Короче Склифасовский! 20 Органы чувств. Сонет 2. З
( Зрение)
Первое, что видит новорожденный, это яркий свет в родильном отделении. Не стану врать – этого первого света я не помню. Самые первые запомнившиеся видения детства - это белые стены родительского дома, их лица моих родителей; конёк – качалка, поселковая улица и бредущие по ней кони, запряженные в телеги. Горб моей няньки бабы Текли. Я сижу на этом уродливом холмике, изо всех сил колочу по нему ручонками и ножками, а баба Текля радостно смеётся, прижмуриваясь от наслаждения. Кстати, когда немцы уже были в десятках километров от нашего населённого пункта, баба Текля умоляла моих родителей отдать ей её любимца, чтобы сохранить ему жизнь...
Дальше зрительная память подсовывает мне летнее небо с гудящими в нём зловещего цвета фашистскими штурмовиками, стены каких-то погребов и сараев, где мы прячемся от бомбёжек. Суровый профиль отца, осунувшееся и сразу постаревшее лицо матери, отрешенный взгляд бабушки, которой вскоре суждено сгинуть в концентрационном лагере...
Глаза бы мои не видели ужасов того времени, трёх бесконечно горестных, беспросветных лет. Но они были, эти годы, и мои детские глаза терзал ужас происходящего...
Но вот война позади (как быстро это происходит, когда в руке перо, а в голове – желание писать о чём-то более радостном). Передо мною весь в развалинах наш некогда красивый посёлок. До десятка сохранившихся чудом от бандитского налёта домишек. На улицах подбитые танки, сгоревшие машины, зияющие бессильными стволами пушки. Раздолье для босоногой детворы, которая то и дело взрывается на разбросанных в округе боеприпасах...
...Вижу свой 1-ый А класс в количестве сорока учеников, входящую в помещение «учительницу первую мою» Анну Фёдоровну. Она будет нас вести до четвёртого класса. А потом много лет подряд, даже когда мы уже разбредёмся по городам и весям, будет заходить к нашим мамам и спрашивать о делах своих питомцев...
Начинается учебный год в четвёртом классе. В класс входит новенькая – сероглазая Лидочка Гончарук, в шестом классе за соседней партой сидит изящная, как статуэтка, с аккуратными косичками Томочка Дендерук. В восьмом классе мне страшно хочется видеть на переменках крепкотелую Надю Дикую из девятого класса. Во всех них я тайно влюблён. Об этом они могут узнать только сегодня. Конечно, если ещё живы...
В девятом классе я вижу тревожные любящие глаза Галочки Саркисян. Это моя школьная любовь: здесь уже и прогулки под луной, и первый поцелуй, и... Стоп ! Дальше этого тогда не ходили.
... Прекрасная пора, очей очар
ованье! Я имею в виду студенчество. Мелькание лекций, пар, зачёток, физиономий преподавателей и весёлых рож сокурсников; колхоз, военные сборы; одесский порт, в ночи простёрт, пляжи Лузановки и Фонтана. И лица, лица, лица...
Очарованный, околдованный и с Одессою тайно повенчанный с мандатом Комиссии по распределению отправляюсь на «государеву службу» в лесную глухомань.
... Там тоже люди: смотрят, глазеют, видят. То бишь, зрение при деле. Сам смотрю, вижу, крепну и борзею. Наблюдаю как бы со стороны своё карабканье по карьерной лестнице – вот подо мною смена, участок, цех, главное инженерство, дирек... Стоп! Так далеко тогда не заходили.
Лица, лица, лица... Всё новые и новые даже в самом близком окружении. Жена, дети, тёща – всё это заставляет смотреть на окружающее другими глазами. Чего уж тут говорить: зрение работает с полной нагрузкой. Чтобы успеть за течением жизни, вертишься в разные стороны – вперёд, назад, направо, нале... Стоп! Так далеко тогда не заходили. Вернее, месткомы и парткомы не рекомендовали.
...С возрастом количество видений возрастает, а способность их запоминать падает. Но остаются незабываемые. Театр! Любите ли вы его, как его люблю я? Наверняка, не меньше моего. Зрительская память хранит увиденного в Ленинграде, в БДТ Иннокентия Смоктуновского в роли князя Мышкина, двадцатипятилетнего Серёжу Юрского в роли семидесятилетнего профессора Полежаева; гениального Евгения Лебедева в роли «лошади» (Холстомер). А в Москве-то и Евгения Самойлова, и Ангелину Степанову, Сухаревскую и Прудкина... На глаза попадались Высоцкий, Костя Райкин, Демидова, Зиновий Гердт (правда, с куклой в руках), Андрей Миронов...
В Одессе я лично познакомился (они на сцене, я в зале) с Аркадием Исааковичем (можно не называть фамилию?), Марком Бернесом, Михаилом Александровичем, с Казаковым и Дуровым... В своём провинциальном городке на мои ясны очи являлись Нейгауз и Рихтер, Любовь Орлова и Ростислав Плятт, Гафт и Янковский... Время такое было – искусство всё же принадлежало народу.
...В последние годы мне прописали очки и я вынужден не перегружать своё зрение. Именно поэтому я сознательно обойду всю прозу бытия, которая, по большому счёту, и составляет основу пролетающей жизни.
Инструмент моего зрения – глаза – сверкали радостью, когда собиралась вместе семья, когда рождались дети, когда им сопутствовал успех... Они были грустными и наполнялись слезами, когда уходили родные, близкие, друзья. Когда пришла пора прощаться с родиной. Они широко раскрывались от удивления, восхищения, от стрессов, сопровождавших моё становление в новом мире.
Моему зрению повезло увидеть просторы многих морей и двух океанов; остров сокровищ Кубу и другие острова на Карибах. Блеснули передо мной своим великолепием мужественная Испания, нежная Италия, темпераментная Мексика...
... Всё это и многое другое я видел собственными глазами. Я благодарен Зрению за свет от операционной роддома до сегодняшнего дня, который помогает мне ощущать всю полноту жизни в отведенном мне Б-гом промежутке времени в этом мире.
Сонет 2-2
Из всех видений жизни пролетевших
мне памятны сегодня только те,
что будят свет в душевной тьме,
являют призраки годов тех вешних.
Я с ними снова в той поре,
когда деревья только подрастали,
когда из деток взрослыми мы стали,
любимых провожая на заре.
Хоть зрение немного ослабело,
но нет сомнений – взор мой не угас.
Я верю в это, значит я живой.
Сквозь тренинги моё послушно тело,
сквозь вязь писаний бьётся конь Пегас,
горит червоный луч заката над лысой головой...
Свидетельство о публикации №224092900243