Вариант развития

Ему уже было глубоко за сорок. Нет, лучше сказать – немного не хватало до полтинника. Но выглядел он, не смотря на пристрастие к алкоголю, лет на восемь – десять моложе. Друзья шутили: «Заспиртовался!» Но жить, так как хотелось, Владимир Александрович Войтенков – так звали этого героя – стал только года три назад, когда вышел на военную пенсию. Вкупе с зарплатой, процентов от скопленных за время службы средств и ренты за сдаваемую квартиру, набегала сумма вполне себе приличная, позволяющая не особенно «жаться» на коллекционирование холодного оружия, покупку антиквариата и издания книг собственного сочинения. Сын давно вырос и больших хлопот не доставлял, к тому же, был на полном гособеспечении, учась в военно-морском институте. Жизнь казалась прекрасной и удивительной.
– Наивным еще хочется счастья, опытные уже согласны на стабильность, – посмеивался он над окружающими, теми, кто не сумел скопить на безбедную старость или погряз в не иллюзорном возрасте в бытовой суете, кредитах, ипотеке, пеленках-распашонках, нудной малооплачиваемой (или наоборот в погоне за деньгами хорошо оплачиваемой) работе.
Жизнь изрядно потрепала Владимира Александровича – все прожитые годы сознательного существования удача явно не была его спутником, зато теперь он завидовал самому себе, принимая настоящее, как награду за частое невезение в прошлом, за предательства дорогих его сердцу людей и финансовые потери там, где, казалось бы, их быть не должно. Из всего с ним произошедшего, вынес главный урок, который кто-то из «нетовских» блогеров шутливо сформулировал, как: «Доверять можно лишь никому».
И что б ни жить такой жизнью?! Нет, надо было дураку зарегистрироваться на сайте знакомств. Решил, что сможет поправить в сторону улучшения свое семейное положение. Надеялся, что еще найдет женщину – милую и хозяйственную, которая разделит с ним спокойную жизнь до старости в его уютной двухкомнатной квартирке. Так и написал в анкете: «Нужна жена: самостоятельная, без серьезных материальных проблем, желания свернуть горы и нарожать кучу детей».
Как ни странно, но Интернет отозвался довольно большим количеством сообщений от сидящей в нем женской половины человечества. Слабый пол бальзаковского возраста легко впадал в эйфорию от писем, которые слал им Владимир, и таял, сочувствовал, сопереживал, жалел и хотел помочь. А ему было совсем нетрудно – писатель все-таки – облечь мысль в словесную оболочку таким образом, что барышням ничего и не оставалось кроме, как самим назначить свидание, тем самым, избавив его от необходимости проявлять инициативу (от природы Володя был застенчив). Он писал искренне, от души и никогда не врал – привычки такой не имел, а потому не боялся запутаться в повествованиях и того, что его улучат во лжи.
Часто встречался, еще больше переписывался без всяких свиданий, приобрел множество подружек, с некоторыми даже заходило несколько дальше прогулок и посиделок в кафе, но вот спутницы жизни так и не встретил. Кто-то не нравился чисто внешне, кто-то явно переборщил с количеством малолетних детишек, у кого-то были слишком высокие запросы, у других наоборот – слишком большие проблемы. Нельзя винить Войтенкова в излишней разборчивости – он собирался улучшить свою жизнь, а заодно и жизнь избранницы, а не наоборот. Имея возможность выбора, зачем же занижать планку? Не получалось, не шло. Впрочем, Владимир не слишком страдал – жил себе и жил, той жизнью, к которой успел привыкнуть, которую полюбил и которую не собирался менять. А в «ВК» мертвым грузом повисло больше сотни невостребованных им претенденток на звание невесты, почему-то не спешащих удалиться из «друзей» немолодого потенциального жениха.
Но вот по прошествии полутора лет не слишком активных поисков, как-то так само получилось, что поздравил он с праздником восьмого марта одну из давно забытых им респонденток по переписке. Она удивилась, поблагодарила, на время общение закончилось. Потом пришли пожелания всего самого наилучшего от нее – у Володи был день рождения. Так слово за слово, строчка за строчку – возникло желание встретиться. Свиданка прошла, что называется, ни шатко, ни валко, но у Оксаны – звали вероятную избранницу – желание видеться не пропало. Дальше пошло, побежало, и в конечном итоге приехало к тому, что женщина поселилась на квартире у Владимира.
Нельзя сказать, чтобы Владимир Александрович влюбился – это было выше его сил после всего, что претерпел ранее от женщин, но через какое-то время стал привязываться к своей сожительнице. Сначала ее присутствие перестало напрягать синглтона , потом он стал ждать ее с работы, затем начал скучать, а в последствие появилось уже забытое и весьма неприятное чувство ревности, когда Оксана где-нибудь задерживалась. Холодный эгоист – он даже ругал ее за это, эдакое своеобразное проявление чувств.
Женщине было тридцать восемь, имела она совершеннолетнюю дочь, которая родив в семнадцать лет, сделала маму бабушкой, и двенадцатилетнего сына. Оксана была улыбчива, а оттого мила; выразительные глазюки с длиннющими ресницами делали лицо похожим на кукольное, ладная фигура, ноги с развитыми бедрами, небольшая грудь и восковые кисти рук с тонкими пальцами – все это, собранное вкупе, представляло прекрасный образчик молодой женщины – как раз то, что и искал себе Владимир. Стриглась она редко – он вообще не помнил, чтобы ходила в салон – зато мылась по нескольку раз в день, после чего сушила волосы феном, сама делала укладку и поливала их каким-то малиново-клубничным лаком до такой степени, что они становились твердыми, как проволока. Мужчине казалось, что это перебор, зато никакой ветер не мог испортить ей прическу.
Одевалась неброско (никаких кожи и меха в ее гардеробе не наблюдалось), но со вкусом. Джинс и брюк не признавала – только изящные платья, о цене и происхождении которых Володя судить не мог, да и не хотел – они ему просто нравились.
Не слишком многословная, сдержанная на эмоции, любящая детей – она уверяла, что любит и его, а он, наученный горьким опытом, не слишком верил в эти слова.
«Может и любит, – думал, пожимая плечами, – ну так все поначалу любили, а проходило время и…»
Он махал рукой, в очередной раз вспоминал смешную присказку: «Доверять можно лишь никому».
Оксана была очень трудолюбива: постоянно что-то мыла, стирала, подметала; любила готовить, но с этим несколько перебарщивала, и Володе приходилось порой одергивать своего домашнего шеф-повара:
– Оксаночка, – говорил он, – нам столько не съесть, даже если сюда приедут твои дети и мой сын. Поумерь свой пыл, пожалуйста.
Она упорно работала на какой-то руководящей должности в сфере торговли и неплохо зарабатывала, но не в пример прижимистому Володе, много и тратила. Он покупал, в основном, продукты длительного срока хранения, называя их стратегическими запасами, или то, что собирался съесть в один – два дня. Она же забила холодильник тем, что мужчина в упор не видел: различными молочными продуктами, килограммами меда, сырами, говядиной, бараниной, свининой, вареньем, зеленью, какими-то баночками, скляночками, пирожными, лекарствами и т. д. и т. п.
Довольно часто к ним заезжала старшая дочь с полугодовалой внучкой – красивая высокая оптимистка, достаточно умная, но как все 18-летние тинейджерки, рассуждающая зачастую по-детски, с «высоты», так сказать, своих прожитых лет. Оксанин сын – одаренный физико-математическими способностями парень – бывал реже. Володин же сын Глеб, всему семейству «пришельцев» (кроме мальчика) не сильно понравился: не так воспитан, грубоват, невежливо разговаривает с отцом. Войтенков не спорил – бабы, что с них взять. Да и чего спорить? У них своя жизнь, у Глеба своя – пересекаться по серьезному им негде. Короче, стерпится, слюбится.
Жизнь у Оксаны и Володи постепенно переросла в семейную: влюбленность поутихла, но не прошла, а время совместного проживания уже перевалило чуть за год. Как известно, если влюбленность помножить на это самое время, получится любовь – все к этому и шло. У хозяина дома появилось чувство уюта; казалось, Оксана всегда жила здесь, всегда готовила, убирала, всегда стояли в ванной комнате ее бесчисленные тюбики, баночки, крема и пасты, и всегда по квартире были разбросаны ее русые волосы.
Подали заявление в ЗАГС, бракосочетание назначили на 17-е марта. Совместно выбрали, и Вова заказал красивые обручальные кольца с четырнадцатью небольшими бриллиантиками по периметру каждого – дороговато, но при его доходах допустимо. Все шло к тому, что скоро появится новая ячейка общества, и женитьба, которая так пугала Войтенкова после последнего развода, теперь вовсе не казалась ему ужасающим жизненным событием, было даже приятно думать, что скоро Оксаночка станет полноправной хозяйкой его дома.
Кажется, Гарсия Маркес сказал: «Не прилагай столько усилий, все самое лучшее случится неожиданно». Очень верно подмечено. Но это касается не только всего самого лучшего. Беда пришла, откуда не ждали. Ну, как беда – для большинства семей это радость, но только не для Владимира: Оксана призналась ему, что беременна уже семь недель.
– Как же так? – Недоумевал он, – я же каждый раз спрашивал, какие у тебя дни? И ты всегда говорила, что все в порядке.
– Сама в шоке, – Оксана разводила руками, – этого не могло произойти.
– Ну, хорошо, – Войтенков нервно ходил по комнате, никаких детей на старости лет он не хотел, – но почему ты так долго не говорила мне этого?
– Я сама только вчера узнала.
– Ты беременна почти полтора месяца и не чувствовала этого?
Только пожала плечами.
– А я-то думаю, чего это ты толстеть начала! Это же видно невооруженным взглядом!
Помотала головой.
– Ну, ничего, ничего – можно сделать аборт, еще не поздно. Сейчас это проще пареной репы – четверть часа и все кончится.
И тут-то выяснилось, что его без пяти минут жена делать операцию вовсе не собирается. Для Владимира Александровича это был удар! Запрещенный удар, ниже пояса.
– Но почему? – Искренне не понимал он, – ты с таким трудом нашла работу, пашешь, как лошадь, говоришь, что тебе это нравится! Подумай головой – через пару-тройку месяцев ты ее потеряешь. И это во время кризиса! Года полтора – два, а то и больше будешь сидеть дома, а потом неизвестно, устроишься ли куда.
Он смотрел на нее широко открытыми глазами.
– Но ведь это убийство! – Она тоже искренне не понимала его. – У нас будет девочка. Представь себе – маленькая девочка…
– Ни кого у нас не будет, – перебил Владимир с раздражением в голосе, – нам не нужны никакие дети. У тебя их двое, да еще и внучка годовалая, у меня двадцатилетний сын – хватит для одной семьи. Это Глеб должен быть в теории ее отцом, а я дедушкой, причем, не слишком молодым дедушкой. Только вообрази себе, если она родиться, я поведу ее в первый класс, когда мне исполнится пятьдесят пять! Я помню, как смотрел на сорокалетних родителей моих одноклассников, когда учился в первом: они казались мне древнее пирамид! И очень гордился тогда своими – молодыми и красивыми папой и мамой. А тут 55! Ты хоть потенциальную дочку пожалей.
Оксана стояла на своем, как скала. И это status quo  ужасало Володю, пугало, бросало в дрожь. Вся та жизнь, которую он выстраивал долгие годы, которой, наконец, зажил несколько лет назад, и та, которую он нарисовал себе в будущем – разлеталась на куски! И не было уже временного гандикапа сказать, что надо немного потерпеть, а потом поживем для себя. Именно сейчас наступил этот «потом» – момент, когда он рассчитывал жить для себя и, возможно, для нее: в этом Владимир Александрович был безусловно прав. Розовые очки бьются стеклами внутрь.
Он пытался уговорить Оксану, приводил убедительные доводы, умолял, кричал, угрожал, даже всплакнул – ничего не действовало. Владимир просто не ожидал, а теперь искренне не понимал Оксану в этом упрямстве. Что тут крамольного: две его предыдущие жены сделали не по одному аборту и ничего – прекрасно себе жили!
– Но решение о рождении ребенка должно быть обоюдным, – пустил он в ход последний аргумент, – почему ты решаешь за меня, должен он у нас быть или нет?!
– У меня нет к тебе никаких претензий, – просто ответила она, – это я хочу дочку.
Мужчина с досадой махнул рукой.
– Тогда тебе придется выбирать: я или не родившаяся субстанция, во втором случае – свадьбы не будет. Мы расстанемся навсегда… И ребенка я не признаю, доказывай через суд. Конечно, докажешь, но это ничего не изменит – у меня только один наследник.
Так продолжалось недели две. Оксана собирала вещи, вызывала такси, они выносили многочисленные пакеты и огромные сумки вниз. Объятия, слезы – он отпускал машину, сунув таксисту неустойку за ложный вызов, горячая сцена примирения… хотя, они ведь не ссорились, просто разошлись во взглядах.
А через пару дней все начиналось сначала. Пора было подводить черту. Делать этого никому не хотелось, но поскольку каждый стоял на своем, пришлось. Есть хорошая поговорка: если ты споришь с идиотом, то, вероятно, то же самое делает и он. Они больше не разговаривали на эту тему. А потом Оксана уехала, уехала со всеми своими вещами – на этот раз таксист получил полный расчет, а не отступные.
Удивительно, но все ее многочисленные родственники поддержали ее в намерении родить третьего ребенка. Они жили в пригороде и тесно общались друг с другом – такой своеобразный табор. Их не пугали возможности потери Оксаной работы и потенциального мужа и отца. Владимир не осуждал их – просто не в состоянии был понять ход мыслей ее родни. Он всегда представлял лишь себя самого и привык рассчитывать только на собственные силы, они – некую родовую секту. Он и они были, что называется, с разных планет.
Попробовал списаться в Интернете с ее дочерью – та сама мать, пусть и восемнадцатилетняя, но мужа тоже нет, и отец дочки в метрике не значился – такое совместное решение было вынесено в ходе обсуждения дочуркиного будущего с Оксаной. Наследственное это у них, что ли?
Но и дочь полностью поддерживала свою маму. Тут уж Войтенков приуныл окончательно, даже запаниковал – не свихнулись ли они там коллективно? Ведь если Оксана родит, то и поддержка с ее стороны для внучки существенно уменьшится. Про себя думал: «Одно дело наблюдать за сумасшедшими со стороны, и совсем другое – когда они тебя втягивают в свои игры».
А молодая мамаша написала ему пространный и немного нескладный ответ, что, мол, он обидел ее мать, сказав, что нельзя рожать от каждого с кем живешь; и ее детей обидел – то есть, ее и брата – сравнив их с Глебом и поставив его в пример; и что лучше вообще такие отношения не поддерживать, и что-то еще... Но при всем при этом, она его – Владимира Александровича – уважает. В общем, юношеский максимализм. Ответил не столь развернуто, но тоже не в двух строчках:
«Я всего лишь повторил ей фразу из фильма Н.Гундаревой (имеется ввиду про детей от каждого брака), и о вас ничего плохого не говорил, а лишь то, что ей есть, кого ставить на ноги, пока не дорастут хотя бы до уровня Глеба. Понять мою позицию ты сможешь, когда самой будет 47 лет. И я не вижу никакого счастья в том, что у ребенка будет отец, который по возрасту должен быть его дедушкой. Вы бы хоть о самом возможном ребенке подумали, какого это ему?
Еще 12-ть лет назад врачи рекомендовали мне не заводить детей (из-за пристрастия к алкоголю возникли необратимые изменения в организме). Родиться может кто угодно – даун, например. Делайте, что хотите. Твоя мама съехала на выходных и, вероятно, мы больше общаться не будем. Как просто дурацкими советами разрушить чужое счастье, да еще во всем обвинить человека, который пытается его спасти. Прямо по-европейски как-то. Прощай».
Со своим сыном переписка была не такой многословной, но значительно более информативной. Почувствовав, как плохо его отцу, Глеб даже умудрился заехать к нему на пару часов, сбежав из училища. Оказывается, Оксанина дочь и с ним общалась на задергавшую всех тему, но он твердо занял позицию отца. На какое-то время присутствие родного, понимающего и разделяющего его мнение человека, немного остудило вихрь горячих мыслей, раздирающих голову. А когда сын уехал, то Владимир даже попробовал трезво прикинуть и оценить возможные варианты развития событий в будущем. Правда, из этого толком ничего не получилось – опять занозой застрявшая в мозгу мысль о разрыве с Оксаной и рождении нежеланного ребенка с неизвестными вытекающими из этого последствиями, вытеснила все здравые рассуждения. Он провалился в тревожный сон.
Как бы там ни было, а жизнь продолжалась. Утром Войтенков встал, собрался и поехал на работу. Ни о чем, кроме своей проблемы, думать он не мог – верный признак скорого нервного срыва. Поскольку опыт в этих делах у него имелся, то во избежание негативных последствий, он решил поделиться своим «неожиданным счастьем» с сослуживцами – все легче, чем в себе держать. Конечно, не на собрании это сделать – так, кулуарно, и только с теми, с кем был «на короткой ноге». И тут мнения разделились: начальник – его ровесник, у которого пару лет назад тоже родился сын – ожидаемо сказал, что тот радоваться должен; его мнение поддержал еще один человек из начальственного эшелона; остальные (рангом пониже), с кем по очереди делился сомнениями Владимир Александрович, однозначно не понимали Оксану, меняющую такую возможную счастливую и спокойную жизнь на неизвестно какие проблемы.
«Суперзлодеи пытаются что-то изменить, а супергерои – оставить все, как есть. – Всплыла где-то вычитанная фразочка, – значит, я супергерой?» Такие мысли уже походили на бред. Ситуация становилась очень тревожной. Дальше должна была последовать повышенная тревожность, невыносимость нахождения в статическом положении, беспричинное желание все время быть в движении – не важно куда, только бы идти, хаотически перемещаться, ну, и как финал – полнейшая апатия к происходящему: обездвижено уткнуться носом в подушку. Плавали – знаем! Что ж, время к обеду, универсальное средство лечения продается на каждом углу, а в деньгах на успокоительное, как было рассказано ранее, у Войтенкова недостатка не наблюдалось.
Через несколько дней Оксана приехала к нему. Володя пил, но появление любимой женщины – нет, не заставило его немедленно бросить это пагубное дело – но, будто бы несколько отрезвило. Они провели четыре счастливых (во всяком случае, для него) дня, когда он, принимая терапевтические дозы алкоголя, мог улыбаться и шутить; как прежде вместе смотрели телевизор, разгадывали кроссворды, даже гуляли… Потом ему два дня было очень плохо, и Оксана выхаживала его, отпаивая «Энтеросгелем» и готовя легкую пищу. А когда Володе несколько полегчало, и он дал ей слово с понедельника выйди на работу, женщина уехала, забыв на письменном столе маленькой комнаты зарядное устройство для телефона. И на этот раз навсегда. Перед уходом спросила:
– Ты для себя все решил?
– Да, моя позиция неизменна.
– Тогда прощай.
Впрочем, может быть слово «прощай» сказал он.
Кризис миновал – водка и ласки любимой не дали нервному срыву войти в стадию, когда обойтись без отлежки в больнице становилось невозможно. Как и обещал, в понедельник Владимир вышел на работу, где, принимая во внимание непростую ситуацию в которую он попал, и, учитывая то обстоятельство, что начальник был его однокашником, его никто и не ругал даже.
– Где ты был? – спросили.
– Дома пил.
– А почему не вышел на работу?
– Так, на работе пить можно?
– Нельзя.
– Вот и пил дома – логично?
– Согласен. Иди, трудись.
Часа три он разгребал накопившиеся дела; как всегда, все порешал и сделал – претензий к нему не было.
Не тот дорог с кем хорошо, а тот, без кого плохо. Хреново было и Володе. Любил ли он Оксану? Был не уверен. Но за год привязался к ней – это точно. Его чувства разгорались не сразу, постепенно – Оксана не дала набрать ход этому процессу. При этом Володя понимал, в каком негативном свете он выглядит: бросил беременную женщину, трусливо ретировавшись «в кусты»! А ничего, что решение о потомстве должны принимать оба? А когда одного из будущих родителей ставят об этом просто в известность, и нет у него права выбора – это ведь откровенное принуждение. Только закон у нас всегда на стороне женщины.
Как-то придя домой и войдя в компьютерный сайт «ВК», прочел следующее сообщение:
«Володечка! Как же трудно правильно написать то, что чувствую. Я хочу в последний раз поднять тему нашей с тобой совместной жизни. Честно говоря, даже не представляла, что новость о ребёнке ввергнет тебя в такой ужас. Для меня – ты любимый человек, и малыш, как продолжение этого, поэтому я и плачу, и так переживаю, что часть тебя, ты предлагаешь вырвать и выбросить. У нас могла бы быть замечательная семья, я бы по-прежнему заботилась о тебе и в дальнейшем, после рождения дочери тоже. Ребёнок не доставлял бы тебе хлопот и не мешал бы криком. У нас были бы общие дела и заботы, от которых поверь, ты тоже бы получал удовольствие. Ты же умный, образованный человек и в своём возрасте можешь дать ребёнку гораздо больше, чем юные папаши и должен гордиться, что смог зачать ребёнка. (Да и что скрывать, действительно очень молодо выглядишь.) Так не отвергай то, что есть, и дай своей маленькой дочке любовь и заботу. Ты же сам понимаешь, что мы нужны друг другу. Мы будем вместе, и все твои чаяния уйдут в прошлое. Вова, пожалуйста, не заставляй меня идти на аборт! Хочется верить, что мы всегда будем рядом, но своим решением об избавлении от ребёнка ты меня убиваешь и уничтожаешь веру в то, что ты мужчина, который готов со мной разделить все минуты жизни, а не отбросить от себя, как только возникает нестандартная ситуация. Не будем больше созваниваться и переписываться, даю тебе срок до конца пятницы, если ты останешься при своём мнении – значит, мы идём каждый своими дорогами и не пересекаемся».
Он аж прослезился. По природе своей эгоизм ему был не присущ – жизненные события, участником – нет, главным героем – которых Войтенков становился, сделали его таким. А так он до сих пор заливался слезами, смотря фильм «А зори здесь тихие». Да и над другими, менее жалостливыми событиями новейшей истории, нередко ронял скупую мужскую слезу.
«Ты же умный… образованный… – Думал он, – если женщина говорит мужчине, что он самый умный, она понимает, что второго такого дурака уже не найдет… Нет, это не про нее».
И готов был уже ответить в том ключе, что, мол, да, милая, будем воспитывать чадо вместе, но тут случайно наткнулся в пабликах на четверостишие, которое вкупе с его жизненным опытом в корне изменило это решение:      
   
Пройдут года. Поймет любой
(И это не изменится):
Чем больше жертвуешь собой,
Тем меньше это ценится.

Вспыхнули вдруг неоновой радугой обиды – нет, оскорбления! – нанесенные предыдущими женами; вспомнилось, что узнал про них после того, как это стало абсолютно неважно, но все равно ужасно противно, представил себя в свете открывшихся ранее неведомых обстоятельств, и ответил, максимально смягчив тон, но все равно жестко, что без сантиментов звучало как: «Нет!»
«Может, она сделает, как надо, – мечтал с надеждой, – мы сможем быть вместе, и жизнь снова станет прекрасной и удивительной?!»
Ждать и надеяться отличный способ сойти с ума. И он сходил. Не чувствуя себя ни в чем виноватым, Володя понимал, как должен выглядеть в глазах других людей – как тот пройдоха из фильма «Большая семья», бросивший доверившуюся ему молодую девушку, оставив с не родившимся от него ребенком. Бр-р-р! Ужас!!
Завтра опять на работу, но сон не шел. А выспаться бы надо – отчетный период. Вспомнил некстати, что крепче всего спят не те, у кого чистая совесть, а те, у кого ее вовсе нет. Значит, есть у него совесть? Значит, не такой уж и эгоист! Опять запутался. Наконец, угомонился.
Сколько надо испытать мук той самой совести, сколько всего претерпеть, чтобы обрести утерянный покой? Не бойся показаться себе чудовищем, бойся быть им, не зная этого. Но не чувствовал он себя monstrum horrendum , не был он им! Почему? Почему тебя должны осуждать только за то, что ты хочешь жить собственной жизнью? Жизнью, которую строил долгие годы. Да, и стоит ли обращать внимание на такие осуждения – те, кто знает ситуацию изнутри, все понимают правильно.
Владимир Александрович снял с запястья часы «Сейко-Премьер кинетик супер +», положил на тумбочку. Нет, так не пойдет. Встал, поднял хронометр за браслет, взял связку маленьких ключей, отпер оружейный сейф, открыл боковое отделение, где уже двадцать лет хранились письма первой еще жены, сунул хронометр за них.
«Сейко-Премьер кинетик» имеет память, можно сказать интеллект. Если оставить часы на более чем 24 часа, они «засыпают» и в спящем режиме могут находиться четыре года. Что бы выйти из данного режима, достаточно слегка встряхнуть их, и они начнут показывать точное время и выставят остальные показатели в соответствии с годом, когда вновь станут востребованными. "Вечный" календарь запрограммирован до 2100 года. Часы "знают" количество дней в каждом месяце, а так же количество дней в високосном феврале. Стрелочный указатель месяца в положении 6-ти часов, стрелочный указатель времени суток в положении 4-х часов. Стоят сравнительно недорого – от 500 долларов и выше. Но приставка «супер +» цену существенно увеличивает, настолько, что озвучивать ее кажется нескромным. Зато и спящий «режим» почти полностью выбирает запрограммированный календарь. Владимир Александрович купил их по бросовой стоимости у разорившегося банкира – повезло. Не банкиру, конечно.
Впереди была новая (или старая?) жизнь.
«Ничего, ничего, – думал он, засыпая, – некоторые дети – лучшая реклама презервативов. Хорошо смеется тот, кто смеется последним, мы еще посмотрим, кто был прав». Впрочем, существовали несколько вариантов развития событий: оставить все, как есть – разошлись и разошлись – будь, что будет; попробовать снова настоять на своем – голый вассер; согласиться на условия Оксаны, жениться и полноценной семьей воспитывать вероятную дочь; жить с Оксаной и дочкой не зарегистривав их, как родственников; пусть живут у себя, а он будет по мере сил и возможностей помогать материально… Вариант развития событий… какой вариант развития выбрать…
На этот раз сон пришел неожиданно быстро, только перед самым забытьем вдруг всплыли в памяти строчки то ли песни, то ли стихотворения:
«Мы никогда друг друга не забудем, и никогда друг друга не вернем». Похоже, выбор пал на самый первый вариант из пришедших на ум. Новый 2017 год начался всего полтора месяца назад.
__________________________________________________

Про спрятанные умные часы «Сейко» Владимир Александрович вспомнил случайно – раскокал изящную золотую «Омегу» – подарок сына, а за долгие годы жизни так и не привык смотреть время на панели смартфона. Несмотря на возраст, мышцы рук оставались твердыми, ноги слушались, а глаза, хоть близорукость и была явно больше нормы, но в принципе не особо мешала ему. Открыв сейф, пошелестел бумагами – письма первой жены! – уже лет десять, как укатившей на ПМЖ  к младшей сестре в Австралию и затерявшейся там во времени: смешно, но он до сих пор хранил их. Не перечитывал – просто хранил, им почитай, скоро полвека.
За десятком пожелтевших конвертов, бликуя сапфировым стеклом циферблата, рядом с которым серый цвет титанового корпуса казался излишне скромным, лежали японские часы. Вынул, тряхнул. Острая черная минутная стрелка, похожая на меч палача, и тонкий стилет секундной  пришли в движение. Через минуту любому дураку стало бы ясно, что сейчас без пяти час дня 31 декабря 2037 года. Отличный хронометр – двадцать лет пролежал в сейфе, а работает… ха-ха, хотелось сказать: как часы – так это они и есть. Но реально, отлично ходит! Надел на левую руку.
Надо многое успеть: заказать в магазине продукты к праздничному столу, собственно (это традиция) накрыть этот самый стол и сервировать его. Пригласить молоденькую – ха! всего сорок семь лет – соседку Надю, украсить огромную пятикомнатную квартиру, сам он вряд ли сможет это сделать: развесить гирлянды по стенам, поставить елку и нарядить ее… не то чтобы не по силам – просто не успеть всего. Да и приход Надюши вполне может не ограничится развешиванием елочных игрушек.
 Сегодня приедет сын Владимира Глебка и его жена Настя. Детишек они решили оставить на бабушку и дедушку – родителей Настены, а сами (в кои-то веки!) встретить Новый год с Владимиром Александровичем! Глеб почему-то задерживается на службе, но сейчас в охваченной огнем Европе уже потише, а ему там вообще делать нечего – моряк, все-таки. Да и вообще, все идет  к концу.
Глеб Владимирович пошел гораздо дальше своего отца и сейчас в звании вице-адмирала командовал Средиземноморской флотилией, одним своим мановением отдавая приказы командирам двум десятков линейных кораблей, с которых вмиг стартовали по целям сотни крылатых ракет. Скоро Россия опять спасет Европу, на этот раз от нашествия мусульман, и на планете воцариться мир и спокойствие, а несчастных азиатов, тех, что выживут, запрягут в ярмо нового евросоюза или отправят в их разрушенные европейским милитаризмом страны. Золотыми буквами на обелиске этой победы будет написано имя его сына – Глеба Владимировича. Сомнительная честь, но время всегда на стороне победителей. Господи! Прости, что поминаю имя твое всуе – но, нет тебя! Христианство – это место, где первый обманщик встретился с первым дураком! Иначе, как объяснить, что ты допускаешь творить то, что твориться?!
Гости задерживались. Странно. Владимир Александрович и Наденька успели все украсить, накрыть стол, дважды смахнули невидимую пыль. Охлажденные напитки ждали в холодильнике своей очереди занять центр стола своим присутствием. Успели и все, что не имело отношения к первым трем пунктам, а гостей так и не было.
И вот раздался долгожданный звонок. Владимир Александрович дернулся было открыть, но Надя опередила его. Он сел обратно, привел дыхание в спокойное состояние, опять поднялся и приготовился принять сына-героя. Но вместо прославленного адмирала в комнату вошла все та же Настена, держа в руках большой конверт.
– Вот, – сказала, протягивая послание, – курьер принес.
Дрожащими руками Владимир Александрович принял пакет, нетерпеливо разорвал упаковку и достал сложенный вчетверо бумажный лист.
«Как в ХХ веке, – отметил на автомате мозг старика».
«Уважаемый Владимир Александрович! – Значилось там. – С глубоким прискорбием сообщаем, что Ваш сын адмирал имярек пал смертью храбрых в боях за освобождение Объединенного Европейского Союза. Его именем будет названа улица Вашего родного города. Тело прославленного адмирала будет отправлено… и доставлено… Похороны состояться…»
Дальше он читать не мог. Какая улица? Какой союз? Тело – это про сына, что ли? Нет Глебки – депеше он поверил сразу, и только сейчас понял, почему ему не прислали сообщение по интернету или не сообщили по спутниковой связи. Не многое на свете долго бывает важным, сказал, кажется, кто-то из великих – ох, как это теперь казалось правильным! Зачем вся его жизнь, зачем годы, потраченные на скопленное имущество и деньги? Нет Глебки… Это он для всех прославленный вояка, герой России, а для него – пацан, рвущий только что поклеенные отцом обои…
– Что там? – Робко поинтересовалась Надя.
– Уй-йди, – еле выговорил он.
– Что?
– Пошла вон!!!
Надежда ящерицей выскользнула из квартиры. Владимир Александрович умел терпеть, но если человек сильный – это не значит, что ему не больно. Он упал лицом на край накрытого праздничного стола и зарыдал.
– За что!!! – Вдруг поднял он голову, и пергаментная кожа век старика открыла Богу все еще голубые глаза. Так вот что значит: единственный способ быть счастливым – это полюбить страдания.
Понимание пришло неожиданно.
– Так за это-о-о…
Собрав все силы, он надел скромную форму капитана 2 ранга, сунул в нагрудный карман военный билет и вышел из квартиры.
…Нет ничего лучше, чем возвратиться туда, где ничего не изменилось, чтобы понять, как изменился ты сам. Старая высотка, проржавевший заборчик вдоль дороги, перекосившееся крыльцо парадного входа… Зачем он здесь? А зачем он теперь вообще? Родители давно умерли, брат живет совсем в другом городе, занимается бизнесом по крупному и, слава Богу, у него все слишком хорошо, чтобы Вовины крохи были ему нужны; последняя ниточка родственной связи сын – погиб. Других родных нет, во всяком случае, Владимир Александрович о них не знал.
Володя обошел вокруг здания, зацепился взглядом за название парикмахерской: «Оксана». И вдруг, как молния мозг пронзила внезапная догадка – Оксана! Давнишняя его любовь! Она же была беременна его ребенком, дочкой, кажется. А вдруг!
Он достал телефон и стал тыкать артритными пальцами  в кнопки. Хочешь идти далеко – иди вместе, хочешь идти быстро – иди один. Обогнал он их совместную любовь. Впрочем, узнать по имени и фамилии номер абонента было делом плевым и в ХХ веке, а уж теперь и подавно.
– Раньше по этому номеру отзывалась Оксана.
– Мама умерла… Что вам угодно?
«Черт, – мелькнула дурацкая мысль, – все поумирали; настоящее одиночество начинается тогда, когда тебя некому забрать из морга».
Ах, как трудно найти слова, когда действительно есть, что сказать –  кажется, так писал Ремарк.
– Вы… вы это, – замямлил Войтенков, – ну, мы могли бы встретиться?
– Зачем? – Голос звучал высоко, певуче и не было сомнений, что вопрос задан для проформы – действительно, зачем?
– Я ваш родственник, хотел кое-что передать от отца.
– Он же погиб…
– Да, но… успел кое-что сообщить мне… для вас.
– Хорошо. Давайте на площади…
Известно, полуправда – худшее из сообщений. Но что было говорить Владимиру Александровичу?
– Ну, – среднего роста девушка с прекрасными чертами лица и точно мамиными глазюками, модно и дорого одетая, смотрела на него, чуть склонив голову набок, – что вы хотели сказать?
Было видно, что и без всяких родственников она прекрасно управляет своей жизнью сама.
– Я ваш отец, – выпалил он, и уткнулся взглядом в землю, – вот. А ваш паспорт можно?
Сам протянул письмо, полученное от Министерства Обороны. Она не притронулась к пакету. Чуть помедлив, достала из сумочки удостоверение в кожаной обложке – Владимир Александрович бросил лишь краткий взгляд на разворот документа.
Несколько секунд – минут – часов – столетий длилась пауза.
– Нашелся, наконец, – как хлыст ударили слова. – Что? Совесть замучила?
Как передать те чувства, которые он испытывал тогда, в далеком теперь 2017 году, как объяснить вариант выбора его действий?
– Мне… – Замямлил он, – мне… трудно описать…
– Тебе что-то нужно?
Этот кнут ударил и ожог еще больнее.
– Нет, – Владимир Александрович встал, его гордость помрет на секунду позже ее носителя, – твой отец не сволочь, как его не представляй – понять это может не каждый, а мой единственный сын – герой – это вовсе не требует доказательств. А вы… ты… не смотри на жизнь слишком трезво – сопьешься.
Он повернулся и, оставив пакет с письмом на столике, направился к выходу.
– Пожди… те, – кинутые в спину слова зачастую меняют всю жизнь человека, – почему вы бросили меня?
Что Владимир Александрович мог ответить на этот вопрос? Сколько обоснованных вариантов ответа можно дать матери не родившегося ребенка в оправдание аборта образовавшего зародыша, столько же ничего не значащих оснований можно привести в оправдание материализовавшемуся на свет Божий существу. Прекрасному существу, во всяком случае, внешне. Простить можно что угодно, простить, но не забыть.
Войтенков пошел прочь, не ответив на заданный в спину вопрос. В конце концов, жестокости нас научили те, кого мы безумно любили. Он огляделся вокруг и, заметив рядом нотариальную контору, двинулся к ней. Что, что, а память у него была великолепной – буквы и черточки паспорта дочки врезались в память навсегда.
«Внуки, – какой-то неуверенной свечой вспыхнула мысль, но тут же погасла, – после Глеба осталось всем, и осталось много».
Через час Володя перестал быть владельцем двух больших квартир в престижных районах Москвы и Петербурга, никогда не пригодившегося ему «Бентли», десятка рублевых и валютных счетов – смешно, по меркам нынешних высокопоставленных чиновников и бизнесменов средней руки, но хорошая поддержка бизнесу его дочери или чем она там зарабатывает на жизнь. Он стал БОМЖем!! Безумие может стать лекарством для нашего мира!
Пошел вдоль реки, и опустился на скамейку в парке. Слишком часто ему говорили: береги себя, и ни никто, коме Оксаны, далекой, теперь уже не существующей, не сказал: я буду тебя беречь.
Зачем же всё это, увы, прозябание, если он отверг ее саму?
Глупо думать, что жизнь одного человека как-то влияет на глобальное существование мира – всякая империя Александра Македонского состоит из конкретных индивидуумов. Владимир видел пути, но не хотел мешать дочери Оксаны идти своей дорогой. Легко было сказать, да и завлечь, фразой: «Пойдем со мной: ты пожалеешь, но тебе понравится», но он оставил ей свой путь. Всегда, всегда и во всем мы эгоисты…
Он выбрался с южной оконечности города, словно сдавившей сердце оковами видных отсюда кольцевых дорог. Нет Глеба, а вместе с ним и ничего, что связывает с этим миром. Недалеко от Обводного канала был небольшой парк. Рядом старое метро «Технологический институт», и эта близость цивилизации давала надежду на то, что ничего страшного не произойдет. Ничего страшного и не произошло – Владимир Александрович Войтенков сел на скамейку и умер. С каждым бывает и с каждым произойдет.
Бог послал ему легкую смерть, вероятно за то, что он сделал в жизни не только то, чего хотел, но и что должен. Засим и аминь!