На вокзале

С некоторых пор граф повадился на вокзал. Ему нравилась вокзальная суета, картины расставаний и встреч, такие разнообразные, и в то же время, так похожие одна на другую. Графиня первое время ругалась, нервничала, и даже пару раз расцарапал графу всю харю, когда он вернулся за полночь, счастливый, пропахший шпалами, рельсами и проводницами.

На первый взгляд казалось, что граф бродил по вокзалу без видимой нужды, но на самом деле, он приходил сюда  подмечать движение жизни. Вот мимо пробежали два дюжих, кривоногих носильщика.
- А ведь ноги у них искривились от тяжести, - с доброй улыбкой отметил про себя граф. Вот подошел Петербургский скорый. Два идентичных мужчины, похожих на однояйцовых братьев, в жилетках, бежали впереди него, задом наперед, держа перед собой какую-то странную коробку с ручкой.
- Люмьеры? Братья? - воскликнул тихо граф с удивлением.

Возле первого вагона вдруг неожиданно столкнулись два господина. Один был неимоверно худ, а второй наоборот – чрезмерно толст. Они некоторое время осматривали друг друга недоверчиво, потом, видимо, узнав друг друга, жарко обнялись. Какой-то опрятный гражданин в пенсне, глядя на эту картину, что-то записывал в книжечку.

- Чехов, что ли? – подумал с неприязнью граф. - И этот сюда же! Писатель ***в!
Ближе к обедне, к нему подошел, пропахший псиной, вороватый мужик с бородой, с мокрой, мертвой, собачкой в руках, с зеленой  водорослью, висящей на ее безвольном ухе.

- М-мм-м-му-у-у-у! – мычал он, тыча графу в нос собачку, показывая графу два пальца, на манер уездных хиппи – «Вива Виктория!». Граф неохотно полез в карман сюртука за двумя копейками. Он уже давно приметил этого беглого крепостного, ежедневно предлагавшего всем купить мертвую собачку.

Подошел товарный из Германии. Из недр запломбированного вагона раздавался требовательный стук и яростный хриплые крики:

- Окгойте, сволочи, пгоститутки! Всех свегну на хген!

Испуганный бригадир в присутствии машиниста вскрыл пломбу и со скрипом открыл двери. На перрон ловко выпрыгнул маленький, вороватый человечек в бородке. Отряхнув пальто, он одобрительно похлопал по плечу машиниста, пожал руку бригадиру, расцеловал графа и стремительно, пружинистым шагом удалился в сторону Санктъ-Петербурга.

За ним, короткими перебежками, рванули два неприметных господина в котелках и с щегольскими усиками. Граф после этой короткой встречи не обнаружил у себя часов с золотой цепочкой – награды за севастопольскую компанию, бригадир – слухового аппарата – подарка министра Столыпина, а машинист разводного светящегося ключа, подарка Жюлио Кюри.
- Экий, шельма! – восхищенно покрутил головой граф.

Вдруг откуда-то со стороны второй платформы раздался противный скрежет тормозов паровоза, и истошный женский вопль:
- Я попала-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – который, впрочем, вскоре прекратился. Граф трусцой побежал в сторону крика, боясь пропустить еще одно человеческое явление. Возле  паровоза уже собралась небольшая толпа: бригадир, машинист, крепостной с собакой, толстый господин с худым товарищем в обнимку, тут же вездесущий Чехов (опять что-то торопливо записывающий в книжечку). Граф протиснулся сквозь толпу и увидел лежащее на рельсах обезглавленное тело молодой (судя по ногам, обнажившимся из под бесстыдно задравшейся юбки) женщины. Сама голова, с неаккуратно сбившейся прической,  лежала неподалеку, лицом вниз. Рядом пыхтел от напряжения Чехов, торопливо что-то строча в книжечку.

-Кто свидетель? – вскричал появившийся из ниоткуда городовой в сопровождении городского головы, инспектора реальных училищ Ильи Николаевича Ульянова и безымянного почтмейстера. Толпа  мгновенно рассеялась. Граф задумчиво шагал по шпалам по направлению к своему дому. На лице его блуждала рассеянная улыбка, исполненная внутреннего торжества и коварства, а  карман оттягивала записная книжечка, еще хранившая тепло докторских рук.
- Жирно тебе будет от такого сюжета! – шептал с теплой, отеческой улыбкой граф, что-то прикидывая в уме и вспоминая нелепо раскинутые, красивые ноги  самоубийцы. – Да и не сможешь ты описать это так же длинно как я!