Орел или решка. глава 5. Весь мир насилья...

В октябре 1929 года партия и правительство взяли курс на коллективизацию. Группа Бухарина предлагала повысить цены на хлеб, чтоб заинтересовать крестьян в его продаже. Сталин решил, что нужна ликвидация богатых крестьян как класса.
Основной формой коллективного хозяйства была объявлена сельскохозяйственная артель. Колхозникам оставляли приусадебный участок, мелкий инвентарь, птицу, мелкий домашний скот.

Семьи Глебовых и Феденевых собрались на семейный совет. Они плохо понимали, что же такое коллективизация и зачем она нужна.
-У нас в деревне приказано создать коллективное хозяйство, - начал Михаил как старший в семье. Отец хворал, лежал на кровати и только прислушивался к их разговору.
- Получается, мы должны отдать кому-то землю, скот, имущество? - уточнил Григорий.
От одной этой мысли всем становилось плохо. Они еще хорошо помнили разруху и голодные годы.
- А чё же мы будем есть? - Надежда нервно теребила запон.
- У нас не будет своего хлеба и мяса? - Сано передернуло от одной этой мысли.
- Мы будем робить и все зря? - возмутилась Фиса
- Да как же без своей-то коровы? Ведь с голоду помрем, Ох ти мнеченьки! - Гликерия испуганно перекрестилась.

Недоуменным вопросам не было конца. Тяготили неопределенность и страх за свое будущее. Тем не менее, Феденевым и Глебовым все же пришлось вступить в колхоз, запись была практически принудительной.

 Михаил записал в своем дневнике: «4 января 1930 года записались в коллектив. Всего записалось восемь семей. Выбрали руководство: Онохов П. К., Глебов И. И., Онохов Н.Н.»

Через год темпы коллективизации снизились. Чтобы их повысить, решили «раскулачивать» единоличников. Из Москвы пришла директива: «кулака» - на север в ссылку, а все его имущество в колхоз.

По решению райисполкома  принято решение о выселении «кулаков» в Чердынский, Чусовской, Ныробский, Соликамский  районы.

Феденевы и Глебовы вступили в колхоз, подчинились властям, им и терять то особо было нечего. А вот Щербинины упорствовали. Скот, земля, сельхозмашины, все заработано тяжелым трудом, и теперь кому-то отдать?


В августе 1930 года в село приехал отряд красногвардейцев. Жителей собрали на сход и зачитали решение райисполкома о выселении единоличников. В списке оказались и Надины родители с братьями, они всё еще жили все вместе большой и дружной семьей. У одного из братьев в семье опять было пополнение, маленькому Ванечке исполнилось всего пять месяцев.

Через несколько дней всю семью погрузили на подводы, разрешив взять только теплые вещи, кое-какие продукты и повезли на север области. Надежда в отчаянии шла за подводой, держась за руки престарелой матери. За деревней отец сказал:
- Прости, нас, доченька, нать-то больше не свидеться.

Из толпы послышался чей-то робкий голос:
- Прощевай, Федосееич…
- Прощевайте, люди добрые…
 Конвоиры отогнали провожающих. Телеги с людьми тяжело потащились дальше. Односельчане стояли, едва приходя в себя от ужаса. Неужто, такое возможно в жизни?

Михаил запряг лошадь и все-таки поехал провожать их до Орды. Позднее, он записал в своем дневнике: «Гром среди ясного неба. Объявление о выселении. 26 августа день великого горя и слез»

От них долго не было вестей, потом пришло письмо. Семью высадили посреди тайги где-то в Соликамском районе. Они повесили зыбку с ребенком на елку и начали копать землянки. В них и перезимовали. А что они ели тогда, одному Богу известно…
Наверное, с тех пор и гуляет по Руси поговорка: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся»?

Выслали из района около ста семей, в том числе шесть семей из Подберезово. Остальным зажиточным единоличникам установили невыполнимый сельскохозяйственный налог, а потом конфисковали имущество.

Начался народный бунт: поджигали клубы, правления колхозов, дома тех, кто раскулачивал людей. Многие крестьяне резали скот и распродавали имущество, а потом бежали в город.

 От голода, холода, непосильного труда погибли миллионы раскулаченных людей. Из колхозов полностью забирали весь хлеб. Голод обрушился на деревню.

***

По дорогам бродили беспризорные голодные дети. Заходили они и в Подберезово. Однажды худой голодный парнишка постучал в окно Феденевых:
- Подайте кусочек хлеба…
На улицу вышла Гликерия, с жалостью посмотрела на ребенка в лохмотьях:
- Ты откуда будешь?
- Из Ашапа.
- А родители где?
- Померли все…
Гликерия перекрестилась:
- Бедный ты, бедный, на вот картошечки, поешь. А как звать-то тебя?
- Костя Мамонтов.
- Храни тебя Господь, Костя…
- Спасибо.
- Не на чём…
Ребенок понуро пошел дальше, а Гликерия, вспомнив умершего сыночка Ефима, вытерла слезы.
Костя вышел из деревни, забрался подальше в лес и съел картошку. Редко кто дает еду, бывает, даже бьют, чтоб не побирался. Голод чуть утихомирился, и Костя пошел дальше, выглядывая стог сена на ночлег.
Забившись в волглое  сено, начал дремать, а в голове вдруг появились строчки стихов:

Ночь на цыпочках по полю
Спать уходит в темный лес.
Вместо крыши надо мною
Словно сито свод небес.
Вот они мои хоромы,
Где захочешь, там ложись,
Вместо дома стог соломы.
Все мое богатство жизнь.

Костя незаметно уснул. Во сне ему приснился дед. Он обнимал его и гладил по голове. Ах, дедушка, дедушка, ты не знаешь, как мне плохо без тебя…

Не ведал дед в ту ночь, что милый внук –
Его отрада, верх его желаний –
Судьбиной будет выхвачен из рук
И побредет дорогами скитаний…

Рано утром, продрогший насквозь худенький парнишка выбрался из стога, кое-как отряхнулся и направился в соседнюю деревню. Очень хотелось есть.

***

Большевики достигли поставленной цели. Аграрный сектор стал составной часть экономики, можно было давать планы поставки продукции, требовать отчеты. К 1936 году была закончена коллективизация. Почти в каждой деревне был создан свой колхоз. Семьдесят колхозов на девяносто сел района. В Шляпниках – колхоз «1-е Мая», В Озерках – «Красный партизан», В Орде – «Светлый ключ», В Починках и Соломатах – «Красный трудовик». В деревне Подберезово и Березовая гора создали колхоз «Им. Молотова».

Фиса доила колхозных коров, как вдруг почувствовала острую тошноту от запаха молока. С трудом сдерживаясь, отвязала скот, выгнала за ворота.
- Эй, Фиса, ладно ли с тобой? - окликнула ее Агафья Толиха.
- Мутит меня.
- Нали мутит? Нать - то понесла.
- Не знаю. Давно уж ждем.
- Значит, дождались! – Агафья Толиха хихикнула и погнала коров на поскотину . По дороге не удержалась и поделилась новостью с бабами:
-Фиса-то Санова, бают, понесла…

Фиса кинулась домой, но неожиданно закололо в боку.
«Верно, и в правду, понесла! - подумала растеряно, - раньше - то я не хворала. Сано пока не скажу, мало ли что, обрадуется и все зря».
Несколько недель она прислушивалась ко всем своим ощущениям, все больше утверждаясь в мысли, что внутри нее зреет новая жизнь. С затаенной гордостью поглядывала на окружающих, пока те сами не заметили перемены, которые в ней происходили.

Только тогда шепнула мужу, что к Гурьям  надо ждать пополнения в семье…. Саша погладил ее по животу и обнял:
-Люблю тебя и того, кто родится…
Сына назвали Толей. Фиса, как и все деревенские бабы, работала до последнего дня. Скидок на беременность никто не делал. Водилась с внуком Гликерия.

***

К Феденевым приехал Никола из Починок. Сергей пригласил его в дом, тот вошел, сел на лавку, неловко сминая в руках свою шапку. Тая, стоявшая в это время на заднем крыльце дома, выскочила в огород, прислушиваясь к неожиданно забившемуся сердцу.
- По какому делу, к нам, мил человек, - спросил Сергей по старинному обычаю, хотя, уже догадался о цели визита. У Николы недавно умерла жена, осталась дочь трех лет.
- Ну, как говорится, у вас товар, у нас купец, - нерешительно начал Николай.
- Фиса, поищи Таисию,- сказала Гликерия, а сама начала накрывать на стол.

Тая вошла в дом.
- Поздоровайся с гостем, это к тебе.
- Здравствуй, Николай, - Тая улыбнулась и поправила запон.
- Таисия, я хочу просить тебя выйти за меня замуж. Только не обессудь, у меня дочка трех лет.
- Я знаю.
- Нравишься ты мне. Намедни долго думал о тебе и решил приехать…. Мне надеяться, али как?
- Я согласна, - не задумываясь, ответила Тая.
- Ну, вот и ладно, - обрадовались Николай и родственники Таисии.
- Тогда сделаем небольшой вечер, и переезжай ко мне.
- Ну, что ж…
На том и порешили.
Таисия перенесла всю свою нерастраченную любовь на маленькую Людмилку

***

Мария Глебова сидела на лавке и смотрела в окно. Лето вступило в свои права, зеленые краски потеряли яркость и новизну, трава у дороги покрылась пылью, а листья на деревьях перестали источать неуловимый аромат весеннего возрождения. Мария тяжело поднялась и вышла в огород с намерением продергать траву в капустнике, но сердце забилось раненой птицей и сил хватило лишь на то, чтоб дойти до скамейки под черемухой.

- Мама, вот ты где!
Через заднюю калитку в огород зашла Фиса, подбежала к матери, с жалостью посмотрела на нее:
- Мама, как ты себя чувствуешь?
- Ничего, доченька, крыльча  только ломит, - Мария зябко повела плечами, - скажи, ты видала Наску?
Она имела в виду Афанасию, внебрачную дочь ее мужа Игната от Аграфены из Шляпников.

- Да, маменька, я ее вижу иногда. Она очень походит на отца и на меня, такие же светлые волосы, серые глаза, прямой нос…. Все так говорят…
- Ох, Игнат, Игнат…. Царствие ему небесное. Я ли его не любела, но о мертвых или хорошо или ничего. Жаль, не знам, где он похоронен…. Так бы и сходила к нему на могилку…. Сколько мучений принял. Двое суток лежал в болоте, в холодной воде…. Будь прокляты те, кто его застрелили и наши деньги забрали, - привычно причитала Мария.

- Маменька, Гриша сказал, что завтра повезем тебя в больницу в Орду.
- Не надо, проживу, сколько Бог даст, - отказалась Мария.
- Нет, мама, вдруг да лучше будет.

На следующий день запрягли лошадь и повезли мать в Орду. Добились приема у самого заведующего больницей фельдшера Калинина Ивана Матвеевича. Осмотрев больную, он отвел Григория в сторону:
- Ничем помочь нельзя. Я оставлю ее, на несколько дней, тяжело ей такую дорогу вынести. Приезжайте за ней на той неделе.
- Спасибо, Иван Матвеевич, но тогда уж заберем сегодня.

- Ох, ти мнеченьки! Как, нельзя помочь? - тихонько заплакала Фиса, услышав заключение врача.
- Фиса, Иван Матвеевич, уже тридцать лет заведует больницей, ему ли не знать? - Гриша устало махнул рукой.
Григорий вывел мать на улицу.

Усаживаясь на телегу, Мария вдруг попросила:
- Провезите меня мимо церквей, посмотреть еще хочу.
- Чё смотреть, мама, деревянную церковь уже разобрали, каменная тоже закрыта, - Фиса испуганно посмотрела на мать, нельзя ей расстраиваться.
- Провезите, говорю, - настаивала Мария.

Григорий с Фисой переглянулись и решили не перечить матери.
Проезжая мимо каменной церкви, на которой уже не было креста, Мария перекрестилась и прошептала:
- Господи, помилуй мя грешную.
Умерла Мария скоропостижно.

***

Люди еще не знали, что пришло время антихриста.
5 декабря 1931 года в центре Москвы был взорван храм Христа Спасителя.
Большевики продолжали разрушать храмы. Колокола сбрасывали с колоколен и увозили на переплавку. Забеливали или заштукатуривали фрески на стенах. Сжигали иконы и церковную утварь. Верующим удалось кое-что унести по домам и спасти. В зданиях церквей устраивали мастерские, зернохранилища, клубы.

Люди тихонько перешептывались между собой:
- Намедни, в Журавлево закрыли Зосимо - Саватеевскую церковь…. С больших икон топором стесали изображения и заколотили ими окна в кузнице, маленькие сожгли в печи…

- Сказывают, в Медянке в церковь закатили бочку с кислотой и смыли изображения с икон. А медянский фельдшер из бывшей иконы сделал столешницу. Как он ись за этим столом будет?

- Люди бают, в Первых Ключиках один шибко бойкий комсомолец полез под купол спилить крест и вместе с ним упал вниз. Разбился насмерть…
- Господь-то все видит…

***

Собрание колхозников откладывали со дня на день, ждали начальство из Орды. Сегодня собрание состоялось, но Глекерие пришлось остаться дома с Толиком и Тоней. Сергей последнее время еле ходил, да и не любил он водиться с детьми.

- Ну, че на собрании-то сказали? - Гликерия и Сергей нетерпеливо смотрели на только что пришедших Сано и Фису.
Фиса обернулась и  посмотрела на племянницу:
- Тоня, поди домой, Миша с Надежей тебя уже ждут.
Тоня весело улыбнулась и, накинув платок, убежала домой к родителям.

Саша подождал, пока за ней закроется дверь, и нерешительно проговорил:
- В районе расстреляли некоторых руководителей за измену Родине.
Гликерия ахнула и перекрестилась.
- Убили нешто  ково?
- Говорят, вели контрреволюционную агитацию.
Гликерия смешалась, услышав незнакомые слова.
- Вот-те на…
- Че сделали? - тоже не понял Сергей.
- Новую власть ругали ,- объяснила Фиса.

Она нервно прошла по комнате и остановилась у стола.
- Еще объявили, что принят «Новый устав колхозников», теперь можно будет держать дома одну корову, и дадут земельный надел, - добавил Сано, посмотрел в окно и устало опустился на лавку.

Вечерело, осенний день короток. Фиса быстро задернула занавески, зажгла керосиновый фонарь.
Не успела Гликерия обрадоваться этой новости, как Сано добавил:
- За это надо будет сдать двести двадцать литров молока и сорок килограмм мяса.
- Нали двести двадцать литров ,- опять ахнула Гликерия, - так это чуть ли не половину. А че люди-те говорят? Поди, хай, подняли ?
- Да никто и не перечил, а то еще расстреляют, - усмехнулась Фиса.

- Вот такие дела, - Сано помолчал, а потом, тяжело вздохнув, добавил, - на весну будем брать корову и теленка. Вздорожают оне ноне. Да… и вот еще, сказали, что бывшего маршала Советского Союза Блюхера арестовали и расстреляли за измену Родине.
- Это, какого Блюхера, который тут воевал? - переспросил Сергей.
- Орду и Кунгур освободил от белых.
- Так, его же недавно только наградили орденом Ленина, - Сергей недоуменно посмотрел на сына.
- Враг народа он, и жена его и дети…
- На-а вот… - Сергей удивленно вскинул брови и пожал плечами.


Сергей Феденев теперь редко вставал с постели. Гликерия замечала, что с каждым днем он слабеет все больше. И то сказать, седьмой десяток доходит. Она терпеливо ухаживала за мужем, сносила незаслуженные упреки, и в который раз уже объясняла:
- Закрыли храм - от в Шляпниках, отец, некому тебя соборовать.
- Да как же я без отпущения грехов-то помирать буду?
- Я молитвы читаю.
- Так и не отпоют меня потом?
- Не знамо….
- Господи, да, неужто так можно?
-Молимся мы за тебя и потом молиться будем…
- Так и не венчают теперь боле?
- Нет, не крестят и не венчают.
- Ох ти, мнеченьки…. Да как же это…. И что за немочь  на меня напала…. Да как же я без отпущения грехов-то…
Скоро в Мишином дневнике появилась запись: «Скончался отец наш ночью на 30 июня 1934 года. Долго болел».

***

Одновременно с закрытием церквей шла чистка партийных рядов. По официальной версии Василия Константиновича Блюхера арестовали в Сочи и срочно доставили в Москву. В Лефортовской тюрьме он пробыл несколько дней, затем его расстреляли. На основании показаний, данных Блюхером, две его первые жены, а также родной брат с женой, были расстреляны. Третья жена Блюхера Глафира приговорена к 8 годам лагерей…. Через четыре месяца после смерти маршал Советского Союза В.К. Блюхер был лишен всех наград и званий.

Анну Тимерёву, гражданскую жену А. В. Колчака арестовали в очередной раз и отправили на 8 лет в лагеря под Караганду. Там она узнала страшную весть: сына Владимира расстреляли.

Коммунистов исключали из партии. Причинами называли: классово – чуждый элемент, бывший белогвардеец, саботажник стахановского движения. Они сразу же старались уехать, но некоторых осуждали и расстреливали.

Учителей осуждали за то, что осмеливались критиковать некоторые постановления партии и правительства. Люди верили, что репрессированные действительно враги народа. С работы снимали всех, кто раньше работал с «изменниками».

Весь 1937 год шли аресты, расстрелы священников, дьяконов, активистов церкви.
Безукладников Павел Петрович, священник в Курилово, арестован 6 августа, осужден 13 сентября, расстрелян 20 сентября 1937 года.
Шоломов Филипп Степанович, священник Красноясыльской церкви арестован 6 августа, осужден 25 сентября и расстрелян 2 октября 1937 года.
Всего пострадали пятьдесят девять человек. Их обвинили в антисоветской деятельности, агитации и терроризме.

К 1938 году все церкви в районе были закрыты. Надежда и Фиса попрятали на дне сундуков старинные иконы, портреты батюшки царя и его семьи. За это могли выслать в ссылку или расстрелять. Но и выбросить все это они были не в силах.

В 1939 году в семье Александра и Анфисы появился второй ребенок - дочь Зина. Фиса на третий день после родов вышла на работу. Колхозную работу оставить было нельзя. Водилась с внуками бабушка Гликерия.

В марте 1940 года председателем колхоза «имени Молотова», единогласно выбрали Феденева Александра Сергеевича. Забот у Саши прибавилось, а на плечи Фисы перелегла часть его домашних дел.

***

Второго июня 1940 года пятнадцатилетняя Тоня шла домой, радостно размахивая сумкой, вот и закончились школьные годы. Вечером, едва дождавшись родителей с работы, начала разговор:
- Тятя, посмотри мое свидетельство! Теперь я могу выучиться на учительницу!
Михаил сидел на лавке около стола, устало вытянув ноги, взглянул на свидетельство об образовании, повертел в руках:
- Раньше ты об этом не говорила…
- Мне только недавно захотелось….

Надя вышла из-за цветастой занавески, которая отделяла кухню от комнаты, поставила на стол чашку с ботвиньей и тоже подержала документ в руках, переглянувшись с Михаилом.
- Доченька, нельзя тебе дальше учиться, паспорт деревенским жителям не выдают, - пояснил Миша.
- Паспорт? А чё это?
-Документ такой, без него и шагу не ступить.
- А почему не выдают?
- В колхозе нам надо работать, - Михаил погладил Тоню по голове; мелькнула мысль, что она как две капли воды походит на Надежу. А Люсия? Его дочь в Австрии, на кого теперь походит она? Как там Анна? Знакомая боль взметнулась в душе.

Тоня чуть задумалась, карие глаза сузились:
- Но… это несправедливо,- недоверчиво и с обидой произнесла девушка, - в школе нам это не говорили…
- Но ведь вам говорили, что вы будете работать в колхозе?
- Я думала…
- Нет, доченька,- включилась в разговор Надежа, - завтра же дядя Сано определит тебя на работу. Он ведь председатель у нас теперь. Будешь за телятами ходить. А учительницу из города пришлют. Тоня рассеянно села на лавку, нечаянно сминая руками свое свидетельство об окончании школы.

***

Надежа и Фиса торопились на колхозное поле вязать снопы. Осень выдалась холодной. В воздухе стоял туман от постоянно моросящих дождей. Проселочная дорога со следами от лошадиных копыт и тележных колес чавкала под ногами. Обутки быстро промокли, ноги мерзли. Надежа и Фиса зябко кутались в платки, лопотины и длинные юбки.
- Фиса, давеча, сказывают, у Афанасии в Шляпниках дочка родилась.
- У Наски что ли?
- Да, ее назвали Прасковья.
Фиса недовольно поджала губы:
- Вот эть как …. Панька Наскина, значит…. Нать-то, совсем немного младше моей дочери Зины…. Маменька не дожила до этого, а то бы расстроилась. Ох, тятя, тятя… Маменька ли его не любела…. Сколько мучений принял перед смертью, двое суток лежал в болоте в холодной воде. Будь прокляты, кто его расстреляли, и деньги наши забрали, жаль, не знам где похоронен - привычно запричитала Фиса, повторяя слова матери.

- Полне -те, Фиса, - миролюбиво начала Надежа, - вот у моего Михаила семья в Австрии осталась. Думаешь, я не вижу, как он мучается из-за этого? Любит Анну и дочь свою до сих пор. Вечор смотрит на Тоню, а сам-от далеко - далеко отседова…. Я слова ему не сказала. Бывает, обидно иногда, но ведь он муж мой.

- Эта дочка Аграфены незаконнорожденная и дети у неё такие же.
-Фиса, Аграфена ведь замужем была за Архипом, когда родила ее.
- Все знают, что с отцом моим гуляла, да и не жили оне вместе-то, - не сдавалась Фиса.

Скоро их догнали бабы из бригады, и разговор перешел на трудодни:
- Сколь мы опять на трудодень получим - не знамо. И сами голодом, и скотину не прокормить.
- Лонись  хлеба больше намолотили, и то впроголодь жили. А ноне че будет?
- Молчите, бабы, неровен час , услышит кто…
- Да кто услышит - то, лес кругом, если только кто - ни будь, не доложит начальству…
Все неожиданно замолчали…

***

Двое оборванных  парней сидели за столом у тети Вали.
- Тетя Валя суетилась у печи:
- Сейчас, я вам картошечки поставлю. Где же вас так долго не было? Костя, Ваня, что же вы молчите?
- Да мы это…, - ребята переглянулись, - мы ходили по деревням. Здесь, в Кунгуре, мало подают.
- Только на рынке и можно, - Костя проглотил слово «своровать» и выдавил, - поживиться.
- Да, - подхватил Ваня, - в деревне чуть лучше.

Костя не покривил душой, когда сказал, что ходили по деревням. Он был в родном Ашапе. Посмотрел на дедушкин дом. Там теперь живут чужие люди. Не обрадовались ему, не приняли. Походил месяц по родным местам и ушел в Кунгур. Здесь связался с такой же шпаной, как и он сам.

 Вот тетя Валя им еще наивно верит.
- Вы ешьте, ешьте, - тетя Валя подвинула картошку, погладила руку Ванюшки, - да приходите чаще, вон вы какие худые.
- Благодарствуем, тетя Валя, мы у тебя как дома.
- И вам спасибо, не забываете старуху. Дрова вот опять перекололи.

Ваня с Костей попрощались с сердобольной старушкой, и вышли за ворота.
- Ваньчик, я тут один дом подглядел, можно в окно залезть, - Костя мысленно представил, какой едой там можно будет поживиться.
- Айда, посмотрим!

Ребята подошли к деревянному дому на окраине улицы. Одно окно выходило в огород, и почти полностью было закрыто разросшейся черемухой. На двери висел замок.
- Ну, чё, я полезу?- Костя уже примеривался, как бы ловчей перелезть через забор.
- Давай, я свистну, если что.

В комнате, куда попал Костя, стояли стол, кровать и шкаф, набитый книгами. Костя прошел в кухню, пошарил по полкам, нашел хлеб, картошку, торопливо рассовал по карманам. Направился обратно к окну, но не удержался и взял одну книгу с полки. Повертел в руках, взял другую книгу, открыл, начал читать. Как интересно, сказки! Сколько книг!

Уткнувшись, Костя начал читать и очнулся, только когда над ухом зазвучал громкий голос:
- Ты, что, паршивец, тут делаешь?
Не успел Костя опомниться, как мужчина схватил его за руку. Костя дернулся, но вывернуться не удалось, книга упала на пол. «Ну, все, пропал, сейчас убьет»,- подумал Костя, испуганно глядя в разгневанное лицо.

- Что за шум? - в комнату заглянула женщина.
- Воришку поймал! Ах ты, мерзавец!
- Постой, Коля, не бей его! Что он украл?
- Сейчас узнаем, а ну, пацан, выворачивай карманы!
- Я все отдам, - взмолился Костя, - отпустите меня!

Свободной рукой он выложил на стол хлеб и картофель.
- Не знала, что воры любят читать книжки, - женщина подняла книгу, посмотрела заголовок, - стихи Пушкина.
- Ты любишь стихи? - удивленно спросила женщина.
- Люблю, и сам сочиняю, - пробормотал Костя.
- Коля, отпусти его!
- Зоя, надо сдать его в милицию!
- Давай вначале его накормим, он, наверное, голодный.
- Судя, по тому, что украл продукты – да. Мужчина неуверенно разжал руку.
- Пойдем в кухню, что ли.

Костя нерешительно переминался с ноги на ногу, поглядывая на открытое окно.
- Тебя как зовут?
- Костя Мамонтов.
- Родители у тебя есть, Костя? - женщина с жалостью смотрела на него.
- Сирота я.
- Понятно. Ладно, не бойся, пойдем в кухню, поешь супу.

Мужчина опять взял Костю за руку и потянул за собой. Костя ел суп, а странная пара, молча его разглядывала.
«В этот раз обошлось, но впредь надо быть осмотрительней. Мало тебя били? Книгу ему захотелось почитать!», - Костя торопливо жевал, все еще поеживаясь от пережитого страха.

- Давно беспризорничаешь? - начал допытываться мужчина.
- С двенадцати лет.
-  А сейчас тебе сколько?
- Шестнадцать.
- На вид столько не дашь, худой ты и маленький.
- В школу ходил?
- Ходил немного.
- Так говоришь, стихи сочиняешь? Ну-ка, прочитай что-нибудь, - муж с женой переглянулись, похоже, они понимали друг друга без слов.
Костя помялся и начал читать:

Облокотясь на старенький забор,
О чем-то клен задумался глубоко.
Наверно вспомнил, как его во двор
Принес мой дед и посадил у окон.

Сейчас уже нам по шестнадцать лет,
Он великан: глянь вверх - сползает кепка.
Сильнее тот, кто Родиной согрет,
Кто в землю врос, в нее вцепившись крепко.

Странная пара удивленно молчала. Потом они вышли и о чем-то долго говорили. Костя терпеливо ждал. Постоянное чувство голода немного отступило, и он, откинувшись на спинку стула, еще раз оглядывал помещение.

Хозяева вернулись, сели за стол.
- А что, Костя, не останешься ли у нас жить? - женщина ласково посмотрела ему в глаза, - своих детей у нас нет, а ты нам понравился.
- Мы учителя, - добавил мужчина, - хорошие у тебя стихи, и парень ты, видно, неплохой, а воруешь с голоду.
- Жить у вас? - предложение было столь неожиданным, что Костя оторопел, - Хотя…. Я не против этого…
- Тогда для начала истопим баню и найдем тебе другую одежду.
Тетя Зоя погладила его по голове.


Ваньчик завистливо разглядывал Костю: рубаха и штаны на нем хоть и не новые, опочиненые местами, но чистые. Волосы подстрижены, ногти обрезаны. Сам он уже не помнил когда мылся в бане в последний раз:
- Повезло тебе, Костя…
- Ты к нам в гости будешь приходить! Тетя Зоя разрешила!
- Не выгонят?
- Не-а, они добрые. Я в школу пойду учиться, буду экстерном сдавать, чтоб догнать в учебе. Дядя Коля сказал, что память у меня хорошая, я смогу. А потом я в техникум буду поступать - музыкально-педагогический.

Ваньчик заворожено слушал. Потом, будто очнувшись, нехотя сказал:
- А я осенью опять на юг уеду…
Костя хорошо помнил эту дорогу: каждую осень беспризорники на товарняках ехали до первых приморских городов. Помнил, как догоняла их зима, пробирая ночами насквозь на холодных  платформах; как тосковал он по Родине в дальних краях. Его сердце, не хотело лететь вслед за перелетными птицами, оно оставалось здесь.
- Ладно, Ваньчик, приходи к нам в воскресенье. Сейчас мне надо идти…. -Костя виновато посмотрел на друга.