О цельности образа

                I

«Вешние воды» – одно из самых знаменитых произведений Тургенева. Одно из самых волнующих и романтичных. Написано великолепно. Читается на одном дыхании. Но… Вот это «но», если читать на одном дыхании и не замечается. Но если читать второй раз и не спеша… Образ главного героя – вот та подножка, которую писатель подставил сам себе в этом произведении.

Образ Санина – настоящий обман – «царь-то не настоящий».
Кого нам показывает писатель в первой половине повести? Благородного дворянина Дмитрия Санина с горячим, восторженным, пылким сердцем, с чистой душой, открытым взглядом, порядочного, великодушного, честного. Во Франкфурте он влюбляется в Джемму и остаётся в этом городе, хотя ему нужно вечером уезжать в Берлин. Девять из десяти на его месте спокойно (или волнуясь) уехали бы в Берлин. Что здесь такого особенного, если на их пути встретилась красивая девушка! Красивых девушек в мире немало. А деньги за билеты до Берлина уже уплочены. Красивая девушка! А какие шансы, что она ответит взаимностью? А вдруг у неё уже есть жених? Или просто молодой человек, в которого она влюблена? Красивая девушка не остаётся без внимания. Вероятность того, что у Санина что-то получится с Джеммой невелика. Однако он остаётся. Сам Тургенев в данной ситуации не остался, а уехал (завязку сюжета он построил на своём личном опыте).

Итак, Санин остаётся. Далее он вызывает на дуэль офицера, оскорбившего Джемму. Это в высшей степени благородно, так как повод для дуэли, прямо скажем, был мелковат (оскорбление было незначительным). То есть, Санин рискует жизнью по причине пустячной – но для него значительной как влюблённого и благородного человека. Это характеризует его с самой лучшей стороны. В него влюбляются все: и Джемма, и её брат, и её мама, и их слуга Пантелеоне. И читатель тоже.
Но что же мы видим во второй половине повести? Этот в высшей степени прекрасный юноша вдруг (именно вдруг!) превращается в полнейшее ничтожество и дерьмо. В течении трёх дней с ним происходит невероятная метаморфоза: из благородного он превращается в предателя, ренегата, субъекта, который не держит своё слово, в некую скотскую особь, для которой похоть выше любых человеческих качеств. В течении трёх дней он забывает о своей первой чистой восторженной любви и отдаётся с потрохами ловкой шлюхе, которую он не любит, и которая в конце концов выбросит его как надоевшего щенка. И что самое интересное, Санин не просто забывает о Джемме, а забывает о ней на 30 лет (ни много, ни мало!). Сразу хочется спросить: а любил ли он её? Тургенев нам сказал что да. Но мы видим что нет. Как за три дня в человеке могли произойти такие изменения? Ответ – никак! Такая метаморфоза невозможна! «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Это однозначно и двух мнений здесь быть не может. Если бы Тургенев был фантаст, то тогда с него и взятки гладки. Но он позиционировал себя как реалист, и все воспринимали (и воспринимают) его реалистом. Но образ Санина абсолютно нереален. Он не противоречив, а именно нереален, невозможен. Если он благороден и т.д. и т.п., то он не мог за три дня растерять все свои качества и превратиться в полнейшую гниду. Из рыцаря романтических эмпиреев он вдруг по мановению авторской руки превращается в жиденькое дермецо. Это чистейший произвол писателя! Мол, бумага всё стерпит.

Конечно, если читать «Вешние воды» на одном дыхании и на одной эмоции, то эффект поразительный. Повесть очень волнует, переполняет чувствами… Но если начать хоть чуть-чуть умом шевелить, то сразу бросается в глаза лживый образ Санина. Благородный человек не может так оскотиться в течении трёх дней. Значит Тургенев солгал читателю в первой половине повести. Санин всегда был дерьмом, просто Тургенев для создания красивого эффекта решил его облагородить. Бумага-то всё стерпит, но вот читатель и критик – нет. Невозможно стерпеть ложь Тургенева! Надо сказать, что Тургенев лжёт и во второй части. Даже самая ничтожная людская амёба не смогла бы забыть на тридцать лет о своей первой любви. Тем более если эта любовь возникла при таких романтических и необыкновенных обстоятельствах. Ещё можно было бы сделать скидку, если бы у Санина, уехавшего в Россию появилась семья: красавица-жена, полдюжины детей, хлопоты, заботы… Тогда можно ещё забыть… да и то… Красивые женщины никогда не забываются! Но у Санина не было ни жены, ни детей. Хочется спросить, а какова же была его сексуальная жизнь в течении этих тридцати лет? По проституткам шлялся? Но при виде любой симпатичной проститутки, он бы обязательно вспомнил Джемму как нереализованный сексуальный объект, выражаясь его неблагородным языком. Ведь будучи изначально ничтожеством, он хотел от Джеммы только секса, но он его не получил, а значит он бы жалел об этом и, следовательно, периодически вспоминал бы о Джемме.

Образ Санина ещё мог бы как-то удержаться, если бы главный герой повести изо всех сил сопротивлялся соблазнам опытной потаскухи, если бы его терзали противоречивые чувства, если бы не поддавшись соблазнам, он вернулся к Джемме, периодически продолжая думать о соблазнительнице и порываясь встретится с ней, но любовь к Джемме всё-таки бы побеждала… Здесь можно было бы закрутить целый роман… Но герой сдаётся «без единого выстрела». Невозможно поверить, что человек, готовый жертвовать жизнью ради возлюбленной, становится тряпкой. Он проявляет волю, а на следующий день полностью теряет её. Так у него есть воля или нет? Наверное, Тургенев не смог бы ответить на этот вопрос.
Образ Санина просто разваливается. В нём нет не то что цельности (или цельности в противоречиях), но в нём вообще ничего нет, кроме произвола и каприза Тургенева.

                II

Образ главного героя «Вешних вод» по своей неистинности напоминает образ главного героя рассказа «Фрейя Семи Островов» Джозефа Конрада. Этого ангилйского писателя польского происхождения, родившегося на Украине в Бердичеве, считают представителем неоромантизма, но я бы отнёс его к эклектизму. С одной стороны он романтик: приключения, морские путешествия, прекрасные поэтические описания моря, тропическая экзотика etc. Но с другой стороны он реалист. Он создаёт образы своих героев так, как того требует повседневная обыденная реальность, а не романтическая грёза. Действия, поступки его героев расходятся с их мыслями, с их мечтаниями, с их упованиями. Конрад самый настоящий грубый эклектик. Вообще эклектизм присущ многим творческим личностям и здесь нет ничего предосудительного. Но эклектизм эклектизму рознь. Одно дело соединять разносущностные вещи в единое целое незаметно, плавно, достигая гармонии между ними, и другое дело грубо их слеплять. Конрад белыми нитками цыганской иглой сшил романтизм и реализм. В душе романтик, он хотел выглядеть реалистом: чтобы в его произведениях всё было как в жизни, без всяких идеальностей, пафосов, восторженностей и заоблачностей. И незря критики считают, что на него оказал влияние Достоевский, хотя сам Конрад так не считал и Достоевского не любил. О «Братьях Карамазовых» он сказал: «Страшно неудачно, слишком эмоционально и раздражающе». Думается, что Конрад не любил Достоевского просто за его антиполонизм. Но подспудно он черпал из Достоевского, из психологии его героев. Конрад хотел, чтобы его герои были психологически реальны. Но романтический герой не может быть психологически реален уже в силу того, что он романтический. Он уже идеален, ирреален, фантастичен. Он уже не от мира сего. Как романтический герой он не может действовать обыденно приземлённо как герой реалистического произведения. Все герои Байрона, Шелли, Эдгара По и других романтиков витают где-то в иных мирах, постоянно грезят и видят сны наяву. Но сами они не изменяют своему пути. Поставьте их на путь среднестатистического обывателя и образы их попросту развалятся. Но именно это и делает Конрад. Его произведения отчасти похожи на произведения Александра Грина. Но Грин чистый, честный, наивный романтик. Образы его героев цельны. Они не изменяют своему пути. Не выпадают, не выкатываются из романтической сферы в сферу обыденности. Они прекрасны. Точно таким же прекрасным образом явялется образ капитана Блада в знаменитом романе Рафаэля Сабатини. Трудно себе представить, что Блад дал слабинку, скуксился и бросил свою возлюбленную. Герои Байрона, Шелли, Грина не сдаются, как и положено романтическим героям. Но вот герой «Фрейи Семи Островов» именно сдался, сник и скис.

Рассказ начинается очень романтично и поэтично. Замечательные описания природы. Читатель ждёт, что герой да и героиня не отступят от своих намерений, преодолеют все препятствия пусть даже ценой жизни. И… Конец просто удручающий своей мещанско-обыденной развязкой. Герой из действительного героя, который предстаёт в начале рассказа (а герой, как считали древние эллины, это тот, кто бросает вызов судьбе, зная, что ему судьбу не победить), превращается в свою полную противоположность, то есть в людской обмякший субъект, который устало машет рукой, мол, что ж поделаешь, и полностью соглашается с тем, что подсунула ему судьба, иронически усмехаясь. Ни силы, ни воли, ни благородного порыва. И ни любви. И это самое главное. Получается, что он и не любил героиню рассказа, как и Санин не любил Джемму, а только думал, что любит. Восторженность, влюблённость быстро улетучились как только он столкнулся с реальными трудностями. Образ не просто вызывает отвращение, но вызывает отвращение, прежде всего, своей неправдивостью, своей грубой эклектикой, произволом автора. Становится обидно за автора, за его произведение и за образ главного героя. Зачем вообще нужно было писать подобный рассказ? Я понимаю, конечно, что вопрос «зачем?» вообще не уместен по отношению к произведению искусства, но всё же.
Рассказ «Фрейя Семи Островов» получился ни рыба, ни мясо. Ни романтизм, ни реализм. Нечто бесформенное, желеобразное, не привлекательное и, прямо скажем, отвратительное. И отвратительное именно, прежде всего, потому, что ожидаешь от него прекрасного. Все герои рассказа – полные ничтожества. И если героиню ещё можно понять – всё-таки женщина, а для женщины главное выйти замуж и ребёнка родить, или родить ребёнка не выходя замуж (хотя для жён декабристов это было не главное, да и для героинь романтических (и не только романтических) произведений тоже), то мужские образы не вызывают ни малейшей симпатии. Но ведь даже и отрицательные образы могут вызывать симпатию, например, образы Гоголя, в силу своей цельности и правдивости. Здесь же не вызывают именно потому, что не цельны, особенно образы главных героев. Главные герои «Фрейи Семи Островов» будто склеены из двух инородных половинок и поэтому совершенно не смотрятся и не вызывают никакого уважения. Как и сам рассказ, и, особенно ещё и потому, что имеет такое красивое романтическое название. От первой буквы названия и до финальной точки – всё чистый произвол автора. Нет, конечно, никто никому не запрещает писать всё что угодно. Но одно дело если это пишет безвестный графоман, а другое – такие маститые писатели как Тургенев и Конрад. Любая фантазия, если она не соответствует своей внутренней сущности, просто распадается и переходит из разряда произведений искусства просто в разряд досужих фантазий.