Jean-Tarrou Люби на вдохе. Стреляй на выдохе

Глава 1
10 февраля 2013?г. в 06:20
"За расшифровку феромонов истинного партнера как у альфы, так и у омеги отвечают правые отделы гипоталамуса, на вдохе носовые рецепторы воспринимают запах, и менее чем за 0,6 секунды мозг обрабатывает полученную информацию, таким образом, мы можем влюбиться в истинного партнера прежде, чем завершим вдох..."
(Из учебника биологии для средних классов)


"Вдох неизбежно сбивает прицел, поэтому снайпер всегда сперва выдыхает, после чего у него есть восемь-десять секунд на выстрел, более чем достаточно, если учесть, что мозг человека принимает решение в среднем за 0,4-1,6 секунды..."
(Из инструкции по подготовке спецстрелков для НацОбЗахвата)


 

"Коллеги по цеху" считают меня звезданутым, идейным, а идейный для них, значит, псих. Романтики придумали кликуху "Ангел Смерти", это мне Арчи сказал в прошлую мою течку, лежа в кровати и закуривая после третьего раунда. Хотел, наверное, польстить, надеялся, что я нарушу правило и позову его во второй раз.
Ангел смерти - вот придурки. На ангела не тяну ни внешностью, ни самомнением.
Я просто ненавижу, когда мои "коллеги" лажают. Застрелить не с первой пули - это налажать, взорвать вместе с жертвой всю его семью  - это налажать, напугать жертву без надобности - тоже налажать. Как нас в детстве папы-омеги утешали перед профилактическим уколом: "Тебя, малыш, как комарик укусит, ничего не почувствуешь", вот и убивать так надо: быстро, аккуратно, чтобы человек ничего не почувствовал. Почти.
И еще жертву надо уважать. Боялся, скажем, человек всю жизнь высоты, убей его на земле, лучше, чтобы он лежал и даже падать не пришлось. Или если жертва - омега, ухоженная, красивая, то и после смерти должна такой остаться. Омегам, вообще, яды подходят, сейчас отличная подборка есть со стабилизаторами HS4, кожа сохраняет свежесть еще пару суток. Год назад мне заказали известного актера-омегу Патрика Коэса, его вроде соперница-омежка проплатила, но неважно. С неделю я изучал жизнь Патрика. Про таких вроде говорят: "Актер от Бога". Где бы он ни был: в ванне, в кафе,  в постели очередного любовника, он был на сцене, он всегда играл, в любой момент его можно было снимать с любого ракурса и в итоге получить идеальную картинку. Я убил его в последнем акте новой постановки "Ромео и Джульетты", в интервью он признавался, что это его любимая пьеса ("Шекспир - писатель, живший за восемь веков до краха двуполой цивилизации, такая древность, вообразите, но его описание человеческих отношений все еще актуально..."). Патрик играл Джульетту на главной сцене столицы, и выпитый им яд оказался не водой. Он был хорош тогда: черная копна волос, высокий бледный лоб, горящие глаза, полные слез: "Что это у милого в руке? А! склянка с ядом!" А потом закрутилось все, что так любят актеры: шумиха, скандалы, безутешные поклонники, фотографии Патрика три месяца не сходили с передовиц, переиздание в золотой обложке фильмов и спектаклей с его участием, а сколько премий ему вручили посмертно, он за всю жизнь столько не получил. Вот это я называю уважением киллера.
Я гарантирую жертве ту смерть, которую она сама бы себе выбрала, коли пришлось бы - это моя Антигиппократовская клятва.
Когда мне заказали Александра Щелковского, я уже полгода не работал. Надоели тупые расправы без простора для творчества, и я поднял цены на свои услуги до небес, так что обращались ко мне в случае крайней нужды. Его имя мелькало в новостях, когда  нам, простым смертным докладывали о встречах сильных мира сего. Щелковскому принадлежали крупные месторождения неофарталита, на основе которого делаются лекарства для омег. Организм омеги вступает в аллергическую реакцию с любым, даже самым безобидным препаратом, но добавление неофарталита позволяет нейтрализовать побочные эффекты.
Врагов себе Щелковский нажил еще в те славные времена, когда безжалостно пожирал малые фабрики по производству неофарталита на Фолклендских островах, а год назад он полез в мир большой политики с пролиберальными идейками, и, можно догадаться, что популярности ему это не прибавило. Щелковский стал рекордсменом по количеству неудавшихся покушений. Как его в прессе не обзывали: и бессмертным, и возлюбленным удачи, и кошкой (но у кошки-то 9 жизней, а число покушений в одном марте перевалило за двадцать), и только я, читая об очередной пролетевшей в миллиметре от головы бизнесмена пули, о выбитом ноже, об обнаруженной бомбе, морщился, как от зубной боли, я-то знал, что дело не в везении, а в кретинизме тех, кто называет себя киллерами. Ну как так можно? Шли бы в дворники, недоумки.
Щелковского мне заказали через непробиваемую цепочку посредников, 3 квадрамиллиона перечислили на счет сразу и пообещали добавить столько же, "как только тело урода остынет", я еще подумал: "Крепко он достал кого-то".
В тот же день я заглянул к техникам в подвалы Большой Свалки, затоварился полным комплектом "пятен" и "блох". Пятна - это микрокамеры с цифровым преобразованием сигнала, сливаются с любой поверхностью, размером с четвертак, живут десять дней, а потом растворяются, оставляя после себя неприметное пятно, отсюда и название. Последняя модель "пятен" также скидывает на управляющий компьютер данные геолокации. Блохи -  чудо нейротехники пятилетней давности. Запускаешь стайку блошек в дом, они разбегаются по углам и реагируют на любые источники звуков, после активации живут недолго - 192 часа, но в любом случае дольше, чем оставалось жить Александру Щелковскому.
Обитаю я в районе Плинити, да, я в курсе, что там одни заводы да трущобы. Я купил заброшенное здание мясоразделочного комбината, в нем провели полную чистку и дезинфекцию, но сладкий запах крови намертво въелся в бетонный пол, а мне пофиг. Это мой дом, моя берлога, мой тренировочный зал, мой пункт наблюдения, мое "дно", на которое я периодически ложусь. Я здесь почти ничего не менял. На крюки для мясных туш повесил мишени, стреляю по выходным. Сейчас вживую никто не палит, везде сплошь электронные стрельбища: сенсорные экраны, лазерные пистолеты, компьютерная обработка результатов. Но я люблю по старинке, чувствовать пулю, раздваиваться: руки держат смертоносную крошку колибри А6, а сознание там, возле мишени, наблюдает, как пуля прошибает белый картон, обугливает края, падает вниз и откатывается к стене. Длинный выдох, все замирает, ни звуков, ни запахов, выстрел, тело падает, сладкий вдох. И всегда в таком порядке.
Поклеить пятна и распустить блох - трудности не составило. Понимаете, какая тут фишка, есть две группы людей: одна - постоянно придумывает защиту, вторая - ее постоянно ломает. А теперь вопрос на засыпку: "Какая группа по умолчанию умнее?" Верно. Если бы я хотел себя защитить, то купил бы лучших взломщиков, но господин Щелковский у нас моралист и до криминальных низов опускаться не желает, поэтому вся его жизнь сейчас на моих мониторах: три машины, вертолет, дом, сад, офис и, внимание, главное блюдо дня - рабочий кейс. Картинка отличная, звук пошел. Работаем.

Стояла вторая ночь после получения заказа. Жертва спала у себя в спальне, одна.  Я воспользовался затишьем, чтобы проверить сеть, развалился в кресле, возле горящих мониторов, жевал остывшую пиццу, параллельно набивая в строчке поисковика "Александр Щелковский". Фотографий выпало выше крыши, но камеры чувак не любил, это факт, он виртуозно портил кадры, отвернувшись, нагнувшись, прикрывшись и т.д. Один хороший снимок я все же отрыл, он был сделан через стекло машины, я расширил изображение на весь планшет и перестал жевать. Что там про него писали? "Палач малого бизнеса"? Мне нравились такие лица, противоречивые, когда грубые черты лица перекраивает интеллект.  Тяжелый подбородок, рубленые скулы, поломанный нос и теплый взгляд моего школьного учителя литературы, которому я всегда мечтал отсосать, пока он будет проводить сравнительный анализ Китса и Шелли. А на выпускном просто отсосал без всяких анализов, смотрел на него снизу вверх пьяными злыми глазами, а он на меня - сверху вниз так понимающе, нежно перебирая волосы на затылке. Доброта - то, что меня пугает в людях, как можно быть умным, пожившим и добрым одновременно? Во время течки, когда совсем невмоготу, я снимаю тех альф, про которых известно, что в постели они жестоки, эдаких латентных садистов, они с их желанием сорвать злость, расплатиться за боль болью мне понятны. С фотографии Александр Щелковский смотрел на меня мягким взглядом светло-карих глаз, только слепые журналюги могли клеймить его палачом и бессердечным альфой.
На третьем мониторе, транслирующем спальню, жертва спала беспокойно,  грудная клетка тяжело вздымалась, как будто ему снился дурной сон, ладони сжимались в кулаки, изображение было таким четким, что я видел, как капелька пота стекает со лба по виску, тронутому сединой. Сколько ему лет? Тридцать пять? Да какая, блин, разница. Я почувствовал беспокойство. Вышел на крышу, где у меня стояла беговая дорожка и тренажеры. Полная луна зависла над темными силуэтами складских помещений, ближе к горизонту блестел ковш большой медведицы. Я вдохнул уже по-осеннему прохладный воздух. Поставил таймер на сорок минут, начал с трусцы, постепенно ускоряясь. Два часа ночи, ну да ничего: спать крепче буду.
Глава 2
10 февраля 2013?г. в 06:28
На следующий день я проснулся в семь утра, потому что именно во столько просыпался Щелковский, а я начал жить вместе с ним. Принимал душ, пока он принимал свой, сделал серию отжиманий, в перерывах прыгая на скакалке, пока Щелковский наяривал круги в бассейне в своем саду (октябрь же на дворе, с подогревом что ли?), сварил себе кофе, отстраненно заметив, что жертва завтраки тоже не жалует и, как я, пьет черный без сахара. Поправив галстук перед зеркалом, он спустился в подвал, прошел пятьдесят метров по подземному туннелю и очутился в гараже. Я знал, что на выезде к нему присоединится машина сопровождения.
Спустя час Бентли АльфаПауэр Щелковского припарковалась у головного офиса фармацевтического гиганта "Панацея", судя по всему, намечались важные переговоры, он был один, не считая двух телохранителей, замерших Сциллой и Харибдой возле дверей переговорной. Картинку транслировало "пятно" на рабочем кейсе Щелковского, но мне повезло: он бросил кейс на стол так, что я мог видеть его, охранников и двух участников переговоров от оппозиции.
Переговорная-люкс "Панацеи" была призвана одним своим видом подавлять волю противника - золотая лепнина, зеркальный потолок, агрессивные алые стены, полотна, изображающие кровавые сражения минувших лет. Но на Щелковского обстановка, казалось, не действовала, он восседал в черном кресле так же непринужденно, как двумя часами ранее - на своей кухне.
- Александр, я с содроганием прочел о стрельбе возле Вашего дома позавчера, - услышал я вкрадчивый голос, такой с одинаковым успехом мог принадлежать юноше и старику. Говоривший в кадр не попадал. - Это, должно быть, ужасно удручает...
- Что Вы, напротив, - Александр снисходительно улыбнулся. Я подумал, что эта снисходительность наверняка бесит до чертиков его высокопоставленных партнеров, - ничто так не воодушевляет, как промазавший киллер.
Я хмыкнул в чашку чая, которым грелся, отопление - ахиллесова пята моего завода-дома.
- Мы рады, что Вы в рабочем настроении...
- У меня не бывает другого.
- Сотрудничество между "Панацеей" и холдингом "Неопром" всегда было взаимовыгодным мероприятием с ежегодно растущей прибылью с обеих сторон. Георг, приведите нам цифры, пожалуйста.
Прилизанный паренек распахнул папку и начал зачитывать статистику. Я открыл припасенный на случай подобного занудства томик Макиавелли "О военном искусстве", Щелковский, впрочем, тоже особого интереса не проявлял, опустил глаза, будто внимательно слушая, но смуглые мозолистые пальцы нетерпеливо отбивали ритм на подлокотнике.
- Александр, дорогой друг, у нас нет сомнений в необходимости пролонгации договора, но мы бы хотели обсудить возможность получения прогрессивной десятипроцентной скидки.
Александр обвел цепким взглядом всех присутствующих и остановился на ком-то за пределами зоны видимости. Нет, все-таки что-то от палача в нем есть, добрый такой палач, из тех, кто шепнет приговоренному: "Не бойся, я топором с малых лет орудую, голова слетит, и пискнуть не успеешь".
- То есть я правильно понял: сотрудничество у нас взаимовыгодное, прибыли с каждым годом у вас возрастают, но платить вы мне хотите на десять процентов меньше. Где логика?
- Поймите, Александр, - раздался все тот же вкрадчивый голос, - мы работаем друг с другом не первый год, и речь идет о поощрительных льготах...
- Вы знаете, что эти десять процентов меня не волнуют. Меня волнует причина. Всему есть причина, - протянул Щелковский. - Если прибыли растут, если все замечательно, зачем вам скидка? Львиная доля ваших препаратов работает на неофарталите, пытаться на нем сэкономить вы стали бы в последнюю очередь. Я делаю вывод, что не все замечательно. Так, господа? Что-то подгнило в Датском королевстве?
- Дддатском королевстве? - переспросил побледневший Георг.
- Ох, заткнись, Георг..., - во вкрадчивом тоне анонима послышалось раздражение.
- Так что, Владлен, мне есть о чем волноваться? - Александр подался корпусом вперед, весь подобрался, словно хищник перед прыжком, и даже я, сидящий на другом конце города с чашкой чая в замерзших ладонях, в растянутых домашних джинсах, невольно напрягся. - Вы что-то скрываете в своей финансовой отчетности? Мне стоит усомниться в платежеспособности "Панацеи"?
- Александр...
- Да или нет?
- Нет. Нет, - повторил голос. - Давайте забудем об этом разговоре. Я попрошу принести нам экземпляры договоров, и мы проверим графики поставок, как и собирались.
Остаток переговоров прошел без эксцессов. Я размышлял. Щелковский принадлежал к тому редкому типу людей, у которых патологическая  несовместимость со смертью. Пресса, восхваляющая везучесть бизнесмена-политика, не обращала внимания на детали: то, что человек с тремя пулями в желудке, смог выползти из зоны обстрела и пройти пять кварталов до травмпункта, что, когда любимая яхта Щелковского "Аврора" затонула, службы безопасности, конечно, поймали сигнал и спасли бизнесмена, но до их прибытия он продержался в семнадцатиградусной воде восемь часов...
Все мы инфицированы сознанием собственной конечности, главное сражение изначально проиграно, и наша психика услужливо помогает с этим фактом смириться. Но есть люди, которые смерть не приемлют ни под каким соусом, умереть для Щелковского, значит, проиграть, подчиниться, а он ведь альфа до мозга костей, да чтобы костлявая старуха с косой его поимела? Да ни в жизнь! Единственное, что я мог для него сделать, это дать возможность сражаться до последнего перед тем, как все же сдохнуть. Огнестрелка отпадала сразу, Щелковский не корова на убой, ни меткость, ни безболезненность не заценит.  Яд? Не смешите. Взрыв? Без шансов, без вариантов. Для него это из разряда подлости...
От размышлений меня оторвали знакомые переливы гитары. Сначала я не понял в чем дело, оглянулся назад, где возле окна у меня стоял патефон, мода на них уже схлынула, и купил я его ради одной единственной пластинки - сонаты Паганини для скрипки и гитары. Слушал перед течками, успокаивая себя, дескать, гормоны и стыдиться нечего. Но патефон молчал, как и положено молчать невключенному патефону, а музыка шла от монитора. Щелковский покинул офис "Панацеи", отпустил шофера и сел за руль сам, он гнал по главной окружной, задумчиво глядя на дорогу, и из великолепных динамиков Бэнтли струилась пятая ля мажор. Срань Господня, я был уверен, что я единственный человек на земле, кто слушает эти древние сопли, да Паганини даже не оцифрован для аудиочипов! Нервирующая нежность музыки, пальцы Щелковского, крепко сжимающие руль, его суровый профиль - все как-то сплелось и вдруг обрушилось душной волной возбуждения, я провел пальцами между ягодиц - сухо, течка только через две недели. Не гормоны. Просто подрочить надо. Подрочить и замочить - походу будет девизом этого дела.
В душе, вбиваясь в собственный кулак, поглаживая и скручивая свободной рукой затвердевшие соски, я не представлял Щелковского, нет. Но в ушах стояла эта чертова музыка и перед самым оргазмом, слишком хлестким и бурным для дрочки, мелькнула бредовая мысль, что кроме утреннего кофе Щелковский так ничего и не употребил, а значит, губы его должны быть сейчас горькими. Я прислонился разгоряченной  спиной к прохладному кафелю и громко чертыхнулся.
Глава 3
10 февраля 2013?г. в 06:34
Как я его убью, я придумал на следующий день, наблюдая за ним в душе. Ничего такого, просто хотел оценить его физ. подготовку. У бизнесменов от застольной жизни часто брюшко после тридцатника намечается. Ага, как же. Качком из спортзала Щелковский не был, но мышцы под смуглой кожей перекатывались живые, рабочие, и весь он - широкоплечий, крепкий, мощный - подчинял окружающее пространство. Он снял рубашку, звякнула пряжка ремня, и полностью обнаженный Щелковский шагнул в душевую кабину, и я увидел их - следы неудавшихся покушений: шрам на боку - метили в печень, розовые вмятины - это от пуль, россыпь точек между лопатками - хотели отключить сердце ударом мелиты, неточным ударом. "Уроды, - подумал я и отвернулся от монитора. - Такое тело нельзя портить, никаких вторжений, никаких инструментов, к нему надо прикасаться, кожа к коже, ничего лишнего, он имеет право осознавать происходящее, он же любит все понимать, плавная смерть, медленное угасание, я дам ему шанс смириться. Я его задушу".
Придумал я хорошо, но как я его задушу? Все-таки я омега, не субтильная красотка, но со своим метр семьдесят пять буду утыкаться Щелковскому макушкой  в перебитый нос, я жилистый, быстрый, но от астенического телосложения не убежишь, одни эти тонкие пальцы чего стоят, с ними картины писать, а не альфа-самцов душить. С другой стороны мне ведь хотелось трудную задачку, нате, распишитесь. Я решил проветрить мозги и вечером выбрался в "Шоты", бар на Глаудсквэр, правильный такой бар, ничего лишнего: бухло и ненавязчивый музон.
Когда я уходил, Щелковский читал в своей библиотеке, закинув длинные ноги на журнальный столик, в холодном свете настенных бра, его волосы казались угольно-черными, и возле рта залегли мрачные тени. Я понадеялся, что через час-два мистер Зло-Бабло-Сила завалится спать.
Завладев двумя стаканами вискаря сразу, я примостился в углу, на глаза надвинул капюшон, да никто и не думал на меня пялиться, вот правда, встречу с коллегой-знакомым я не учел.
- Здорово, Марк! - хлопнув ладонью по столу,  так что звякнули стаканы, рядом со мной сел Леон. Мы с ним в принципе сохраняли нейтралитет, работает он чисто, но много болтает и шуточки эти, не в цирке ведь...
- Привет, Леон, - я бросил на него быстрый взгляд из-под капюшона,  вот ведь громила. Альфа-медведь.
- Ты опять смурной, Ангел наш? Анекдот хочешь? Стоят два киллера, поджидают жертву возле дома. А ее все нет и нет, нет и нет, один другому и говорит: "Блять, я начинаю волноваться не случилось ли чего", - Леон захохотал, парочка разомлевших завсегдатаев недовольно оглянулась.
- Бородатый анекдот.
- Зануда... Мне тут птичка на хвосте принесла, - Леон смахнул со лба кудрявую челку и заговорил серьезно, - что тебе настоящую акулу заказали, которая зубами "щелк-щелк" многих рыбок пощелкала.
- А имя у птички есть? - я снял капюшон и посмотрел на Леона внимательно.
- Да чего ты насупился? Я ж че, я ж к другому веду.  Дело интересное.
Мда. Не только я двумя руками за интерес, настроение испортилось. Одним махом я осушил стакан, высокий метаболизм омеги все равно не позволит набухаться.
- Дело интересное, говорю. Сколько наших о него зубы поломало. Давай на спор, кто акулу быстрее кончит. На бабло не претендую, а у тебя даже фора выходит в пару дней. И подстраховка опять же не...
- Леон, - со стороны казалось, что я в ободряющем жесте положил руку на плечо друга, но пальцы безошибочно нащупали сонную артерию. Леон замолчал на полуслове и напрягся. - Тронешь его, убью.
- Марк, ты чего?
Но я уже встал из-за стола и вышел в ночной город.
Лучше бы в баре позависал, потому как дома, у мониторов меня ждала подстава - ага, завалился он спать, как же. Не теряя времени даром, Щелковский снял омежку, то ли вызвал на дом, то ли сам сгонял. Волосы у омежки были пепельно-русые, как у меня, на этом сходство кончалось, маленький гламурный принц, судя по блеску в глазах, очень довольный оборотом дела. Щелковский возле барной стойки мешал коктейль, а омежка весь извертелся в поисках наиболее выгодной позы. Я открыл пиво о краешек стола, бухнулся в кресло, отхлебнул прямо из бутылки и прокомментировал: "Да, блять, раком становись на диване, че уж там!" Омежка на экране меня не послушался и томной походкой прошествовал к барной стойке, будто случайно задев рукой бедро мужчины, я фыркнул, а Щелковский улыбнулся этой своей снисходительной улыбочкой, отодвинул бокал и легко, словно парень ничего не весил, вскинул его на барную стойку, уместился между стройных ног, за задницу притянул вплотную к себе, из омежки, как будто хребет вытащили, он сорвано выдохнул и обмяк, растеряв разом все кокетство. Щелковский одним движением сдернул с омеги блестящие штанишки вместе с трусами, с силой провел ладонью от худой коленки к бедру, скользнул между ног, прихватывая яички. Профи, *** ли. Омега запрокинул голову, всхлипнул и вцепился в плечи Щелковского, будто его сносило ураганным ветром. Длинные, крепкие пальцы Щелковского скользнули между ягодиц, где наверняка успела скопиться ароматная смазка, легкая улыбка не слетала с его губ. Мне вдруг расхотелось смотреть. К черту! Я вскочил, забыв про пиво, матерясь, поднял бутылку, вытер салфетками лужу, короче на крышу поднимался уже под влажные причмокивания и стоны Омеги: "Да!...Боже, да! Какой ты большой! Какой твердый! Аааах!" Кто бы сомневался, что у него большой и твердый, я хлопнул дверью, и звуки оборвались. Бегать ночами стало дурной традицией.
Отирая со лба пот, я бежал лицом в небо, к созвездию козерога, а в голове у меня метались мысли, рваные, как и мое дыхание. Во время секса Альфа отдает, Омега принимает, такова природа, в конце Омега полон сил и энергии, а Альфа выжат, как лимон, спокоен и расслаблен. Выжат, спокоен и расслаблен - три переменные, которые уравняют наши с Щелковским показатели. А как же принцип: не мешать дело с ****ством? А как же то, что все в этом деле идет наперекосяк?
Глава 4
10 февраля 2013?г. в 06:37
Клуб "A&O" был местом, где я в последнюю очередь мог себя представить. Ну, мог, конечно, - вот я вырубаю охрану на входе, сдвинув кепарик на лоб, чтобы не светиться перед камерами, быстро прохожу насквозь первый танцевальный зал, второй, пробиваюсь в ВИП-отсек и вышибаю там кому-нибудь мозги под визги омег в боевой раскраске. Вполне. Но вот в таком виде и в таком качестве, разве что в кошмарном сне.
Клуб "A&O" позиционировал себя как элитная площадка для изысканного времяпрепровождения . А на деле, здесь просто дрочат на стриптизеров и снимают сочных омежек/отборных альф те, кто брезгуют или не могут делать это в местах попроще. Ну, и еще считается за хороший вкус после удачной сделки привести партнеров в  "A&O", расслабиться в одном из ВИП-залов. Так собственно и должен был поступить Щелковский сегодня вечером, судя по прослушанному вчера разговору его секретаря с Георгом из "Панацеи". А теперь легкий экскурс в устройство "A&O". "Начинка"  ВИП-зала полностью зависит от пожеланий клиента, но по умолчанию там вмонтированы экраны, транслирующие два общих танцевальных зала. Если ВИП-персону заинтересует кто-то из тусующих за золотыми дверями, он может попросить служащего (на клубном сленге  "Амура") пригласить счастливца к себе. Все совершенно добровольно, но тусовщики прекрасно знают, какого рода птички сидят в ВИП-клетках, и никто никогда не отказывает.
Конечно, стать избранником на ночь для Щелковского не было моим главным планом, но когда я услышал, что он собирается в "A&O", решил, чем черт не шутит, тем более владельца клуба я знал, собственно он сейчас и был владельцем, потому что я в свое время убрал предыдущего. Моему звонку он удивился, но помочь попасть в клуб не отказал, вообще, разговор вышел забавный:
- Да, Марк, без проблем. Я рад, что ты все-таки иногда развлекаешься.
- Угу.
- Скажешь на входе свое имя, я предупрежу парней. Проходи без очереди на этой неделе.
- Спасибо, Лем.
- Слушай, ты ведь...ты понимаешь, у клуба репутация - это все. Ты ведь не собираешься там...?
- Что?
- Ты ведь не по работе туда?
- Я же сказал, хочу развеяться.
- Отлично. А, Марк... раз у тебя появилось время...может, встретимся?
- Нет, Лем, не выйдет.
- Ну, ладно. Я не в этом смысле, посидим, по душам...
- Не получится, Лем.
- Как знаешь, ну коли надумаешь, звони.
И вот я сижу за барной стойкой на их, блять, "элитной площадке", глушу текилу и одним убийственным взглядом отшиваю намеревающихся подкатить альф.
А вокруг резвится народ, хоть каждого бери и прямо щас ставь на обложку "Playalpha" или "Playomega". Нет, сначала я пытался как-то соответствовать, развернувшись лицом в зал, так чтобы попадать в безошибочно вычисленные камеры, я покачивал ногой в такт музыке и, сменив выражение лица на нечто мягкое-загадочное, рассматривал танцующих. При выборе одежды я остановился на классике: джинсы на бедрах (ага, пусть фейс-контроль подавится) и строгая рубашка от Riony (ну что? Я расстегнул две верхних пуговицы, пусть фейс-контроль еще раз подавится).  Восторженный консультант из бутика "Riony"  описал мне рубашку, как "холодная сталь сверкнула в лунную ночь, прямо под цвет Ваших глаз, таааааак стиииильно!" Либо он был обдолбанный, либо по жизни такой: "А Ваше лицо...Вам очень подходит этот имидж, типа "отвали от меня", "Это не имидж. Я, правда, хочу, чтобы ты отвалил".
Щелковский и Ко уже минут сорок, как прибыли и тут же скрылись в ВИП-отсеке. Омежки принялись вытанцовывать усерднее. После получаса рассматривания идеально-прилизанной толпы, мне стало тошно, я отвернулся, уткнулся рожей в черное дерево стойки и, как было сказано ранее, начал глушить текилу. "Глушить", потому что срать я хотел на лайм, соль и правильную последовательность. Это была изначально тупая затея, что на меня нашло? На что я рассчитывал? Что волосы цвета, как у того всласть оттраханного принца? Стареем, Марк, тупеем. Моего плеча аккуратно коснулись и, вскинув голову, я увидел Амура в черном смокинге с красной бабочкой, вежливо улыбнувшись, он сообщил, что господин Александр Щелковский будет рад видеть столь примечательную личность, то бишь меня, в випе номер пять. Видимо, вылупился я малость прифигевши или молчал дольше положенного, потому что Амур прибавил: "В случае если Вы будете сомневаться, господин Щелковский просил передать, что его весьма впечатлил Ваш талант избавляться от поклонников одним взглядом, и он хотел бы испытать его на себе". Ну молодца, наехал, подъебнул и взял на слабо одной фразой. Отчаявшись получить внятный отклик, Амур добавил уже от себя: "Сегодня специально для гостей господина Щелковского поет и играет выдающийся джазмен Зион Лейона". Я слез с высокого стула, слегка покачнувшись, все-таки седьмая рюмка была лишней, и сказал: "Ну, веди меня к своему господину Щелковскому".
Пятый вип был декорирован под джаз-бар, обитые темным деревом стены - увешаны снимками королей музыки, "пришедшей с черного входа", с видеофотографий улыбались, кривлялись, отжигали  Жоао Сэнтваль,  Куан Эплингтон, Арти Миллер, банда Гудмена и прочие и прочие, их имена выстреливали в памяти помимо воли, напоминая о пяти годах музыкальной школы и ночных вылазках в андеграундные джаз-бары Прилит-Сити, да было такое, когда-то в прошлой жизни. В углу, на камерной сцене расположились гитарист, контрабасист и сам Зион Лейона - невзрачный миниатюрный мулат с бриллиантовой глоткой и влажными, просящими, как у пса, глазами. Тихая импровизация не заглушала голосов, впрочем, людей в зале было немного: на диванчиках сидело, полулежало человек десять, двое близнецов омег - шикарных блондинов в черной коже - неспешно изгибались в такт музыке. Все это я отметил за пару секунд, на автомате, по правде, мне было не до наблюдений, как только я переступил порог пятого випа, я понял, что влип.
Я его чувствовал так, как будто мы были одни на много километров вокруг, терпкий запах крови, цитрусовый аромат волос, горечь кожи, запах Александра Щелковского, запах грядущих неприятностей. Запах - то, что не передавали ни камеры, ни прослушка и то, что я не мог учесть.
На меня никогда не действовали запахи альф, то есть я их чувствовал, они мне нравились, но я привык к ним, как привык, что мне нравится аромат свежескошенной травы или мокрого асфальта. Да, во время течек феромоны альф срывали мне крышу не хуже, чем убойная доза афродизиака, но то же течка, и даже в течку я не мог идентифицировать запахи. Сейчас все было иначе: прицельно, безысходно, мгновенно, дьявол, я и думать не хотел об этом! Я запаниковал, надо было срочно уносить ноги, менять план, к черту принципы, никаких сближений - винтовка и снайперский выстрел в сердце, покончить с этим дерьмом, забыть.
- Уже уходите? - знакомый голос прямо за спиной. Когда успел? Сидел же в дальнем углу.
- Да, - я выдохнул и обернулся. Впервые энергетика альфы не подавляла, а нежно обволакивала меня, как флисовый плед, как парные воды озера в родном Улоче. Лучше бы он грубо подавлял. Взгляд прилип к  припухлым губам, я надеялся, что он улыбнется той самой улыбочкой, с которой размазывал по стенке "Панацею" и трахал омежку в своей гостиной,  это бы отрезвило меня, придало сил. Но он не улыбался, смотрел внимательно и, мне показалось, чуть обеспокоенно. Как будто боялся, что я, и правда, уйду. - Да, - повторил я. - Это была плохая идея. Уж простите.

- Продлить договор с вон теми господами, - он дернул подбородком в сторону диванов, - было плохой идеей, заказать близнецов Дэ Лавуар было плохой идеей, а пригласить вас - это великолепная идея. И можете убить меня.
Я вздрогнул.
- Что?
- Ну вы же убивали взглядом тех несчастных, что хотели за Вами поухаживать.
- Я не роза и не больной, чтобы за мной ухаживать. Да, впрочем, это у Вас эвфемизм для "трахнуть"?
Щелковский опустил голову и рассмеялся.
- Вы в шахматы играете? - спросил он.
- Да, - от неожиданности я ответил честно.
- Идемте, спасете меня от зануд-фармацевтов, - он схватил мой локоть и направился к столику в другом конце зала, где пожилой альфа склонился над шахматной доской. На сцене заиграли арию Принца из "Маленькой комедии" Комта. - Мы, кстати, не познакомились, моя вина. Я Александр, для Вас можно просто Алекс.
- А я Марк, - я попытался мягко высвободить руку, но Щелковский держал крепко, - для Вас можно просто Марк.
- С тем хмурым господином у нас традиция после заключения очередной сделки отыгрывать партию в шахматы.
- И что получает победитель? - спросил я.
- Удовлетворение.
- Альфы... - я фыркнул. Тем временем, мы приблизились к столу, и в меня вперился холодный взгляд голубых глаз. Ох, нашли, чем испугать, тут проблемы покруче - крышесносный аромат моей жертвы.
- Владлен, познакомьтесь, это Марк. Марк очень мило согласился помочь мне достойно завершить нашу партию.
- Омега и шахматы? - Владлен наигранно удивился.
- Альфа и стулья?
- Что, простите? - не понял мужчина.
- Это вы простите. Я подумал, что мы играем в живое/неживое, - я плюхнулся рядом с довольно улыбающимся Щелковским, задев коленом его ногу. Да что же это такое! Он, как печка ходячая.  Я попытался отодвинуться, но места за столиком не хватало.
- Вам неудобно? - спросил Щелковский. Я передернул плечами, дескать, "плевать".
Владлен, поморщившись, двинул белого слона на B-5, спасая ферзя, Щелковский съел слона конем и вежливо поинтересовался:
- Нравятся шахматы, Марк? Это коллекционные. Каждая фигура лепилась с какого-то персонажа или реального человека. Прототипом черного короля, например, стал шейх Манбани...
- Тот, который издал указ о принудительной стерилизации омег-республиканцев?
- Он здесь исключительно как гениальный военный стратег и неплохой, к слову, шахматист.
Владлен устало потер виски и переместил пешку. Щелковский подвинулся ближе к столу, задев меня плечом. Следить за игрой, находясь рядом с ним, было чем-то из разряда изысканной пытки, в голове шумело, ныли суставы, как перед гриппом, в глазах все поплыло, я не выдержал и, нагнувшись к нему, зашипел: "Какого черта тебе нужна моя помощь?! Пешка с d6 на d7, оттянешь внимание белых на проходную. Раз. Ладья с e8 на e2, усилишь давление по второй горизонтали. Два. Конь с d4 на f5. И финита ля комедия. Ты поставишь шах и мат через три хода и прекрасно знаешь это без меня". Щелковский повернулся, и наши глаза оказались в паре сантиметров друг от друга, я нервно облизнул пересохшие губы, он с задумчивым выражением на лице проследил за этим движением и спросил:
- Тебе плохо? Ты очень бледный.
- Я в порядке. Просто хочу уйти.
И, извинившись, я поднялся и поспешил к выходу. На середине комнаты меня схватили и развернули к себе.
- Хорошо, уйдешь, - Щелковский выглядел решительно, -  но сначала прощальный танец.
- Чего? - это уже ни в какие ворота! - Я не танцую.
- Странно для человека, пришедшего в клуб, - Щелковский повернул голову к сцене. - Зион, окажите услугу. Порадуйте нас той испанской, про которую Вы рассказывали.
Зион кивнул и подал знак гитаристу. Короткий проигрыш, и комнату заполнил хриплый, надрывный голос. Он пробирался к самой коже мурашками, как и Щелковский, который крепко обнял меня, горячая рука прошлась по спине.
- Расслабься, - попросил он, - я буду танцевать за двоих.
- Расслаблюсь, - согласился я, задирая голову, тщетно пытаясь вдохнуть хоть что-то помимо его душного пряного аромата. -  Только если поведу.
- Ну попробуй, - влажный смешок в шею. Неспешное движение, сладкое покачивание вперед-назад, туда-обратно - прелюдия. Какой к черту танец, то был секс, стоя и без проникновения. Вот я отступаю, а он тянет на себя, заводит мою руку себе за спину, не принуждает - уговаривает. Он отстраняется, чтобы в следующий миг прижаться еще ближе, вплотную, впритык, и я чувствую, что у него стоит, не меньше, чем у меня.
Мир вокруг обесценился. Близость тел - наше золото, и мы богаты, пока длится танец. Я могу упереться в его твердую грудь, оттеснить к стене, чужое сердце бьется в мою ладонь. Я могу провести коленом по его ноге вверх, увидеть, как расширяются зрачки, затапливая янтарную радужку. Глаза в глаза, не отрываясь, иначе мы утонем...

Это история одной любви,
и второй такой не найти,
она заставила меня понять,
что есть добро и что есть зло...*

Он был везде, вокруг, так близко, так остро, будто нас не разделяли даже миллиметры одежды. Разворот, и голова пошла кругом, скольжение по краю. С последними переливами струн он мягко и глубоко прогнул меня в пояснице, мы замерли, тяжело дыша, меня трясло, как в лихорадке, анус сжимался и разжимался, стремясь ухватить хоть что-нибудь, желательно большой крепкий член, между ягодиц потекла влага. И все сложилось воедино - головная боль, ломота, чувствительность... Но срок через две недели! Что за подстава! Я поднял мутный взгляд на Щелковского. Конечно, он тоже понял, почувствовал. И не только он. Альфы подобрались.
- Дотерпишь до моего дома? - голос Щелковского звучал глухо и непривычно жестко. - Это двадцать минут.
- Я в порядке, - выдавил я. Боже, как я гордился тогда этой фразой.
- Ага, конечно, - он подхватил меня за талию и буквально потащил к выходу. От коленей вверх расползалась мерзкая слабость, я еле переставлял ноги. Видимо, по задумке природы с началом течки мы должны падать на колени и вилять жопой.
Твоего ж, блять, омегу-отца! Как добрались до машины, я не помню, Щелковский вытащил меня из клуба, как раненого товарища с поля боя, пару раз отбив свободной рукой рванувших к нам альф, помог усесться сзади, а сам запрыгнул на водительское сиденье и газанул, запахло паленой резиной. Я откинулся на холодную кожу. Главное, не касаться себя, не двигаться, тело горело.
- Открой окно со своей стороны, - попросил Щелковский, он сжимал руль, я видел, как побелели костяшки, промелькнула мысль, что ему сейчас тоже не сладко. Промелькнула и пропала, вся моя выдержка уходила на то, чтобы не приспустить штаны и не насадиться на собственные пальцы, я бы засунул сразу четыре и... Блять! Проматерился я вслух.
- Марк...
- Это ты, блять, виноват! Сбил мне на хер цикл! Своими...
- Марк...
- Че ж тебе... Арх! - машину качнуло, и я задел рукой колено. - Чеееерт! Че ж тебе не игралось в ****ые шахматы одному!
- Потерпи, Марк, осталось чуть-чуть.
- Ага, я потерплю, - со злорадным смешком я начал перелезать вперед на сиденье рядом с водителем, пахом проехался по креслу и всхлипнул,  - я даже, блять, придумал, как я потерплю.

- Марк, ты чего? Ты куда полез?
- Щас, щас, - хрипло шептал я, пытаясь развернуться.
- Ты чего творишь... Марк!
- Щас вместе потерпим! - я вжикнул молнией на штанах Щелковского, его член уткнулся мне в руку. Ох! Как там кричал тот омежка: "какой большой, какой твердый"? Готов подписаться под каждым словом и добавить "какой идеальный", с его члена можно было снимать слепок и ставить в храме плодородия на мраморный алтарь. Я бы ему поклонялся.
А еще у него стоял, как обелиск на площади Повиновения.
- Марк, - Щелковский выдохнул сквозь зубы, - ну что ты задумал? Мы уже близко...
- Я задумал, - я нагнулся, с силой провел языком от толстого солоноватого корня к самому концу, - отсосать тебе, Алекс, и ты кончишь,  - подул на розовую головку, - только когда разгонишь свою крошку до двухсот.
Я посмотрел на него и жадно облизнулся. Щелковский сглотнул, перевел напряженный взгляд на мелькающее полотно дороги.
- Марк... - начал Щелковский и подавился фразой, когда я, расслабив горло, заглотнул его большой горячий член не до конца, меня хватило до половины, но бьюсь об заклад, никто не брал его глубже. Чудесная наполненность во рту напомнила о тянущей пустоте в заднице. Я взял быстрый темп, пошлые причпокивания, хрипы на выдохе - древний, как мир, саундтрек. Тяжелая ладонь опустилась мне на голову, но не чтобы надавить, а придерживая, оберегая.
- Мааарк..., я на крайней левой... Я не могу...ааах...остановиться... Че ж ты, сученыш, творишь...
С характерным чпоком я оторвался от его члена. Вскинулся вверх, всосал кожу на шее, да, горькая на вкус, как и на запах, черный кофе, мой персональный энергетик.  Я залез себе в штаны и провел ладонью между ягодиц, собирая обильную смазку. Вылизывая судорожно бьющийся на шее пульс, я начал надрачивать ему член в том же ритме, в котором секундой раньше сосал.
- Я, кажется, просил разогнаться до двухсот, - я укусил его за мочку, - а не тормозить, - большой палец аккуратно обвел влажную головку, и мой кулак, истекающий смазкой, снова задвигался, хлюпая, вверх-вниз, вверх-вниз, чаще, чаще, - и уж тем более не останавливаться. Чуешь мой запах, Алекс? Он на твоем члене, твой огромный *** весь во мне. Я так теку, для тебя...Пожалуйста, кончи, - я шептал, как в бреду, покусывая его ухо, - кончи в мою глотку так, чтобы я захлебнулся, чтобы сперма потекла у меня изо рта, чтобы мне пришлось вылизывать тебя и сиденье. Сейчас, Алекс, я хочу. Кончи, будь хорошим альфой...
Щедро вымазанный в моей смазке, его член пах сладко, как клубника в сахаре. Я взял его слишком глубоко и закашлялся, стенки горла сокращались, выжимая из альфы оргазм, его правая нога дернулась, вдавила педаль газа, стрелка спидометра взлетела к "200", с обреченным мягким стоном Алекс начал спускать мне в рот.
Тишина, и наш теперь смешанный запах. Впервые с пубертатных времен я кончил, не прикасаясь ни к заднице, ни к члену, просто от того, что чья-то пряная струя ударилась в горло. Себе хоть не ври, Марк, не "чья-то". Машина остановилась, я упал на сиденье, вытирая рукавом сперму с подбородка, рубашка от Riony мне этого не простит, ну и *** с ней. Мы стояли возле знакомого по слежке трехэтажного дома. Щелковский обошел машину, распахнул дверь с моей стороны и просунул голову в салон;
- Ну все, парень, - он ухмыльнулся, глаза, выгоревшие до золота, блестели, - ты попал.
Он выдернул меня из машины и потащил к дому. На крыльце я споткнулся, и Щелковский, одной рукой подхватив меня под задницу, свободной - провел электронной карточкой вдоль замка, жужжание, дверь отъехала в сторону, он легко взбежал на второй этаж и, пинком открыв дверь, бросил меня на кровать. Смирившись, я заметил, что даже покачивание на мягком матрасе, способно завести меня еще сильнее. Я мало что соображал, запах альфы полностью овладел мной. То, что в моих брюках настойчиво звонит телефон, услышал Щелковский, он склонился надо мной, опираясь на руки:
- Кому там неймется? - залез в передний карман моих джинсов, вытаскивая телефон, я нетерпеливо вильнул бедрами. - Сейчас, малыш, все будет... Тут у тебя "брат" на дисплее, я вырублю?
А я думал, ничто не может привести меня в чувства, и нате - ведро ледяной воды в жару. Под "братом" я забил номер заказчика, вернее одного из его посредников, звонить он мог только в случае непредвиденных обстоятельств.
- Я отвечу, это быстро, - голос, как у смертельно больного, я вставил беспроводной наушник в ухо и нажал на "принять". - Слушаю.
- Доброе время суток, Марк.
Я завороженно наблюдал, как Щелковский снимает с себя пиджак, откидывает в сторону, потом сдергивает галстук... Я потянулся к нему, помогая справиться с пуговицами на манжетах, провел пальцами вдоль выраженных вен на широких запястьях.
- Что случилось? - спросил я, рубашка летит на пол, и я не могу оторвать масляного взгляда от могучего разворота плеч, вспомнились индийские скульптуры в Карли.
- Все отлично, Марк, просто хотел узнать, как наше дело.
- Какого черта? Мы договорились, что я позвоню, - темные соски, блестящие от пота кубики пресса...
- Марк, у Вас все под контролем?
Щелковский стянул штаны и, поддев двумя пальцами боксеры, медленно потянул их вниз... Я громко сглотнул.
- Все под контролем.
Да, я уже видел его голым на мониторе, когда он принимал душ, да и пять минут назад я держал его член во рту. Но вот так близко и целиком, в жарком облаке собственных феромонов, полностью обнаженный, сильный, Щелковский вышибал мозг на раз, он был похож на доброго хищника. Доброго только ко мне.
- Марк, мы долго искали лучшего специалиста и, стоит признаться, были удивлены, когда лучшим назвали Вас. Без обид, но все же слабый прекрасный пол..., - Щелковский слегка подтолкнул меня, заставляя откинуться на подушки, жадно втянул носом мой запах. - Так вот. Я надеюсь, наши предрассудки останутся всего лишь предрассудками. Мы не те люди, которых стоит расстраивать.
"Мы не те люди", мы потеряли власть над собой: самец, почуявший течку, и омега, жаждущая отдаться. Мы смотрим в восторженном оцепенении, осознавая, что вот-вот сорвемся. 
- Я позвоню, когда дело будет сделано, - отчеканил я и вырубил связь. - Иди ко мне.
Я притянул его за шею, впиваясь губами в плечи, ключицы, обхватывая ногами, прижимая туда, где все было мокро, туда, где он был мне так нужен.
- Какого хрена я еще одет?
- Ты долго болтал. Все в порядке?
- Нет, не в порядке, этот член, - я сжал его дубинку, которая пребывала в боевой готовности, - должен быть на двадцать сантиметров глубже.
- Он будет глубже на двадцать пять, обещаю, - он зарылся носом в мои волосы.  - Твой запах - это что-то, - ловкие пальцы расстегнули рубашку, как бы случайно задели соски, во рту у меня скопилась слюна с металлическим привкусом, я зажмурился. - Нет, открой глаза, смотри, как я ласкаю тебя, -  губы прошлись от груди вниз, кончик языка занырнул в пупок, пощекотал,  - ты думаешь, что сильный, но тебя хочется нежить и ублажать, - он наконец стянул с меня штаны и перевернул на живот, возбужденный член уткнулся в одеяло. Его язык прошелся от щиколотки к ступне, и я вздрогнул, когда он слегка прикусил мизинец. В обычной жизни ноги были моей засекреченной эрогенной зоной, я даже обтягивающие штаны не носил по этой причине. Сейчас, в течку, мне захотелось вопить, я задохнулся, когда горячий рот всосал кожу на внутренней стороне колена, и губы двинулись вверх к бедру, оставляя влажный след. Я до крови прикусил ладонь, из глаз потекли предательские слезы. Щелковский что-то почувствовал, потому что подтянулся вверх, придавив меня своим телом.

- Ну что ты, малыш, - он отнял прокушенную ладонь и начал гладить меня уверенно, везде, надавливая, порхая, касаясь лишь кончиками пальцев. -  Не терпи, - его губы выцеловывали мою шею, плечи, татуировку волка между лопаток. - Не терпи, малыш, кричи. Помнишь, ты говорил, что течешь для меня, - его каменный член лег между моих ягодиц и заскользил вверх-вниз, не проникая, а только надавливая горячей плотью на сокращающийся анус. - Ты самая мокрая, самая отвязная омежка в моей жизни. Давай, покричи, -  он покачивался на мне всем телом, как на волнах, не прекращая целовать и гладить, опуская меня на самое дно моей омежьей сущности, - покричи для меня, малыш, - он слизнул слезы с щеки.
- Не надо, - ненавидя себя за жалобные нотки, я оттопырил задницу, пытаясь прижаться к нему плотнее. - Просто трахни меня...просто выеби...
- Я буду любить тебя, - его крупные ладони начали с силой мять мои ягодицы, сжимая чувствительные половинки вокруг своего члена, я выгнулся, из горла вырвались хрипы. - Я буду сладко любить тебя по самые яица, у меня толстый бугор у корня, это чтобы ты раскрылся на полную, заглотил меня, застрял, - его зубы впиваются в мое плечо, но не прокусывают, а держат, как в капкане, и отпускают. -  Мой член постепенно войдет в тебя вот досюда, - он провел по влажной от пота ямке на пояснице.  - И я стану драть тебя самым огромным ***м в твоей жизни, а ты будешь визжать, как сука. Нам будет сладко, малыш, только не терпи, не выйдет. Со мной у тебя не получится терпеть. Хочу, чтобы ты кричал, просил...
Это бы кончилось абсолютным подчинением, окончательным растворением, если бы под Щелковским лежала любая другая омега.
- Ах ты сука, - прошипел я и ударил его локтем по чувствительной точке на боку, так что ему пришлось слегка отстраниться, как змея, я вынырнул из-под него, а потом отточенным движением, используя его же вес, опрокинул альфу на спину, выдохнув, я прыгнул на него, с размаху насаживаясь на член. Наши стоны перешли в один откровенный крик, Щелковский схватил меня за талию, приподнимая и удерживая.
- Придурок, поранишься...
- Не держи меня, - проскулил я, тщетно пытаясь преодолеть сопротивление его рук и опуститься до конца, - иначе я сломаю тебе нос, -  глаза Щелковского почернели, радужку затопили расширенные зрачки, каждый мускул на его теле подрагивал от напряжения. - Отпусти, Аааалекс, - простонал я, - мне нужно...не могу больше...Ебааать...Пожалуйста, прошу, доволен?! Сукааааа-ах...
И он отпустил, вцепился руками в железное изголовье кровати.
На моей влажной спине черный волк выл на Луну, а я выл в потолок, прыгая на каменном члене Щелковского. Я скакал на нем, как последняя ****ь, делая короткие резкие движения, почти не поднимаясь, чувствуя член так глубоко, как будто он ходил поршнем в моем животе, я не мог перестать материться сквозь слезы: "Сука ты, *****, альфа гребанная, зачем ты...ах...так...зачем ты, боже, ааааа! Бляяаааааать..." Он смотрел на меня восхищенным слегка безумным взглядом и дышал, как дышат кони, пущенные в галоп. Он был огромный, и если бы не смазка, льющаяся из меня тонкими струйками, я бы застрял и вряд ли смог двигаться. Но я скакал на нем, намертво сжав покрытые темными мягкими волосками бедра, а он бился тазом мне навстречу, и каждое столкновение вышибало крик из моей груди. Не прекращая двигаться, я упал к нему на грудь и ткнулся в губы детским поцелуем, это невинное касание стало последней каплей для нас обоих. С коротким вскриком я выплеснулся ему на живот, а Алекс рыкнул по-звериному и начал кончать, прошибая меня горячей струей до самого нутра, узел на его члене увеличивался, растягивая и так до предела раскрытый анус, распирая до боли, заставляя ловить послеоргазменные судороги всем позвоночником, я вздрагивал в сухих рыданиях и тихо стонал без перерыва на одной ноте.
Алекс гладил меня по спине, по натянутой на его член заднице, что-то шептал в ухо, успокаивая, утешая, целовал в глаза, мокрый лоб, подбородок.
- Все будет хорошо, малыш, теперь я буду рядом, Марк, это ничего...поплачь, все хорошо...
Но я, наоборот, начал затихать, вытянул ноги и рвано вздохнул, мне было так спокойно, в памяти мелькнуло забытое слово, совершенно неуместное в моей жизни - "уютно".
Я приласкал длинный шрам на его руке, потерся щекой о выпуклый след от пули, я лежал на нем и наслаждался самой болезненной, самой лучшей вязкой в моей жизни.
Глава 5
10 февраля 2013?г. в 06:39
Через двое суток течка кончилась, и мы смогли выбраться из постели. Я еще не понял всего ужаса происшедшего, но этот ужас затаился на задворках сознания.
Щелковский свежий, полностью одетый вошел в спальню, где я, лежа на развороченной постели, бездумно пялился в стену. Он поставил поднос с едой на прикроватную тумбочку.
- Тебе надо поесть, и я положил витамины для омег. Марк, мы не предохранялись...
- Не парься, я на таблетках.
- Я не парюсь. Ты как?
Я неопределенно помотал головой.
- Мне надо в офис, там все в тартарары летит из-за моего непредвиденного уикенда. В два у меня встреча с фармацевтами, я отделаюсь от них так быстро, как смогу. Ты будешь здесь?
Я пожал плечами.
Он поднял с пола мой телефон и позвонил себе.
- Это мой номер. Свяжемся вечером, - он наклонился и быстро чмокнул меня в висок, - постарайся отдохнуть.
Как только хлопнула входная дверь, я встал, поморщившись от покалываний в заднице, и начал собирать свою одежду с пола.
В груди у меня покачивались эфемерные весы, на одну чашу легла моя работа, которая была не просто работой, а моей жизнью, и никто не знал, скольких усилий мне стоило эту жизнь завоевать. Что бы ни говорили, это мир альф с большими членами и бет с холодными мозгами, чтобы занять их место (а не место при них), омега должен быть в два раза лучше во всем. Всегда.
На вторую чашу весов мне следовало поставить последние дни и то, что за ними скрывалось, но я не хотел принимать взвешенное решение, я боялся того, каким оно будет. Поэтому вторая чаша пустовала.
Я механически оделся и покинул дом Щелковского.
В родном убежище я принял душ, вылив на себя полбанки шампуня, бесполезно - сквозь обещанный "морской бриз" все равно пробивался запах Алекса. Стоило мне прикрыть глаза, как всплывали сцены из минувших суток.

- И откуда ты такой взялся? - Щелковский задумчиво перебирает мои волосы, отросли ж, блин, патлы.
- Какой "такой"?
- Злой, красивый, - пальцы скользят по щеке, пощекотав шею, спускаются к острым ключицам, - еж наизнанку, все иглы внутрь, у тебя там постоянно болит...
Я приподнимаюсь и целую его - напористо, взатяг, грубо толкаюсь в рот языком, так чтобы альфа встрепенулся, мгновенно  перехватывая инициативу, чтобы он заткнулся и не рвал меня на куски своим обжигающим пониманием.

Выйдя из душа и откопав чистую футболку, я спустился на нулевой этаж, раньше там были морозильные камеры, а теперь хранилище оружия. Сев на корточки, я набил на синем дисплее постоянную Aпери до пятого знака и открыл сейф. В свете голубых ламп на подставке стоял мой самый привередливый питомец  - венгерская винтовка Пантера M-20. Поговорка про плохого танцора и мешающие ему яйца в снайперском деле не работает - место, погода, оружие важны для хорошего выстрела не меньше, чем талант.
Сложив Пантеру в чехол, я выкатил мотоцикл и рванул в Сити, к офису Щелковского. Он сказал, что встреча с фармацевтами назначена на два, значит, из офиса он выйдет около часа, у меня было полтора часа в запасе, чтобы добраться до места, выбрать точку и подготовиться.
Ветер завывал у подбородка там, где заканчивался шлем, я гнал на максимуме, проскакивая на красный, обгоняя по встречке, пригибаясь к земле на крутых поворотах.
Ночью отбушевал ливень, и черная лента, убегающая под колеса моего мотоцикла, поблескивала серебром, небо, взбухшее от молочной влажности, замерло низко, и в ушах звенело древнее "Call me", заглушая визг резины.

разукрась меня, мой милый,
в цвет твоей мечты... *

Я ловил себя на том, что мне плевать, доеду я или нет.

Небоскреб "Неопрома" возвышался неприступной крепостью с западной стороны площади Альберта Эдисона. Приближалось время ланча, и люди в деловых костюмах сновали по залитому солнцем газону, иногда останавливаясь возле ларьков, чтобы купить сигареты, сэндвич или кофе. С точки, которую я выбрал - крыша дома моды "Мио" - отлично просматривался центральный вход в "Неопром" и большая часть площади. Всю неделю Щелковский появлялся с главного выхода, хотя у него был отдельный выезд из гаража. Так вышло, что последнее, самое удачное покушение произошло именно в гараже и, несмотря на уверения СБ, что светиться каждый день у центральных ворот самоубийственно, Щелковский суеверно обходил офисный гараж стороной.
Я открыл чехол и собрал Пантеру за 10 секунд. Мастерство не бабло, его не пропьешь.
Стоило мне взять в руки винтовку, как все посторонние мысли остались за плотным занавесом. Рабочий настрой - то, чему снайпера учат первым делом. Усиленное сердцебиение, учащенное дыхание могут испортить выстрел, поэтому все должно быть доведено до автоматизма: я знал то, слегка истертое место на прикладе, куда прислонится моя щека, знал с точностью до миллиметра, на каком расстоянии от прицела будет мой глаз, знал, сколько времени потребуется для поправок на ветер и дальность, знал, что будет один выстрел и один труп.
Я навел прицел на вход, без пяти минут час все застыло в моих глазах: серые откормленные голуби, люди, машины. Стеклянные двери разъехались, и появился он в сопровождении телохранителей  и трех мужчин-акционеров, заговорил о чем-то с человеком на крыльце. Тем временем краем глаза я заметил нечто странное на площади, то, что можно было заметить только сверху. Люди внизу двигалась беспорядочно, сталкиваясь, огибая друг друга, притираясь, проталкиваясь, но две темные фигуры шли быстро и целенаправленно с разных сторон, они пробивали толпу, как два волнореза, образуя что-то вроде клина, который сходился на Щелковском. Азиаты, китайцы.
Китайские киллеры никогда не работают в одиночку, всегда парами, реже тройками, четверками - нет, четыре у них несчастливое число. В работе китайцы используют, так называемую, "лентяйку". "Лентяйка" - это близкострельная самоделка с "умными" пулями, хороша тем, что позволяет особо не целиться, куда бы пуля ни попала, она найдет путь к жизненно важному органу, мучительный путь, во время которого жертву корчит от разрывающего внутренности куска железа.
Ничего. Ничего, я успею первым.

Ветер под сорок градусов, скорость четыре км/ч, расстояние до цели...

Как там? "Ты больше не на моей стороне, милый..." * Блять, блять...

Дистанция более тысячи, возможен снос вправо на 0,7 угловых.

Все будет хорошо, малыш, теперь я буду рядом, Марк, это ничего, поплачь...

Глубокий выдох, звуки исчезают. Раз. Два. Три. Я нажимаю курок.

Китаец, подбирающийся слева, падает, суматоха, крики. Второй остановился, удивленно крутит головой. Ну да, снайперский выстрел из ниоткуда - это не то, что можно ожидать.
Прицел, выдох, счет на четыре, щелчок, и второй отправляется вслед за напарником в лучший мир, если, конечно, не был атеистом. Я уже не вижу, как телохранители уводят Щелковского, отступая обратно в здание. Сдернув винтовку со стойки, я бухаюсь на пол, прислонившись спиной к бетонному парапету.
В смертельном треугольнике заказчик-жертва-киллер всегда умирает хотя бы один. Это первая заповедь. Только что я исключил нас с Алексом.

Скоро я объясню ему, что бороться надо не с последствиями, а с причиной, а значит, не от киллеров спасаться, а убирать главного врага. Алекс возразит, что он бизнесмен, политик, да кто угодно, но не убийца, на что я отвечу: "Ну и прекрасно, одного в нашей паре более чем достаточно". Алекс пообещает улучшить охранную систему, я скептически хмыкну: "Твою охранную систему надо не улучшать, а создавать, и я займусь этим лично". Он поломается, поломается и уволит к херам всю свою СБ в полном составе. Часть киллеров, узнав, что "Ангел Смерти" теперь стоит за спиной Щелковского, поместит Алекса в черный список "не принимаемых заказов", мне же понадобится три месяца, чтобы вычислить и устранить заказчика, после чего жизнь наша устаканится, и я смогу вернуться к родному ремеслу, Щелковский, назвавший меня когда-то "ежом наизнанку", в быту окажется самым настоящим дикобразом, впрочем, я буду прощать и даже полюблю все его тараканы, потому что он так никогда и не спросит меня, зачем я в тот день пришел на крышу.
Но все это будет потом, через час, неделю, год, а пока я сижу на крыше "Мио", сжимаю в руках еще теплый приклад и медленно вдыхаю и выдыхаю.