Орел или решка. Глава 6. Вставай страна огромная

22 июня 1941 года в деревню пришло страшное известие: война!
Началась мобилизация. Григорию и Александру одними из первых принесли повестки из военкомата. Гликерия опять провожала сына на войну.

Саша успокаивал жену:
-Ничего, Фиса, это ненадолго. Ты же знаешь, Красная Армия всех сильней!
Подержал на руках двухлетнюю Зину, поцеловал Толика, сыну шел десятый год, вытер слезы жене.

Григорий тоже пытался держаться:
- Да, ладно, тебе, женушка, слезы лить. Вернемся с победой.
Дети его, Клава и Иван, прижались к отцу, прощаясь. Анна голосила, обнимая мужа.

Михаил крепко обнял Сашу, похлопал по спине; пожал руку Григорию. Когда-то и его провожали вот так на войну. Сейчас ему уже под пятьдесят, да и здоровье иногда подводит.

Мобилизованные забрались в кузов «полуторки» и поехали на призывной пункт в Орду. Стоял теплый летний день, в ельнике мирно пели птицы. Надо бы начинать сенокос, Саша на днях как раз хотел объявить об этом колхозникам. В деревне самая горячая пора, даже не верилось, что где-то идет война, а они едут на фронт.

Призывников направляли в Кунгур, где формировалась 379 стрелковая дивизия. В 1942 году эта дивизия участвовала в тяжелейших боях за Ржевский выступ. Первого сентября она переправилась через Волгу и захватила плацдарм на правом берегу.
Дивизия участвовала в защите Ленинграда и прорыве блокады. В первые месяцы войны на фронт были призваны почти тысяча мужчин; подростков мобилизовали в ремесленные училища.

Оставшиеся в деревне женщины работали по шестнадцать - восемнадцать часов сутки, плохо питались и порой даже не знали чем накормить детей. Очень выручали огромные огороды с картошкой. Конечно, копали эту картошку по снегу до конца октября, но хоть какая-то еда. А вот хлеба не было. На фронт отправляли почти весь урожай и сверх того со своего хозяйства по четыреста литров молока, сорок килограмм мяса, семьдесят штук яиц, три килограмма шерсти в год.

Если кто-то не выполнял условия заготовок, описывалось в пользу государства имущество семьи. Продуктивность коров в то время из-за плохого кормления составляла всего восемьсот килограмм в год. И еще часть своего заработка нужно было подписывать под ежегодными обязательными займами.

Первые эвакуированные приехали в июле 1941 года из Белоруссии. Затем хлынул поток беженцев из Москвы, Ленинграда, Украины. Всех устраивали на работу, давали землю по две сотки и привлекали к работам в колхозах.

***

Взвод Григория рыл окопы. Сколько окопов они уже вырыли и оставили? И в этом, наверное, только переночуют. Фашисты стремительно наступают. Наконец, взводный отдал приказ прекратить работу. Поставил часовых и разрешил готовиться ко сну. Полевой кухни не видно, костры жечь нельзя.
Красноармейцы собрались в кружок, достали фляжки, сухой паек.

 В эти короткие часы передышки хотелось забыть обо всем.
- Костя, расскажи стихотворение, - промолвил кто-то.
Невысокий худощавый боец чуть задумался, поправил пилотку.
- Сегодня сочинил, слушайте:

Останусь жив, мне долго будут сниться
Глаза крестьянок, полные мольбы.
Когда мы шли от собственной границы,
Бросая их на произвол судьбы.

Как тяжело смотреть мне на стоящих
В печали женщин по бокам дорог,
И слышать вздох и шепот губ дрожащих:
Да сбережет вас милосердный Бог.

Солдаты молчали. Каждый задумался о чем-то своем. Подошел молоденький лейтенант:
-Рядовой Мамонтов, сменить часового.
-Есть сменить часового.
Худенький поэт встал и пошел за лейтенантом. Остальные улеглись на дне окопа.

Григорий подложил под голову приклад винтовки, закрыл глаза. Перед глазами возник образ жены, детей, они почему-то плакали. Гриша тягостно вздохнул и провалился в сон.

***

Александр перевозил грузы через Ладожское озеро в осажденный Ленинград. Каждая такая поездка могла стоить ему жизни. Лед трещал и прогибался под машинами, некоторые проваливались и тонули. Дорога через Ладожское озеро постоянно обстреливалась немцами.

Саша вел машину с открытой дверцей, стоя одной ногой на подножке. Может, успеет выпрыгнуть, если машина начнет тонуть. Они работали каждый день с утра до вечера без выходных, едва держались на ногах от усталости и голода. Возили продукты, но нельзя было взять и кусочка хлеба, расстрел на месте.

 Все же его зацепил осколок разорвавшегося недалеко снаряда, и он почти три месяца провел в госпитале. После госпиталя вернулся на западный фронт. Снова водителем, но теперь подвозил на передовую боеприпасы.

Наконец, произошел перелом в войне. Началось наступление наших войск. В один из дней поступила команда форсировать реку. Через реку был построен понтонный мост, который находился под жутким артобстрелом противника. Мост постоянно переворачивался, разделялся, машины с боеприпасами тонули. Под шквальным огнем его опять ремонтировали, машины ехали по нему снова и снова.

Солдаты перебирались через реку вплавь. Вода в реке была красной от крови погибших и раненых. Сашина машина перевернулась, едва он въехал на понтонный мост. Он успел отпрыгнуть от неё в сторону, но в воздухе его пронзила пуля, правую ногу выше колена словно обожгло огнем. Саша упал в воду. Хорошо, что в этом месте было не глубоко, и он не утонул. Он лежал в воде, чуть выставив голову. Пули свистели прямо над ним.

 И вдруг, он увидел Григория…. Тот шел к реке с винтовкой на перевес, сейчас войдет в воду, и поплывет на тот берег. В какой-то момент и Гриша заметил его:
- Сано, ты что ли?
Они молча смотрели друг на друга несколько секунд.
- Держись, Сано, за нами идут санитары, тебя вытащат, а я пошел,- на глаза Григория навернулись слезы.
- До встречи, Гриша…
Григорий вошел в воду и поплыл по окровавленной воде. Больше живым его никто не видел. На том берегу разгорелся ожесточенный бой.


После боя Сашу уже почти без сознания от потери крови вытащили санитары и отправили в госпиталь.
Саша метался в бреду. Ему казалось, что он пробирается темной ночью через бурелом, ветки цепляются за ноги и не дают идти; он постоянно натыкается на сучки, вот- вот упадет без сил, но надо идти вперед, только вперед, все дальше и дальше, не зная куда.

 Внезапно сознание прояснилось, он открыл глаза и увидел перед собой миловидное женское лицо. Глаза внимательно смотрели на него, а губы шептали какие-то ласковые слова. Несколько секунд спустя Саша снова провалился в беспамятство.

Медсестра смочила его запекшие губы водой и отошла к другим раненым. Забот много, все требуют её участия и внимания, но она постоянно посматривала в сторону Саши, готовая в любой момент подойти и оказать помощь.

Её мысли постоянно возвращались к нему. Почему-то она сразу прониклась жалостью, как только увидела его. Если б не боль, исказившая лицо, его бы можно было назвать красивым. Правильные черты, упрямо сжатые губы, в уголках которых затаилась горечь.

 Ему плохо, очень плохо. Он может умереть. Сколько раненых уже умерло на её глазах. Она опять бросила взгляд в сторону Саши. Пора делать ему перевязку. Рана очень нагноилась. Нет необходимых лекарств, нет в достатке еды, не хватает бинтов.

 Их стирают санитарки, сматывают в рулончики и бинты используются снова. Руки женщин, стирающих бинты, красные и опухшие, с облезшими ногтями от постоянной сырости.

Организм Саши отчаянно боролся за жизнь. Постепенно он начал все чаще приходить в себя. Медсестра неизменно оказывалась рядом в этот момент. Наконец, Саша вполне осознано посмотрел на неё и начал рассматривать.
- Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо, - чуть замявшись, ответил Саша, - что с моей ногой?
- Ампутации удалось избежать.

Медсестра промолчала, что еще остается опасность развития гангрены. Саша закрыл глаза, его начало клонить ко сну, он очень устал, но теперь он будет спать сном выздоравливающего человека.

Продуктов не хватало ни для раненых, ни для медперсонала. Саша постепенно начал выходить на улицу. Однажды он брел по дороге с одной лишь мыслью, где бы раздобыть еду и вдруг увидел облезлую собаку, в зубах она держала заплесневелый кусок хлеба.

 Саша вскрикнул и бросил в неё палку, на которую опирался. Собака взвизгнула, отскочила и побежала прочь, кусок хлеба выпал из её пасти. Саша, не помня себя от голода, схватил этот кусок и съел…

***

В 1942 году пришла повестка  Михаилу. Надежда и семнадцатилетняя Тоня проводили отца и мужа. Они думали, что Михаила не возьмут служить по состоянию здоровья, у него последнее время часто болел желудок, но это не было признано призывной комиссией.

Вскоре от него пришло письмо: «Здравствуйте мои дорогие! Извещаю вас, что я пока жив, здоров, нахожусь в городе Соликамске. Нас учат очень спешно, как стоять на посту, как стрелять и винтовку разбирать. Потом нас командируют по участкам, может и за сто верст, так что приехать сюда никак не возможно. Пока нас кормят хорошо. Служба наша будет опасна и ответственна. Ну, не кто, как Бог….

Будем охранять заключенных, водить на работу. Мы будем как вольнонаемные, нам будут платить жалованье. Адрес пока не даю, скоро нас отправят. Еще кланяюсь всем по низкому поклону: маме, сестре, маленькой Зиночке. Тоня, напиши мне, как вы живете. До свидания».

Михаила отправили охранять лагерь для осужденных. По странному стечению обстоятельств, он оказался там же, куда были выселены раскулаченные родители его жены Надежды.

***

На машинно-тракторную станцию перестали поступать новые трактора. Запчасти закончились. Снова запрягли лошадей и даже бычков. Как справлялись женщины с тяжелой мужской работой: вручную заготовляли сено и солому на зиму для колхозных коров, рубили дрова, чтоб не замерзнуть лютой зимой, обрабатывали землю? Им только и известно.

 Да, а на ферме работать еще тяжелей. Убрать навоз, раздать корма, подоить вручную коров , наносить для них воду из колодца… Уходят на работу рано утром, приходят затемно, а дома ждут голодные дети.

Не положена колхозникам пайка хлеба на иждивенцев, детей… Питаются лепешкам из липового листа и лебеды с примесью вареного картофеля. Государство забирает больше половины урожая. За трудодень платят два-три рубля денег, килограмм зерна, да соломы немного. Поэтому колхозы в отчетности занижают площади посевных и урожайность, тогда колхозники хоть что-то получат за свой труд.


Анфиса пришла с работы позднее обычного, устало села на лавку около дома. Целый день на поле убирают хлеб. Работают, не покладая рук, но дела в колхозе все хуже и хуже. Как прокормить свою корову? Впереди опять голодная зима. А война все не кончается и не кончается…

Подошла Надежда, присела рядом. Анфиса поправила платок на голове, взглянула на усталое лицо золовки:
- Ты, слыхала, чё люди бают? Сейчас соседка мне шепнула.
- Чё?
Председателю в Захаровке 10 лет дали.
- На-а вот? Пошто?
- Занижал площадь посевных и урожайность.
- На-а вот…. Он же для колхозников старался…. Нам ведь тоже как – то жить надо, еще детей кормить… - Надежа опустила руки.
 -Кому докажешь…
- Ох, ти мнеченьки…
Женщины горестно помолчали.

В 1942 году в Захаровке военный трибунал войск НКВД по Молотовской области осудил председателя колхоза им. Куйбышева Зеленкина Игнатия Лаврентьевича к 10 годам лишения свободы за «перерасход зерна более пятнадцати процентов от сдачи хлебозаготовок на внутриколхозные нужды, срыв хлебозаготовок, развал трудовой дисциплины».

Уборка урожая затянулась до конца октября. В любую погоду жнут бабы серпами, вяжут снопы и ставят суслоны. Потом суслоны свозят в сарай и укладывают в клади. Затем почти всю зиму обмолачивают зерно. Встают затемно  и домой возвращаются почти ночью, озябшие и совершенно без сил. Наконец, обмолотили зерно, и наступила небольшая передышка в работе. Затем, всех до весны мобилизуют на лесозаготовки…

Беспощадно и жестоко ведется борьба с хищениями, опозданиями на работу, и прогулами. За хищение зерна от одного до двух килограммов определяется наказание до пяти лет лишения свободы; за опоздание на работу - шесть месяцев, с вычетом четвертой части заработной платы в пользу государства; за прогул - шесть месяцев принудительных работ. Люди боятся один другого.

Маменька, - обратилась Анфиса к Гликерии, - завтра пойду в Шарынино на мельницу…
- Что ты, доченька, шутка в деле…. А вдруг попадешься? Посадят ведь.
- Мама, так чё, пусть дети с голоду помирают?
- А без тебя по миру пойдут, я то совсем стара…
- Мама, я все решила. Лошадь просить не буду. Опасно. Повезу на санках.
Завтра утром затемно выйду, только бы падеры  не было, а то дорогу заметет…
- Господи, помоги, тебе, грешной, - Гликерия неистово перекрестилась.

Рано утром Фиса погрузила один мешок с зерном на большие самодельные деревянные санки и вышла из дома, оглядываясь по сторонам. За ночь напорошило немного снега, но ясное звездное небо и белесый круг вокруг луны обещали морозы, а не пургу. Деревня еще спала, только крик первых петухов напоминал о приближении сумеречного зимнего рассвета.
Надежа с Глекерьей смотрели ей вслед и шептали молитвы. Фиса быстро исчезла в темноте.

Вечером, после работы Надежа с Тоней, радостные пришли к Фисе, сняли кофты, платки, уселись на голбец :
- Нам письмо от Миши! Почитай, Тоня.
Тоня бережно развернула листочек, расправила на коленях и начала читать:
«Здравствуйте мои родные! Я живой и здоровый. Только на службу сегодня не ходил, болел. Меня тошнило, рвало и судороги. Всю ночь не спал. Сегодня мне уже лучше.

Со мной служит янчиковский мужик Иван Постных и есть еще из Осы. Служба у меня такая: рано утром, знайте, я иду со строем и веду 35 человек заключенных на работу. Я один среди них. Они все осуждены на 8-10 лет, редко кто на 5 лет. Они могут убежать, я их постоянно пересчитываю. Говорят, на Симу (пос. Сим.) был побег. Одного поймали, другого застрелили.

Дописываю на другой день в лесу. Заключенные садят картошку, иногда спрячутся в кустах или залягут в борозду, я их ищу, кругом лес. Но к вечеру всех разыщу и веду в зону.

Бараки огорожены, стоят вышки. У них есть баня, столовая, парикмахерская, даже клуб. Мы тоже ходим в эту баню, столовую и парикмахерскую.

Пришла весна, радость принесла. Кругом зелено, цветы. Летают пчелы, погода здесь теплая; была большая гроза. Кукушка кукует надо мной. Кукушка, кукушка, слетай на мою родину. Поглядеть бы мне на Тоню, на Надежду, как Зиночка бегает. Напиши, Тоня, какое здоровье у мамы, у Фисы. Что пишут Саша и Григорий. До свидания».

Тоня аккуратно свернула письмо, взглянула на озабоченную мать:
- Тятя хворат, хоть и бодрится.
- А от Саны, чё-то давно нет писем, - Фиса грустно погладила по голове дочку.
- Папа нам напишет, - уверенно сказал Толя, за последние два года он сильно вытянулся и был похож на тощего журавля.
Все помолчали.
- Да,- обеспокоено сказала Надежда,- здоровье у Миши неважное.

Михаил Феденев умер от рака желудка 23 февраля 1943 года. Ему исполнилось пятьдесят два года. Только год и прослужил. Об этом сообщил семье янчиковский сослуживец Михаила, а похоронку на него они получили уже после войны, из которой следовало, что погиб он на фронте.

***

После выписки из госпиталя Александра комиссовали из-за не полностью восстановившейся ноги и отправили работать в Подмосковный город на военный завод. В городе Сашу определили на постой к местной жительнице. Усталая женщина показала ему комнату:
- Располагайтесь здесь, а мы с дочерью будем в соседней комнате.
- Я буду только приходить ночевать, - Саша сделал шаг к дверям, тяжело опираясь на палку.
- Да, мы так же. А как звать-то тебя, солдатик?
- Саша, - Александр разглядывал нехитрое убранство комнаты.
- Меня Настя, а дочку мою Наташа. Муж на фронте погиб, сын тоже.

Она ушла, а Саша, скинув вещмешок и расстегнув шинель, прихрамывая, подошел к стулу. Нога немилосердно ныла. Нать-то стоять за станком будет невмоготу.
На следующий день после приезда Саша вышел на работу. Работали по пятнадцать часов в сутки. Ночами стонал от боли и почти не мог спать.

В одну из таких ночей в комнату вошла Наташа:
- Через стенку слышно, как ты стонешь. Давай помогу.
- Чем мне можно помочь?
- Ты только не удивляйся и ничего не бойся. Моя бабушка была знахаркой. Перед смертью все передала мне. Сейчас я прочитаю заговор, и ты уснешь.

Наташа присела на стул рядом с кроватью и принялась что-то шептать.
Саша рассматривал ее русые волосы, строгие черты лица, полузакрытые глаза. Руками она теребила шаль, накинутую на плечи.

Саша проснулся на рассвете. Наташи не было. В ноге чувствовалась чуть заметная ноющая боль. И как ей это удалось? И вправду знахарка. Саша встал и отправился на завод.

Теперь Наташа часто заходила к нему. Перед сном она читала свои заговоры, и Саша засыпал.
- Как это у тебя получается, - Саша благодарно смотрел на Наташу, - боль уменьшается, и я сплю.
Наташа улыбнулась:
- Ты мне нравишься, - голос ее чуть дрогнул, - поэтому заговоры действуют сильнее…

Сашу вдруг захлестнула безотчетная симпатия к этой простой и одновременно такой необычной девушке.
- Спасибо тебе, Наташа, как бы я работал, если б не ты…
Неожиданно его руки потянулись к ней, и он обнял ее худенькую фигурку.
Взметнулись новые, неизведанные чувства.

Любовь к Фисе была совсем другой: спокойной, как полноводная река. А тут вдруг выяснилось, что любовь может быть страстной и пугающей одновременно.
- Наташа, у меня жена и двое детей,- Саша опустил руки и отодвинулся.
- Я знаю, я их чувствую, они всегда рядом с тобой. Только знай, что я тоже люблю тебя. Да, и еще знай, что выбирать будешь ты, - Наташа поднялась и ушла. Саша растерянно прислушивался к себе, к своим новым ощущениям…

Александра демобилизовали летом 1946 года. Прихрамывая и опираясь на палку, шел по знакомой дороге к деревне. Здесь ничего не изменилось. Ельник шумел, как обычно, перед дождем. Вдоль дороги под кустами зрели ягоды, желтые лютики под напором ветра клонились к земле. Как он соскучился по родным местам!

Вот и деревня. Она появилась внезапно. Из окон выглядывали люди, с трудом узнавали его и выходили на улицу поздороваться. Гликерия выглянула на стук в окно.
- Бабушка, бают, дядя Сано вернулся! - кричал соседский парнишка.
Гликерия вышла на улицу, не помня себя от радости. К дому прихрамывая, подходил Саша.
- Сынок!
- Мама!

Они обнялись и долго молча стояли. Гликерия гладила его голову, плечи, из глаз текли слезы:
- Сынок! Как мы тебя ждали!
К дому уже бежали Фиса и Толик. Молва быстро разносится по деревне.
Саша обнял их, поцеловал:
- Ну, вот, я и вернулся…
- Сано, Сано, - повторяла Фиса, - прижимаясь к его груди.

Толя побежал в дом и вывел Зину. Та упиралась:
-Боюсь, боюсь!
Она только что увидела в окно незнакомого страшного дяденьку. Мама и брат почему-то обнимали его.
- Зина, смотри - это твой тятя!
Саша протянул к ней руки, но Зина заплакала.
- Ладно, Фиса, - сказал Саша, - отпусти ее. Пусть вначале привыкнет ко мне.

Гликерия погладила Зину по головке, начала успокаивать:
- Ты не помнишь своего тятю? Он был на войне. Он тебя любит…
Зина спряталась за широкую юбку матери и исподлобья смотрела на отца.

Фиса с нежностью разглядывала своего мужа. Не многим бабам повезло так, как ей, хоть инвалид, но живой.
За столом, когда все уселись и немного успокоились, Саша сказал:
 -Давайте помянем Михаила и Григория…
Все замолчали и задумались…

Судьба была милосердна к ашапскому поэту Константину Мамонтову. Он уцелел на войне и вернулся домой к своим приемным родителям.

***

В 1948 году власти разрешили открыть Куриловскую церковь, единственную в районе. Священник ходил по домам и просил верующих вернуть иконы и церковную утварь, что удалось спасти во время разрушения церквей; помочь в ремонте и восстановлении храма. Люди откликнулись на его просьбу, и церковь была восстановлена. Снова зазвучали над округой церковные колокола.

Однако коммунисты строго следили за тем, кто посещает церковь. Руководителям, партийным работникам, врачам, учителям, ходить туда запрещалось, за это могли исключить из партии, снять с работы, понизить в должности.
Молодежь воспитывалась в духе атеизма. Полагалось только боготворить Сталина, верить партии и любить Родину.