36. Иван Бунин о Чехове

Иван Бунин оставил интереснейшие воспоминания о Чехове- человеке и писателе. Бунин был знаком с Чеховым с 1895 года, и стал близким человеком для их семьи. Он подолгу гостил у них в ялтинском доме, жил там и после смерти Чехова. Вспоминал и размышлял о великом русском писателе. Перед собственной смертью, уже тяжко больной, в 1952 году, он спешил, записывал свои воспоминания о своем друге и великом писателе. Вот краткое их изложение: 

"Всегда было много крикливых людей, теперь их особенно много. А он был из тех, о ком сказал Саади: "Тот, у кого в кармане склянка с мускусом, не кричит о том на всех перекрестках: за него говорит аромат мускуса..." Я писал, что никогда ни с кем не был он дружен, близок по-настоящему. Теперь это подтверждается.

***
Если случалось, что бездарный человек пускался при нем кого-нибудь характеризовать или копировать, он не знал, куда глаза спрятать от стыда за этого человека. Что же чувствовал бы он, читая про свою "нежность"! Очень редко и очень осторожно следует употреблять это слово, говоря о нем. Еще более были бы противны ему эти "теплота и грусть". А ведь идут еще дальше: его, воплощенную сдержанность, твердость и ясность, сравнивают иногда с Коммиссаржевской!

***
Может быть, в силу этой ненависти к "высоким" словам, к так называемым поэтическим красотам, к неосторожному обращению со словом, свойственному многим стихотворцам, а теперешним в особенности, так редко удовлетворялся он стихами. Как восторженно говорил о лермонтовском "Парусе"!

Вспоминаю с великим удовольствием еще то, что он терпеть не мог таких слов, как "красиво", "сочно", "красочно".
- Хорошо у Полонского сказано, - говорил я: - "красиво - уж не красота".
- Чудесно! - соглашался он. - А "красочно" - ведь они же не знают, что у художников это бранное слово!

И порою, смеясь, утверждал, что одно из лучших стихотворений начала двадцатого века написано на стене его ялтинского дома Гиляровским:

Край, друзья, у вас премилый,
Наслаждайся и гуляй:
Шарик, Тузик косорылый
И какой-то Бакакай.

Представители того "нового" искусства, которое так хорошо назвал "пересоленной карикатурой на глупость" Толстой, смешны и противны были ему. Да и мог ли он, воплощенное чувство меры, благородства, человек высшей простоты, высшего художественного целомудрия, не возмущаться этими пересоленными карикатурами на глупость, и на величайшую вычурность, и на величайшее бесстыдство, и на неизменную лживость!

Он умер не вовремя. Будь жив он, может быть, все-таки не дошла бы русская литература до такой пошлости, до такого падения, до изломавшихся прозаиков, до косноязычных стихотворцев, кричавших на весь кабак о собственной гениальности...

...Мне Чехов говорил о "декадентах" не только как о жуликах:
- Какие они декаденты! - говорил он, - они здоровеннейшие мужики, их бы в арестантские роты отдать...

***
Выдумывание художественных подробностей и сближало нас, может быть, больше всего. Он был жаден до них необыкновенно, он мог два-три дня подряд повторять с восхищением удачную художественную черту, и уже по одному этому не забуду я его никогда, всегда буду чувствовать боль, что его нет.

***
Раз он купил книжечку, составленную из некоторых произведений моих и Андреева, с пышным заглавием "Восходящие звезды" и с нашими портретами на обложке, - ездил на набережную и возвратился усталый, с зелено-серым лицом, с пепельными губами, но с улыбкой на них и с затаенным блеском в глазах, в том внутреннем возбуждении, которое вспыхивало в нем порою по самому ничтожному поводу и держалось долго, означая, что этот {211} ничтожный повод был толчком для творческой игры его мысли, пробудил того Чехова, который когда-то сказал в молодом задоре Короленке: "Хотите, напишу рассказ вот про эту пепельницу?" И как молодо хохотал он в этот день, фантазируя, с каким благоговением могут читать эту книжечку где-нибудь в Мариуполе, Бердянске, и глядя то на мой портрет, - я вышел щеголеватым брюнетом, - то на портрет Андреева в поддевке:

- Это французский депутат Букишон, а это казак Ашинов.

***
- Ах, с какой чепухи я начал. Боже мой, с какой чепухи! - говорил он.

Если бы он даже ничего не написал, кроме "Скоропостижной конской смерти" или "Романа с контрабасом", то и тогда можно было бы сказать, что в русской литературе блеснул и исчез удивительный ум, потому что ведь выдумывать и уметь сказать хорошую нелепость, хорошую шутку могут только очень умные люди, те, у которых ум "по всем жилушкам переливается". И сам он чрезвычайно ценил этот талант, талант шутки, и тех, кто быстро улавливают шутку.

- Да-с, это уж вернейший признак: не понимает человек шутки, пиши пропало!
- А чаще всего, - сказал я однажды, - страдают этим женщины. Кажись, и умна, а не понимает!
- Ах, да, да. И знаете: это уже не настоящий ум, будь человек хоть семи пядей во лбу.

***
"В жизни все просто", - обыкновенно говорил он, бракуя в литературе все нарочитое, искусно скомпанованное, рассчитанное на то, чтобы удивить читателя.

***

"для того чтобы быть достойным природного дара, стать не просто одаренным человеком, а талантливым работником, - для этого нужно воспитывать свой талант, трудиться над ним".
Чехову не нравился его успех. Он боялся своей славы, боялся стать "модным писателем".

***
"Чувство писательской ответственности - уважать свой талант, накапливать силы для истинно художественных произведений".

***
"Никаких сюжетов не нужно. В жизни нет сюжетов, в ней все перемешано - глубокое с мелким, великое с ничтожным, трагическое со смешным. Вы, господа, просто загипнотизированы и порабощены рутиной и никак не можете с ней расстаться".

***
Свободину (артисту) он писал: "Недовольство собой составляет одно из коренных свойств всякого стоящего таланта".

Во всем, что относилось к труду, он был суров, непримирим: как беспощадно отчитал он Лику Мизинову, когда она, взявшись за перевод, не выполнила работы:

"У Вас совсем нет потребности к правильному труду... В другой раз не злите меня Вашей ленью и, пожалуйста, не вздумайте оправдываться. Где речь идет о срочной работе и о данном слове, там я не принимаю никаких оправданий. Не принимаю и не понимаю их".

***
"Талант - это труд: талант - это ответственность, талант - это совесть".

***
"Литератор - это человек, обязанный, законтрактованный сознанием своего долга и совести" (из письма Чехова к Киселевой 1887 года).

***
Чехов Плещееву о Гиляровском: "Он чует красоту в чужих произведениях, знает, что первая и главная прелесть рассказа это простота и искренность, но быть искренним и простым в своих рассказах он не может: не хватает мужества".

***
"Талант - это знание жизни. Талант - это - смелость!"

***
Он писал: "Талант - это свобода, в том числе "свобода от страстей". Он говорил, что "художник должен всегда обдумывать, потому что иначе он не может жить".

***
В. Тихонов подметил в Чехове характерную черту, - "он всегда думал, всегда, всякую минуту, всякую секунду. Слушая веселый рассказ, сам рассказывая что-нибудь, сидя в приятельской пирушке, говоря с женщиной, играя с собакой, - Чехов всегда думал. Благодаря этому он сам обрывался на полуслове, задавал вам, кажется, совсем неподходящий вопрос и казался иногда рассеянным. Благодаря этому он среди разговоров присаживался к столу и что-то писал на своих листках почтовой бумаги".
Я тоже это уже отмечал, что он думает всегда о своем.

***
"Истинные таланты, - писал он брату Николаю, - всегда сидят в потемках, в толпе, подальше от выставки... Даже Крылов сказал, что пустую бочку слышнее, чем полную..."

***
...Удивительно знал он женское сердце, тонко и сильно чувствовал женственность, среди образов, рождавшихся в его мечте, есть образы пленительные, много было любивших его, и редко кто умел так, как {215} он, говорить с женщинами, трогать их, входить с ними в душевную близость...

***
Очень зоркие глаза дал ему Бог!

***
Многим это покажется очень странным, но это так: он не любил актрис и актеров, говорил о них так:
- На семьдесят пять лет отстали в развитии от русского общества. Пошлые, насквозь прожженные самолюбием люди. Вот, например, вспоминаю Соловцова...
- Позвольте, - говорю я, - а помните телеграмму, которую вы отправили Соловцовскому театру после его смерти?
- Мало ли что приходится писать в письмах, телеграммах. Мало ли что и про что говоришь иногда, чтобы не обижать...
И, помолчав, с новым смехом:
- И про Художественный театр...

***
...Он говорил: "Человек должен быть ясным умственно, чистым нравственно и опрятным физически".

***
"Боже мой, как богата Россия хорошими людьми - писал Антон Павлович сестре.

***
Потапенко: .."Чехов не был ни ангелом, ни праведником, а был человеком в полном значении этого слова. И те уравновешенность и трезвость, которыми он всех изумлял, явились результатом мучительной внутренней борьбы".

..."если полноте переживаний часто мешали его осторожность и как бы боязнь взять на себя всю ответственность, то причиной этого был талант, который требовал от него большой службы".

"Чехов-человек страдал от этого. Испытывая постоянно потребность в нежности, он до самых последних лет был лишен личной жизни. Он думал, что она отнимет у него, как у художника, слишком много внимания и сил. И когда наконец он позволил себе эту роскошь, вот какими словами он определил свое состояние:

"Ты спрашиваешь, правда ли, что я женился? Это правда, но в наши годы это уже ничего не меняет".

..."и в этой грустной оговорке сказалось сознание, что большое личное благо он допустил к себе слишком поздно".