Скорая помощь

Подробности событий, кои изложенные ниже, за давностью лет уже стираются из памяти. Многое из произошедшего уже не имеет ничего общего с нашей реальностью. Единственное, что является подлинным и неизменным в этом рассказе – место действия, старинный и уютный городок в Подмосковье.

В тот воскресный день наша психбригада начинала своё дежурство расслабленно и без суеты. Вновь прибывающие на смену с шуточками и прибауточками вваливались в предбанник. Врачи и фельдшеры непременно отпускали колкие шуточки в сторону девчат-диспетчеров, на что тут же получали дерзкие ответы и пожелания спокойной смены. Мы делились новостями, узнавали подробности городских событиях прошедшего дня и ночи. На скромной кухне кто-то уже заваривал чай. Мы раскладывали по холодильникам свои обеды и ужины – завёрнутые в бумагу бутерброды, бульоны и супы, макароны, пюре и котлеты с сосисками, что были упакованы в банки разного объёма. Кто-то из девчат испёк пирог с капустой и мы все с удовольствием угощались, восторгаясь кулинарными талантами автора сего шедевра. Главврач прошлась по всем помещениям, окинула суровым взором своё хозяйство, и, найдя всё благополучно устроенным, молча удалилась в свой кабинет. Чайник закипал, все собирались к столу пить чай, надеясь на то, что в ближайшие минут тридцать никто не наберёт «03».

Нам так и не довелось отведать капустный пирог. На кухню ворвался дежурный врач и с криком: «Где вы все шляетесь!», сунул мне наряд и пинками выгнал за дверь. Водитель и мой доктор, извините за столь интимные подробности, еле успели забежать в туалет.

На скорой я работал недавно. За спиной осталась срочная служба на передних рубежах нашего Богоспасаемого Отечества. В армию нас забрали с первого курса института. По началу всё шло хорошо. Как поётся в песне: «Отслужу как надо и вернусь». Вернусь домой, в институт, к привычным и обыденным делам. Но институт я бросил. Причина была веская – мир катился в пропасть и нуждался в совершенствовании. И кто, как не я, мог бы его, этот самый мир, спасти? Однако для решения столь амбициозной задачи следовало стать врачом, врачом-психиатром. В крайнем случае – психологом. Перевестись из технического ВУЗа в медицинский не было никакой возможности, посему и было принято решение оставить учёбу и начать всё заново, с самых низов. Следовало узнать жизнь «как она есть», увидеть её изнанку и познать самые неприглядные стороны. И только после этого начать постигать противоречивый душевный мир человека в соответствующем учебном заведении.

Доктор в нашей бригаде устроился на скорую в одно время со мной. Он двадцать лет оттрубил невропатологом в военкомате. Что сподвигло его устроиться на скорую, так и осталось загадкой. Худенький, невысокого роста, с тихим голосом, он всегда натягивал на уши медицинскую шапочку. Большие очки в роговой оправе подчеркивали его несуразность и рассеянность. Со стороны он выглядел вечно испуганным и потерянным. В любой ситуации он складывал руки на животе, втягивал голову в плечи и смотрел на всех как-то жалостливо.

Водителю нашему я годился в сыновья. Мощный, наглый, с огромными красными кулаками, он наводил ужас на наших пациентов, особенно на тех, кого надо было госпитализировать в остром состоянии. К лежачим больным он не поднимался, если только не надо было их выносить на носилках. После смены он должен был сдавать машину в идеальной чистоте. С нашим контингентом такое не всегда удавалось. Сразу же он решил поиграть в дедовщину и возложить на меня ответственную задачу по приведению машины в идеальный вид.. Однако этот номер у него не прошёл. Мы тут сами только что дедами были и знали в этом деле все тонкости. Наших отношений это не улучшило, но мы сохраняли молчаливый вооружённый нейтралитет.
В карте, что всучил мне дежурный врач, было написано – на центральной улице города лежит женщина. Без сознания.

Существовало негласное правило– если сообщали, что на улице лежит человек, без сознания, на вызов едет психбригада. Мало ли что случилось, приступ эпилепсии, пьяный или ещё что. Кому же ехать, как не нам? Не кардиологам же и терапевтам. По наивности я как-то спросил: «А вдруг там сердечный приступ?». Мне велели не умничать и ответили: «Окажете первую помощь и вызовете тогда кого надо сами».
Мы прыгнули в машину, водитель врубил сирену и мигалку. Распугивая редкие машины, мы помчались вершить добрые дела и спасть человечество. Езды до места было минут пять. Водитель дерзко и с шиком развернулся через сплошную, взвизгнул тормозами и лихо тормознул у нужного дома. Неприкаянного и неприглядного вида мужичок будто вырос из-под земли и отчаянно замахал руками, призывая нас. Я выскочил из машины и рявкнул: «Где?».

- Так я ж её оттащил во двор, что ей на асфальте лежать? Холодно ей так-то лежать, почки застудит. Она там, во дворе, на куче теплой лежит. – тараторил мужичок. От мужичка несло перегаром. По неведомыми причинам он был абсолютно счастлив. На дворе стояла поздняя осень.

За старым двухэтажным домом, возвышалась куча угля высотой в два человеческих роста. Именно на ней, головой вниз, лежала женщина неприглядной наружности. Но в чертах её лица угадывалась былая красота и исчезающее благородство. Ноги согнуты в коленях, летнее платье задралось вверх, оголив всю нижнюю часть тела. Из одежды на ней было только платье. От нее качественно разило водкой. Этот запах перебивал все остальные, даже те, что исходили от мужичка. Признаков жизни она не подавала, однако пульс прощупывался. Дышала она тихо и ровно. Выражение её лица мне показалось тихим и умиротворённым. Казалось, что она спит и видит прекрасный сон, что-то волшебное из её счастливой молодости.

Мужичок торопливо поведал нам о том, что вчера они праздновали её день рождение. Были гости, понятное дело выпили. Пили долго и много. Но только водку, иное, как выяснилось, они не признавали. Концовку вечера, конечно же, скомкали. Когда и как они оказались здесь, мужичок не помнил. Но вот то, что опохмелялись вместе, именно здесь, он хорошо помнил. У него с собой было, грамм двести в бутылке. Сначала выпил он, потом она. Ему хоть бы хны, а она выпила, улыбнулась, закатила глаза и грохнулась навзничь.

- Перепужался сильно, решил вас вызвать. – сказал мужичок и посмотрел в глаза доктора с робкой надеждой. Он был уверен – доктор сделает волшебный укол, она очнётся и столь внезапно оборвавшийся праздник продолжится.

Доктор почесал в затылке и сказал: «Ну что, везём в вытрезвитель». Я пошёл к машине и сказал водителю, чтобы заезжал во двор. Увиденная картина расстроила нашего вагоновожатого до чрезвычайности. Грузить такого пациента в сверкающую чистотой машину ему крайне не хотелось. Однако куда деваться? Мы перевалили пациентку с угольной кучи на носилки и погрузили в машину.

Вокруг суетился мужичок. Он пытался проникнуть в салон, желая сопровождать подругу и быть с ней до конца. Водитель цыкнул на него, мужичок отошёл в сторону. Грустно, с надеждой и верой, смотрел он вослед отъезжающей машине.
По дороге доктор решил привести «больную» в чувство. Он подобрался к ней с ваткой, смоченной в нашатыре. Чуть дольше обычного он поводил ваткой перед её носом. Ничего не происходило и это начинало его тревожить. Вдруг она резко чихнула, разные биологические жидкости разлетелись вокруг, попав, в том числе, на халат доктора и на потолок салона. Водитель не стеснялся в выражениях и круто загибал на тему того, что же ещё она сможет из себя извергнуть.

Путь, что обычно занимал минут тридцать, мы одолели в разы быстрее. Фельдшер встретила нас с удивлением. Обычно клиентов затаскивали самыми причудливыми способами, тут же везли на каталке. Это настораживало.
— Это что? - сурово спросила фельдшер.

— Вот, на улице лежала, пьяная, к вам и привезли. - тихо ответил доктор.

— Да вы с ума сошли! Она ж без сознания. Нет, не возьму.

Дискуссия развернулась нешуточная. Фельдшерица выталкивал каталку на улицу. Она наставила на алкогольном отравлении и не хотела ничего слушать. Доктор упирался с другой стороны и тихо, но упорно гнул свою линию. Он утверждал, что дыхание у клиента ровное, пульс девяносто и значки на свет реагируют. Его доводы не были убедительны. Тогда он достал нашатырный спирт и сунул пациенту открытый пузырёк под нос. Реакция оказалась нулевой, она даже не пошевелилась.

Громогласная, мощная и суровая женщина непреклонно стояла на своём и выдавливала доктора из помещения. Каждый аргумент доктора она решительно отметала. И ладно бы наша пассажирка хотя бы пошевелилась или чихнула. Так нет же, лежала на спине, да ещё руки сложила на груди. И дышит как-то незаметно. Если бы не резкий запах спиртовых паров и перегар... Фельдшер громогласно объявила, что ни за какие коврижки и пироги не примет никого с алкогольным отравлением. "Везите в райбольницу", - таков был её вердикт.

Каталка постепенно выкатывались на улицу. Милиция курила невдалеке и с любопытством, лениво и расслабленно, взирала на происходящее.

- Эй, парень, - окликнул меня один из них. - Чего там у вас?

- Закурить дайте, а то свои в машине оставил. - сказал я. Нервно и быстро затягиваясь, я поведал им нашу историю.

- Не переживай, разберутся, - сказали мне, ободрительно похлопав по плечу.

Двор опустел. Только я, доктор и наша дива на каталке украшали окрестный пейзаж.
 
- Поехали в райбольницу, что делать. - сказал доктор.

Водитель же, увидев нас, выразительно сплюнул и неприлично выразился. Досталось всем – доктору, мне, фельдшеру, милиции, центральному комитету партии и мировому империализму.

В больнице нас не ждали. Приемный покой был забит ожидающими. Я решил взять дело в свои руки и ломанулся к дежурному врачу. Тот с удивлением посмотрел на меня. В его взгляде читалось: «А ты кто такой? Вроде я всех на скорой знаю, а тебя вот в первый раз вижу». Однако, выслушав меня, встал и быстрым шагом вышел в коридор.
- Ты где и на кого учился? - рявкнул он на меня. - Она ж в дупелину пьяная, а ты её сюда притащил. А ну-ка бегом ее в вытрезвитель.

— Это санитар, - тихо произнес доктор. - Я доктор.

Оба эскулапа нервно тыкали пальцем в сторону каталки, проверяли реакцию зрачков на свет, щупали пульс, убеждались в том, что все рефлексы в норме, прислушивались к её дыханию. Пациент в сознание не приходил, активных признаков жизни не подавал. Если бы не резкий запах перегара, хоть сейчас в реанимацию.

- Ну нет у неё алкогольной комы, - возмущался дежурный врач. - Кожа не мраморная, лицо вон вообще не красное. Все рефлексы в норме. Рвота была?

- Нет, - отвечал доктор.

— Вот! - дежурный врач ловко вытащил из кармана моего доктора молоточек и рукояткой провел по стопе. - Видите? Сгибается большой палец? Сгибается. Даже симптома Бабинского нет. И реакция зрачков в норме. Ну что ещё надо? Сами же говорите, что они только водку и пили. Сколько времени уже прошло? Час, два? Давно б уже на том свете была бы, если б гадость какую-то выпила. Так что всё, в вытрезвитель.

- Может заключение какое напишите? - с опаской спросил доктор и протянул карту.

- Да вы издеваетесь что ли?! Сами всё им и объясните. Вы доктор или кто?!

Тут к нам подбежала молоденька медсестричка и взволнованно затарахтела о том, что с аварии привезли мужчину с серьезными травмами. Врач раздражённо бросил только что закуренную папиросу и быстрым шагом исчез в глубинах приемного покоя.

- Вези её, - сказал мне доктор и уныло побрёл в сторону машины. Водитель даже не вышел и мне одному пришлось корячиться с каталкой. Всю дорогу до вытрезвителя мы молчали. Доктор было решил дать ей понюхать нашатыря, но лишь тихо вздохнул, махнул рукой и что-то прошептал себе под нос.

Тут заговорила рация: «Тринадцатый, тринадцатый, примите вызов». Я поговорил со станцией, кратко описал ситуацию и записал данные вызова. Нашу именинницу надо срочно хоть куда-то пристроить. Не мотаться же с ней по вызовам?

Во дворе вытрезвителя мой доктор громким голосом, срываясь в фальцет, что-то пытался доказать фельдшерице. Та ожесточенно размахивала руками, указывая в сторону райбольницы. Доктор стоял с гордо поднятой головой, пытался возражать и даже пару раз взмахнул руками. Со стороны вся сцена выглядела смешно и нелепо.
Я сидел на лавочке и курил. Подошёл старшина и вальяжно развалился рядом со мной.

- Что там у вас стряслось? - спросил он.

- У вас её не берут, в больнице дежурный врач нас тоже отшил. Доктор мой... А у нас вызов, нам срочно ехать надо. А куда её девать?

- Пойдём-ка, - сказал он.

Мы зашли в кабинет начальника.

- Товарищ майор, - я подошёл к столу и навис над ним. - Войдите в наше положение. У нас вызов, там женщина, она третий день плачет, успокоиться не может. Нет, она ещё пару дней подождёт, конечно же. Подумаешь, сопли распустила. Но нам и к ней ехать надо, она тоже в помощи нуждается, а эта ваша фельдшерица...

Майор вздрогнул и испуганно оглянулся.

- Ты, это, аккуратнее. Хорошо, что она не слышит. - сказал он.

Я сбивчиво постарался объяснить майору всё то, что услышал этим утром. И про зрачки, и про рефлексы. Надавил на человечность и понимание.

Тот с интересом слушал меня, улыбался и всё время с опаской посматривал в сторону двери.

- Ладно, уболтал. Давай так, оставляете её здесь, но бумаги не подпишу. Как только проснётся, в себя придёт, тогда и оформим. А пока что? Впереди сутки дежурства. Так что вперёд, дуйте к вашей плачущей женщине. Но не забывайте позванивать.

Я вышел на улицу и молча повёз каталку внутрь. Фельдшерица нависала над доктором, эмоционально выражалась и тыкала ему пальцем в грудь. Доктор без страха смотрел на неё снизу вверх и что-то тихо отвечал. Тут она увидела меня и заорала: «Куда?!»

- Старший приказал, - огрызнулся я и продолжил путь.

Майор стоял у дверей. Он подозвал фельдшера, что-то ей сказал. Та сердито посмотрела в мою сторону и молча пошла следом. Мы сгрузили тело в койку. Ещё раз обговорили условия. Оказывается, доктор предлагал ровно тоже самое, но собеседница яростно этому сопротивлялась. Выдохнув, мы прыгнули в машину и поехали на вызов.

На вызове нас встретили недружелюбно. Муж в обидных, как ему казалось, выражениях попытался выразить своё возмущение и уже подбирал для нас слова ещё более огорчительные. Понять его было можно. Ждать скорую два часа, жена плачет третий день, успокоиться не может, чем ей помочь непонятно. У любого сердце разорвётся.

- У нас был тяжёлый пациент, речь шла о жизни и смерти. - сказал доктор мужу и обратился к пациентке.

Та сидела за столом, опустив голову. По её лицу текли слёзы. Она шевелила губами, будто что-то сама себе пыталась доказать. Взгляд её был устремлён вовнутрь. Иногда она поднимала голову, мутным взором осматривалась вокруг, бесцельно водя головой из стороны в сторону. Казалось, вот-вот, ещё немного, и она вынырнет из засасывающего её болота. Но будто кто-то изнутри вновь её дёргал, и она вновь ныряла в омут. Голова её падала, слёзы вновь катились из глаз, слышались всхлипывания и отдельные слова, будто бы не связанные между собой.

Вот что наш доктор умел, так это разговаривать с пациентами так, что уже через полминуты все успокаивались и внимательно его слушали. Те, кто не хотел принимать таблетки, вдруг соглашался с доводами. Те, кто не хотел ехать в больницу, собирались и ехали. Так и здесь. Через несколько минут наша пациентка успокоилась. Она внимательно слушала доктора, согласно кивала головой и не противилась уколу. Мы ещё немного посидели, дождались, когда она уснёт. На прощание доктор велел мужу не тянуть и сходить в диспансер. Тот благодарно жал руки и провожал нас добрыми словами.

Дежурство шло своим чередом и вызовы сыпались один за другим.
Молодой парень, семнадцати лет, диагноз эпилепсия. Он отказывался пить таблетки и мать, конечно же, всполошились. Сын её, здоровый, крепкий парень, не мог смириться со своим диагнозом. Он был убежден в своём богатырском здоровье и считал всё выдумками докторов. Ну был однажды приступ, так это случайность. Сейчас же всё в порядке. Он не хотел себя считать психом и дураком, его бесили таблетки и необходимость регулярно ходить в психдиспансер. Он занимался спортом и мечтал поступать в мореходку. Уже месяц не было приступов, значит он здоров и пусть все от него отстанут. Он всё равно осуществит свою мечту.

Доктор и здесь нашёл нужные слова. Что он говорил, я не слышал. Но вот как он это делал – это было удивительно. Тихим голосом, глядя мальчишке прямо в глаза, он говорил и говорил. Поначалу парень злобно смотрел на доктора, ни с чем не соглашался, отрицательно мотал головой и что-то тихо шипел в ответ. Но через какое-то время он смягчился, начал скупо улыбаться, потом и вовсе рассмеялся. Речь его стала живой, он с интересом что-то рассказывал доктору. Кончилось тем, что юноша сам попросил у матери таблетки и тут же их принял. Мы же с хозяйкой квартиры наблюдали за происходящим из коридора. Доктор попросил не мешать.
Водитель, как обычно, стал возмущаться тем, что очень долго мы сидим у больных. Мол, что там сидеть? Пришёл, вколол что там у обычно принято и дальше поехали. Псих он и есть псих, что с него взять? Сидите с ними там, рассусоливаете. Время вон уже сколько, а мы на станции ещё не были, обед пропустили. Доктор не стал вступать с ним в дискуссию.

Так и шёл день своим чередом. Каждый час я связывался с диспетчерской и девчонки мне докладывали о том, что наша пациентка всё ещё спит и, похоже, просыпаться не собирается.

Ближе к вечеру мы заскочили в вытрезвитель. Нас встретили приветливо, проводили к пациентке. Она спала в той же позе, что мы её оставили с утра. За всё время она не пошевельнулась. Дыхание было ровным, пульс – ритмичным. Традиционные процедуры с нашатырём вновь не дали никакого эффекта.
Доктор вздохнул, встал с табуретки и молча побрёл к выходу.
- Может чайку попьёте? - с ноткой издевательства спросила фельдшерица. Не оборачиваясь, доктор отрицательно помотал головой и устало махнул рукой.
К ночи на подстанции собрались почти все бригады. Каждый уже знал нашу историю и вопросы сыпались со всех сторон. Кто-то расспрашивал из праздного любопытства, в словах некоторых угадывалось сочувствие. А кого-то всё это необыкновенно веселило. «Не переживай, очнётся она, к утру, вот увидишь» – сказал мне один из докторов, старожил скорой. Он обнадеживающе похлопал меня по плечу и продолжил: «Такие случаи редко, но бывают. Организм устаёт пить и ему тоже надо отдыхать. Вот он, организм то есть, и выключил своего хозяина. Ну хоть сутки гадость эту не будет она заливать в себя. На вот, возьми пару пузырьков нашатыря. Свои-то, поди, уже кончились? С утра точно пригодится» - сказал и громко заржал.
Врачи, фельдшера и водители собрались в большой комнате, где можно было разогреть еду, попить чаю, покушать и потрепаться на разные темы. Поскольку наши проблемы уже обсудили, на свет вышли темы более интересные и волнующие– политика, выборы в Верховный Совет, кто и что и кому сказал в телевизоре и кто и как и, опять же, кому ответил в газете.

Вдруг соткалась тема о том, что же есть такое человек и откуда он на этой земле взялся. И главное – зачем? Один из докторов, травматолог , мощно вещал о том, что мы, то есть люди, здесь чужие, и не приспособлены к жизни. Он указал на то, что человек падает с высоты собственного роста и ломает руку, например. Кошка же грохнется с девятого этажа – встанет, отряхнётся и дальше побежит. Свою речь он подкреплял случаями из собственной практики. Доктор приводил в пример животных, которые приспособлены к жизни в природе самым разнообразным образом – у одних есть жабры, и они живут в воде, другие с крыльями летают, третьи быстро бегают. А человек – существо капризное. Ему то холодно, то жарко. То ему тёплую одежду подавай, то от жары не знает куда деваться. «В общем, странное существо этот ваш человек. Чужой он на этой планете. Наверное, нас из космоса заселили» – резюмировал свою мощную речь оратор.

Мы были под впечатлением столь яркого выступления. Молодежь в дискуссию не вступала, хотя и нам было что сказать. После секундной паузы старший врач кардиологической бригады устало произнёс: «Не несите чушь, «профессор», всем давно известно, что человек произошёл от обезьяны».

- Они, может быть, - сказал «профессор», указав рукой куда-то в сторону. – Они, может и произошли от обезьяны. Я – точно нет!

Произнёс и настороженно оглянулся, будто ожидая ужасных последствий своих слов. Удивительно, что за всё время дискуссии ни одни телефон в диспетчерской не зазвонил. Девчонки с любопытством выглядывали из своего закутка. Они слышали только лишь обрывки фраз и сгорали от желания участвовать в дискуссии. Но, увы, от телефонов отлучаться было категорически нельзя.

- Психбригада, на выезд! Срочно! – донеслось из диспетчерской.

Всё это время я простоял неподвижно, с открытым ртом, держа банку с бульоном в руке. Покушать я так и не успел. И тут я понял, что я не просто хочу есть, я хочу жрать. Увидев, что доктор ещё дожёвывает свой бутерброд, я намахнул холодный бульон прямо из банки и тут же заглотил куриную ногу. На всё про всё у меня ушло секунд пять. Хорошо, что водитель задержался на минуту и за это время я успел лихорадочно выкурить сигарету.

Вызов был самый обычный. Обычный для психбригады. Мужчина средних лет, состоит на учёте. До недавнего времени всё было хорошо. Но вечером он вдруг пришёл в возбуждение, ходил по комнате, сшиб со стола посуду, перевернул несколько стульев. Он размахивал руками, яростно что-то говорил и грозил кулаками небу. Периодически он подбегал к столу и что-то записывал в тетрадку. Его мать, женщина уже в возрасте, поняла, что к чему и вызвала скорую.

Мы, согласно установленному порядку, заехали в отделение милиции, взяли с собой одного сотрудника. По правилам требовалось, чтобы с нами на выезд отправлялось двое. Но в отделении решили, что пациент спокойный и достаточно будет одного сотрудника.

Приехали на место, осмотрелись, уговорили товарища ехать с нами. Он, поначалу, отказывался. Но слова доктора и внушительный вид милиционера с наручниками и дубинкой, его убедили.

До больницы от города ехать было километров тридцать. Пациент вёл себя спокойно. Он сидел в глубине машины, сжимал руки и смотрел на нас взглядом, в котором читался страх и неприязнь к нам. Он бормотал о том, что зря его вытащили из дома и он не успел обдумать очень важную мысль. Периодически просил у меня свою тетрадку, но замолкал, увидев выражение лица милиционера, что сидел перед ним. Потом вновь слышалось невнятное бормотание. Он ёрзал на кресле, пытался встать, что-то кому-то сказать. Один раз потребовал остановить машину. В общем, всё шло как обычно, и мы спокойно добрались до больницы.

Много времени потратили на то, чтобы госпитализировать нашего пассажира. В то время высокое медицинское начальство решило «гуманизировать» психиатрию. Они радикально изменили правила госпитализации больных. «Укатать в психушку» можно было только с согласия пациента, каковое и должно было быть скреплено подписью самого больного. Наш товарищ, хоть и находился в остром состоянии, разума не потерял. На предложение подписать бумагу, он возразил: «Не буду я ничего подписывать. На госпитализацию я не согласен, а без этого вы не имеете права». Однако в приёмном покое многое чего знали и умели. Да и мы тоже, как говорится, не лыком шиты.

Доктор, я и милиционер стояли около машины и молча курили. Похоже, что я один восхищался тогда великолепием ночи и красотой звёздного неба. Возвращаться в душную машину не хотелось. Осень вступала в свои права, и эта ночь была чуть ли не последней тёплой перед наступлением холодов. Почему-то захотелось свежего парного молока и свежевыпеченного хлеба.
 
- Что там зависли? Поехали уже. – высунувшись из окна машины, прокричал наш водитель.

- Да погоди ты, куда торопишься? Дай хоть выдохнуть немного. Посмотри, какая красота вокруг. Да, доктор? – мечтательно произнёс милиционер.

- Действительно, куда мы торопимся? Давайте ещё постоим, подышим воздухом. – согласился доктор.

Водитель вышел из машины, нарочито громко хлопнув дверью. Если б я такое себе позволил, то пришлось бы мне узнать много интересных слов. Он постоял пару секунд рядом, а потом стал ходить вокруг машины. Он пинал колёса и ворчал на тему того, что поры бы уж и резину поменять, мол, лысая совсем.

По пути мы заскочили в вытрезвитель. Наша «спящая красавица», видимо, ждала своего принца и волшебного поцелуя. «Попить чайку и подремать – первое дело. Ну и с девчатами поболтать» - так думал я, надеясь, что до утра нас уже не будут дёргать.

На станции не было ни одной бригады. Крупная авария произошла на объездной трассе и все бригады отравились туда. Я почувствовал себя каким-то никчёмным существом – ведь мы тоже должны быть там, тем более что бригад не хватает. Но, увы, мы должны были оставаться на месте, в резерве, – мало ли что случится.
Бесцельные хождения по коридорам закончились практически мгновенно. Благо, чайку успели попить, пусть и в спешке.

Из диспетчерской окликнули доктора. «Что такое?» - обречено спросил он.

- Из соседнего города идёт машина, фельдшер везет в районную больницу двоих. У одного сломана рука, вторая рожает. Поезжайте навстречу, там разберётесь что и как. – ответила девушка.

- Я роды никогда не принимал! - воскликнул испуганно доктор.

- Да вы только этого заберёте, со сломанной рукой, и в райбольницу отвезёте. Всего-то и делов. Да и фельдшер там опытная, она, если что, поможет.

- Ну ладно, поехали, - ответил доктор.

Мы встретились на пустынном ночном шоссе, за городом. Машины остановились ровно на разделительной полосе. Из зелёной буханки с красным крестом вышла женщина, безумно похожая на фельдшерицу из вытрезвителя. Она вела под руку женщину на последних минутах беременности. Рядом с ними суетился мужичок и пытался помочь своей, как потом выяснилось, жене. Громовым голосом фельдшерица объявила: «Держите документы, везите её в роддом». Сунула документы мне в руки, резко развернулась, прыгнула в машину. Та сорвалась с места и живенько так исчезла из виду. Мы остались одни на пустынной дороге.

- У неё воды отошли. – нарушил тишину муж.

- Да что ж такое! – заорал водитель. – Этого мне ещё в конце смены не хватало!

- Вы уж так сильно не волнуйтесь, - обратился к доктору будущий папаша. – Для нас это дело привычное. Ежели что я и сам смогу роды принять. Последние три раза так оно и было. Но уж лучше, конечно, нам в роддом поехать бы. Поехали, а?

Я помог роженице забраться в машину. Мы уложили её на каталку. Муж сел с ней рядом и взял за руку. Он посмотрел на меня и спросил: «Всё нужное для родов есть?» Я развёл руками и согласно кивнул головой.

Машина дёрнулась, резко взяла с места, и мы погнали. Роддом находился в стороне от центральных улиц. Дорога к нему была разбита, машину подбрасывало на колдобинах, подвеска жалобно скрипела и держалась уже на «морально-волевых». Мы в салоне подпрыгивали в креслах, женщину подбрасывало на носилках. Она мужественно терпела, из её уст не вылетело и звука. Я пару раз крепко и больно приложился макушкой обо что-то твёрдое. Наш водитель готов был угробить ходовую, лишь бы потом не отмывать весь салон.

Доктор хладнокровно сообщил по рации, что мы забрали роженицу и следуем в сторону родильного дома. Он просил связаться с ними и передать акушерам быть в полной готовности в приёмном покое, с каталкой. Возможно, роды придётся принимать на месте.

Мы успели. Нас ждали на улице. Они ловко управились со всеми делами и умчались по коридору. Мужичок выдохнул, перекрестился и сказал: «Ну, слава Богу, успели. Ещё раз роды принимать я бы не выдержал. Аж закурить охота». Я достал сигарету и протянул ему. «Да я не курю, давно бросил. Ладненько, пойду в приёмный покой, буду ждать» - ответил он и бодро пошёл ко входу в роддом.

Светало, наступал новый день и близился конец нашего дежурства. Но одно дело было так и не решено.

По рации я сообщил, что всё в порядке, роженица в роддоме. Выслушал пару шуток от девчонок. Спросил, есть ли вызовы. Таковых не было. Мы решили заехать в вытрезвитель. Если бы что-то пошло не так, у нас оставалось время отвезти «спящую красавицу» в райбольницу и там как-то договориться о госпитализации. Понятно, что в оставлять её в вытрезвителе было нельзя.
 
Мы стояли у койки и смотрели на неё. Сон её был спокоен и безмятежен. Всё такое же ровное дыхание, умиротворенное выражение лица. «Может действительно ей «принца» привести? Оживит её своим поцелуем. Да где ж его сыщешь?», - думал я.
Доктор почесал в затылке, снял свою шапочку, очки, аккуратно сложил их на тумбочке. Он потёр руки, достал пузырёк с нашатырным спиртом, вылил на ватку чуть ли не половину и положил это всё ей под нос. Он сложил руки на груди, как-то весь подобрался, выпрямился и странно посмотрел на неё. Мне показалось, что он стал чуточку выше. По мне, это был окончательный жест отчаяния, исполненный бесконечной надеждой.

Дыхание нашей подруги вдруг из спокойного стало прерывистым, лицо внезапно сморщилось, рот приоткрылся, она сделал глубокий вздох и отчаянно чихнула. Вата улетела в дальний угол комнаты. Она открыла глаза и, увидев доктора, выдохнула: «Ты кто?!»

- Моя ты хорошая! – трепетно прошептал доктор, глубоко вздохнул и утёр скупую, мужскую слезу.