет; умирающий страдает, плачут оставшиеся после умершего. С начала жизни человек страждет от недостатка сил и способностей: если между сими крайностями есть какая средина, она через край наполняется страданиями от того, что человек никогда не находит способностей и желаний своих удовлетворенными. А сколько разнообразных случайностей! Болезни, страсти, оскорбления от людей, беспомощная бедность, обременительное богатство, тяжкая подчиненность, расстроенное управление, – сколько стрел, или точнее, сколько тулов, наполненных стрелами, на уязвление сердца человеческого! Какая участь! Страдать не хочется, но страдать надобно! Несносно, а неизбежно!». Все философские утешения – это горькая чаша, она не избавляет от скорбей нашего тягостного существования и страха смерти, а христианство «примиряет ум с зрелищем бедствий, которое возмущает его», ибо «только в христианстве можно найти чудесный камень, превращающий мрачное железо в чистое золото, горечь в сладость, зло в добро, смерть в жизнь, страдание в блаженство». Христианство утешает страждущего учением о милосердом Небесном Отце, Который непрерывно промышляет о каждом создании Своем, оно воспитывает в человеке преданность благой воле Творца даже в дни скорбей и тяжких испытаний. По складу своего любознательного и испытующего ума святитель Филарет Московский никогда не был гносимахом – он всегда возвещал, что человек призван стремиться к познанию Божественной Истины, но при этом он, вслед за апостолом Павлом, пояснял, что истинная мудрость заключена не в философии по стихиям мира сего и по преданиям человеческим, а во Христе Богочеловеке – ипостасной Премудрости и Силе Божией, а стало быть – от изучения видимого мира и исследования самого себя человек должен возвысить ум свой к Творцу вселенной – к Тому, Кто обладает совершенной премудростью и всеведением, Кто является Самой Истиной и несет свет высшего просвещения миру: «где та мудрость, которая бы научила меня утешиться в печали греха? Где то просвещение, которое осветило бы мне путь избавления от скорбей жизни; и наипаче от скорбей совести? Где та наука, которая бы удовлетворительно разрешала, ни для кого из нас не посторонний, вопрос о возможном облаженствовании человека, и особенно человека согрешившаго и повинного пред Богом: ибо хотя издревле не мало любомудрствовали о блаженстве человеческом по разуму, но мало имели успеха, частию потому, что не понимали главной трудности вопроса, происходящей от мысли о грехе и о виновности пред Богом, частью потому, что суетились, как бы облаженствовать временную жизнь человека бессмертного, то есть, хотели подсластить каплю, не заботясь, сладко или горько будет море, которое после нее пить надобно? Где человек, который бы просветил меня так, чтоб «лице мое не постыдилось» пред Богом и пред собственным сердцем, зазирающим согрешающему? Изыскатели сил, движущих небо и держащих оное в порядке и равновесии! не найдете ли вы мне силы, которая бы исправляла мое уклонение от истинного пути неба, которая бы достаточно противодействовала моему вольному и невольному тяготению к Аду?». В своей проповеди святитель Филарет Московский четко обозначил гносеологические границы естественных наук – они изучают устройство мироздания, но не в силах разрешить вековечные философские вопросы и дать роду человеческому духовное просвещение, что возможно только Христу, к Которому возносится молитвенное песнопение: «Тебе Единому возможно сие, от Бога пришедший Учителю, Свете мира, Посетителю душ, Господи Боже, Спасителю Иисусе! Твое чудесное явление в мире, Твое слово, которому подобно «николиже глаголал человек» (Ин.7:46), наипаче же Твои за меня страдания, Твои раны, Твоя крестная смерть суть такие доказательства спасающаго милосердия, которые сильны и достаточны, – и они только сильны и достаточны, – не только земную тьму неведения, сомнения, скорби, но и адский мрак отчаяния просветить сладким, животворным, неугасимым светом. Как бы ни глубоко «уязвлено было» сердце мое «печалью греха»; как бы ни было изранено и растерзано скорбями земной жизни; – когда внутренним движением веры прилагаю мои сердечные раны к Твоим крестным ранам: текущая из них Твоя бессмертная и воскрешающая жизнь касается моей жизни умирающей или уже умершей; и Твой Божественный свет просвещает омраченного; творческое Слово Твое восставляет падшего, исцеляет недугующего, воскрешает умерщвленного: утешение Духа Твоего или избавляет от всех скорбей, или самые скорби делает утешительными, самые страдания радостными, в причастии Твоих спасительных скорбей и страданий; с тобою «лице» мое «непостыждается» пред Богом Отцом Твоим и пред собственною моею совестью; ибо «кровь Твоя очищает совесть мою от мертвых дел» (Евр.9:14); правда Твоя покрывает мою самоосужденную неправду; ходатайство Твое дарует мне дерзновение пред Отцом Твоим, и, как Ты научил и дал нам право нарицать Его и нашим Отцом, сего ради славлю Тебя, Единственный Просветитель, и хотя недостойным гласом, с достойным служителем Твоего вечного просвещения, взываю о Тебе ко всем просвещенным и непросвещенным века сего». По проницательному и афористичному суждению святителя Филарета Московского, дело естественных наук – изучать устройство мироздания, а не разрешать вековечные вопросы бытия, ибо они не могут заменить философию и тем более богооткровенную религию.
С недоверием относясь к нецерковной философии, святитель Филарет Московский рассудительно указывал на то, что мирская философия, не утвержденная на христианской вере, «не столько послужит к утверждению ума, сколько к брожению, кружению и опасному рысканию по стремнинам и пропастям». В своем «Слове в день совершившегося столетия Императорского Московского университета» святитель Филарет Московский с апостольским вдохновением возвещал, что Христос есть Премудрость Божия и Истина, в Нем все сокровища познания и разума, свет Его озарил таких великих мудрецов как Иустин Философ и Василий Великий, Григорий Богослов и Григорий Нисский, которые после всех афинских мудрований и учености всецело посвятили себя Христу и Его святой Церкви, став не только ревнителями мудрости и знания, но и ревнителями веры и Истины. В Священном Писании сказано, что не хлебом единым жив человек, а всяким глаголом, исходящим из уст Божиих. Истина есть самая существенная потребность человеческого духа, ибо томимый духовной жаждой человек ищет Истину, и если не найдет, то ум его станется в пустоте, а сердце испытает муку бессмысленной жизни, а если познает, то обретет Самого Бога и жизнь вечную. По слову святителя Филарета Московского, искание Истины заложено в сердце человека как духовного существа: «Что значит любопытство детей, их желание о всем спросить, и все узнать? Это естественная жажда истины, еще не знающая определительно, чего жаждет, и потому стремящаяся поглотить, что только можно. Чего ищет судия в законе и в судебном деле? – Истины. Если бы вы могли уверить его, что он не найдет истины: вы уничтожили бы закон и правосудие. Чего ищет наука в неизмеримом пространстве вселенной, и в тайных хранилищах природы человеческой? – Истины. Утвердите, что нельзя найти ее: вы поразите науку смертельным ударом. Но можно ли действительно находить Истину? – Должно думать, что можно, если ум без нее не может жить, а он, кажется, живет, и конечно не хочет признать себя лишенным жизни. Были люди, которые хотели доказать, что Истина недоступна познанию человеческому. Но что значит доказать? – Значит Истину, скрывающуюся во мраке неизвестности, или во мгле сомнений, вывести на свет, посредством одной или нескольких истин, ясно познанных, и несомнительно признанных. Итак, Истина существует прежде доказательств; уже присутствует при их рождении, и смеется над теми, которые хотят доказать ее отсутствие или несуществование, но для сего принуждены ее же призвать на помощь». Если бы человек не мог познать Истину, то его духовная жажда осталась бы неисцелимой мукой. Во все времена философы искали Истину, но ее невозможно обрести вне христианской веры. Размышляя о эмпирической и рационалистической философии Нового времени – любомудрии секуляризированного сознания – святитель Филарет Московский предостерегал, что, во-первых, чувственно являемое – изменяющееся и преходящее не представляет совершенной Истины, ибо совершенная Истина вечна, а стало быть должна быть найдена в непреходящем, в неизменяемом, в умосозерцаемом; во-вторых, он указывал на малую понятность и вразумительность философии от Декарта, Спинозы, Лейбница и Канта до Гегеля, и вопрошал – «разве Истина только для немногих мучителей собственного ума, а не для всего человечества? И неужели к началу света надобно идти непременно темным путем?»; а в-третьих, благовествовал, что совершенное познание Истины стало для нас возможным «посредством воплощенного Слова – Единородного Сына, Господа нашего Иисуса Христа». На все возражения со стороны утилитарно настроенных ученых, что Истина Божия – это Истина верующих, молящихся и богословов, а наука ищет истину естественную и полезную для человечества, святитель Филарет Московский отвечал: «Мне, братия, предлежит забота и подвиг о том, чтобы вы не отстраняли от себя Истины Божией. Для чего хотят рассекать истину? Рассекать – значит убивать. Нет жизни без единства. Неужели думают, что Истина Божия и Христова есть нечто постороннее для истины естественной, полезной человеку и обществу человеческому, и что последняя так же может жить без первой, как и в соединении с нею? Посмотрите на народы и на общества человеческие: христианские и нехристианские. Не там ли ясно светит истина естественная: естествоиспытательная, умственная, нравственная, созидательная, благоустроительная и благоукрасительная для человеческих обществ, где сияет солнце истины Божией и Христовой? Не ночь ли покрывает естественные способности и жизнь народов, над которыми не взошло благодатное солнце истины Божией и Христовой? Исторгните солнце из мира: что будет с миром? Исторгните сердце из тела: что будет с телом? Надобно ли сказывать? Исторгните Истину Божию и Христову из человечества: с ним будет тоже, что с телом без сердца, что с миром без солнца». Обращаясь с пастырским словом ко всем христианам, святитель Филарет Московский призывал всех и каждого к подвигу Богопознания и следованием по пути Христа Спасителя: «Все мы, христиане, и любомудрствующие, и в простоте смиренномудрствующие, да не забываем никогда, что Христос есть не только «Истина», но и «Жизнь». В Своем слове и в Своем примере он соделался для нас «путем», чтобы привести нас «к Истине», и чрез истину к истинной «жизни». Кто думает обеспечить себя достижением некоторого познания Истины Христовой, и недовольно старается обратить ее в действительную жизнь по учению и примеру Христову: тот самою истинною обманывает себя; и подвергает себя опасности умереть на пути, и никогда не достигнуть истинной, вечной, блаженной жизни со Христом в Боге. Путем Истины стремитесь к истинной жизни». В своем обращении к Обществу любителей духовного просвещения святитель Филарет Московский указывал на то, что жажда духовного просвещения есть любовь к Богу и Церкви, к своей душе и к ближним, а труд просвещения – это апостольский подвиг, ибо мир нуждается в свете Истины Христовой, а несущие свет горней премудрости – самоотверженно служат Богу и Церкви, но при этом, каждый трудящийся на ниве истинного просвещения духовного должен помнить, что «мудрость христианская должна быть чиста, – чиста по ее источнику, по ее побуждениям и цели. Ее чистый источник есть Бог, – Его слово, заключенное в священных писаниях, уясненное церковными определениями, учением и духовными опытами богомудрых мужей. Ее чистая цель также есть Бог, – Его познание во Христе, и Ему благоугождение блаженнотворное. Деятельное нужно внимание для охранения сей чистоты от нечистых влияний не смиренного разума, который сам хочет быть источником истины, – который не признает своих пределов пред бесконечным и непостижимым, который Истину вечную находя старою, имея побуждением любопытство и целью тщеславие, без разбора гоняется за новым, и, как руководительному началу, следует духу времени, хотя бы это было время предпотопное, – который, ленясь потрудиться, чтобы возникнуть в истинную область духа, погружается в вещество, и здесь погрязает. Мудрость христианская мирна и подвизающийся для нее должен быть мирен. Он должен быть мирен в себе, не взволнован страстями. Только в тихой, а не волнуемой воде отражается образ солнца: только в тихой, неволнуемой страстями душе, может отразиться вышний свет духовной истины. Мирным нужно быть любителю мудрости и в отношении к другим, «не словопретися, – как учит апостол Павел, – ни на кую же потребу, на разорение слышащих» (2Тим.2:14), и, если нужно стать за Истину против нападающих на нее, должно делать сие с спокойною твердостью, без раздражения… Мудрость христианская кротка... Мудрость христианская благопокорлива. Она проповедует и дарует свободу: но с тем вместе учит повиноваться начальству Господа ради. Нынешнее мудрование много разглагольствует о свободе; но нередко забывает о повиновении Господа ради, и производит непокорливость. Ревнители истинного просвещения должны поднимать дух народа из рабской низости и духовного оцепенения к свободному раскрытию его способностей и сил: но в то же время утверждать его в повиновении законам и властям, от Бога поставленным, и охранять от своеволия, которое есть сумасшествие свободы».
В то время, когда по выражению одного современников – «самые набожные люди имели несчастную мысль, что от чтения священной книги люди с ума сходят», а из страха мистических заблуждений вдруг стали избегать умно-сердечной Иисусовой молитвы и духовных писаний преподобного Макария Египетского и преподобного Исаака Сирина, святитель Филарет Московский проповедовал о христианской мудрости, убедительно доказывал, что позволительно писать новые толкования на послания апостола Павла и иные библейские книги. Для святителя Филарета Московского богословие было умным деланием, а потому он горько сетовал на то, что «есть в природе человеческой странная двоякость и противоречие направлений – с одной стороны, чувство нужды в Божественном и желание общения с Богом, с другой – какая-то тайная неохота заниматься Божественным и наклонность убегать от собеседования с Богом... Первое из сих направлений принадлежит природе первозданной, а последнее – природе, поврежденной грехом…». «Поскольку ты имеешь ее в Слове Божием и в Символе Веры, постольку она принадлежит Богу, Его пророкам, апостолам, отцам Церкви, а еще не тебе. Когда имеешь ее в твоих мыслях и памяти, тогда начинаешь усвоять ее себе; но я еще боюсь за твою собственность, потому что твоя живая вера в мыслях, может быть, есть только еще задаток, по которому надлежит получить сокровище, т. е. живую силу веры...». Для того, чтобы обрести христианскую веру во всей полноте нужно усвоить догматическое сознание Церкви, нужно чтобы веры стала началом и средоточием духовной жизни. По справедливому замечанию протоиерея Георгия Флоровского, «Филарет всегда подчеркивал необходимость богословствовать, как единственное и незаменимое основание целостной духовной жизни. «Христианство не есть юродство или невежество, но премудрость Божия…». Стало быть, никто из христиан не смеет останавливаться в начале или оставаться при одних начатках только. Христианство есть путь... И Филарет постоянно напоминает, «чтобы никакую, даже в тайне сокровенную премудрость не почитали мы для нас чуждою и до нас не принадлежащею, но со смирением устрояли ум свой к Божественному созерцанию». Только в таком постижении и разумении складывается христианская личность, складывается и образуется совершенный Божий человек». По излюбленному выражению митрополита Филарета Московского – «богословие рассуждает», но святитель никогда не был рационалистом – богословие рассуждает не из схоластической потребности вывести доказательства бытия Божиего и не из стремления холодного рассудка втиснуть тайну жизни, смерти и бессмертия в схему, рационально осмыслить все загадки и чудеса Божьего мира, а из духовной жизни и духовного опыта, из веры, надежды и любви, из молитвы и сердечного убеждения. Русский религиозный мыслитель и славянофил Иван Киреевский утверждал, что если в проповеди святителя Иннокентия Херсонского были обращены к сердцу, то проповеди святителя Филарета Московского – к уму, но ради справедливости нужно сделать важное уточнение, ведь святитель Филарет был одним из самых ярких и незаурядных представителей русского «богословия сердца» и мог бы согласиться с Неандером в том, что «сердце образует богослова». По заветной мысли святителя Филарета Московского, воспитание сердца важнее образования ума, ведь «непостижимый для разума Бог хочет обитать только в сердце; наши настоящие познания служат нам только для времени, а сердце для вечности; как от сердца исходят помышления злая (Мф.15:19), так в нем же скрываются исходища живота (Притч.4:23)». «Мудрость мира сего» – не лучшее средство к возвышению сердца; она «заботится украсить ум, но не улучшает сердца», а мирской ум «висит над пропастью чувственности, и нет в природе человеческой силы, которая была бы достаточна безопасно поддержать его», иное дело – премудрость Божия, запечатленная в Священном Писании, она – образует из человека истинного мудреца, а «внимательное размышление о Боге засвечивает некоторый свет познания в уме, возжигает огонь любви в сердце, и от сего восходит в душе чистая радость и святое желание к Богу». Призванный к высшему иератическому служению святитель Филарет Московский богословствовал с амвона – в проповедях, а его слова и речи составляют главное богословское наследие его архипастырской жизни. Все проповеди святителя Филарета Московского – это эскизы православного богословия, ведь хоть он и не создал богословской системы, но его проповеди представляют собой симфонию богословской мысли – в них ощущается единство веры и духовного опыта, богословской рефлексии и пастырской мудрости, выстраданной и закаленной в молитвенных бдениях. По суждению протоиерея Георгия Флоровского, «в истории русского богословия в новое время Филарет Московский был первым, для кого богословие стало вновь задачей жизни, непреложной ступенью духовного подвига и делания. Филарет не только богословствовал, – он жил, богословствуя... В храме, с церковного амвона, с епископской кафедры уместно было преподавать только твердое учение веры. И Филарет был очень сдержан в слове. Никогда не говорил, всегда читал или произносил по написанному. Этого требовала и та словесная школа, к которой он принадлежал по годам... Как богослов и учитель, Филарет был, прежде всего, библеистом. В проповедях своих он, прежде всего, толкователь Слова Божия. На Священное Писание он не только ссылается в доказательство, в подтверждение или опровержение, – он исходит из священных текстов. Как удачно выразился о Филарете Бухарев, для него библейские тексты «имеют значение нисшедших из своей неисследимости к нашему разумению мыслей самого Бога, живого и самопремудрого». Он мысленно живет в библейском элементе. Он размышляет вслух, всматриваясь в черты библейского образа или рассказа… Напряженный библеизм Филарета тесно и глубоко был связан с его церковностью. И это был возврат к патристическому стилю и навыкам в богословии. Вместе с тем Филарет всегда подчеркивал необходимость в новейших филологических пособиях для точнейшего определения «внешнего смысла» Писания...».
По своему дарованию святитель Филарет Московский был великим церковным учителем и изъяснителем Слова Божиего – его проповеди были всегда проникнуты глубокими богословскими рассуждениями и возвышенными молитвенными созерцаниями, он умел проникновенно погружаться в смысл библейских текстов и в тайну Креста, всесторонне раскрывая христианское вероучение. Все проповеди святителя Филарета Московского – это не церковная апологетика и не богословско-исторические комментарии библейских текстов, а именно их истолкование. Библия – это та духовная ось, вокруг которой вращалась вся духовная жизнь святителя Филарета Московского, вся его испытующая богословская мысль, все его надежды и молитвы, более того – библейский текст был начальной точкой и импульсом для акта богословствования в каждой проповеди. В исследовательской литературе – от Толмачева до протоиерея Александра Дернова – было замечено, что в проповедях митрополита Филарета Московского боговдохновенный текст Священного Писания не только давал основную мысль, но и определял саму форму проповеди, изумляя эстетической выразительностью и делая ее «художественной гомилеей», ибо из Библии он щедро черпал художественные образы и сюжеты, а из церковно-славянского языка – поэтичные словесные выражения. По характеристике М.М. Тареева, «Митрополит Филарет в своем воззрении на Слово Божие стоял на почве традиции русского богословия, – и он разработал этот пункт русского богословия с свойственною ему тщательностью, наложил на него печать своего высокого авторитета. Мысли Филарета можно резюмировать в следующих тезисах: 1) Священное Писание есть главный и первый, по сравнению с церковным Преданием, источник вероучения и нравоучения христианского, так что ему подчиняется и им поверяется Священное Предание; 2) Священное Писание есть самый главный критерий учения и деятельности христиан, решитель правости и Православия их мнений и нравственности их действий. 3) Священное Писание заключает в себе все необходимое для спасения христианина, так что Священное Предание служит только для изъяснения Священного Писания. 4) Священное Писание необходимо для каждого христианина». По разъяснению протоиерея Георгия Флоровского, богословие святителя Филарета Московского – это прежде всего библейское богословие, основанное на Истине Откровения, при этом «внешнее влияние той «старо-протестантской» богословской школы, в которой Филарет вырос и был воспитан, чувствуется у него достаточно сильно, в ранние годы особенно сильно. Внешним образом Филарет не порывает сразу и с русской традицией Феофана Прокоповича. Очень многое в определениях и в самом способе выражаться внушено или даже заимствовано Филаретом из протестантских книг, и к таким книгам и пособиям отсылает он и в своем «обозрении». Отсюда и характерная неполнота и схоластическая неточность ранних формулировок Филарета. Он имел обыкновение называть Священное Писание «единым чистым и достаточным источником учения веры», и к этому прибавлял: «допускать ненаписанное Слово Божие, равносильное писанному, не только в управлении Церкви, но и в догматах, значит подвергать себя опасности разорить заповедь Божию за предание человеческое». Конечно, это было сказано с полемическим заострением. Но со стороны невольно казалось, что Филарет, если и не отрицает, то умаляет значение Предания в Церкви, что он проводит или воспроизводит протестантскую мысль о «самодостаточности» Священного Писания. В своем раннем «Изложении разностей между Восточной и Западной церквами в учении веры» (составленном в 1811 году для императрицы Елизаветы Алексеевны), и даже в первых изданиях «Катихизиса», о преданиях и о Предании Филарет не говорил; и в окончательной редакции «Катихизиса», уже в тридцатые годы, вопрос-ответ о Предании был внесен под сторонним внушением. Однако, это был скорее только условный язык эпохи, нежели действительная неточность или неверность созерцания... Подлинное, несомнительное, Священное Предание есть бесспорный «источник» веры. Но остается вопрос, как распознать, как распознавать это «несомнительное» предание, как отличать предание веры от преданий школы. Именно этим вопросом и был всегда занят Филарет. Сдержанно говорит он не о самом начале Предания, но о ссылках на «предания». Он возражает против схоластического обычая и привычки обосновывать или доказывать доктринальные положения простым подбором текстов или авторитетных свидетельств». Как пламенный исповедник библейского богословия святитель Филарет Московский писал, что в Священном Писании изложено все, что нужно нам для спасения, ибо Библия – Слово Самого Бога, которым поверяются определения церковных Соборов и все церковное Предание, оно – исток и корень богословских наук, а Церковь как столп и утверждение Истины есть хранительница Божественного Откровения – Слова Божиего. «Слово Божие должно быть непрестанно во устах каждого христианина, посвятившего себя служению веры и Церкви. В оном должно сосредоточиваться всякое человеческое учение. От него должны заимствовать дух и свет все науки». «Для человека Слово Божие есть нетленное семя, от которого он возрождается из естественной в блаженную жизнь, есть хлеб, которым он духовно живет, и вода, которою утоляет духовную жажду; есть светильник, сияющий в темном месте, пока придет рассвет и заря взойдет в сердце, и есть самый дневной свет, то есть, живое и блаженное познание Бога и чудес Его во времени и в вечности. Без Слова Божия человек мрачен, гладен, жаждущ и мертв духовно. По сей необходимости Слова Божия для истинного и лучшего существования человека, Всеблагий Бог, от самого начала мира, многократно и многообразно говорил отцам чрез пророков; а наконец говорил Он нам самым Ипостасным Своим Словом, Единородным Сыном Своим, Иисусом Христом. И дабы слово Его, открытое некоторым, в некоторые времена, было для всех, и навсегда; Он повелел боговдохновенным мужам написать оное в священных книгах». Священное Писание есть не только слово о Боге, но и Слово Самого Бога – изреченное и записанное боговдохновенными пророками и апостолами – слово действенное и действующее и ныне и присно и вовеки веков, оно – таинство Божией премудрости и силы. «В каждой черте Слова Божия скрывается свет, в каждом звуке премудрость». «Достоверность Священного Писания простирается далее пределов нашего разумения». Это – Божественное сокровище – священное, творческое и животворящее слово, хранящееся Церковью, в которой действует Дух Божий. Со всей огненностью своего пастырского слова митрополит Филарет Московский провозглашал, что в Священном Писании содержатся все догматы Православной Церкви, но в то же время, невозможно согласиться с его мысль, гласящей – «все выражения в Никео-Цареградском Символе взяты из Священного Писания», ведь богословские термины «ипостась», «сущность», «энергия» и слово «единосущный», входящее в Символ Веры, взяты не из библейских текстов. Надо уточнить, что когда святитель Филарет Московский говорил о Священном Писании как о «едином и достаточном» источнике вероучения, он имел в виду не просто книгу, но Слово Божие, живущее в Церкви, животворящее душу верующих и молящихся, познаваемое и изъясняемое Церковью. Священное Писание есть Слово Божие и записанное Предание, а церковное Предание – это не «просто видимое и словесное предание учения, правил, чиноположений, обрядов, но с сим вместе и невидимое, действительное преподаяние благодати и освящения», таинственное и благодатное действие Святого Духа в Церкви. «Древнейший и первоначальный способ распространения Откровения Божия есть Священное Предание. От Адама до Моисея не было священных книг. Сам Господь наш Иисус Христос Божественное учение Свое и установление предал ученикам своим словом и примером, а не книгою. Тем же способом сначала и Апостолы распространяли веру и утверждали Церковь Христову». «Но когда откровенное учение уже достаточно было раскрыто и сделалось более удобоприемлемо: тогда образ наставления в нем более приближен к обыкновенному и естественному порядку; и оно для непрерывного и единообразного сохранения заключено в Священные Книги». «Богодухновенное Писание есть только продолжение и неизменнее, особенным устроением Духа Божия, упроченный вид предания (Лк.1:2)». «Провидение Божие имело намерение преподать в Священных Книгах (и действительно преподало) полный и достаточный состав истин вероучения и нравоучения (2Тим.3:16–17)». «В Священных Книгах Церковь получила всеобщее и достаточное правило веры (Фил.3:16), допускать ненаписанное слово Божие, равносильное писанному, не только в управлении Церкви, но и в догматах, значит подвергать себя опасности разорять заповедь Божию за предание человеческое (Мф.15:6)». В отличие от протестантов святитель Филарет Московский никогда не рассматривал Священное Писание обособленно от Церкви – Библия дана и хранится Церковью, а «Священное Писание верховным судиею в делах веры поставляет Церковь». На вопрос – «должно ли соблюдать Священное Предание и тогда, когда мы имеем Священное Писание?», святитель Филарет Московский отвечал: «Должно соблюдать Предание, с Божественным Откровением и с Священным Писанием согласное». Для того, чтобы быть источником вероучения Священное Предание должно быть проверено Священным Писанием. «Если же предание противоречит Слову Божию, то это – человеческое, не истинное предание». Но и само Священное Писание, как источник вероучения, нуждается в свидетельстве церковного Предания. «Откуда известно, какие книги суть священные, и почему та или другая из них точно принадлежит к числу священных? – Сие известно большею частью из предания. Итак, самое Священное Писание пользуется пособием Предания». «Все, нужное ко спасению, излагается в Священном Писании с такою ясностью, что каждый, читающий его с искренним желанием просветиться, может разуметь оное (2Кор.4:3; Пс.118:105)», потому что «Дух Святой изглаголал Священное Писание, чтобы просвещать, а не затемнять»; но «когда в основание догматов будем полагать Священное Писание, не присоединяя Предания», то «не будет доставать точности, и полноты в изложении православного учения». Как справедливо отметила Н.Ю. Сухова, в богословии святителя Филарета Московского «Слово Божие имело основополагающее значение, как для догматических формулировок Церкви, так и для личной веры и духовного роста каждого Ее члена. Слово Божие запечатлено в Священном Писании, уясняется в Священном Предании, пополняя его церковными определениями, богословскими учениями отцов Церкви, литургическими практиками, духовным опытом. Священное Писание – после его появления и окончательного закрепления Церковью его состава, канона – является первым в этой последовательности источников христианского знания, на него прежде всего опирается и им поверяется всякое предание, богословское постановление всей Церкви и ее отдельных частей, любое частное богословское утверждение. Через Писание осуществляется личное общение верующего с Богом. Поэтому святитель Филарет ставил Писание во главу угла, настаивая на его обязательности для всякого церковного общества и всякого христианина. Критерием формирования Священного Писания, в свою очередь, явилось Священное Предание, в контексте которого и в дальнейшем осмысляется и проживается Писание, проявляется его истинное значение, глубина и богословское содержание. Писание не только допускает толкование, как словесное, так и духовно-опытное, но и подразумевает его. В учении святителя Филарета так тесно соединяются Писание и Предание, что становится ясным необоснованность самого противопоставления и даже разделения Писания и Преда¬ния как источников христианского знания. Слово Божие исходит от Бога, принимает его и свидетельствует об его истинности Церковь. Правило веры – догматы, сформулированные и принятые на Вселенских Соборах Церкви – в значительной степени определяют наше понимание Слова Божия, что не умаляет значимости личного и непосредственного осознания Слова Божия. Священное Писание, являясь непосредственным чистым источником и единым критерием христианского знания, оставляет широкое пространство для вероопределительной деятельности Церкви и богословской интерпретации. Более того, эта церковная интерпретация необходима вследствие особых задач Церкви. Слово Божие, пришедшее в мир в Боговоплощении, открыло Истину, познаваемую, переживаемую и утверждаемую на всех уровнях бытия Церкви, Которая есть «столп и утверждение истины» (1Тим;3.;15)». Священное Предание – это не только историческая память Церкви, но прежде всего неиссякаемый поток животворящей благодати Святого Духа, открывающего Истину и дающего силы жить духовной жизнью. Священное Предание выражается в Символе Веры и решениях семи Вселенских Соборов, в догматах и литургической жизни, канонах и толкованиях святых отцов Церкви, оно нужно «для руководства к правильному разумению Священного Писания, для правильного совершения таинств и для соблюдения священных обрядов в чистоте первоначального их установления».
Святитель Филарет Московский был не только великим иерархом Церкви, вдохновенным проповедником и библеистом, но и талантливым педагогом, стоящим у истоков реформы российской духовной школы, выступавшим не только за обновление учебных курсов, но и за внедрение русского языка в преподавание основных богословских наук. Со времен первых русских Духовных Академий XVII века до времени святителя Филарета Московского преподавание основных богословских наук – догматики, патрологии, канонического права, философии и гомилетики осуществлялось исключительно на латыни, а потому ученые священнослужители лучше знали языческих писателей, нежели священных и церковных, лучше говорили и писали на латинском языке, нежели на русском, они были более способны блистать в кругу ученых латинскими выражениями, нежели проповедовать народу на живом русском языке Слово Божие. По слову рассудительного Филарета Московского, «богословские понятия, преподаваемые на латинском языке, основанные тяжелой школьной терминологией, не свободно действовали в умах во время учения, и после учения с трудом переносимы были на русский язык для сообщения народу…». У святителя Филарета Московского был блестящий талант педагога – ректор Духовной Академии и реформатор духовного образования в России, он был незаурядным профессором, а его уроки были вдохновенными проповедями. Как свидетельствовал даже подозрительный архимандрит Фотий о филаретовских проповедях: «Речь внятная; говорил остро, высоко, премудро; но все более к уму, менее же к сердцу. Свободно делал изъяснение Священного Писания: как бы все лилось из уст его. Привлекал учеников так к слушанию себя, что когда часы кончались ему преподавать, всегда оставалось великое усердие слушать его еще более без ястия и пития. Оставлял он сильные впечатления в уме от учений своих. Всем казалось истинно приятно, совершенно его учение. Казалось он во время оно оратор мудрый, красноречивый, писатель искусный. Все доказывало, что он много в науках занимался…». В своих сочинениях святитель Филарет Московский резко критически отзывался о старинном типе духовной школы и в полемической форме излагал свои взгляды о церковно-образовательных преобразованиях: «До преобразования духовных училищ некоторые из сих училищ полагали свою славу в преимущественном перед другими знании латинского языка. Отсюда священники, которые лучше знали языческих писателей, нежели священных и церковных, лучше говорили и писали на латинском языке, нежели на русском, более способны были блистать в кругу ученых отборными выражениями мертвого языка, нежели светить народу живым познанием истины. Богословия преподаваема была только догматическая, по методе слишком школьной. Отсюда знание сухое и холодное, недостаток деятельной назидательности, принужденный тон и бесплодность поучений, неумение говорить с народом о истинах, которые казались очень знакомыми в училищах... Со времени преобразования духовных училищ, в 1814 году, введено преподавание деятельной богословии; таким образом богословское учение сделалось ближе к употреблению в жизни... Дозволено преподавать богословские уроки на русском языке; от сего, правда, знание латинского языка сделалось слабее, но зато школьная терминология начала уступать место более чистому и ясному изложению истины, распространение существенных познаний усилилось и сообщение оных народу в поучениях облегчилось». На протяжении всей своей архипастырской и преподавательской жизни святитель Филарет Московский боролся за русский язык преподавания в духовной школе – он верил в великую силу Слова Божиего и всем сердцем желал, преподавание богословских наук совершалось не по обветшалым и избитым конспектам с латинскими фразами, а на живом русском языке православного богословия, чтобы евангельские «глаголы жизни» звучали на русской речи: «Я предлагал учить в семинарии богословие на русском, чтобы удобнее было и принимать учение и передавать народу, и чтобы недоверчивые не говорили, зачем мы закрываем святое Евангелие языком неправославных. Я говорил, что странно и уродливо в греческой Церкви дать владычество латинскому языку, что Феофан Прокопович сим образом изуродовал учение вопреки общему мнению тогдашней Российской иерархии, вопреки примеру всей древности восточной; но я должен был замолчать, чтобы кончить разногласие, которое затруднило бы нас и дело». Одного, впрочем, он добился, и в Синодальное решение был внесен особый пункт: «дабы преподаваемое в духовных училищах учение вернее направлять к цели народного наставления в вере и нравственности через образованное духовенство, для сего поощрить способных людей к составлению учебных книг богословских с изложением истин точным и не запутанным схоластическими тонкостями, с приспособлением учения к состоянию восточной греко-российской Церкви…». По воззрению святителя Филарета Московского, отход от латинизма – это начало освобождения Русской Православной Церкви от схоластического плена, а «обратный ход от внятного учения на природном языке к латинскому схоластицизму не может способствовать улучшению образования готовящихся к священству, и удивительно, что во время, особенно хвалящееся ревностью о Православии, возвращается пристрастие к латинскому языку…». По историческому замечанию протоиерея Георгия Флоровского, «спор о языке преподавания был разрешен в явочном порядке. В короткое время всюду перешли в преподавании на русский язык, несмотря на запреты. В Петербургской Академии по-русски читал уже сам Филарет и после него Григорий Постников, в Московской – Кирилл Богословский-Платонов, – оба из воспитанников первого выпуска Петербургской академии. В Киеве по-русски преподавал уже ректор Моисей, за ним – Мелетий Леантович, а позже – Иннокентий... Постепенно и в семинариях латынь выходила из употребления, в сороковых годах вряд ли где еще учили богословию по-латыни... Впрочем, переход на русский язык не означал еще действительного освобождения от схоластического плена или рабства. И как раз в сороковых годах русскому богословию пришлось пережить еще один рецидив латинского схоластицизма...». Раскрывая значение личности святителя Филарета Московского в истории русской духовно-академической учености, Дмитрий Рыбаков писал о нем как о просветителе, возвращающем русскую богословскую мысль от латинской схоластики к святоотеческой традиции: «Святитель Филарет весьма точно оценил, что лишь непрерывная связь со святоотеческой традицией является тем непременным условием, в котором единственно и может развиваться православное богословие (а не отвлеченные схоластические студии), не говоря уже о духовности в целом. Решительным шагом в этом направлении было издание переводов на русский язык творений святых отцов. Для этой цели с благословения владыки Филарета в 1842 году создается печатный орган лаврской Академии – творения святых отцов в русском переводе, где издавались не только заново переведенные, но и до сих пор не известные в русском переводе памятники святоотеческой мысли. Тогда же увидело свет и прибавление к изданию творений святых отцов, где кроме самих текстов размещался богатый справочный аппарат и историко-филологические комментарии».
С архипастырским служением святителя Филарета Московского и всей его жизнью неразрывно связано великое и славное дело перевода Библии на русский язык – прежде всего, чтобы облегчить всем образованным людям чтение Слова Божиего, ибо церковно-славянский язык уже вышел из повседневного употребления, хоть и оставался языком церковного богослужения. Высоко оценивая замысел митрополита Филарета Московского по переводу Библии как самоотверженный подвиг, протоиерей Георгий Флоровский с сочувствием указывал на то, что этот подвиг «был связан с великими испытаниями и скорбями. В самый разгар антибиблейского «восстания» в Петербург Филарет в Москве свидетельствовал, напротив, что «самое желание читать священные книги есть уже залог нравственного улучшения». И, если кто предпочитает питаться кореньями, а не чистым хлебом, не Библейское общество в том виновато». Великое дело перевода Библии на русский язык – это жизненный подвиг святителя Филарета Московского – неоценимый, но отягченный великим скорбями и испытаниями, а «восстание» против перевода Библии ультраконсерваторов – таких как архимандрит Фотий и адмирал Шишков – он метко называл «обратным ходом ко временам схоластическим». Со всей пламенностью своего сердца и апостольской ревностью святитель Филарет Московский боролся за русский язык – не только в преподавании богословских наук, но и в Библии, а на вопрос противников перевода Священного Писания на русский язык – «для чего сие новое заведете в деле столь древнем и не подлежащем изменению, как христианство и Библия», Филарет рассудительно отвечал: «для чего сие новое заведете? Но что здесь новое? Догматы? Правила жизни? Но Библейское общество не проповедует никаких, а дает в руки желающим книгу, из которой всегда истинною Церковью были почерпаемы, ныне почерпаются и православные догматы, и чистые правила жизни. Новое общество? Но сие не вносит никакой новости в христианство, не производит ни малейшего изменения в Церкви...». О необходимости перевода Библии на русский язык говорил еще святитель Тихон Задонский, а во дни царствования императора Александра I эту задачу взяло на себя Российское Библейское общество, созданное в 1813 году с целью распространения и перевода на русскую речь священных книг – в первую очередь Нового Завета. По историософскому изображению протоиерея Георгия Флоровского, Александровская эпоха – это время взволнованное и патетичное, период великого творческого напряжения и пробуждения сердца, когда воображение еще не было закалено в умном искусе – интеллектуальной аскезе, это – время сентиментального гуманизма, мистических грез и соблазнов, мечтаний и вздохов, когда, по слову нашего выдающегося историка В.О. Ключевского, «эстетическая культура сердца заменяла нравственные правила тонкими чувствами», но «под покровом мистических соблазнов Филарет Московский сумел распознать живую религиозную потребность, жажду духовного наставления и просвещения. Потому и принял он участие в работах Библейского общества с таким увлечением. Его привлекла самая задача, ему казалось, что за библейское дело должны взяться церковные силы – да не отымется хлеб чадом». Как отмечал А.И. Яковлев, «духовная увлеченность императора Александра I и обер-прокурора христианскими идеями, не подкрепленная богословским образованием и церковной традицией, обернулась пришедшей на Россию тучей духовного мистицизма», но осознавая вредность еретических мистических увлечений, святитель Филарет Московский видел, что в век неверия и вольтерианского скептицизма в душах образованных людей не угасла духовная жажда Истины и «в ответ на жажду религиозного наставления и просвещения» возникло его намерение «предложить просвещенным россиянам Слово Божие на русском языке». В исследовательской литературе было верно подмечено, что Российскому Библейскому обществу для перевода Библии на русский язык не хватало личностей твердых в догматах Церкви и православном вероучении. Эту нехватку восполнили истинные богословы Церкви – святитель Филарет Московский, взявшийся за перевод Евангелия от Иоанна – самого богословски сложного, возвышенного и глубокого, архимандрит Поликарп Гайтанников – переводил Евангелие от Марка, протоиерей Герасим Павский – Евангелие от Матфея, а архимандрит Моисей Антипов-Платонов – Евангелие от Луки. Правила для перевода Библии на русский язык были составлены лично святителем Филаретом Московским – надлежало переводить с греческого, но в переводе удерживать слова и выражения церковно-славянские, если они ближе русских подходят к греческим словам, а напечатанный перевод должен был параллельно сопровождаться текстом церковнославянским. В переводе Слова Божиего святитель Филарет Московский призывал держаться точности и ясности языка, напоминая, что «величие Священного Писания состоит в силе, а не в блеске слов; из сего следует, что не должно слишком привязываться к славянским словам и выражениям ради мнимой их важности». Как выдающийся богослов и иерарх Церкви святитель Филарет Московский понимал, что перевод Священного Писания на русский язык – это дело не узкого круга ученых библеистов, а соборное дело всей Русской Православной Церкви – нужно было дать русскому православному читателю не только церковный перевод Библии на родной и понятный русский язык, но и отразить в нем сам дух Русской Православной Церкви, бережно хранящей Кирилло-мефодиевскую богослужебную традицию. По замечанию диакона Георгия Малкова, «прекращение в 1826 году деятельности Российского Библейского общества, печатавшего поначалу переводы священных текстов, на время приостановило подготовку издания на русском языке всей Библии. Но во второй половине 1850-х годов работа по переводу продолжилась, а с 1868 года вновь начали печататься тексты Священного Писания…». Колоссальными усилиями всех четырех российских Духовных Академий – Петербургской, Московской, Киевской и Казанской – вся Библия была переведена на русский язык лишь в 1876 году, уже после кончины святителя Филарета Московского, став своеобразным бессмертным памятником всей его архипастырской жизни. Как совершенно верно заметил Дмитрий Рыбаков: «В наши дни труд святителя Филарета на этой ниве трудно переоценить. Владыка словно предвидел, что наступит время, когда православные люди в России на долгие десятилетия окажутся оторваны от отеческой церковно-славянской языковой традиции, так что редко кто обрящется из способных понимать буквальный смысл даже утренних и вечерних молитв, не говоря уже о том, чтобы читать и понимать текст Священного Писания. В противном случае большинству воцерковляющихся сегодня пришлось бы изучать Новый Завет параллельно со славянской филологией. Многим ли это оказалось бы под силу? Владыка Филарет будто осознавал эту надвигающуюся необходимость и на протяжении тридцати лет настойчиво добивался от Синода благословения на создание близкого к разговорному языку текста Священной Библии для домашнего чтения. Он словно понимал, что краток тот час, когда для осуществления этого безмерно ответственного мероприятия имеются наиболее благоприятные возможности – вероятно, за всю историю Русской Церкви!».
Как православный богослов святитель Филарет Московский ревностно исповедовал веру во Святую Троицу, провозглашая, что именно христианство сообщает нам возвышенное понятие о Троичному Боге, причем если в Ветхом Завете о трех Божественных Лицах сказано намеками, то в Новом Завете ясно и очевидно. Святитель Филарет Московский указывал на то, что когда Бог сказал о Адаме после его грехопадения – «стал как один из нас, нельзя думать, что эта речь обращена к Ангелам, ибо гордость сотворенного по образу Божию не могла состоять в желании уподобиться Ангелам. Итак, здесь представляется внутреннее, так сказать, собеседование Святой Троицы и новый торжественный совет о судьбе падшего человека, подобный первому совету о его творении». В ветхозаветных книгах есть стихи, намекающие о существовании трех Божественных Лиц, а само «троичное число» в Ветхом Завете было «священно и божественным действом было ознаменовано». Явление Аврааму трех странников всегда понималось Церковью как Откровение о трех Лицах единого Бога, а самые ясные указания на троичного Бога находятся в 32 Псалме и у пророка Аггея: «Словом Господним небеса утвердишася и Духом уст Его вся сила их, – говорит псалмопевец». «Когда Аггей, в ободрение народа Божия, уверяет его, что среди его находится Господь сил, Слово завета и Дух Божий – он, без сомнения, возвещает таинство Триипостасного». «Три Ипостаси Пресвятой Троицы суть совершенно равного Божеского достоинства. Как Отец есть истинный Бог, так равно и Сын есть истинный Бог, и Дух Святой есть истинный Бог». Все три Божественных Лица совечны, равночетны и единосущны, но между Ними существуют ипостасные различия: «Различие между Лицами Св. Троицы состоит в том, что Бог Отец не рождается я не исходит от другого Лица; Сын Божий предвечно рождается от Отца, Дух Святой предвечно исходит от Отца». Священное Писание называет Сына Божия Единородным (Ин.1:14–18), тем «изображая то личное свойство Сына Божия, которым Он отличается от других Лиц Святой Троицы», а «дабы кто не подумал, что было время, когда Сына Божия не было», в Символе Веры сказано, что Он рожден «прежде всех век». О вечном рождении Сына Божия говорится во 2 Псалме, в словах, обращенных от Бога Отца к Сыну Божию: «Сын Мой еси Ты, Аз днесь родих Тя», при этом «Божие днесь, несомненно, есть неизреченное продолжение вечности, не имеющее ничего прошедшего и будущего. Сие днесь относя ко внутреннему действию Божества, каковое есть рождение сына, не можем предположить, что оно совершается медленно. Дабы удалить сие понятие, присоединено уже действие совершившееся: родих. На сей конец Иисус Христос сказал о себе прежде даже Авраам не бысть, Аз есмь (Ин.8:58)». Предвечное рождение Сына Божия от Отца – непостижимая тайна, но она возвещается как в Слове Божием, так и в Символе Веры. «Смотря на солнце, мы видим свет; от сего света рождается свет, видимый во всей подсолнечной; но тот и другой есть один свет нераздельный, одной природы. Подобно сему, Бог Отец есть вечный Свет (1Ин.1:5); от Него рождается Сын Божий, Который также есть вечный Свет; но Бог Отец и Сын Божий есть единый вечный Свет, нераздельный, единого Божеского естества». Ипостасное свойство Святого Духа – это предвечное исхождение от Бога Отца, ибо как сказал Сам Христос – «Дух Истины, иже от Отца исходит, той свидетельствует о Мне (Ин.15:26)». Критикуя католический догмат об исхождении Святого Духа не только от Отца, но и от Сына, святитель Филарет Московский замечает, что в католической теологии нарушается принцип единоначалия в Святой Троице, ибо Бог Отец – предвечный корень и безначальный исток ипостасного бытия Сына и Святого Духа, от Него предвечно рождается Сын и предвечно исходит Святой Дух, а когда Христос говорит, что будет ходатайствовать перед Отцом и ниспошлет верующим иного Утешителя – Святого Духа, то Он говорит не о предвечном ипостасном исхождении Святого Духа, а о Его ниспослании во временный мир и раздаянии Его даров. С херувимской ревностью защищая догматы Православия, святитель Филарет Московский провозглашал, что «учение о исхождении Святого Духа от Отца не может быть подвергнуто какому-либо изменению или дополнению, во первых – потому, что Православная Церковь, в учении сем, повторяет точно слова Самого Иисуса Христа; а Его слова, без сомнения, суть достаточное и совершенное выражение истины; во вторых – потому, что второй вселенский собор, которого главный предмет был утвердить истинное учение о Святом Духе, без сомнения, удовлетворительно изложил сие учение в Символе Веры…». «Дух Святой, как третье Лице Святой Троицы, исходит от Отца и почивает в Сыне». Внутри-Божественное и предвечное единство Святой Троицы зиждется не на тождестве Лиц, ибо Они ипостасно различны, а на единстве Сущности и Воли. «Бог есть един по существу, но троичен в Лицах, Отец, Сын и Святой Дух, Троица единосущная и нераздельная». «Как един Бог есть в трех лицах – мы не постигаем сей внутренней тайны Божества, но веруем ей по неизреченному свидетельству слова Божия: Божия никто же весть, точию Дух Божий». Бог Отец есть «верховное начало всех сущностей и тварей», из существа Его от века происходят Сын и Дух Святой. «Как человек, рождающий сына, сообщает человеческое: так Бог – Божественное, впрочем непостижимым и от человек сокровенным образом», так что Сын Божий, как «рожденный из существа Бога Отца, потому есть единого существа с Богом Отцом». «Пресвятая Троица неразделима и неразлучна». «Бог от вечности открыт Самому Себе в вечном рождении единосущного Сына Своего и в вечном исхождении единосущного Духа Своего; и таким образом единство Его во Святой Троице сияет существенною, непреходящею и неизменяемою славою».
Существует единство вечных Божественных свойств – каждая Ипостась есть всецело Бог, а потому Отец, Сын и Святой Дух в равной мере обладают всеми Божественными совершенствами – Они абсолютно совершенны и равночестны. В Священном Писании сказано, что Бог есть Дух, а потому – Бог есть Абсолютный Дух, а все чувственно-образное сказанное о Нем в Библии нужно мыслить духовно – сердце Божие означает благость и любовь Бога, очи – всезрение, уши – всеслышание, ум – всеведение и премудрость, десница – всемогущество, крылья – то, что Бог вездесущ, стопы – Его таинственное присутствие в мире и шествие в веках мировой истории, а лицо – сияние славы Господней и Его открытость общению с Ангелами и людьми. По природе Своей Бог есть Дух, и по вечным Божественным свойствам Своим – Дух вечный, всеблагой, всеведущий, всеправедный, всемогущий, вездесущий, неизменяемый, вседовольный, всеблаженный». По слову святителя Филарета Московского – следующего в своем Богосмыслии за святителем Григорием Богословом и преподобным Иоанном Дамаскиным, Сущность Божия – беспредельна и непостижима, два основных свойства Божества – беспредельное совершенство и любовь, ибо в Новом Завете сказано, что Бог есть Любовь – в любви «обитает Его всемогущество всею полнотою своею; она есть Его истина, когда осуществляет возлюбляемое; она есть Его премудрость, когда учреждает существующее или существовать имеющее, по закону истины; она есть Его благость, когда премудро раздает истинные дары свои; наконец, она есть Его правосудие, когда степени и роды ниспосылаемых или удерживаемых даров своих измеряет премудростью и благостью, ради высочайшего блага всех Своих созданий». Величие Божие несказанно и несравненно, оно выше всего тварного – небесного и земного. «Сила Божества бесконечно велика, все Его свойства бесконечны», ничто не может ограничить беспредельности Существа Божия и бесграничной мощи и творческого гения Его – «неограниченному нельзя определять путей». «Воистину велик Бог! И един Он велик и в великих и в малых земли». «Как малы пред Богом все народы! Они, по слову пророка, яко капля от кади, и яко притяжание веса вменишася (Ис.40:15)». В Боге гармонично сочетаются все совершенства: «Если стихийное даже мудрование повелевает искать величия там, где соединяется мудрость, благость и могущество: то где найдут человеки внутреннейшее средоточие сего единения, первоначальный источник сих совершенств, кроме Единого Триипостасного, Который от Своего исполнения дарует мудрость их помышлениям, благость – хотениям, и мощь – действованию». Абсолютный в совершенствах Своих Бог самобытен и независим, неизменен по отношению к времени и вездесущ по отношению к пространству, Он везде и нигде – «никакое место не может заключить в себе Божия присутствия, и никакое место исключить из себя оного не может», Он «един есть существо самодовольное» и не имеющее ни в чем нужды, Он выше времени и пространства – «пространство исчезает в беспредельности» Божией. «Бог вездесущ и, по неизреченному Своему снисхождению, столько приближается ко всем и каждому, что, готов бы дать осязать Себя, когда не могут видеть Его и внимать Ему». Христианин «может обрести Бога в своем сердце, поскольку душам христианским дал Он сие обещание: вселюся в них и похожду (2Кор.6:16), и действительно вселяется в них благодатью крещения. Еще проще искать Его во храме, священных знамениях, в слове Евангелия, в таинствах – снисходящего и приближающегося, сокровенного и являющегося, и посещающего душу». «Бог в неприступном свете (1Тим.6:15–6), Бог – во всем мире (Пс.138:7–10), Бог – на небесах (Пс.113:24), Бог – во храме (3Цар.9:3), Бог – в человеке (2Кор.6:16)». «Как же столь разные образы познания (божественного вездеприсутствия) согласить в одном, самим с собою сообразном, ведении единого присутствия Единого Бога? Не трудно на сие ответствовать вообще, что как Бог во внутренних Своих свойствах, силах и действиях есть непостижим и бесконечен, таков же Он есть и во внешних Своих откровениях и явлениях; и потому ни мало не странно, а весьма естественно, что откровения единого присутствия Его непостижимо различны, и явления Его бесконечно разнообразны, потому и не могут быть обняты каким-либо частным образом познания; но во всех возможных образах познания одно необъятное Боговедение таинственно проявляют и, проявляя, оставляют таинственным. Но дабы не ведущий не имел причины жаловаться, что ему неизвестное объясняют тем, что совсем неведомо: испытаем, если можно, приблизить необъятное Боговедение к ограниченному познанию человеческому. Слово Божие явление Божества в мире... изображает подобием благотворно воссияющего солнца (Мал.4:2). Воспользуемся сим естественным подобием для некоторого созерцания истины сверхъестественной». «Как есть первоначальное и существенное присутствие солнца на небе, в светоносном круге оного, так есть первоначальное и существенное присутствие Божества на небесах небес, в неприступном свете, в Его средоточной и всеобъемлющей вечности, для которой средоточие – везде, а окружия нет. Как солнце, не оставляя места своего на небе, деятельно присутствует во всей подсолнечной, поскольку всюду светит, греет, движет: так Бог, живя в неприступном свете на небесах небес, тем не менее истинно и действительно присутствует во всем мире – и невидимом и видимом, поскольку носит всяческая глаголом силы Своей (Евр.1:3)».
Бог запределен в Своем немыслимом величии – «престол небес не досягаем для ума земнородного», а «небо, на котором живет Господь, бесконечно превыше неба видимого, нежели сколько сие превыше земли. Это есть твердь духовная, неприступная по свету и славе, беспредельно высокая по святости и силе, всеобъемлющая и необъемлемая по бесконечности». «Тот, Которого престол есть небо и земля подножие, Который, по уверению прозорливца, и глубины Ада проницает Своим присутствием (Пс.138:8), Который наполняет, объемлет и носит всяческая глаголом силы Своей так, что мы в Нем живем, движемся и есмы (Евр.1:8; Деян.17:28), – заключается в тесном, бренном жилище»; «для конечного и плотоносного духа сокращает, так сказать, Свое духовное вездесущие в чувственные знамения и явления преходящие», «применяет Себя к мере человека ограниченного, снисходит (не существом, а действием) от вечности во время, от вездесущия в место, являет Свое присутствие в благодатных знамениях и действиях». Бог зорко стоит на страже Своего творения – Он все видит и есть праведный Судия вселенной, но в то же время – милосердный Отец Небесный, дающий блага просящим у Него – молящимся, совершающий чудеса и не оставляющий верных, осеняющий милостью кающихся, вразумляющий заблудших и судящий нечестивых. В книге Бытия Бог говорит о Себе – «Я Бог всемогущий» (Быт.17:1), Он – всемогущ и для Него нет ничего невозможного, «могущество и благость Божия не делает различия между великими и малыми чудесами», Он абсолютно свободен и все может, но всемогущество Его проникнуто благостью и премудростью. «Бог творит тогда, когда Он благоволит». «Все свойства Божии суть облачения любви; все действия-выражения любви». «Осмотримся во вселенной. Кто положил под ногами землю, которая нас держит над бездною, дает нам жилище, пищу, одежду?... Кто засветил в небесах светила, которые дают нам возможность видеть вселенную с ее чудесами, которые из мертвой земли вызывают для нас жизнь, красоту, благоухание, сладость, пищу, лекарство, и которые нашу собственную земную жизнь питают тонкою, но не менее земной существенною пищею?... Кто заповедал древу, сверх нужного ему семенного зерна, приносить плод нам, а не ему надобный? Не все ли сие и прочее неисчислимое – Божие устроение, Божия собственность и, когда предоставлено в пользу нашу, Божие нам благодеяние? Точно, мы погружены в благодеяниях Божиих, как в бездне». Благодеяния Божии проявляются еще в устроении обществ человеческих и в управлении ими. «Сколь, впрочем, ни многи и велики благодеяния Божии человеку в жизни естественной и гражданственной, но преимущественно велики, важны и неисчислимы, неописанны благодеяния Божии, относящиеся к жизни человека духовной и вечной. Первые два рода благодеяний почесть можно только предуготовительными и споспешествовательными для последнего. Там даруется ничтожеству бытие и бытию благоустройство; здесь подается грешнику непорочность, осужденному – прощение, духовно умершему – жизнь, погибшему – спасение и блаженство. Там сотворенное уготовляется и употребляется в пользу сотворенного; здесь Творец Сам приходит на помощь твари, служит ей, предает ей Самого Себя; Сын Божий не пощадевается, но за нас всех предается; плоть и кровь Богочеловека предлагается как пища и питие, как врачество, как источник жизни; сердце Божие отверзается; любы Божия изливается в сердца наши; Дух Святой подается; обители многие на небесах земнородным отверзаются, и в сердце человека обитель Божия сотворяется... Что же касается до высших даров благодати: просвещения, освящения, соединения с Богом, о сем и познавший прочие благодеяния Божии так мало может сказать, как видевший только мелкую милостыню, подаваемую нищим на крыльце, не может сказать о том, какие щедрые, драгоценные, сладкие дары во внутренности чертогов раздает Царь своим приближенным, домовладыка – друзьям своим, исполненный любви отец – своим присным чадам». Бог свят и благ, Он праведен и премудр, ибо «благость без истины есть добродетель слепая, которая идет наудачу и часто падает». «О правосудии Божием Давид поет: праведен Господь и правды возлюби, правоты виде лице Его (Пс.10:7). Апостол Павел говорит, что Бог воздаст каждому по делам его» (Рим.2:6)». Бог «показал примером потопа, как Его правосудие исполняет свои законы, не смягчаясь множеством виновных; как легко Ему карать преступление, и как невозможно преступлению избежать гнева Его». «Не полагая меры величию гнева Божия (Пс.89), видим различные следы гнева Божия: в сокращении дней жития человеческого (Пс.89:9), в предании сердца в похоти и нечистоту (Рим.1:24) в страсти бесчестия и неискусен ум, пагубе гражданской (Иез.7:14–5), пагубе духовной, когда пророк лишается ведения, священник способности к проповеданию закона, старец совета». «Благотворные действия природы, благоприятные случаи жизни говорили нам: познай Бога милосердного; события грозные, разрушительные, карательные взывают к нам: познай Бога правосудного». Размышляя о сокровенной и гармоничной взаимосвязи благости и правосудия Божиего, святитель Филарет Московский писал, что любовь Божия всегда согласна с правдой, а суд Господень и правда Его – согреты любовью и милосердием. «Истина без благости подобна лунному свету, который хотя несколько разгоняет тьму, но не согревает и не оживляет». По великому милосердию Своему «Бог до времени долго терпит, ожидая исправления грешника. Но когда к Нему восходит вопль злобы, Он укрощает ее грозными судами Своими, чтобы она не истребила добра». Он – «Бог мира по существу, Господь воинств, сильный в брани, для низложения восстающих против мира Его». Бог всегда благ и свят – даже в грозный час наказаний Своих, ибо цель наказания – не погубить, а исправить грешника, а «самый гнев Божий бывает милостью». Высочайший ум Божий всеведущ и премудр – Бог знает все сущее во всех малейших нюансах и сокровеннейших свойствах, Ему ведомо прошлое, настоящее и будущее, Он знает тайны сердца и нет ничего скрытого от Его взора, неисчерпаема «глубина богатства и премудрости и разума Божия» (Рим.11:33) и «нельзя не удивляться, как Бог, вся мерою и числом и весом расположивший (Прем.11:21) в мире вещественном, покоренном закону необходимости, и на мир нравственный, управляемый законами свободы, без нарушения свободы, простирает точность меры и числа». «Всякое действие Божественной премудрости исполнено глубокого знаменования», потому что «Бог не может делать ничего излишнего и ненадобного: сие было бы не сообразно с Его премудростью».
В книге Бытия и в Символе Веры сказано, что Бог есть Творец неба и земли: «В начале сотворил Бог небо и землю (Быт.1:1). Таинственное начало – означает «предел, от которого начинается бытие мира», «который, с одной стороны, касается неизмеримой вечности, а с другой – ограничивает измеряемое время». В сотворении мира участвовала вся Святая Троица – «Бог Отец все сотворил Сыном Своим, как вечною премудростию Своею и вечным Словом Своим» – через Слово все начало быть, а «действие Ипостаси Святого Духа в акте сотворения мира, изображается в книге Бытия словом «Дух Божий носился над водами», как птица с распростертыми крыльями сидящая над птенцами и их согревающая Он сообщил жизненную силу творимому. По вечному совершенству Своему и всеблаженству Бог не имел никакой нужды в тварном мире, но «по бесконечной благости и любви Своей Бог желал сообщить блаженство Свое, иметь благодатных причастников славы Своей», Он хотел, чтобы «твари получили от Него столько добра, сколько принять могут, и радовались, и блаженствовали». В совершенно свободном акте Бог сотворил небо и землю, а цель его творения – «блаженная жизнь и благобытие тварей». Бог сотворил небо и землю из ничего – актом Своего безмерного всемогущества, а «невидимое было сотворено прежде видимого» – «прежде видимой и разумной твари, то есть человека, Бог сотворил невидимую разумную тварь, духов», тем самым в начале Бог создал «высший духовный мир и жилище блаженных» Ангелов. Как писал святитель Григорий Богослов: «В первых, вымышляет Бог ангельские и Небесные Силы, и сия мысль стала делом, которое Словом исполнилось и Духом совершилось». В боговдохновенных стихах Священного Писания – от книги Бытия до Апокалипсиса – возвещается о Ангелах: «Херувим стережет путь древа жизни (Быт.3:24); Ангел утешает отчаянную Агарь (Быт.16:7–12); Ангелы вместе с Господом гостят у Авраама (Быт.18); Ангелы спасают Лота из погибающего Содома (Быт.19); Ангел сохраняет жизнь умирающему от жажды Измаилу (Быт.21:17–19); Ангел, – и может быть более, нежели Ангел по существу, однако же Ангел по явлению и по наименованию в священном бытописании, – удерживает руку Авраама, вознесенную на заклание Исаака, и осыпает его благословениями (Быт.22:15.;17); Ангела обещает Авраам в руководство рабу своему (Быт.24:7), и сей раб дивно руководствуется в обретении Ревекки. Иаков, то спящий во множестве видит Ангелов, по лествице восходящих на небо и нисходящих на землю (Быт.28:12), то бдящий встречается с полками Ангелов (Быт.32:1); Ангел является Моисею в горящей купине (Исх.3:2) для приготовления его к изведению Израильтян из Египта; Ангел в столпе огненном и облачном предшествует Израильтянам из Египта, заграждает их от преследующих Египтян (Исх.14:19), сопровождает через Чермное море и сорок лет непрерывно странствует с ними по пустыне; под распоряжением Ангелов приемлют (Деян.7:53) Израильтяне закон Моисеев; Архистратиг силы Господни является Иисусу Навину (Нав.5:14) и распоряжает чудесное завоевание Иерихона; Ангел, вместо Пророка, проповедует Израильтянам, и плачущий от его проповеди народ ознаменовывает место сего явления именем плача (Суд.2:1–6); Ангел призывает Гедеона к избавлению Израильтян от порабощения (Суд.6:11); Ангел двукратно посещает родителей Самсона, предсказывает необыкновенное рождение и научает воздержанием матери охранять плод чрева (Суд.13); Ангел поражает Иерусалимлян за тщеславие Давида (2Цар.24:16) и Ассириян за гордость Сеннахирима (4Цар.19:35); Пророк Илия неоднократно в действиях своих руководствуется Ангелом (3Цар.19:5; 4Цар.1:15); Елисей показывает отроку своему сонм Ангелов, подобный охранительному воинству (4Цар.6:17); Исаия видит Серафимов, окружающих престол Господень, и от одного из них приемлет огненное очищение (Ис.6); Даниил зрит тысячи тысяч служащих Ветхому деньми и тмы тем предстоящих Ему (Дан.7:10); иногда встречает он Ангела хранителя и, может быть, более нежели Ангела, в разжженной пещи (Дан.3:92); иногда во рве львином (Дан.6:22); иногда Гавриил парит над ним, и прикасается к нему и изъясняет ему видения (Дан.9:21)». В Новом Завете «мы видим Ангела, возвещающего неплодное зачатие Предтечи (Лк.1:11) и бессеменное зачатие Спасителя (Лк.1:26), целое воинство Ангелов, воспевающих славу рождества Спасителя (Лк.2:13), Ангела, разрешающего недоумение Иосифа (Мф.1:20) и устрояющего безопасность Младенца Иисуса от ищущих души Его (Мф.2:13), Ангелов, служащих Иисусу по искушении Его в пустыне (Мф.4:11), Ангелов, усвоенных каждому младенцу, выну видящих Отца небесного (Мф.18:10), Ангела явившегося для укрепления Иисуса в Гефсиманском подвиге (Лк.22:43), Ангелов, отверзающих гроб Его (Мф.28:2), возвещающих Его воскресение (Ин.20:12), Ангелов, сопровождающих Его вознесение и возвещающих Его паки пришествие (Деян.1:10–11), Ангелов, разрешающих узы (Деян.12:7) и отверзающих темницы для Апостолов (Деян.5–19); наконец – Ангела, только еще возникающему от тьмы язычества Корнилию явившегося для того, чтобы указать ему вход в церковь христианскую (Деян.10:3–6)». По определению святителя Филарета Московского, Ангелы по природе своей есть «духи бесплотные, одаренные умом, волею и могуществом», они различаются между собою по степеням совершенства и приближения к Богу. «В Небесной Иерархии, как поведают нам богопросвещенные созерцатели, не все равно способны принимать Божественный свет, но блаженные духи высших чинов передают оный блаженным же духам низших степеней». Архистратиг Михаил «не простой Ангел, но Архангел – начальствующий над многими Ангелами; при том и не из тех Архангелов, которые начальствуют над чином Ангелов, ближайших к человекам, низших из девяти чинов небесного чиноначалия, но один из семи верховных Ангелов, которые превыше всех небесных чинов, непосредственно предстоят престолу Триипостасного Божества». Как сотворенные создания Ангелы отличны от Бога по естеству своему – Он их Творец, а они – Его творения и служители, вестники Его святой воли – «Ангелы суть духи служебные, хотя по роду служения и называются иногда властями и господствиями, а по благодати сынами Божиими». «Горние благодатные сыны Божии, чистые духи – даже высшего чина, ближайшие предстоятели престола Божия, светы вторые (по слову святых отцов Церкви), полные сосуды света, переливающие его на низшие чины небесные, не дерзают взирать на Свет Несозданный, не смеют предстоять Ему с открытым лицом, благоговейно закрывают очи, уста, лица свои двумя крылами…».
Если духовный мир Ангелов был сотворен Богом мгновенно, то видимый мир – за шесть дней: «вещество всего видимого мира» – темный холст Всемогущего Творца – представляло собой темную и пустую космическую бездну, но великий Художник одарил мир красками, формами и созвучьями – за шесть дней Он создал великолепный космос, а «после сего Бог увенчал Свои творения созданием человека». Человек есть «венец земли и зеркало неба», он создан из горсти праха земного, но имеет в себе душу и сотворен по образу и подобию Божиему. «Душа, основание жизни, есть дыхание Бога Творца; тело, жилище и орудие души – дело рук Божиих. Ум, без которого не существовали бы для нас ни истина, ни мудрость, – сердце, без которого не было бы для нас ни блага, ни блаженства, – чувства, без которых вселенная, нас окружающая, была бы для нас закрыта и не доступна, – все сие не так же ли Божие дело, Божии дары нам – ничтожеству?» Человек образован руками Творца – его тело есть скульптурное произведение, а «в лице устроенного состава телесного Творец вдыхает, как читается в оригинальном тексте бытописания, дыхание жизней». «Бог вдыхает в человека душу не так, чтобы по сему ее можно было в собственном смысле назвать с язычниками divinae particulam aurae, – частицею Божия дыхания: ибо человеческая душа живая далеко разнится от Божия Духа животворящего (1Кор.15:45). Сие вдохновение показывает только начало ее бытия и образ бытия, отличный от тех душ, которые прежде сотворены были Словом Божиим». Тело есть жилище и орудие души, душа призвана жить духовной жизнью, ибо ее источник благобытия – Сам Господь Бог, Который есть Дух, отсюда – дух и ум, или лучше сказать мыслящий, творческий, свободный и созерцающий дух – высшее начало в человеке. В книге Бытия Господь говорит: «сотворим человека по образу Нашему и по подобию» (Быт.1:26). «Совет Божий присвояет сотворение человека Святой Троице, а не предоставляет сего действия единому Лицу Ее». Высокое достоинство человека и его превосходство над всеми земными творениями состоит в том, что он сотворен по образу и подобию Божию. «Образ Божий в человеке есть такое сокровище, которое не только человека, но в нем и весь мир делает Богу драгоценным и любезным». «Бог бестелесен, следственно человек сотворен по образу Божию в душе». «Образа Божия можно искать в существе человеческой души духовном и бессмертном». По определению святителя Филарета Московского, душа – «невидимая тонкая сила», она – «существо духовное и бессмертное». Духовность и бессмертие души – «черты слишком общие», поэтому тайна образа Божиего раскрывается «в силах или способностях души» – в человеке есть «ум, без которого не существовали бы для него ни истина, ни мудрость». Образ Божий в человеке есть ум, дух и дар слова, ибо Адам был создан умной, одухотворенной и словесной личностью – он нарек имена птицам и животным, а кроме того – у него есть совесть. «Бог сотворил человека существом нравственным, имеющим тонкое внутреннее чувство различения добра и зла». Образ Божий в человеке есть свобода, ибо подобно тому, как Бог всемогущ и свободен, так и человек обладает могучим духом и свободной волей. «Бог хранит ненарушимою свободу воли человеческой, храня в ней черту образа Своего; а потому и при действии неограниченного всемогущества, когда Его действие должно коснуться внутреннего духовного состояния человека, приемлет во внимание свободное изволение человека». «Любомудрие учит, что свобода есть способность и невозбранность разумно избирать и делать лучшее; и что она по естеству есть достояние каждого человека». «Истинная свобода есть деятельная способность человека, не порабощенного греху, не тяготимого осуждающею совестью, – избирать лучшее при свете истины Божией, и приводить оное в действие при помощи благодатной силы Божией». В начале Бог создал Адама, а потом сотворил из его ребра Еву – жену его, «для того, чтобы человек, сотворенный по образу Божию, был единственным началом существ своего рода, подобно как Бог единственное начало всех родов существ, дабы жена всегда была близка к сердцу мужа, дабы облегчить взаимное сообщение мыслей, чувствований, совершенств и соделать род человеческий единым телом». Адам и Ева «приемлют от Творца благословение умножения рода своего, по Его намерениям, в чистоте побуждений и радости чадолюбия, и благословение беспрекословного владычества над всеми земными тварями». «Обетованием умножения рода Бог дал человеку силу производить подобных себе: посему не нужно искать иного источника человеческих душ, кроме души первого человека». Задаваясь вопросом – «почему человек создан после сотворения всех тварей видимого мира?», святитель Филарет Московский отвечал, что человек есть малый мир – «сокращение и как бы чистейшее извлечение из всех естеств видимого мира», создан Богом после всех тварей видимого мира, он занимает центральное место во вселенной как «владыка видимого мира» и пророк Господень: «он должен быть царем над всем, окружающим его, дабы повсюду распространять влияние блага. Все твари должны приносить Богу служение благоговения и благодарности; если их служение не восходит выше чувственного, человек должен быть их священником, дабы в себе вознести оное до престола Всевышнего. Твари, не одаренные разумением, должны являть разумное Божие и поведать славу Божию; человек должен быть их пророком, дабы высшим языком духа разрешать их чувственные вещания». Бог хотел «ввести его в мир, как владыку в дом, как священника в храм, совершенно устроенный и украшенный». «Приближение к Богу, по благотворному намерению Творца, соответственно потребности существа, сотворенного по образу Божию, есть для человека истинная и законная цель стремления на поприще жизни. Сотворенный по образу Бесконечного не может удовлетвориться конечным... Ум, сотворенный по образу Бесконечного, только вечною истиною может утолить жажду знания. Сердце, сотворенное по образу Бесконечного, только бесконечного». Размышляя о том, «как может человек приближаться к Богу невидимому и непостижимому?», святитель Филарет Московский писал, что «для достижения общения и блаженного соединения с Богом обращать к Нему свои способности, ознаменованные чертами образа Его, устремлять к Нему свои ум, волю, сердце, особенно же соединять свою волю с Его волею, движением свободного изволения, посредством веры и любви». «Земная жизнь дана ему для того, чтобы из нее рукою свободной воли, силою Божией благодати, выработать вечное блаженство». Первозданный человек жил счастливой жизнью в Раю: «Человек, при сотворении своем, поставлен был в состоянии приготовления и на пути к полному своему совершенству». «Действием особенного намерения Божия» устроено было «прекрасное и блаженное жилище первого человека, описанное в книге Бытия подобным саду», так называемый Рай, который «был для тела вещественный, как видимое блаженное жилище, а для души духовный, как состояние благодатного общения с Богом и духовного созерцания тварей». По повелению Божиему человек был призван возделывать Рай и умножать свои познания. «Знание вещей Божественных человек в первобытном своем состоянии мог черпать из непосредственного беседования с Богом или Ангелами, так как сие с вероятностью можно заключить из упоминаемого в Священно Писании хождения Бога в Раю». Первозданный человек обладал «способностью исполнять закон, по сознанию его совершенства, из любви к законодателю», но такая способность «не исключала возможности делать зло». «Бог и даровал человеку свободу, чтобы он свободно сделал выбор между злом и добром, между тварью и Творцом, между собою и Богом», чтобы, «непрестанно избирая добро, Бога и Его волю», он «утвердил и расширил свою свободу (2Кор.3:17)».В книге Бытия сказано, что Бог дал заповедь Адаму и Еве не вкушать запретный плод от древа познания добра и зла. Это – испытание свободы, данное, «чтобы открыть человеку случай свидетельствовать Богу свое послушание и укреплять свою в Него веру испытанием, Бог употребил древо познания добра и зла, от плода коего запретил человеку вкушать, под опасением близкой, неизбежной, сугубой смерти по душе и по телу». Бог заключил с первозданными людьми райский Завет, а «условия сего Завета со стороны человека состояли в том, чтобы он искренно любил Бога и ближних, и оказывал Творцу своему совершенное послушание во всех Его повелениях». «Условия же со стороны Бога были сии: продолжение блаженного состояния человека, его безопасность от смерти или болезненного разрушения тела и, наконец, жизнь вечная». Первозданный человек мог жить святой и духовной жизнью только «посредством общения с Богом Словом», ибо человек «не так сотворен, чтобы ему быть и оставаться в разлучении с Богом и в удалении от Него. Если душа человека есть дыхание жизни от уст Господних, как сказует книга Бытия, то какова близость между дыханием и дышащим, такова должна быть близость между человеческою душою и Богом. Разлучение человека от Бога есть состояние неестественное» В Священном Писании провозглашается, что жизнь и свет в Ипостасном Слове Божием, а Древо Жизни было величественным образом «благодатной жизни в Боге, в каковом знаменовании употребляется и в Новом Завете имя древа жизни»; оно «служило символом жизни небесной и самого источника ее, которого человек не должен был искать в себе, но в единосущном Слове Божием». Если бы человек выполнил условия Завета с Богом, то свет благодати Святого Духа «беспрепятственно изливался на природу и непрестанно исполнял ее благом и блаженством, сохраняя в ненарушимом совершенстве и бессмертии даже и то, в чем скрывалась возможность тления, – тело человека», а «Сын Божий обитал в человеках и царствовал во всем мире открыто и торжественно, и непрестанно проливал свет и силы небесные на землю дотоле, доколе наконец не соделал бы ее самым небом». Земля не была бы «вечною темницею для человеческого бессмертия»; «совершив на ней определенное поприще, человек восходил бы на небо так легко, как в Иаковлевом видении лествицы, досязающей до небес, Ангелы Божии восхождаху и нисхождаху по ней. Возможность сего перехода в Енохе и в Илии отчасти нам показана». «Неужели вы думаете, что с земли на небо нет иной дороги, кроме той, которая лежит через гроб и могилу?.. Не растленный грехом человек несравненно менее зависел в жизни от произведений земли, нежели ныне; а земля, без его труда, несравненно щедрее была в его произведениях, нежели ныне... Нетленная жизнь безгрешного человека рассчитана была провидением лучше, нежели ныне, поскольку же вечное Провидение от века провидело и то, что превосходный и необходимый для блаженства дар свободы будет человеком употреблен во зло, и тем рушится первоначальное устроение человека и земли: то нет сомнения, что премудро и благодетельно рассчитано им и последовавшее за сим смешение добра и зла, которое нас изумляет и поражает».
В книге Бытия рассказывается, как на заре времен произошло драматичное событие, изменившее ход мировой истории и судьбу человечества – трагедия грехопадения, в результате которой весь земной мир стал лежать во зле. Грехопадению Адама и Евы на земле предшествовало грехопадение Люцифера и трети Ангелов на небесах. По слову святителя Филарета Московского, «прежде видимой и разумной твари, то есть человека, Бог сотворил невидимую разумную тварь, духов, которые называются Ангелами. Один из сих светлых духов, с некоторыми подчиненными ему духами, имел дерзость выйти из послушания всеблагой воле Бога, Творца своего, и через то лишился дарованного ему света и блаженства, и сделался злым духом». Злые духи – падшие Ангелы, именуемые демонами и бесами, «сделались таковыми через отпадение от Бога», они «впали в самолюбие, гордость и злобу», став «духами нечистыми, прогневавшими Бога, осужденными, хотя приговор сего суда не во всем еще царствии Божием обнародован и не во всей силе исполнен». Демоны настолько укоренились во зле, что стали совершенно не способны полюбить добро и раскаяться во грехе, более того – они «стараются коварствовать над человеками и, обольщая их, внушать им ложные мысли и злые желания (Ин.8:44)», за что и называются дьяволами – клеветниками или обольстителями. Для того, чтобы погубить Адама и Еву дьявол употребил хитрость – «вошел в змия и склонил Еву вкусить запрещенного плода» – нарушить заповедь Божию, а первозданные люди вняли его коварным речам и пали в согрешение. По великой благости Бога «первый человек, получив при сотворении высокие способности и могущественные силы, быв поставлен владыкою Рая и земли, пользовался обширнейшею свободою, какую может иметь сотворенное существо». Но «сей свободе поставлен был предел – древо познания добра и зла», – «Адаму не предоставлено было свободы вкусить от плода его», тем дана была возможность злоупотребить свободой. Это – испытание свободой. «Бог, по благости Своей давший человеку свободную волю, естественно расположенную любить Бога», не виновен в том, что «человек употребил во зло сию свободу», имея очень много побуждений к исполнению заповеди Божией. Искушение от дьявола не оправдывает грех Адама и Евы инее снимает с них нравственную вину. «Переступивши за предел, положенный заповедью Божией», человек «уклонил свою душу от Бога, истинного всеобщего средоточия и полноты, образовал для нее ложное средоточие в ее самости, заключил ее во тьме чувственности, в грубости вещества», «его ум, воля, деятельность отвратились, уклонились, ниспади от Бога к твари, от небесного к земному, от невидимого к видимому». Бог есть единственный источник блаженства и вечной жизни, Он – Истина, Жизнь и Свет, а отпав от Него люди обрекли себя помрачение ума, грубую чувственность и смертность. Принятый в душу грех, быстро разлился по их естеству – осквернил сердце низкими страстями, волю – пристрастием к греховному, ум – помрачением и забвением небесного. «Адам точно умер в день грехопадения: умер в своем уме, который, быв причастен Божественного света, облекся во мрак чувственности; умер в своей воле, которая утратила силу стремиться ко благу духовному; умер в своем сердце, которое упало с высоты небесной любви и блаженства и раздробилось по числу земных прелестей; умер в своей деятельности, которая с сего времени могла производить только мертвые дела (Евр.9:14)». Яд греха отравил все естество Адамово, наложив печать падшести на всех его потомков – на «тысячи и миллионы сынов Адамовых», они, как «отрасли первого человека», «все одинаковой с ним природы, все, как он, перстны, все, как он, заражены язвою греха». Горькие последствия греха в истории рода человеческого – забвение невидимого и пристрастие к видимому, распространение зла и бесчестия, ибо одни не захотели устремлять ум и сердце к невидимому Богу и впали в нечестие; иные впали в идолопоклонство и суеверие, третьи – на видимую красоту телесную смотрят с вожделением и похотью, впадая в неистовство сладострастия, четвертые – дошли до звериной жестокости, пятые – сребролюбцы, падкие на злато и иные видимые блага, шестые – чревоугодники, седьмые – гордецы и завистники, но все они – «находится под игом чувственности» и «ярмом греха». Со времен грехопадения Адама все люди – смертные и падшие существа, а весь земной мир – лежит во зле. «Будучи сотворен владыкою твари, человек в своем падении увлек за собою все свое владычество», «вся тварь в своем владыке потеряла часть совершенства своего и благословения». «Человек остановил в себе присноживотное обращение славы Божией, решась не возвращать ее Богу, но присвоить ее себе, в надежде, по обещанию обольстителя, самому быть яко Бог. От сего в духовном человеке произошло нечто подобное тому, что происходит в чувственном человеке, когда останавливается обращение крови. Человек духовно умер для славы Божией, или, по крайней мере, омертвел так, что в нем остались слабые, в сравнении с прежним состоянием, движения душевной жизни, омраченной, обнаженной, болезненной и тленной ,поскольку же и во всем видимом мире слава Божия распространялась преимущественно через человека, отражаясь в нем, как в образе Божием, то, сокрывшись от человека, она уже не столь ясно, как в начале, просиявает и во всем видимом мире. Хотя очистивший чувствия псалмопевец и после сего слышал глагол небес, поведающих славу Божию и звук их, проходящий по всей земле; но сей звук, без сомнения, уже не так высок и великолепен, как был в начале; ибо тогда слышны были только величественные и сладостные звуки жизни и согласия, а ныне к ним примешиваются раздирающие звуки страдания и шум разрушения». Помрачив в себе драгоценный и таинственный образ Божий, человек утратил прежнюю царственную власть над природой. По суждению святителя Филарета Московского, люди нарушили заповедь, ибо возжелали обрести счастье не в Боге, а в мире и в самих себе – в тварном бытии, но счастье заключено в Боге – Он един самодоволен и является высшим Благом, в Нем – корень святости и источник вечной жизни, Он – исток премудрости и красоты, Сам вечная Премудрость и неизреченная Красота, Он – безмерная Мощь и неотразимая Истина, а потому отпав от Бога люди обрекли себя на жалкую участь смертных существ, затерянных в космической бездне – в бескрайней пустыне мира сего.
По неизреченной премудрости Своей и праведному суду Своему Бог попустил падшим людям испытать трагизм бытия мира, лежащего во зле, отпавшего от Бога, чтобы человек разочаровался в суетных и преходящих мирских благах и искал бы вечного и небесного – Бога. «Каждым воплем обманутых и неудовольствованных желаний» наш Небесный Отец говорит, что человек должен искать не мимолетных земных благ, а Царства Небесное и правду его. На своем личном и горьком жизненном опыте каждый человек «побуждаем обратиться к истинному благу» и единственному источнику его – к единому Богу. «Грех есть болезнь, внедряющаяся в существо человека». Посему, «как иногда телесный врач внедрившуюся в тело и заражающую его язву болезненно выжигает или отделяет железом, и причиняет искусственную боль, чтобы излечить болезнь; подобно сему Врач душ и телес употребляет орудие скорбей, чтобы исторгнуть корни и изгладить следы греха, и огнем страдания выжигает заразу наклонности к греховным услаждениям». «Как для уврачевания расстройства в здоровье, произведенного роскошью и неумеренностью в пище и питии, употребляются горькие врачества; так для уврачевания души, зараженной впечатлениями греховных услаждений, требуются скорби покаяния и горькие слезы». Если грех не поддается врачеванию и его распространение нельзя остановить обыкновенными мерами пресечения, то Бог прибегает к более грозным судам Своим, но и тогда Он долго терпит, ожидая исправления грешников. В Ветхом Завете рассказывается, что Бог предрек разрушении Ниневии за грехи ее жителей и возвестил об этом через пророка Иону, но когда жители Ниневии искренне покаялись, то «в раскаянии их Господь нашел средство остановить наступавшее зло наказания». Перед всемирным потопом «Бог троекратно возвещает людям суд Свой. Сперва Он повелевает проповедовать им, что не вечно могут они употреблять во зло Его милосердие и что Он оставляет им на покаяние сто двадцать лет, в течение которых мера Его долготерпения должна исполниться. Потом, когда сей кроткий зов к исправлению не имел успеха, Он хотел подвигнуть сердца страхом, повторив уже не условно, а решительно Свое определение об истреблении всех живущих на земле. Наконец, когда пренебрежено и сие, тогда Бог обратился от всего рода человеческого к одному Ною», потому что «Провидение не имеет причины беречь того, кто решился жить без пользы для других и во вред собственной душе». «Общий закон суда над грехом, частью впечатленный в природе, частью приводимый в действие Провидением, открывается не всегда очевидно, не всегда скоро, не всегда одинаково по видам, степеням и обстоятельствам греха, легкого, тяжкого, вопиющего, невольного, вольного, по неведению, по увлеченно, по пристрастию, борящегося, превозмогающего, преобладающего, ненавидимого, любимого, окаяваемого, нераскаянного, исправимого судом временным, оставляемого суду вечному. Кто может измерить глубину, исследовать пути Божиих судеб». Размышляя о всеобщих бедствиях в их отношении к неисповедимым путям Провидения, святитель Филарет Московский писал: «в общем бедствии должны пасть и виновные, которым продолжение жизни послужило бы токмо к умножению их преступлений; но могли без неправосудия пострадать и невинные, которых бы страдание более очистило и запечатлело мученичеством, нечаянная кончина только ускорила привести к блаженному концу бытия их, и которые спасены таким образом от преткновений, угрожавших им в спокойном продолжении земного странствования». В своих богословских рассуждениях святитель Филарет Московский особенно акцентировал внимание на апофатическом характере Промысла Божиего: «Царствие Божие над царством человеческим не для всех и не всегда бывает явно, во-первых, потому, что Царь небесный безмерно высок и непостижим, и Его нисходящее действие нередко скрывается в цепи посредствующих естественных причин и действий; во-вторых, потому, что, царствуя над царствами, которым даровал свободу, Он хранит неприкосновенным свой дар, оставляет довольно простора свободе человеческой; и от того случается, что мы довольно долго слышим шум и видим движение дел человеческих, нередко смешанных и беспорядочных, и не примечаем, как за ним тихо шествует Божий Промысел и суд, утверждающий, охраняющий и возвышающий то, что служит царствию Божию, и ранее или позже низлагающий то, что ему противоборствует. Посему, чтобы видеть царствование Божие над царством человеческим, надобно наблюдать со вниманием особенные случаи, в которых оное, по требованию обстоятельств, с особенною ясностью открывается». «Случаи сынов человеческих, которые многоразличная премудрость Божия ведет путями праведного и благого Провидения, так многочисленны, так разнообразны, так соплетены взаимными отношениями, так глубоко сокрыты своими началами в сердцах, которые один Сердцеведец испытует, так далеко простерты своими последствиями по смертному и бессмертному бытию человеков, что желать все темное в оных понять, все трудное изъяснить, значило бы хотеть пересчитать песок, или горстью вычерпать море». По великой премудрости Своей Бог попускает людям пережить искушения и страдания, ибо «Небесный Царь требует свободного и сердечного служения Себе», Он не покупает нашего повиновения видимыми выгодами и не устрашает нас угрозами, но ищет бескорыстной любви нашего сердца и искренней веры. Констатируя, что наша земная жизнь наполнена страданиями и испытаниями, святитель Филарет Московский поучал: «Куда ни обращайся с догадками, отовсюду принужден будешь возвратиться к одной неоспоримой истине, что если как допущено в мире бедствие, то допущено не иначе, разве как средство Провидения. Как же иначе могло прийти в мир бедствие! Украдкою? Нельзя. Бог всеведущ. Насильственно? Нельзя. Бог всемогущ. По слепому движению сил природы? Нельзя. Ими управляет Бог премудрый и всеблагой». Задаваясь вопросом – «почему страдают безвинные – малые дети и праведники?», святитель Филарет Московский во-первых, отмечал – «если знаем, что всякий грех есть отступление от закона, следственно восстание против воли Бога-Законодателя, мятеж в Царстве Божием, оскорбление вечного величества Божия, то скажите: какой грех слишком мал для временного бедствия и какое временное бедствие слишком велико для греха?», а во-вторых, настаивал на том, что взор Бога проницает в глубину души и сердца – Он видит сокровенное – корень греха и страстей, и «орудием искушения извлекает наружу сии болезненные начала для их уврачевания и для возведения души к высшей чистоте», а если «и есть страждущие неповинно в отношении к себе и своим делам, правосудие и благость Божия с избытком являются над ними в делах Божиих чудесных и спасительных, совершаемых в воздаяние за неповинное страдание». Если благой и премудрый Бог попускает праведным быть гонимым и угнетаемым, то для того, чтобы показать, что истинная их награда не на земле находится, а на небесах.
После грехопадения Адама и Евы никто из них и их потомков не мог унаследовать Царство Небесное и освободиться от ига греха, смерти и дьявола своими силами, но по великому милосердию Своему Господь не оставил Свое падшее творение и от вечности задумал план нашего спасения. Всеблагой Бог Отец, чтобы «не уступать Своего дела злу», побуждаем был «возобновить в человеке Свой образ» через искупительную жертву Своего Единородного Сына. «Как мы полагаем свою печать или на такие вещи, которые утверждаем в нашу собственность, или на такие, которые желаем сокрыть от других, так Бог запечатлел человека своим образом, как Свою собственность, которую бы никакое существо не дерзало себе присвоять, и как рукописание, которого бы никто не отверзал, кроме Единородного Сына Божия. Человек сокрушил сию священную печать, обнажил сокрытую в себе тайну познания добра и зла и божественную собственность продал под грех»; он «не хотел принадлежать Богу; похитил себя у Бога, отвергся господства Божия; возмечтал сам для себя быть Господом и Богом». Но всеблагой Бог возжелал «отъять его у Ада и вновь усвоить его Себе», а средство нашего спасения должно было примирить правду и любовь Божию – «не мог правосудный Бог без пламенного гнева взирать на ежеминутного преступника», но в то же время «может ли благой Творец с хладным пренебрежением внимать стоны бедствующей твари? Правосудие пробуждает мстительные громы, благость удерживает руку, готовую пустить их... Если бы неограниченная Премудрость не знала средства согласить непостижимые сии противоречия, разрушающие гармонию созданий и союз их с своим создателем; если бы не умела примирить – да, скажем по человечески, – Бога с Богом и потом Бога с человеком, то бы никогда не было речено в предвечном совете: сотворим человека (Быт.1:26)». По совершенному предведению и бесконечному милосердию Своему Бог предначертал путь нашего спасения – Творец не бросил мир на произвол судьбы и игру случая, но промышляет о каждом создании Своем и о целой вселенной, являясь Зиждителем бытия и Вседержителем: «Сила Божия, Слово Божие – вот глубочайшее основание их бытия и благобытия! Ибо нельзя воображать Слово Божие подобным произносимому слову человеческому, которое, вышед из уст, тотчас прекращается и в воздухе исчезает. В Боге нет ничего прекращаемого, ничего исчезающего; Слово Его исходит, но не преходит: глагол Господень пребывает во веки (1Пет.1:25). Творческое слово есть как адамантовый мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездною Божией бесконечности, над бездною собственного ничтожества. Сила Божия есть, по применению к нашему образу представления, рука Вседержителя, в коей Он держит и круг земной, и каждую его пылинку, и все круги небесные, сколько считает Сам Он, Един сосчитавший звезды (Пс.146:4). Это не любомудрствование, но чистое Откровение самой премудрости Божией через апостола, который говорит, что Сын Божий носит всяческая глаголом силы Своея (Евр.1:3); носит, т. е. непрерывно действует в тварях словом Своим и силою Своею, если не так же, то по крайней мере подобно тому, как действовал в первые дни сотворения их». Таинственное и неисповедимое промышление Бога о мире раскрывается «в происхождении, возрастании, совершении, сохранении, управлении, возобновлении тварей, особенно в дивном для внимательных наблюдателей провидении о человеке», оно «действует как первоначальный свет, просвещающий вторые светы, чистые умы, – как неточная жизнь, оживляющая и облаженствующая бессмертное бытие духов». Для того, чтобы спасти мир и искупить грехи рода человеческого Бог задумал воплощение Своего Единородного Сына и мироискупительную жертву – «сияние славы Отчей» и «Сын предвечный», носитель благой воли Отца Своего, в предвечном совете Святой Троицы, по бесконечной любви Своей к Богу Отцу и к миру, согласился исполнить волю Небесного Отца – воплотиться и явить на земле Идеал святости и премудрости, совершить искупление, примирить Бога и человечество и изречь тайны Царства Небесного сынам человеческим, чтобы каждый из них имел надежду на спасение и возможность унаследовать жизнь вечную. Христос есть Новый Адам – Господь с неба, в то время как ветхий Адам есть «человек от земли перстный» (1Кор.15:47), а потому Христос есть духовный родоначальник нового человечества – царственного священства, рода христианского, Новый «Адам, Который животворящим Духом Своим силен проникнуть и, проникнув, разрушить царство смерти, основанное на разрушении первого Адама, возглавить в себе всяческая (Еф.1:10) и сочетать конец с началом». Христос есть истинный Богочеловек, Он соединяет в Себе два естества – Божественное и человеческое, «Он един среди рода человеческого является в соответствии первому человеку, происходя от Бога непосредственно, чудесно, неприкосновенно греху, открывая в себе новый источник благодатного рождения для рода человеческого». Христос пришел в мир, чтобы «ввести в человечество жизнь Божию, которая бы воцарившуюся в нем смерть победила и уничтожила», чтобы сообщить душе человеческой «врачество, очищающее и исцеляющее, которое истребляет в ней смертоносный яд греха, и вместе врачество укрепляющее и предохраняющее, которое не допускает сей заразе возобновляться и усиливаться новыми грехопадениями». Бог Отец от вечности предопределил «низвести облеченное человечеством Божество Сына в состояния человеческие, кроме греха, даже в немощи, страдания и смерть», чтобы через это вочеловечившийся Сын Божий, как Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира, освободил нас «от повинности вечному правосудию», «скрыл нас от взоров правосудия Божия под одеждою заслуг Своих». Наше искупление совершилось страшной ценой святой крови Иисуса Христа, пролившейся на Голгофе, а вся ветхозаветная история – это приуготовление к часу пришествия Сына Божиего, отсюда – мессианский характер пророчеств Ветхого Завета. В ветхозаветные времена Бог избрал Себе народ еврейский и возвещал истину через пророков – до пришествия Христа Спасителя свет истинной веры хранился в роде Авраамовом и потомках его, в древнем Израиле, но и «язычники не все были глухи и слепы, когда Бог торжественно возвещал им о Себе посредством Своих исповедников и являлся в чудесах Своих». «По мере, как собрание священных книг, объясняющих веру в грядущего Мессию, приходило к окончанию, Божий Промысел открывал обильнейшие случаи к распространению содержавшегося в них учения», а кроме того перед пришествием Христа Спасителя «нелепости язычества мало-помалу обличала философия» и тем облегчала для языческого мира переход к христианскому миросозерцанию.
Мир был сотворен ради человека – как священник, царь и пророк он был введен во вселенную, чтобы через него животворящий свет благодати Святого Духа освятил весь видимый космос. Как свободная и самосознающая личность человек был призван свободно ответить сыновней любовью на вечную Божественную Любовь и тогда весь земной мир преобразился бы в небо, но грехопадение расторгло райский Завет между Богом и первозданными людьми – Адамом и Евой, и началась драма всемирной истории со всеми ее печальными страницами от братоубийственного греха Каина до грозных событий, пророчески предсказанных в Апокалипсисе. По слову протоиерея Георгия Флоровского: «У Филарета было живое историческое чувство. В этом грань, отделяющая его и от запоздалых схоластов, с их логическим педантизмом, и от мистиков, для которых Библия слишком часто разрешалась в притчу или символ, как то было и со Сперанским и с Лабзиным, а раньше со Сковородою... Для Филарета Библия всегда есть книга историческая, прежде всего. Открывается она описанием творения неба и земли, и заключается явлением нового неба и новой земли, – «вся история нынешнего мира», замечает Филарет. И эта священная история мира есть история Завета Бога с человеком, – тем самым есть история Церкви... В представлении Филарета, история Церкви начинается в раю. И даже раньше. «История Церкви начинается вместе с историей мира. Самое творение мира можно рассматривать, как некоторое приготовление к созданию Церкви, потому что конец, для которого устроено царство натуры, находится в царстве благодати»… Вся история есть путь Бога к человеку и путь человека к Богу. Этот священный пульс времени и истории в особенности слышится в Ветхом Завете. Это время мессианских ожиданий и приготовления. Человечество ждет и чает обетованного Спасителя, и сам Бог точно ожидает движения человеческой свободы и любви… В своих богословских размышлениях Филарет исходит всегда из фактов Откровения, и движется среди фактов. Никогда не отрывается он от истории, чтобы в отвлеченном умозрении торопливо вознестись «до пренебесной высоты созерцания». Не любил Филарет «холодной философии», и в богословии руководствовался не столько умозаключениями, сколько именно историческим Христова. До самого порога грядущего царствия славы непресекаемой струей продолжится освящающий ток благодати. «Когда таинственное тело последнего Адама, которое ныне, Им Самим будучи слагаемо и составляемо, чрез взаимное сцепление членов, соответственным действием каждого из них, возрастает в своем составе, созиждется совершенно и окончательновидением. Таинства Божии он созерцает всегда в их историческом откровении и совершении. И вся история раскрывается перед ним, как единое и великое явление Божественной славы, обращающейся в твари, и Божественной любви. Тема его богословия есть всегда Завет Бога и человеков, во всей сложности и многообразии его исторических судеб...». Ветхий Завет – это время ожиданий и предварений, движение избранных в человечестве навстречу грядущему Богу, а Новый Завет – время исполнения мессианских пророчеств и явления в мир Мессии.«Общее основание Богоявлений, наипаче в образе человеческом, есть вочеловечение Сына Божия, ибо корень и начало Его святого человечества находились в человеках от самых первых прародителей». В предвечном совете Святой Троицы было предрешено, что мир будет спасен через таинство Боговоплощение и искупительную жертву Единородного Сына Божиего – Христа Богочеловека, а «тайное действие Провидения изыскивало в роде человеческом и уготовляло благословенную в женах, которая бы могла своею чистотой Божественную молнию привлечь, принять, вместить, удержать, не быв опалена огнем Божества, и таким образом через себя существенно усвоить всему человечеству благословение Христово». Евангелие от Матфея начинается с родословной Христа Спасителя по воспринятому Им человеческому естеству, а венцом ветхозаветной истории выступает образ Святой Девы Марии и день Назаретского Благовещения – кончается Ветхий Завет и начинается Новый Завет. В лице Пресвятой Богородицы человечество свободно откликнулось на зов Божий: «Для чего Архангел не довольствовался изрещи к Пресвятой Деве слово благовещения, но употребил, можно сказать, настоятельные средства, чтобы достигнуть слова ее согласия? Неужели без сего слова Марии не совершилось бы воплощения Сына Божия? Неужели всемогущей воле Божией нужно соизволение воли человеческой?.. Архангел Гавриил, без сомнения, исполнял в точности то, что внушил ему Божий повелевающий глагол; но Архангел, не ограничиваясь словом благовещения, не прекратил беседы своей с Пресвятою Девою дотоле доколе не услышал от Нее слова согласия: буди Мне по глаголу твоему. Следственно, так угодно было Богу. Следственно, сего непременно требовала Божия премудрость и Божия судьба». Богословски осмысливая великую тайну свободы, святитель Филарет Московский писал, что как созданный свободным, человек не может быть спасен, если «в его воле недостает соответствия воле Божией», если у него нет желания спастись и «готовности для принятия действия Божия». Тайна спасения есть тайна синергии – содействия Бога и человека. Бог не мог привести грешника к высшему совершенству и ввести его в Царство Небесное, если грешник не раскается в грехах и не очистит сердце свое слезами покаяния, не примет Христа и Его благую весть и не отзовется на зов Господень. В лице Пресвятой Девы Марии человечество отозвалось на зов Божий и удостоилось великого чуда Боговоплощения, ибо «Она неограниченно вручила себя желанию Царя Царей, и обручение Божества с человечеством навеки совершилось». Иисус Христос родился от Пресвятой Девы Марии по наитию на Нее Святого Духа, а непорочное зачатие Богомладенца совершилось после того, как небесный вестник – Архангел Гавриил «предсказывает Марии зачатие во чреве, рождение Сына, Его спасительное имя, Его достоинство Божественное, воцарение чудесное, царство бесконечное». Святая Дева Мария обязала Себя обетов хранить девство, Иосиф был стражем Ее девства, «хранящегося под наружным покровом брачного союза», а потому Она изрекла из сердца Своего слово вопрашания «како будет сие, идеже мужа не знаю?». Архангел Гавриил ответил на ее вопрос следующими таинственными словами – «Дух Святой найдет на Тебя, и сила Вышнего осенит Тебя», и когда Святая Дева приняла его благовещение, то Слово Божие воплотилось через непорочное зачатие – «обретеся имущи во чреве от Духа Святого». Чудо непорочного зачатия от Духа Святого было подтверждено недоумевающему Иосифу (Мф.1:20). Так исполнилось пророчество Исайи о рождении Еммануила от Девы. Если Святая Дева Мария зачала от Святого Духа без мужа, то следует сказать с Ангелом: «тем же рождаемое свято» (Лк.1:35). Прославляя высокое духовно-нравственное достоинство Святой Девы Марии и Ее чистоту, святитель Филарет Московский проповедовал, что Она была удостоена высочайшего избрания Божия по правде Божией. «Превыше всех вознесена Она избранием, потому что превыше всех явилась достойною избрания, по Своим душевным качествам и расположениям и, между прочим, по чистейшему девству, которым Она, как солнце, взошла, очевидно, превыше всего древнего, верно же и превыше всего грядущего мира». «Ее смущение от высокого Архангелова приветствия было движение души глубоко смиренной. Удержание сего смущения в молчаливом размышлении знаменовало мудрость, твердость и спокойное величие духа... В решительном изречении: се раба Господня: буди, мне по глаголу твоему, – изрекло себя послушание веры. Если, как учит Апостол, верою вселяется в сердца Христос (Еф.3:17), уже приближавшийся к человечеству и приобщившийся оному воплощением, то колико превосходнейшая и крепчайшая вера потребна была Деве Марии, дабы первоначально воплощением вселился в Нее Сын Божий, так еще не близкий к человечеству и по недоступной ни для какой твари высоте своего Божества, и по причине средостения, которое грех поставил между Божеством и человечеством!». В силу высоких духовно-нравственных совершенств Пресвятой Марии «Архангел нарек Ее благодатною, то есть исполненною высоких даров Божиих, превышающих естественную доброту, и благословенною в женах что по свойству священного языка, значило: благословенною преимущественно пред всеми женами всего рода человеческого». «Если бы нашлась добродетель выше, нежели Ея: то была бы несообразность в том, что Она преимущественно избрана быть жилищем, престолом, Материю Бога Слова. Но в судьбах и делах Божиих несообразности быть не может.. Следственно, как верно то, что Мариам есть «благословенная в женах», то есть, благословенная высочайшим благословением пред всеми прочими женами: так же верно и то, что добродетель Ея есть высочайшая, чистейшая, совершеннейшая, хотя впрочем Она чиста и совершенна помощию того же Христа, Который соделался наградою Ея чистоты и совершенства… Тайну высокого достоинства Девы Богородицы более или менее открывали Ангелы, звезда, волхвы, пастыри, Симеон: но Ангелы возвратились на небо; волхвы на Восток; звезда скрылась; Симеон с миром отпущен из мира сего; свет Вифлеемской славы потушен гневным дыханием Ирода и кровию младенцев; Мария скрывалась то в Египте, то в Назарете, а Ея достоинство и знаменитость – в Ея сердце. «Мариам же соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердце своем» (Лк.2:19).Пришло время, когда слава премудрости и чудотворений Сына Мариина просияла в Иудее и Галилее. Надлежало бы отблеску славы Сыновней вскоре озарить и лице Матери». Иисус Христос родился от Пресвятой Девы не по предвечному Своему, а по человечеству, но «Она достойно наречена Богородицею потому, что родившийся от Нее в самом зачатии и рождении от Нее был, как и всегда есть, истинный Бог». Название Богородицы «взято из следующих слов Пророка Исаии: «се Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог» (Ис.7:14). Также праведная Елизавета называет Пресвятую Деву Матерью Господа. А сие наименование равносильно наименованию Богородицы. «Откуду мне сие, да приидет Мати Господа моего ко мне (Лк.1:34)» – сказала Елизавета, и таким образом провозгласила воплощение Сына Божия, как уже совершившееся». «По качеству Матери Господа, Дева Мария превосходит благодатью и приближением к Богу, а следственно и достоинством, всякое сотворенное существо, и потому Православная Церковь чтит ее превыше Херувимов и Серафимов». Так как Дева Мария «пребыла и пребывает Девою прежде рождения, во время рождения и после рождения Спасителя, потому нарицается Приснодевою». «Жизнь Матери Света, как тихая заря после Божественного Солнца Христа сиявшая для Церкви, угасла пред очами апостолов», но и после чудного дня Успения Своего – воскреснув и вознесшись на небеса, вслед за Христом Спасителем, восприняв славу Божию, Он не оставляет человечество – усердная Молитвенница, Она молится со слезами за весь мир, радуется о каждом спасенном и печалится о каждом погибающем, Она внимает гласу молитв и славословий Церкви и совершает дивные чудеса, являет светлый Лик свой подвижникам и молитвенникам, воспевает девство и целомудрие, призывает нас следовать за Христом и исполнять Его заповеди, творить добро и самоотверженно служить Богу. С молитвенным трепетом перед чудным образом Приснодевы Марии, святитель Филарет Московский восклицал, слагая изумительный богословский гимн в честь Пречистой Богородицы: «Приидите девствующие и от Девы Марии приимите утверждение вашего подвига, созерцая в Ней беспрекословно высокое достоинство – девство, пoелику оно Бога в себе носит. Приидите живущие в супружестве, и от обрученные, но не сочетанные приимите благословение ваших супружеств: поскольку все человеческие супружества рождали бы только чад гнева и наследников ада, если бы Матерь-Дева не родила Сына, Который перерождает их в сынов и наследников Божиих. Приидите любящие уединение, и от размышляющей Марии вразумитесь, что зерно уединения есть смиренное Богомыслие; а без сего уединение часто есть пустое упрямство или жестокое человеконенавидение, гнездо лукавых помыслов и виталище духа безумия. Приидите пристрастные к сообществу и возьмите себе на замечание, что не в суете мирских дел, не в развлечении многолюдства, не в шуме праздных бесед посещают душу небесные силы, и слово Божие сеется в сердце».
Иисус Христос – Личность единственная в земном мире, чуждая первородного греха, ибо Он есть святой и безгрешный Бог воплотившийся и вочеловечившийся, Его происхождение необыкновенно – непорочное зачатие Его совершилось по наитию Святого Духа, а воспринятое Им человеческое естество было свободно от язвы греха. По предвечному достоинству Своему Иисус Христос есть вечный Бог Слово, единосущный Отцу и Святому Духу, а по воспринятому человеческому естеству – Новый Адам и Единый Безгрешный среди рода человеческого, Он – истинный Богочеловек и Искупитель, пречистый Агнец, берущий на Себя грехи мира, Его рождество в Вифлееме – утренний свет, проникший во мрак ветхозаветного святилищ и завершивший долгую ночь ветхозаветных ожиданий, Он – Небесная Манна в золотом сосуде, жезл Иессеев, прозябший вместо увядающего жезла Ааронова. «По воле и предопределению Бога Отца, Сын Божий, единосущный Отцу, сходит на землю, не оставляя неба; под осенением Святого Духа, Отцу и Сыну единосущного, входит в утробу Девы, предочищенную Духом Святым; приемлет человеческую душу и тело и соединяет с Собою во единое Лице Богочеловека Иисуса Христа, сохраняя свойства и действия Божества и человечества неизменными в семь соединении, дабы таким образом родиться в нашу человеческую жизнь, пройти через ее степени и состояния и через самую смерть, и все человечество, грехом падшее и тяготеющее ко аду, но прилепляющееся к воплощенному соестественностью и верою, на раменах Божественной силы восподнять и вознести выше, нежели откуда оно пало, – в небесное вечное царствие Божие». Христос «есть истинный Бог, ибо наше воссоздание может совершиться силою единого Создателя; но вкупе и человек, дабы мы безопасно и дерзновенно приближались к Нему». «Чтобы признать Господа Иисуса Спасителем мира, согрешившего против Бога и Богом осужденного на смерть, для сего нужно совершенное удостоверение, что Он есть Единородный Сын Божий и истинный Бог». «Священное Писание стократно и непрестанно свидетельствует о Божестве Иисуса Христа». Божественность Иисуса Христа ясно просвечивало во всей Его жизни. «Рождение Иисуса Христа ознаменовано рядом происшествий, в которых вместе с глубочайшим унижением открывается Его Божественная слава». По слову святителя Филарета Московского, евангелист Иоанн «устами большого из рожденных женами провозглашал вечность Христа и Его безмерное величие» (Ин.1:27). Великая и несравненная сила Божия проявлялась на всех путях жизни Иисуса Христа, а особенно в сверхъестественных чудесах, Им изреченных, а в Своих притчах и проповедях Он явил Божественное всеведение. «В ответ на вопрос учеников Иоанна: Он ли точно есть ожидаемый Мессия, Иисус указал на свои чудеса» (Лк.7:18–22). Чудеса Христовы доказывают, что Он – истинный Мессия, они подтверждают Божество Его, но при этом «чудеса, являя присутствие Божественной силы, не проявляют решительно Божеского Существа в лице чудотворца, потому что могут быть и человеками совершаемы, по воде и силе Божией». «В самом деле, чудеса, которые творил Господь Иисус во время земной жизни Своей над другими, даже и самое дивное из них, воскрешение мертвых, творили и пророки, хотя и не с таким полномочием, как Он». Для удостоверения в Божестве Иисуса Христа нужно было самое поразительное чудо: «Сильнейшее удостоверение о Божестве Иисуса Христа заключается в Его воскресении. Сию мысль подал Он Сам». «Никогда не было, и не можно представить возможным того, чтобы человек воскресил сам себя, и потому самовоскресением Господа Иисуса дано совершеннейшее удостоверение в том, что Он истинный Бог, владычествующий над жизнью и смертью, и Божественный Спаситель, имеющий могущество воскресить всех человеков, умерщвленных прегрешеньми». Апостолы исповедовали, что Христос – Сын Бога Живого, а «при чудесах (сопровождавших крестную смерть Христа) некоторые стражи Его тела признали Его Сыном Божиим». Христос называл Себя Сыном Божиим и Судиею мира. «Слово Христа твердо было, как слово самой Истины, и подтверждаемо было Его чудесами». Божество Христа раскрывается на Фаворе, когда Бог Отец «подвигся от Своей недоведомой высоты, преклонив небеса, облек Свой неприступный свет в доступный созерцанию светлый облак, сократил Свое бесконечное ведение и откровение бесконечного в подобие человеческого гласа, и Сам проповедал единосущное с собою Божество рабий зрак носящего Иисуса, нарекши Его Своим Сыном возлюбленным, ибо Сын возлюбленный в священном языке означает Сына Единородного, а Сын единородный не иный быть может, как Единосущный Отцу Своему». Когда предвечное Слово воплотилось, то «Сын Божий принял на Себя плоть человеческую, кроме греха, и сделался человеком, не преставая быть Богом». «Чтобы кто не подумал, что Сын Божий принял одну плоть или тело, но чтобы признавали в Нем совершенного человека, состоящего из тела и души», – для этого «в Символе Веры, после того, как о Сыне Божием сказано, что Он воплотился, еще прибавлено, что Он вочеловечился». В Священном Писании сказано, что Иисус Христос – наш Божественный Искупитель и истинный Единородный Сын Бога, Он – равный Богу, в Нем произошло ипостасное соединение двух природ – Божественной и человеческой. Во Христе «находятся нераздельно и неслиянно два естества, Божеское и человеческое, и, по сим естествам, две воли», но одно Лицо, ибо Он – Богочеловек, тем самым собезначальное Отцу Слово «становится ближе к нам, нежели к Ангелам; потому что естество Ангельское только приближается к Нему, а естество человеческое находится в единстве Ипостаси Его». Воспринятое Иисусом Христом человеческое естество было обожено, а Он Сам – «неистощимый источник Божественной благодатной, животворящей, всеисцеляющей, спасительной силы», ибо в Нем «сходятся края бездны, разделившей человека грешника от Бога, и первоначальное общение человека с Богом восставляется в большем прежнего совершенстве». Воспевая несказанное величие Иисуса Христа Богочеловека, святитель Филарет Московский со всей пламенностью своего сердца и апостольским вдохновением проповедовал, что Христос есть истинный Сын Божий, сияние славы Отчей и образ Ипостаси Его, а также – истинный Сын человеческий; Он – Бог воплотившийся и понесший на Себе немощи человеческие; Он – Богочеловек, сделавший нас «причастниками Божественного естества «(2Пет.1:4); Он – Сын Адамов и Новый Адам, искупающий грех нашего прародителя, а вместе с Тем, Он – Сын Авраамов, явившийся, чтобы по образу Исаака представить Себя чистейшею, совершеннейшею жертвою Господу; Он – Сын Давидов, чтобы наследовать и восстановить царство благодати. Насколько высока чудесная Личность Христа Богочеловека, настолько же она и непостижима – никто из людей и Ангелов не может постичь тайны Боговоплощения. «Мысль пред безмерною высотою и глубиною таинства теряет крила. Созерцание изнемогает пред силою невидимого света, подобно как телесное око пред видимым солнцем. Слово немеет пред необъятностью созерцания. Какой ум проникнет в совет превечный, в недоступном для твари святилище Триипостасного Божества? Какой слух вместит, в ответ на соизволение Бога Отца, соизволительное слово Бога Слова, впрочем, коснувшееся некогда слуха одного из Пророков: се иду сотворити волю Твою, Боже (Пс.39:9; Евр.10:9)? Как не поколебались и не сокрушились небеса схождением на землю живущего превыше небес и небесами невместимого? Как земля, проклятая в делах еще первого человека и в течение многих веков оскверняемая грехами рода человеческого, не поядена огнем, при сошествии на нее Бога, Который есть огнь поядаяй нечистое (Евр.12:29)? Как не опалена утроба Девы, огнь Божества приемшая? Когда и как Дух Святой предочистил ее для сего и возвел до чистоты, достойной непосредственного соприкосновения с чистотою Божества? Как, превыше законов естества, родился в ней новый Адам, Который есть Господь с небесе, и не возгнушался Господь с небесе облещись в зрак раба, в естественный образ Ветхого Адама, который есть персть от земли, в землю отходящая»? Кто поймет сочетание противоположностей, которое усматривается в Лице Богочеловека? Он в одно и то же время есть «новорожденный – и сущий прежде всех веков; младенец – и отец будущего века; Сын человеческий, но Сын Девы, теперь и после истинный Сын Девы, а ныне и присно и во веки веков также истинный Сын Божий; недавно в числе земных тварей, но Тот Самый, Которым в начале сотворено все и небесное и земное; днесь немотствующий между бессловесными, но присно глаголющий и носящий всяческая глаголом силы Своей». Каждый православный христианин призван «разуметь Иисуса Христа, как Единородного Сына Божия, Единосущного Богу Отцу и Святому Духу, истинного Бога, всемогущего, всеблагого, всепремудрого, и питать нашу веру уверенностью, что Он, яко всемогущий – совершенно может, яко всеблагий – совершенно желает, яко всемудрый – имеет в готовности совершенные средства устроить нам и благовременное, и блаженство вечное». Задаваясь сотериологическим вопросом – «как же устроил Христос нам блаженство вечное?», святитель Филарет Московский отвечал следующим образом: «Для спасения падшего человека Христос совершил служение пророческое, первосвященническое и царское. Это ясно из самого названия Его: «Христос» значит помазанник. Так издревле называли царей, первосвященников и пророков».
Христос раскрыл миру непостижимые тайны Царства Небесного, Он исповедовал веру в Святую Троицу и проповедовал о Царствии Божием; Он «исповедал Бога, не только как Творца и Вседержителя, но, что особенно и дивно, и вожделенно, как Отца, милующего, любящего и спасающего»; Он основал Новый Завет между Богом и человечеством, дал верующим новый нравственный закон – заповеди любви и возвысил дух заповедей Моисеевых: «заповеди Моисеевы запрещали убийство, прелюбодеяние, клятвопреступление, обиду: Господь запретил и гнев, и любодейный взгляд, и справедливую клятву без нужды, и сопротивление обижающему, заповедуя вместо того любить врагов», «потому что все суть создания единого Бога и произошли от одного человека». «Любить себя нужно только для Бога, и частью для ближних, любить ближних нужно только для Бога, а любить Бога должно для него Самого и больше всего. Любовь к себе нужно приносить в жертву любви к ближним, а любовь к себе и ближним нужно приносить в жертву любви к Богу». «Ветхий Завет, как приготовительный к совершенству христианскому, открытым образом говорил наиболее о наградах земных, потому что, применяясь к понятиям людей, которым был дан, по необходимости должен был и духовные созерцания небесного блаженства облекать в чувственные изображения благополучия земного. Завет Новый, как открывающий совершенство Царствия Небесного, в его духовной силе и высокой чистоте, обыкновенно указует своим подвижникам и страдальцам награды небесные, а земными не только пренебрегает, как маловажными, но иногда почитает даже уроном». Для святителя Филарета Московского, Христос есть, прежде всего, таинственный Первосвященник – великий Архиерей не по чину Ааронову, но по чину Мельхиседекову, приносящий мироискупительную жертву, Он пречистый Агнец Божий, приносимый на алтарь – возносимый на Крест. «По предвечному совету Божию, Христос есть не только жертва страждущая, но и вечный священник, Божественною силою священнодействующий спасение наше. Бог, у пророка, сию великую и спасительную истину изрекает с подтверждающею ее клятвою: клятся Господь и не раскается: Ты иерей во век по чину Мелхиседекову (Пс.109:4)». «Сын Божий перенес на себя бремя, подавляющее человека, усвоил Себе крест его и предоставил ему только придержаться сего креста»... «Кто измерит всемирный сей крест, понесенный Начальником нашего спасения? Кто извесит его тяжесть? Кто исчислит разнообразное множество крестов, из которых он, как из каплей море, составляется?... Вся жизнь Иисуса была единый крест: и никто не прикасался к бремени его, разве для отягчения его». Христос возложил на Себя тяжкий крест мировых страданий с самого момента воплощения. «Божественное соединяется с человечеством, вечное со временным, всесовершенное с ограниченным, несозданное с своим созданием, самосущее с ничтожным: какой необозримый и непостижимый крест из сего уже слагается! Богочеловек, которого нисшествие прославляют небеса, является здесь в униженнейшем возрасте человечества, в малейшем граде малейшего из царств земных; нет для Него ни дома, ни колыбели; кроме убогих родителей, едва несколько пастырей занимаются Его рождением. Исчисляют Безначальному восемь дней Нового бытия и порабощают Его кровавому закону обрезания. Господь храма приносится во храм поставити Его пред Господем, и пришедый искупить мир искупляется двумя птенцами (Лк.2:22.24). Тогда, как Он еще немотствует, уже изощряется на Него в устах Симеона оружие слова крестного, и проходит сердце Его Матери (Лк.2:34.35). Некоторые иноплеменники приходят возвеличить Его именем царя Иудейского; но сия малая слава воздвигает на Него злобу Иудейского царя, соделывает Его невинною виною кровопролития и принуждает удалиться от народа Божия в страну идолослужителей. Всеобъемлющая Премудрость Божия не иначе, как с возрастом, преспевает премудростию у Бога и человеков. Источник и Податель благодати приемлет благодать (Лк.2:52). Тридесять лет Владыка небес и Царь славы сокрывается от неба и земли в глубоком повиновении двум смертным, которых удостоил наречь Своими родителями. Чего потом не претерпел Иисус от дня вступления Своего в торжественное служение спасению рода человеческого! Святой Божий, грядущий освятить человеков, вместе с ищущими очищения грешниками, преклоняется под руку человека, и приемлет крещение: воистину крещение, то есть погружение, не столько в водах, сколько в обилии креста! Испытующий сердца и утробы Сам поставляется в искушении. Хлеб небесный предается земной алчбе. Тот, пред Которым должно преклоняться всякое колено небесных, земных и преисподних, допускает князя преисподних требовать от Себя поклонения (Мф.4:9). Ходатай Бога и человеков открывает Себя человеком; но Его или не узнают, или не хотят узнавать. Его учение почитают богохульным (Мф.9:3), Его дела беззаконными (Ин.9:16), Его чудеса Вельзевуловыми (Мф.12:24.). Если Он чудотворит и боготворит в субботу, Его называют нарушителем субботы. Если обращает заблудших, приемлет кающихся, Его порицают другом грешников (Мф.11:19). Там ищут уловить Его словом (Мф.22:5); здесь ведут Его на верх горы дабы низринуть (Лк.4:29)... Он воскрешает умершего; – завистники совещаются умертвить Его Самого (Ин.11:43–6.53). Народ во вратах Иерусалима приветствует Его царем; – все земные власти восстают, дабы осудить Его, как преступника. В избранном сонме Своих другов Он видит неблагодарного предателя и первое орудие смерти Своей; лучшие из них служат Ему соблазном, помышляя человеческое в то время, когда Он идет на дело Божие (Мф.16:23)... Крест последует за Иисусом на самый Фавор, и слово крестное не разлучается от слова прославления... Долго носил Иисус крест Свой, как бы не чувствуя его тяжести; наконец предан был ему, аки льву, да сокрушит вся кости Его (Ис.38:13). Внидем за Ним с Петром и сынами Заведеевыми в вертоград Гефсиманский и проникнем бдящим оком во мрак последней нощи Его на земле. Уже Он не сокрывает креста, сокрушившего душу Его: прискорбна есть душа Моя даже до смерти (Мф.26:38). И молитвенное беседование с Единосущным Отцом не освобождает Его, а удерживает под тяжестью страдания: Отче мой, аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия: обаче не яко же Аз хощу, но яко же Ты (Мф.26:39). Носящий всяческая глаголом силы Своей имеет теперь нужду в укреплении от Ангела (Лк.22:43)». Христос был предан лобзанием Иуды и схвачен войнами, в доме Каиафы «допрашивается по доносам лжесвидетелей, и по исповедании Себя Сыном Божиим, будучи признан достойным смерти, терпит различные поругания. В сие время Петр, отважившийся видеть, но не разделять судьбу своего Учителя, три раза отрицается Его во дворе Архиерея»... Затем – суд у Пилата, первосвященники иудейские требуют смерти Иисусу и свободы разбойнику Варавве, «судия бьет Иисуса, увенчивает тернием, облекает в багряницу, и в сем позорном виде показывает народу». «Около полуденного времени, ведомый на лобное место, изнемогает Иисус под тяжестью креста».«На Голгофе некоторые, из человеколюбия к умирающему, приносят Ему, по обыкновению, вино, смешанное со смурною; но Его ругатели мешают оное с желчию. Вознесенный на крест, Иисус видит ругающийся народ и воинов, разделяющих Его ризы... слышит, от одного из распятых с Ним разбойников хулу... наконец, призвав Отца Своего, вкусил оцта, смещенного с желчию, и возгласив: совершишася, предает Богу дух Свой». Христос страдал за грехи всего мира и всех людей, а горечь чаши страданий Иисусовой – «это горечь наших грехов, это тягость нашей виновности пред Богом и заслуженных нами казней, которые все принял на Себя Агнец Божий, вземляй грехи мира (Ин.1:29); и таким образом Он скорбел, тужил, ужасался, прискорбен был душою даже до смерти ее потому, чтобы истощалось Его терпение, но потому, что Своими внутренними страданиями очищал Он наши внутренние нечистоты, заглаждал нашу виновность, удовлетворял раздраженному на нас Правосудию Божию». В центре Евангелия стоит чудесная Личность Иисуса Христа из Назарета, Его жизнь и проповедь о Царствии Небесном, Крест на Голгофе и Воскресение, отсюда – в образе Богочеловека святитель Филарет Московский видел прежде всего распятого и воскресшего Спасителя мира, подчеркивая, что «судьба мира висит на кресте Его, жизнь мира лежит во гробе Его. Сей крест озаряет светом плачевную страну жизни, из гроба Его взыдет солнце блаженного бессмертия…». Христос страдал добровольно – по любви к Небесному Отцу и всему сотворенному миру. «Если Отец Небесный из любви к миру предает Единородного Сына Своего, то равно и Сын из любви к миру предает Себя Самого; и как любовь распинает, так любовь же и распинается». Тайна Голгофского Креста есть таинство Божественной Любви: «так в духовной области тайн, по всем измерениям Креста Христова, созерцание теряется в беспредельности любви Божией». В Великий Пяток святитель Филарет Московский проповедовал на слова «Так возлюбил Бог мир», и призывал вникнуть в сокровенный смысл Креста: «Что там!.. Ничего, кроме святой и блаженной любви Отца и Сына и Святого Духа к грешному и окаянному роду человеческому. Любовь Отца – распинающая. Любовь Сына – распинаемая. Любовь Духа – торжествующая силою крестною…». Как проницательно подметил протоиерей Георгий Флоровский, святитель «Филарет вполне свободен от сентиментального или моралистического перетолкования крестной любви. Он подчеркивает, напротив, что Крест Христов укоренен в неисследимости Божественного благоволения. Таинство Крестное начинается в вечности, «в недоступном для твари святилище триипостасного Божества». Потому и говорится в Писании о Христе, как об Агнце Божием, предуведенном или даже закланном от сложения мира». По разъяснению святителя Филарета Московского, внешний крест, «сложенный из вражды иудеев и буйства язычников», есть «орудие страдания и смерти Иисуса Христа; во-вторых, самое страдание и смерть Его на кресте; в-третьих, в более обширном смысле, все последование и разнообразие страданий, унижения и постепенного умерщвления Его, и внутренний крест скорби, в глубоком ощущении, и еще ранее в предчувствии видимого креста и страдания», но все это – «земной образ и тень небесного Креста любви». Любовь побудила предвечного Бога Слова воплотиться и взойти на Крест, а значение Его крестной жертвы имеет вселенский масштаб – Христос «принес Себя в жертву за всех и всем приобрел благодать и спасение», «чашею Своего вольного неповинного Богочеловеческого страдания Христос исчерпал и упразднил чашу вечных мучений осужденного за грех человечества. Своею смертью Он проник в замкнутую область всеобщей смерти человеческой, чтобы светом Божества рассеять мрак ее, чтобы силою Божества расторгнуть узы ее».
Когда Христос умер на Кресте, то пречистое тело Его было положено во гроб, а душа – сошла в преисподнюю, чтобы освободить всех томящихся и ожидающих Его пришествия, при этом Божество Его не разлучилось ни с телом нетленным, ни с душой безгрешной. Христос сошел во тьму сени смертной и озарил души верных. «Христос нисходил во Ад для того, чтобы там проповедать победу над смертью, избавить души, которые с верою ожидали Его пришествия» (1Пет.3:18–9). До сошествия Иисуса Христа во Ад «патриархи, пророки и праведники Ветхого Завета, хотя не были погружены в глубокой тьме, в которой погрязают неверующие и нечестивые, однако и не выходили из сени смертной и не наслаждались полным светом. Они имели семя света, то есть веру во Христа грядущего; но только Его действительное к ним пришествие и прикосновение Божественного света Его могло засветить их светильники светом истинной небесной жизни. Их души, как мудрые девы, были близ дверей небесного чертога; но только ключ Давидов мог отпереть сии двери». «Ключ Давидов, отпирающий все двери, есть Богочеловечество Иисуса Христа, которым как Божество проникает во все состояния человечества, так человечество входит во внутренняя Божества. Всеотверзающее движение сего ключа есть воскресение Христово. Им отверзается темница и отдает заключенных, отверзается рай и приемлет изгнанных, отверзается небо и ожидает избранных». Шествие Христа Богочеловека как царя славы начинается во тьме и сени Ада, в «вместе с воскресением Своим Он ввел на небо патриархов, пророков ветхозаветных». Задаваясь вопросом – «Что Ад, после того, как, по сошествии во Ад, Христос воскресе?», святитель Филарет Московский отвечал: «Крепость, в которую под видом пленника вошел победитель; темница, у которой врата сокрушены и стражи рассеяны; вот подлинно, по изображению Христову, чудовище, которое поглотило сверженного с корабля пророка; но, вместо того, чтобы пожрать и истребить его, сделалось для него другим, хотя не столь покойным, кораблем, чтобы вынести его на брег жизни и безопасности. Теперь становится понятным, как надеялся некто через самый ад пройти безопасно: аще и пойду посреде сени смертные, не убоюся зла, яко Ты со Мною еси (Пс.22:4), – Ты, Который для нас сошел с неба, подобно нам, ходил по земле и, подобно нам, нисшел в сень смертную, дабы и оттоле проложить Твоим последователям путь во свет жизни». Христос воскрес – и Ад расхищен, а смерть повержена. Воскресение Христово «в вере нас непоколебимо утверждает, и совершенною надеждою утешает», оно воспламеняет в сердцах любовь к Богу и чаяние всеобщего воскресения мертвых и жизни будущего века. Христос «воскрес, чтобы воскресить в Нового человека, то есть возбудить в нас благодатную духовную силу, жившую в нас прежде греха Адамова». «До воскресения Христова ходили между людьми темные и нетвердые мнения о бессмертии души человеческой; но о воскресении души с телом всего менее думали даже те, которые более других усиливались мыслить. Не светел был и взор избранного народа на сей предмет. Когда Христос Спаситель, обличая Саддукеев, в наименовании Бога Авраамова, Исаакова, Иаковлева открыл мысль о воскресении мертвых, тогда не только Саддукеи, но и лучше их мыслящие поражены были новостью сего открытия: «слышавше народи, дивляхуся о учении Его» (Мф.22:32–3)… Христос Спаситель, через Свое учение, на место шатких мнений о бессмертии, поставил твердую истину воскресения и через Свое воскресение соделал сию истину даже опытною». Если бы Христос не воскрес, то вера наша была бы суетной и тщетной, но Христос воскрес из мертвых, а потому – Воскресение Христово есть опора нашей надежды, оно есть «начало воскресения всех умерших человеков, – воскресения уже не в жизнь временную, как было воскресение Лазаря и других прежде его, но в вечную». «Надобно ли основать веру, сотворить надежду, воспламенить любовь, просветить мудрость, воскрылить молитву, низвести благодать, уничтожить бедствие, смерть, зло, дать жизненность жизни, сделать, чтобы блаженство было не мечта, но существенность, слава – не призрак, но вечная молния вечного света, все озаряющая и никого не поражающая? На все сие найдется довольно силы в одном чудодейственном слове: Христос воскресе». По пламенному исповеданию святителя Филарета Московского, «как воскресением Своим Христос сокрушил двери Ада и открыл верующим исход из мрачных уз преисподней, так вознесением Своим отверзает двери неба и открывает верующим вход в Царство Небесное». Христос «вознесся на небо, дабы всеобъемлющею властью Своего Божества все соестественное Себе человечество привлечь от земли на небо». «Если падение Ветхого Адама превратило стремления человека от горнего к дольнему и преисподнему; то воскресение и вознесение Нового Адама, Богочеловека, Иисуса Христа, не с сугубою ли силою обратило сие стремление в первоначальное направление, не поставило ли лествицу к небесам»? «Своею крестною заслугою приобретши человекам право на благодатные дары Духа Святого», Христос, после Вознесения Своем на небо, благодатно устремляет к Себе все человечество. «Сошествие Святого Духа не возжгло ли в человечестве духовно горящий огнь, естественно горе идущий, горе влекущий то, в чем он обитает?» Куда же вознесся Христос Спаситель и «где предел, до которого простирается вознесение Господа?» Христос вознесся на вершину небес, чтобы воссесть одесную Бога Отца на сияющем престоле славы и ходатайствовать о ниспослании Святого Духа, образовавшего Новозаветную Церковь в огненных языках Пятидесятницы, сойдя на апостолов, собравшихся в Сионской горнице.
Последнюю беседу с апостолами Христос завершил молитвою о новосозидаемой Церкви Своей. «Всем верующим в Него просил Он от Отца Своего Небесного единения в вере и любви между собою, восходящего до единения с Самим Богом: да вси едино будут: якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут (Ин.17:21)». В основе Новозаветной Церкви лежит краеугольный камень веры в распятого и воскресшего Христа Богочеловека, а сама Церковь – храм и скиния Господня, странствующая в веках истории; она – хранительница Божественного Откровения и возвестительница Слова Божиего, труба Иерихонская, разрушающая державу лукавого князя мира сего, и виноградная лоза Христова, проросшая по лицу земли и питающая верующих глаголами жизни и святым таинством Евхаристии; она – союз Бога и человечества, непрестанно продолжающаяся Пятидесятница и сокровищница благодати Святого Духа, столп и утверждение Истины и ковчег таинств и богослужений, ее не одолеют врата адовы. Церковь есть мистическое Тело Христово, она «есть Святая, хотя в ней есть и согрешающие – согрешающие, но очищающие себя истинным покаянием, не препятствуют Церкви быть Святой… Церковь есть Святая, потому что освящена Господом Иисусом Христом через его страдания, через его молитву и через Таинства. Церковь называется Соборной, или что то же, Кафолической, или Вселенской, потому что она не ограничивается никаким местом, ни временем, ни народом, но заключает в себе истинно верующих всех мест, времен и народов. Церковь есть верное хранилище Священного Предания… Церковь называется Апостольской, потому что она непрерывно и неизменно сохраняет от Апостолов и учение, и преемство даров Святого Духа через священное рукоположение. В этом смысле Церковь называется также Православной или Правоверующей. Церковная иерархия или священноначалие, сохраняющее преемство апостольского служения, ведет свое начало от Самого Иисуса Христа и от сошествия на апостолов Святого Духа, и с тех пор непрерывно продолжается через преемственное рукоположение в Таинстве Священства. Священноначалием, которое может действовать от имени всей Кафолической Церкви, является Вселенский Собор». «Истинная Церковь созидается так, что всем верующим глава и основание есть Христос, на Нем утверждаются, и преемством от Его апостолов священного рукоположения, и общением прочих таинств неразрывно соединяются всех времен и мест православные пастыри и учители, а с ними и прочие верующие». «Священноначалие и священство, которое от единые живые Лозы, Христа, через Апостолов, исходит в подобии ветвей, простирающихся по всем местам, продолжающихся через все времена и никогда не пресеченных, прививает верующих к единой и той же живой Лозе духовной и Божественной». Церковь одна, ибо «если Церковь должна быть телом Христовым», то Вселенская Церковь должна быть одна, потому что «никто никогда не приписывал Христу многих тел». «Если Вселенская Церковь есть тело Христа Сына Божия, то сие тело, без сомнения, есть всегда чистое, потому что противное сему было бы недостойно Сына Божия». Верующие во Христа освящены и постоянно освящаются Им «через Его страдания, через Его учение, через Его молитву и через таинства». «В чистом единении веры и любви на земле должна образоваться способность к высочайшему соединению с Богом и святыми на небе». Эта высокая способность даруется только в Церкви земной, которая есть «от Бога установленное общество человеков, соединенных православною верою, законом Божиим, священноначалием и таинствами». Различая земную и небесную Церковь, святитель Филарет Московский писал, что к земной Церкви принадлежат все православные христиане, живущие на земле, а к Небесной Церкви – «все скончавшиеся в истинной вере и святости». Земная Церковь соединяет верующих во Христа не только между собой, но и с Небесной Церковью. «Святая Церковь многообразно подвизается приближать нас от видимого к невидимому. Так, при тайнодействии она не только невидимых Ангелов присутствующими и сослужащими представляет, но и нам самим повелевает таинственно изображать в себе Херувимов. Так, она призывает нас торжественно творить память святых, пришедших из видимого в невидимое. И Провидение Божие частью привлекает нас к общению с ними через их видимые чудодейственные останки, частью же и сии скрывает от нашего видения, чтобы вера училась, и без помощи видимого, восходить к невидимому». В своей статье «Град или храм? – к вопросу о ключевых понятиях экклесиологических концепций блаженного Августина и святителя Филарета Московского» протоиерей Павел Хондзинский отмечал, что в основе экклесиологической концепции Августина Блаженного лежит прочтение Ветхого Завета как пророчества не только о Христе, но и о Церкви – граде Божием на земле, в то время как для святителя Филарета образ Церкви есть храм – дом молитвы, обитель Господня и новый град Небесного Царствия на земле. По слову апостола Павла, христиане на земле своего града не имеют, они град грядущий взыскуют – горний Иерусалим, а святитель Филарет Московский провозглашал, что Господь «устрояет новую ризу спасения, новые сосуды благодати, новый живой град Небесного Царствия на земли, Он несет избранные Им живые камни из ветхого града на свободное, чистое, высокое место, дабы здесь благословить новосозидаемую Церковь Свою». По пламенному исповеданию святителя Филарета Московского, Церковь непрерывно пребывает в благодати Божией – «пастыри и учители, или, иначе, священноначалие церковное должно сохраняться в Церкви непрерывно, так как непрерывно должно продолжаться созидание тела Христова», а потому «очевидно, что благодать тайнодейственная и чин священноначалия, по предречению Апостола, пребудут в Церкви во все времена, и хотя не всегда равно обильным потоком, но никогда непресекаемою струею потекут даже до пределов царства славы». С апостольским вдохновением свидетельствуя о непоколебимости Церкви до скончания веков, святитель Филарет Московский пояснял, что «Церковь Христова непоколебима, во-первых, в Самом Иисусе Христе, на Котором, как на вечном основании, навеки утверждена, и с Которым, как тело с главою, соединена союзом бессмертной жизни; во-вторых, она непоколебима в своем вселенском единстве, не так, чтобы никакая часть, большая или меньшая, не могла отпасть от сего единства, но так, что, несмотря на отпадение иногда некоторых частей, всегда остается единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь, сохраняющая чистое исповедание веры и учение жизни, неповрежденное Священное Писание и священное предание, и непрерывное преемство священноначалия и таинств».
По ходатайству Иисуса Христа Святой Дух сошел на апостолов и образовал Церковь, а благодать Его веет в Священном Писании и церковных таинствах, ибо в Евангелии слышатся «глаголы жизни» Христа Спасителя, а в таинствах действует благодать Божия. В таинства «Бог ввел Свою Божественную благодатную и спасительную силу, чтобы через них вводить ее в христиан». «Таинство есть священное действие, через которое тайным образом действует на человека благодать, или, что то же, спасительная сила Божия». Таинства – это драгоценные сосуды, в коих благодатная, Божественная сила, победоносная над злом, благопомощная для добра, заключена и открыта – заключена видимо, открыта невидимо, заключена для испытующего разума, открыта для верующего сердца». «Благодатью Всесвятого Духа в таинствах совершается дело, видимое в своих знамениях, невидимое в существе своем, таинственное в отношении между знамениями его и существом его, – дело, имеющее вид человеческого по своим орудиям, но воистину Божественное по силе, в нем действующей, не столько понятное для разума, сколько ощутимое верою, – может быть, не довольно ощутимое по нашему несовершенству, тем не менее действительное и существенное». Человек нуждается в спасении – никто из нас не мог бы спастись без искупительной жертвы Иисуса Христа и освящающей благодати Святого Духа, действующего в церковных таинствах, но Бог никого не спасает насильно – нужно участие нашей свободной воли, нужен подвиг личной веры – требуется «соответствовать благодати верою, тщанием и подвигом», «принимать сие семя вечной жизни верою, полагать оное в сердце любовью, углублять смирением, согревать молитвою и Богомыслием, питать или напоять слезами умиления, укреплять подвигами добродетели». Вера во Христе – это необходимое условие нашего спасения и восприятия благодати Святого Духа. «Душа без веры есть сосуд, запертый для благодати, а душа верующая – открытый. Вера открывает душу для принятия благодати». В Священном Писании сказано, что «все возможно верующему» (Мк.9:23), маловерие порицается, а герои веры – Авраам, Иов и Давид воспеваются. Вера имеет сотериологическое значение – «вера твоя спасла тебя» (Мф.9:22), а Христос совершал чудеса по вере приступающих к Нему. Вслед за апостолом Иаковом, святитель Филарет Московский предостерегал, что нас спасает живая вера, проявляющаяся в добрых делах: «Оправдание через веру, будучи тайною благодати еще во времена апостольские, превратно понимаемо было некоторыми плотскими человеками. Они хотели довольствоваться умозрительною и хладною верою и думали, что она как избавляет их от осуждения за беззакония, так освобождает от обязанности ходить в законе Божием. Сию то бесплотную мертвую веру осуждает Апостол Иаков и примером Авраама показывает, что истинная оправдывающая вера от дел совершается». «Истинно вселенская вера» есть та, «которая в Авеле множившую жертву принесла паче Каина; которая в Ное угодила Богу и спасла род человеческий от конечного истребления потопом; которая в Аврааме принесла в жертву Богу единородного сына и, сквозь отдаления многих веков, видела день Христов; которая в Моисее жезлом пресекла море и через бездну провела народ Божий; которая отверзала очи пророков и делала их современниками последующих событий; которая в учениках и свидетелях Иисуса Христа оставила все, чтобы идти в след Его, и потом Его силою исцеляла всякий недуг и всякую язву; с Ним ходила но водам, не умерла в ужасные дни смерти Его, прияла обетование Святого Духа по вознесении Его; повелевала именем Его всей природе, победила именем его целый мир его гонителей». Надежда есть необходимая спутница живой христианской веры, она есть «успокоение сердца в Боге с уверением, что Он непрестанно печется о нашем спасении и дарует нам обещанное блаженство». «Если верующий, но не вступивший на степень совершенной надежды, хощет изрещи слово и совершить дело веры, хотя не гору двинуть, но какое-нибудь препятствие, на пути спасения затрудняющее, удалить, помыслы сердца его разделяются и представляют ему, что желаемое им трудно, что Бог не всякому являет особенную Свою помощь, что времена чудодейственной веры прошли, и от таковых безнадежных помыслов дух веры рассыпается, слово его изнемогает и дело ее не совершается. Так не подвизающийся вступить на степень совершенной надежды и со степени веры упадает». «Вера рождает любовь, а надежда вместе с верою воспитывает» ее. Вера и надежда по отношению к любви есть «временные, приготовительные и частные добродетели ко всеобщей, полной и вечной», а любовь «всему верит, всего надеется, и никогда не отпадает» (1Кор.13:7–8). Любовь благотворно действует на веру и надежду, приобретает «доброе свидетельство совести» для человека, «утверждает надежду на милость Божию», а «надежда на Бога милосердного приводит за собою уверенность в средствах Его милосердия, или веру». Христианство есть религия любви, а потому если в нашем сердце нет любви, то мы не обретем спасение. Любовь есть дыхание Святого Духа, она животворит душу и делает нашу веру деятельной и спасительной, а без любви мы не унаследуем жизнь вечную и Царствие Небесное. Человеколюбие есть плод истинной и живой веры, а где нет любви, там нет и веры деятельной и спасительной. «Если кто усвоил себе веру сердцем, то есть, в глубине души почувствовал ее достоинство, святость и силу, возлюбил ее, прилепился к ней, то вследствие сего надлежит, по слову апостольскому, вселиться Христу верою в сердце (Еф.3:17), то есть внести в него Свою благодать, Свой свет, силу и жизнь, Свое мудрование, любовь и добродетель; и тогда такой человек возлюбит всех человеков, – иначе и быть не может, – любовью Христовою; и в любви и благодарности к пострадавшему и умершему за него готов будет пострадать и умереть за спасенных Его любовью и искупленных Его смертью; кратко сказать, по мере совершенства в вере будет совершен в человеколюбии. Таким образом, одно из двух: или человек имеет чистую веру, и купно, с нею человеколюбие, и вообще христианскую добродетель и непорочность, или, если сих не имеет, то пусть не будет дерзновенен, хвалясь одною верою, только словесною, или мысленною».
Рассуждая о последних судьбах каждого человека и мира – о сокровенных и сверхразумных тайнах эсхатологии личной и всеобщей, святитель Филарет Московский напоминал, что нам нужно помнить о смерти – наша земная жизнь скоротечна, а падший человек смертен, но душа его бессмертна и он не исчезнет в небытии, когда его тело возляжет во гроб: «Подлинно вся природа вопиет против ужасной мысли об уничтожении. Растения увядают и прозябают; зерно умирает, чтобы дать жизнь дереву или злаку; засыпает пресмыкающееся – и пробуждается окрыленным; грубейшие сущности разрешаются в тончайшие; свет удаляется и возвращается; времена оканчиваются и начинаются; исчезающие гласы воскресают в отголосках; все соразрушается для воссоздания, умирает для жизни, погибает для хранения: один ли человек, толь громкое имя, издаст минутный звук и более не отзовется? Напротив, если бы даже существование видимого мира могло сократиться в пределы земной жизни человеческой, бытию духа человеческого не свойственно было бы стесниться в существовании видимого мира. Бытия чувственные совершенствуются поспешно, и достигают своего назначения: человек, возрастая непрестанно и всегда чувствуя внутреннее воззвание к высшему совершенству, дотоле старается приблизиться к небу, доколе не снидет в землю; и возможно ли, чтобы сей сын неба родился токмо для младенчества и воспитания? Животные, водимые чувственностью, находят свое счастье и покой в удовлетворении нужд, ограниченных сохранением бытия. Человек, управляемый высшими побуждениями, живет более в будущем, нежели в настоящем, и не может насытить бесконечного желания. Неужели в сем случае владыка мира должен быть несчастней покоренных под ноги его? Неужели никогда не постигнет сего будущего, которое он столь неутомимо преследует? Неужели сие бесконечное желание могло быть насаждено в конечной природе? Что будут его высокие побуждения любви к Богу и ближнему, если один из сих предметов никогда не достигается, а другой всегда исчезает? Что будет кроткая добродетель, если дерзкое злодеяние, которое иногда упреждает ее в сникании благ земных, смешается с нею в прахе могилы и, может быть, переживет ее в памяти потомства? Жив Господь порядка, правды и благости, – и в Нем жива по смерти душа наша! Впрочем, сколь ни естественно сие умозаключение, признаемся, что естественный разум не может сделаться победителем смерти. Подобно малодушному воину, он гордится блестящим оружием, доколе находится вне опасности, но при виде врага трепещет и опускает оное из рук своих». Слагая дивный поэтический дифирамб царственному достоинству человека, святитель Филарет Московский не только провозглашал христианскую веру в бессмертие души, но и с проникновенным и трогательным библейским лиризмом, достойным книги Иова и Псалтыря, возвещал чаяние всеобщего воскресения мертвых и жизни будущего века: «Солнце заходит, чтобы взойти опять; звезды утром умирают для земного зрителя, а вечером воскресают; времена оканчиваются и начинаются; умирающие звуки воскресают в отголосках; реки погребаются в море и воскресают в источниках; целый мир земных прозябений умирает осенью, а весною оживает; умирает в земле семя, воскресает трава или дерево; умирает пресмыкающийся червь, воскресает крылатая бабочка; жизнь птицы погребается в бездушном яйце и опять из него воскресает. Если твари низших степеней разрушаются для воссоздания, умирают для новой жизни; человек ли, венец земли, и зеркало неба, падет во гроб для того только, чтобы рассыпаться в прах, безнадежнее червя, хуже зерна горчицы?». Когда человек умирает, то «состояние души человеческой по смерти определяется внутренним состоянием ее, и нет никакого чистилища, в котором бы она должна была выдержать огненное мучение, дабы приготовиться к блаженству (Ин.5:24). Нет нужды ни в каких других очищениях, когда кровь Иисуса Христа очищает нас от всякого греха». Всех нас ожидает Суд Божий и воздаяние: «Кто возбудил и сохраняет в себе жизнь (по вере во Христа), тот и во гробе не уснет в смерть, но и с одра тления воспрянет в нетление, в жизнь, в небо, в блаженство, во славу. Но кто, не подвизаясь проникнуть в высшую, блаженную жизнь духа, живет жизнью Ветхого Адама, проводит жизнь плотскую, чувственную, греховную, движимую помыслами страстей и похотей, тот среди признаков жизни погружается в действительную внутреннюю смерть, потому что грех содеян рождает смерть (Иак.1:15); потом, если не обратится и не покается, умирает видимою смертию грешника, которая люта (Пс.83:22), потому что ею, наконец, он переходит в смерть вечную, которую как бы ни желал он превратить в глубокий сон, чтобы забыться от ее мук, но не возможет, потому, что его непрестанно будить будут – огнь неугасающий, червь неумирающий, жупел кипящий, и будить будут не к жизни, но всегда к новой смерти». По суждению святителя Филарета Московского, «души усопших в вере» находятся в состоянии, соответствующем тому, «к чему приготовили себя в земной жизни» – одни на лоне Авраама (Лк.16:23) и в покое, (Прем.4:7), а иные – в сетовании и скорбях, как предвещал Иаков – «сниду к сыну своему сетуя во Ад» (Быт.36:35). Душам умерших с верою «к достижению блаженного воскресения вспомоществовать могут приносимые за них молитвы, особенно соединенные с приношением бескровные жертвы Тела и Крови Христовы, и благотворения, с верою совершаемые в память их». «Смерть тела не разлучает верующих с Церковью Христовою, которая, подобно виденной Иаковом лествице, стоит между небом и землею, простирается из видимого в невидимое, от нижних от земли степеней досязает до выспренней на небесах степени лицезрения Божия, призывая к вожделенному восхождению и допуская благословное снисхождение». Заветная кровь Иисуса Христа – Небесного Архиерея и пречистого Агнца Божиего – пролита за всех – и за праведников, и за грешников; каждому дарована возможность спасения и «во всеобщем воскресении участие иметь будут не только святые, но и грешные, не только блаженные, но и подлежащие осуждению в муку вечную». Настанет час и ход мировой истории завершится – это будет внезапным событием, ибо сказано в Священном Писании – «придет день Господень, как тать в ночи» (1Сол.5:2), ведь о дне и часе конца времен никто не знает, кроме всеведущего Бога, но совершится второе пришествие Иисуса Христа – «как молния исходит от восток и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого» (Мф.24:27). Царство Небесное не от мира сего, а христианство есть религия эсхатологическая, в ее основе лежит непрестанное чаяние – ожидание с надеждой второго пришествия Иисуса Христа: «Если желает кто собственным рассуждением исследовать, до какой степени надежда и непрестанное ожидание явления Христова входит в существо христианства, пусть советуется с лучшим своим разумением и совестью. Кто чувствует в себе грех, тому не существенно ли потребна твердая надежда совершенного прощения и очищения? Без сего не угрожало ли бы ему отчаяние, которое есть Ад в душе, прежде нежели низведет во Ад душу? Кто страждет, тому не существенно ли нужна отрадная надежда лучшего состояния? Кто испытывает или хотя видит несправедливость, тот для успокоения сердца и совести не имеет ли также нужды в надежде правосудия? Кто подвизается до изнурения, не имеет ли нужды в ободряющей надежде воздаяния?... Что было бы с христианином, если бы он не надеялся и не ожидал непрестанно воскресения Христова, которое во всех частях, даже до тела смирения, должно преобразить его в славный образ Христов, причем, без сомнения, и малейшие останки нечистоты греховной исчезнут, и всякая брань греха, всякое искушение на веки прекратится?». Зазвучит труба Архангельская и явится Христос во всей силе и славе Божества Своего и в окружении сияющих Ангелов Своих – Он придет на облаке славы как Судия живых и мертвых. Это – радостный день второго пришествия Иисуса Христа и грозный день Страшного Суда. Все мертвые воскреснут в нетленных и духовных телах, а живые преобразятся. Все предстанут на последний Суд Господень – Христос и святые Его будут судить мир. Каждому воздаст Бог по делам его – праведники и кающиеся унаследуют небесное блаженство и жизнь вечную в горнем Иерусалиме, их слава будет различной от степени их веры мудрости и добродетелей, а нераскаянные грешники пойдут в вечную муку с дьяволом и Антихристом – «они будут преданы вечной смерти, иди, иначе сказать, вечному огню, вечному мучению». «Судите посему, сколько теряет тот, кто теряет право видеть Бога? Мы, не видя Его ныне, по грубости наших чувств и естественной немощи, сколько от того терпим! Какая тьма в разуме! Какая пустота в сердце! Какой глад в желании! Но какой ужасной крайности достигнут сии бедствия, когда они будут не слабостию нашею, но бесконечными следствиями гнева Божия, когда сии случайности существа нашего перейдут в самую природу!.. Так отверженный Богом грешник предпочтет смерть своему состоянию; только он не найдет ее. Он будет умирать непрестанно, а не возможет умереть и один раз… Наказание осужденных на Страшном Суде не состоит в одном лишении благ и лицезрения Божия, но в действительном претерпении зол. Судия посылает их в огнь. Так угодно будет строгому Правосудию, чтобы человек весь был подвержен действию Его мщения, так как он весь предавался действию беззакония... Так отчуждение от Бога, угрызающее воспоминанием непорядков жизни, совершенное отчаяние, суть казни, снедающия душу, и постольку простираются на тело, поскольку сие соединено с нею. Огнь есть вещественное мучение, которое терзает тело и чрез него проходит в душу. И посему напрасно изъясняют сей огнь действием совести; напрасно вопрошают: какие это мучения? какой это огнь, который бы мог действовать на бессмертного человека? Но разве пределы разумения человеческого должны быть пределом Божия всемогущества? Кто может сие тленное «облещи... в нетление» (1Кор.15:53) и сделать тело духовным, тому трудно ли приготовить столь тонкий и проницательный огнь, чтобы также был ощущаем бессмертным составом, как нынешний огнь нынешним телом... Тщетно некоторые, для смягчения сей страшной угрозы, прибегают к милосердию Божию. Но какое милосердие для тех, кои с непреодолимым упорством отвергают милосердие? Бог есть единое, бесконечное благо; уклонение от Него единое бесконечное зло. Бог создал человека для Себя; грехопадение удалило человека от Бога; милосердие паки открыло путь соединиться с Ним. Кто не следует по сему пути, тот, по закону Правосудия, остается подверженным вечному злу, как необходимому следствию удаления от Бога». В час второго пришествия Иисуса Христа и всеобщего воскресения мертвых не только совершится всеобщий Суд Божий, но и духовно преобразится вся природа – «сей тленный мир кончится тем, что преобразится в нетленный», будет новое небо и новая земля, на которую сойдет от Бога горний Град – Иерусалим, где Бог будет храмом и светильником, а блаженная и вечная жизнь Ангелов и святых будет нескончаемой и радостной Божественной Литургией.
Филарет Московский - священнослужитель Слова
© Copyright: Руслан Игнашкин, 2024
Свидетельство о публикации №224092800463
Свидетельство о публикации №224092800463
Рецензии