Я устал от ужасных дел, которые потрясали своими событиями и людьми, способными совершать такие гнусные поступки. Иногда мне хотелось убить этих сволочей собственными руками, но скрипя зубами, я сдерживал эти порывы, понимая, что страж закона — это не анархист, имеющий право вершить саморасправу. На то есть суд. «Самый гуманный суд в мире» - внезапно вспомнилась фраза некогда любимого фильма.
Частенько по вечерам после работы мне хотелось пройтись по пустеющим улицам, насладиться прохладой и тишиной. Я взял за привычку возвращаться с работы пешком, несмотря на поздний час. С удовольствием вдыхал чистый весенний воздух всей грудью, с тоской думая, что вот сейчас закончится март и настанет настоящая весна, с капризной погодой, мечущейся температурой от плюс двадцати до минус пяти-семи, а потом и лето, с жарким душным маревом. Мне казалось, что раньше я не замечал таких неудобств, и лишь недавно стал чувствителен к капризам природы.
- Старею никак. - проносилось в голове. Жары настоящей еще нет, а сердце прямо сжимается от нехватки кислорода. - Надо бы в отпуск попроситься… А на что? - тут же возник в голове голос разума. - Никуда не поедешь, в такое-то время… Дома сидеть? В четырех стенах? Перспектива так себе. И ещё эта не проходящая духота - ладно бы лето — так бывает перед грозой, но ведь на дворе ранняя весна — холод собачий.
Но даже сейчас, когда столбик термометра не поднимался выше плюс десять градусов, в квартире становилось трудно дышать, особенно после прогулки. Моя жена Вера не выносила холода, и как не просил я ее оставить открытым на ночь окно, она ни в какую не соглашалась.
- Ночью температура может опуститься до минуса. - ворчала она. - Весенняя погода очень коварна, любой сквозняк, и простуда тут как тут. Если тебе все-равно, то у моих студентов скоро выпускные, и я обязана подготовить их наилучшим образом, а не валяться в кровати с температурой и насморком.
Я согласно кивал головой, но моей странностью, как я сам прозвал свое поведение, стало проводить некоторое время на балконе, стараясь замерзнуть как можно сильнее, чтобы избавиться, хоть на некоторое время, от духоты и затхлого воздуха в комнате, а потом уже отправляться в постель, кутаясь в одеяло. Но это не спасало, мне все-равно нечем было дышать, и я тут же покрывался липкой испариной.
Вера к этому времени уже засыпала, но даже сквозь сон я слышал ее ворчливое бормотание о том, что она словно лежит под одним одеялом со жмуриком. Чтобы не тревожить ее, я перебирался в гостиную на диван и приоткрывал балконную дверь, хоть на сантиметр - так мне становилось легче, даже какое-то успокоение наступало, и я засыпал, ныряя в мутный сон с какими-то кошмарными видениями.
Утром жена отчитывала меня как непослушного ребенка, громко захлопывая дверь на задвижку, прежде чем идти на кухню. А меня кидало в жар, как только воздух в комнате начинал нагреваться. Все тело неприятно покрывалось потом, и я нехотя плелся в ванну, смывая под ледяным душем сонливую усталость.
Вера уходила рано, предоставляя нам с Женькой возможность спокойно собраться и позавтракать. Племянник и тетка так и не сумели найти общий язык и старались реже попадаться друг другу на глаза.
Вот и в этот день, как только за женой закрылась входная дверь, из спальни зевая и почесываясь вывалился Женька. Он потянулся, заглядывая ко мне в комнату, чтобы убедиться, что я уже не сплю и отправился на кухню. Я закутался в халат и присоединился к нему, наблюдая, как ловко он орудует кухонной посудой, вываливая на стол из холодильника продукты, которые уже через несколько минут превратятся в шедевры кулинарии.
- Чет ты, дядь Борь, выглядишь паршиво! - бегло взглянул он на меня. - Скоро новое дело, а с таким видом и настроением ты его не осилишь. И без тебя не справятся. - я лишь пожал плечами. - Сходил бы к врачу, вдруг больничный дадут, отдохнешь, успокоишься… глядишь все и наладится.
- Некогда мне по больницам шляться. - поморщился я. - Да и насмотрелся я на то, что там творится…
- А что там творится? - удивился пацан, наливая только что заваренный чай в мою любимую чашку и пододвигая ее мне. - Вот, перекуси пока бутербродом, а я сейчас курицу запеку.
- Да ничего хорошего! - скривился я. - Что там может твориться? Чай не курорт!
А про себя подумал, что если мое состояние не улучшиться, то наверное придется таки прогуляться до серого кирпичного здания в двух кварталах от дома.
На удивление, запах запеченного мяса вызвал во мне тошноту, а вид золотистой корочки наполнил рот горечью. Щеки вдруг запылали огнем, а к горлу подкатил тугой ком, который я силился сглотнуть, но никак не получалось. Рука потянулась к шее, пытаясь оттянуть несуществующий ворот, как вдруг в глазах потемнело, голову словно ошпарило кипятком, а грудь сдавило невидимыми тисками, и мне показалось, что я лечу куда-то вниз.
С трудом разлепив глаза, я огляделся по сторонам и не узнав обстановки, попытался сесть и сориентироваться, но рядом что-то громко задребезжало, и мою руку начало сдавливать с такой силой, что я невольно выругался.
- Черт побери, меня взяли в заложники, или я ранен? - пронеслось в голове. Я тщетно попытался вспомнить последние события, но кроме вида зажаренной курицы на кухонном столе у себя дома, память не могла выдать ничего толкового.
Эта головоломка так меня утомила, что я откинулся на подушку и с облегчением выдохнул.
С боку раздался тихий скрип открываемой двери и я скосил глаза в ту сторону, повернуть голову просто не хватило сил. А через секунду надо мной нависло лицо мужчины средних лет, гладко выбритое и слишком уж какое-то бледное, впрочем, как и его шапочка.
- Ну что, голубчик, доигрались?! - почему-то улыбаясь протянул он, и его улыбка показалась мне усмешкой дьявола... или маньяка, поймавшего в свои сети очередную жертву.
Я молча смотрел на него, выжидая, что последует дальше. Он же чуть отодвинулся в сторону и уселся сбоку от меня на табурет или стул — это я понял по скрипу деревянных ножек. Чтобы не выпускать его из виду, мне пришлось к нему повернуться. В голове тут же что-то щелкнуло и я скривился от боли, пронзившей затылок и скатившейся куда-то вниз по шее, к самому сердцу. Дыхание перехватило и я закашлялся, пытаясь сделать глоток воздуха.
- Тише, тише, Борис Петрович! - мужчина легонько похлопал меня по руке. - Вам нельзя волноваться.
- Где я? - голос прозвучал натужно хрипло, будто бы издалека.
- В больнице. - все так же скалясь проговорил он. - Что ж вы так себя запустили? Небось симптомы давно давали о себе знать? Но человечество все бежит куда-то, все торопится… У вас случился инфаркт. Ну, слава богу, вам повезло, ваш племянник вовремя вызвал скорую, а пока ждал ее, сам оказал первую помощь, и это помогло избежать фатальных последствий.
Известие не просто напугало меня, я готов был впасть в панику - эмоции рвались наружу. Понимая, что лечение не будет быстрым, я попытался вспомнить, какие не законченные дела остались на работе, что было у меня в разработке, но от волнения мысли путались, я лишь чувствовал учащенное сердцебиение, пульсирующую боль в голове и жар, который липкой испариной покрыл тело.
- Доктор, мне нельзя болеть…
- Да никому нельзя. - пожав плечами, спокойным тоном перебил он меня. - Но и работать вы не сможете.
- От меня зависит поимка афериста, который разводит доверчивых граждан на крупные бабки. Пока я здесь, он может обмануть еще не одну жертву.
- Нууу, жертвы сами виноваты. - парировал доктор. - Жажда легкой наживы неискоренима в нашем человеке. Предупреждай — не предупреждай, все-равно попадаются. А ваша работа теперь будет заключаться в том, чтобы выполнять предписания врачей, ходить на процедуры, и постараться по-скорее оправиться от болезни.
- Вот это я попааал! - протянул я.
- Отдыхайте, - участливо проговорил доктор, поднимаясь, - и набирайтесь сил.
Так потянулись томительные дни. Уже через неделю, почувствовав себя лучше, я начал изнывать от скуки. Но сил чтобы начать работу пока еще не хватало и я спал, ел, принимал таблетки, капельницы, и снова спал.
Единственным моим развлечением стал календарик, который я выпросил у Веры, чтобы отмечать дни, так как телефоном мне тоже строго-настрого запретили пользоваться. И сегодня я округлил карандашом семнадцатый день, который я проведу здесь.
Блеклое солнце едва пробивалось сквозь хмурые облака. Ветер хлестал ветками по окну, а я с унынием ждал начало рабочей смены медиков.
На душе было тоскливо и муторно. Начиналось рутинное утро, одно из таких, когда всё изо дня в день проходит по одному и тому же сценарию. Последнее несколько дней ничего не менялось, кроме того, что приходили медсестры, выдавали таблетки, ставили уколы, замеряли температуру и давление.
Я открыл глаза и тяжело вздохнул. Отдельная палата была верхом уважения ко мне, как пациенту и известному следователю районного ОВД. Никто не мешал разговорами, не храпел по ночам и не шаркал тапочками каждые несколько минут, не давая заснуть. Но в то же время томило одиночество.
Я лежал, закинув руки за голову и вспоминал молодые годы, когда попал с пневмонией в областную больницу. Еще никому неизвестный молодой парень, только что приехавший поступать на юридическое отделение одного из самых крупных вузов страны, я вынужден был ютиться в небольшой палате с семью такими же бедолагами, как и я сам. Однако разговоры и хохот в палате не смолкали до поздней ночи. Несмотря на различные недуги, мужики, что постарше, делились своим опытом семейной жизни, травили анекдоты, рассказывали байки про охоту и рыбалку. Молодежь слушала товарищей по несчастью открыв рот и мечтала в скором времени самой набраться опыта, и потом вот так же «задирать» новичков.
А потом, по вечерам, начиналась особая суматоха — в часы свиданий палаты наполнялась шумом посетителей, начинались охи-ахи, затем все звуки заглушались шуршанием пакетов с пирогами, салом, еще дымящейся картошечкой с маслом и лучком. Были, и яблоки, и маринованные помидорчики с хрустящими огурцами. А кому-то приносили из под полы и водочку.
Через два часа все стихало, и мы, исходя слюной, не могли дождаться, когда молоденькая медсестра выключит в палатах свет, и только через верхнее окошко над дверью просочится из коридора тусклый свет, создавая в палате заветный полумрак... И тогда начиналось самое интересное. В ход шли стаканы, припасенные с ужина, домашние личные железные кружки. Почти в идеальной тишине резалось сало, крошился укроп и тихо чокнувшись разномастными стаканами, под застенчивое кряканье раздавался тихий хруст огурчиков и звуки жевания. И эта безумно вкусная еда, и эта бесхитростная обстановка, отодвигали все болезни и страхи на задний план…
Как же было здорово!
А утром врач не мог добудиться своих пациентов, чтобы провести осмотр. Он укоризненно мотал головой, хмурился, но никогда не ругал нас, не грозил выпиской, а приступал к делу, пряча улыбку под белоснежной маской. И ведь, что самое странное - лечение шло быстрее. Даже самые безнадёжные, казалось бы, пациенты, волшебным образом «поднимались» на ноги.
Я потянулся, стараясь размять затекшие за ночь на неудобной продавленной кровати члены и покосился на тумбочку. Там уже лежала очередная порция таблеток, которые мне предстояло выпить до завтрака.
Почему-то здесь, несмотря на постоянные посещения медперсонала и родных, я чувствовал себя особенно одиноким, старым и ненужным. Может это сказываются годы? Или я уже не воспринимаю свое состояние и нахождение здесь как необычное приключение? А может играет свою роль нехватка соседей и ночных мужских баек? Но и решимости попроситься в обычную общую палату мне не хватало. Наверное я выздоравливал и праздное времяпрепровождение меня попросту тяготило. Однако доктор лишь ухмылялся, слушая мои доводы.
- Такие болезни не лечатся одним щелчком пальцев. - выговаривал он мне. - Полежите еще немного, чтобы мы могли убедиться, что вы можете покинуть нашу скромную обитель!
Не успел я переодеться в новую пижаму и халат, которые вчера вечером принесла Вера, как в палату заскочила сестричка и с порога бросив: — «Доброе утро, готовимся на узи». - закрыла дверь и помчалась дальше по коридору, стуча каблучками, на ходу выкрикивая имена пациентов, которым предстояло готовиться к той или ной процедуре.
Я не раз слышал, что есть такая категория людей, которые стремятся любыми способами «выбить» себе больничную койку, мотивируя это тем, что достаточно поработали на государство, и теперь оно должно отдавать долги, или, у меня стрельнуло позавчера в левом боку и надо пройти все процедуры, чтобы убедиться, что это смертельная болезнь… а еще просто полежать, отдохнуть, ведь здесь можно ничего не делать, только пить, есть и спать, а еще урвать хоть чуточку внимания, которого так не хватает в семье и на работе… Здесь можно пообщаться, высказать без страха свое мнение обо всем на свете.
Вот и сейчас я ждал своей очереди на УЗИ среди десятка таких же бедолаг что и я, слушая их перебранки из-за очереди и перечисление своих болезней — одна страшней другой. Как только они вообще еще живы?!
Я стоял в стороне и недоумевал, почему не назначить каждому пациенту свое время, и тогда не нужно будет создавать передряги и скандалы в среде галдящих больных. Причем каждый раз, когда шум поднимался особо сильный, из кабинета выглядывала медсестра, вышедшая далеко за пределы бальзаковского возраста и зычным голосом орала на притихших разом пациентов, что разгонит их к чертям собачьим, и пусть они пропадают пропадом со своими болячками.
Вид больничных пижам и халатов привел меня в такое уныние, от которого хотелось волком выть и бежать куда глаза глядят. Кое-как дождавшись своей очереди и пропустив особо наглых стариков, утверждающих, что прошли четыре войны и являющихся героями всего чего только можно, я не стал спорить, полагая, что торопиться здесь все-равно некуда и ругаться из-за очереди совсем ни к чему, скользнул в кабинет неуклюже взгромоздившись на кушетку, и затих под строгим взглядом молоденькой девушки-врача, которая наверное только-только получила диплом и страшно боялась накосячить, а потому принимала вид сурового, умудренного опытом специалиста.
- Результат вам скажет лечащий врач. - через чур напыщенно сказала она. - Позовите следующего.
Я вернулся в палату и лег, раздумывая как теперь скоротать остаток дня, когда осторожно приоткрыв дверь, заглянула Вера. Я несказанно обрадовался тому, что хоть еще какое-то время буду занят разговорами и обсуждением городских и семейных новостей. Мы только начали обсуждать жизнь нашей дочери, как в палату зашел врач, чтобы провести утренний осмотр. Это был мужчина тридцати с небольшим лет в белом медицинском халате, невысокого роста, с гладкими прилизанными волосами и ранней залысиной на голове. А очки в широкой роговой оправе придавали ему нелепый комичный вид.
Я почувствовал как екнула сердце, такого человека среди врачей не было, уж я-то хорошо изучил каждого за прошедшие три недели.
Вполне может быть, что это дежурный врач, но что-то в его облике настораживало, прямо кричало, что этот пряник не имеет к медперсоналу никакого отношения.
- Ну как вы себя чувствуете больной? - обратился он к о мне, исподлобья посматривая на Веру.
- Да вполне себе так ничего. - задумчиво ответил я, убеждаясь все больше и больше в том, что моя интуиция меня не подвела. Ничего не выдавало в нем светило медицинской науки. Вон, и стетоскоп держит не так, и медицинская карта не моя - какая-то странная папка, и держится неуверенно.
- Попрошу всех выйти из палаты. — пробасил мужчина, повернувшись к Вере.
Та с удивлением и некоторым волнением уставились на доктора, ожидая того, что он скажет своему пациенту. Она и ухом не повела на его просьбу покинуть палату, видимо решив, что данное заявление к ней никак относиться не может.
- Всем на выход. - процедил неизвестный с нажимом, заметно нервничая. Это еще больше напугало мою благоверную, которая уже готова была ринуться в бой.
- Что с ним, доктор? - еле выдавила из себя Вера. - У него плохие анализы? Что-то серьезное? Не тяните… у нас нет секретов друг от друга… и я должна знать… быть готовой ко всему…
Я видел, что Вера не замечает того, что заметил я.
В глазах мужчины заплескалась паника, его лицо вспотело, и очки заскользили вниз по переносице.
- Дорогая, прошу тебя, выйди. - я вымученно улыбнулся жене, пытаясь не накалять ситуацию и спасти гостя от неловкого положения. — Все будет хорошо. Я не чувствую себя больным и передам тебе все, что сейчас услышу.
Мужчина незаметно выдохнул с облегчением, изобразив улыбку на лице, но глаза его оставались заискивающе-серьезными.
Вера поджав губы приготовилась дать отпор, но мы вдвоем молча уставились на нее, и она сдалась.
- Я зайду к тебе завтра в это же время! - сверля глазами врача, недовольно проговорила она чуть не по слогам, но тот никак не отреагировал, отведя взгляд в сторону.
Как только Вера ушла, лицо его тут же изменилось, глаза засветились огоньком и от его меланхоличной манеры держаться не осталось и следа.
- Борис Петрович, - начал он с жаром, - я не врач. Вижу по вашему выражению лица, вы об этом догадались. - я кивнул. - Мы с вами коллеги. Я из соседнего РОВД, майор Тушинин Андрей Григорьевич.
- Я слышал о вас. - кивнул я. - Продолжайте.
- Около года назад у нас стали совершаться убийства детей. И лишь в последние месяцы все эти дела были объединены в одно. Маньяк орудует в радиусе пары километров от центра, где есть садик, школа, еще спортивный детский клуб, библиотека и школа искусств. Но…
- Но преступника никто не видел и ничего не знает… Свидетелей нет и подозреваемых тоже. - закончил я.
- Все так. - хмуро кивнул он. - Мы пересмотрели все камеры видео наблюдения — и тоже ничего. Правда и камеры-то в большинстве своем — муляжи, или настолько плохого качества, что разобрать практически ничего не возможно. А возле школы их вообще нет, только две штуки, и то направлены на центральный вход с разных сторон. Что делается в пяти метрах от подъезда не видно.
- А что ж вы за это время не удосужились поставить еще пару камер, направленных во двор? - спросил я. - Год — это приличный срок.
- Так ведь денег нет. Мы же не знаем, где пропадают дети.
- Хотя бы одну из школьных камер повернули бы в противоположном направлении! Зачем две, смотрящие в одну точку?
- Об этом мы как-то не подумали.
«Как так?!» - я в недоумении мысленно развел руками, но вслух ничего не сказал.
- Мне врачи говорят, что лежать мне еще хотя бы до конца месяца. Можете потерпеть до моей выписки?
- Нужно поторопиться — он совершает свои убийства в конце каждого месяца. а сегодня семнадцатое число, и у нас мало времени. Да вы и сами говорили, что чувствуете себя хорошо. С вашим полковником Нестеровым я связался, он сказал, что это решать только вам, а он не против — другой замены вам нет, уж извините, Надеяться больше не на кого, вы лучший специалист в своем отделении, а других у нас и самих хватает. Нет у нас ни опыта, ни знания, таких какие есть у вас.
- Еще есть лечащий врач, - напомнил я, - а с ним договориться навряд ли получится — он не станет рисковать своей карьерой из-за ваших трудностей. Да и если меня выпишут каким-то чудом, мне придется доделать все отчеты в отделении, а их, во-первых, накопилось не мало, а во-вторых я так этого не люблю, аж до тошнотиков…
- С Антоном Петровичем я договорился — часть отчетов он поручит вашим коллегам, а часть... наше отделение вам поможет завершить, в знак признательности. Это у нас спецы вшивые, а бумагомаратели что надо.
- Это другое дело. - обрадовался я. - Эти отчеты чуть не свели меня в могилу. Отчасти я здесь из-за них. Я готов работать круглые сутки… но вот потом еще раз переживать события, собирать все в папку, красиво излагать на бумаге… Осталось главное, уговорить врача отпустить меня до лучших времен.
- Тут такое дело, - замялся Андрей Григорьевич, - может не стоит связываться с медицинской рутиной, давайте решим дело более кардинально.
- Это как? - опешил я. - Отравить, усыпить, позвонить в полицию и сказать, что здесь заминировано и требовать эвакуации? Что еще придумаете?
- О, нет-нет, не так жестко. - он испуганно округлил глаза. - Вот здесь новая одежда… - он втянул из коридора большую походную сумку. - Здесь есть все необходимое. Размер подсказали ваши товарищи. А за окном — лестница.
- Ну и ну! Вы хорошо подготовились! - хмыкнул я. - Вот только окна все забиты-заколочены до лета. Все законопачено насмерть.
Майор с самодовольной улыбкой полез в сумку и достал целый «воровской набор».
- Я знаю толк во взломах и замках, он по-свойски мне подмигнул. - Лучший в отделении по этим штучкам.
Спустя всего пару минут манипуляций, окно тихо отворилось и в комнату ворвался свежий прохладный ветер и я, почесав затылок, вдохнул его полной грудью.
Мной уже овладел азарт, я сразу забыв о болезни, принялся стягивать с себя «больничную робу». Тушинин воровато выглянул за дверь и заговорщически хихикая, сообщил, что путь открыт.
Через пять минут я был готов к побегу, и еще раз убедившись, что никто не слоняется по коридору, мы направились к окну.
Майор справился с задачей легко, благо, что и окна моей палаты смотрели на задний двор, так что мало кто мог нас обнаружить — все лечебные кабинеты и ординаторская находились в противоположной стороне. Да и кто станет смотреть в окна с третьего этажа в разгар рабочего дня?
Как только я закинул ногу на подоконник, больное сердце сразу дало о себе знать легким но настойчивым покалыванием, а в глазах замельтешили мушки. Подождав несколько минут, я с трудом, задыхаясь и потея, перекинул ослабевшее после месяца лежания тело и скользнул вниз, осторожно нащупывая ногой ступеньку. Снова подождал минуту, пытаясь справиться с одышкой, и начал спускаться.
Эти семь метров высоты дались с таким трудом, что мне вдруг самому стало страшно — неужели все действительно так серьезно, как говорит доктор, и я могу каждую минуту потерять сознание и свалиться с этой гребаной лестницы вниз, рискуя переломать себе ребра, руки и ноги. И какой с меня тогда может быть помощник?
Тушинин подставил плечо, чтобы я мог на него опереться и перевести дух. Мимо нас прошли две молоденькие санитарки — видимо бегали покурить, потом протопал дворник, даже не обратив внимание на двух подозрительных чуваков, неизвестно зачем притащивших лестницу и отирающихся на заднем дворе. В пяти метрах от нас что-то бурно обсуждала группа врачей из соседнего отделения. Они были так заняты своим спором, что даже не повернули к нам головы.
Я же обругал себя последними словами, поняв, какую глупость мы совершили.
- Какого черта нам надо было пялиться по лестнице, когда можно было спокойно выйти своими ногами через дверь, все-равно меня бы никто не узнал в этом прикиде?! - я, злой на себя и на весь мир, воззрился на моего подельника. - Ну мало ли кто шляется по больнице — может посетители, или рабочие. Да на нас даже в такой мутной ситуации никто не обращает внимания.
- Виноват! - козырнул по стойке смирно майор и опустил глаза. - Не подумал!
- Вот потому и раскрываемость у вас нулевая! - рыкнул я. - Да и я хорош! Ну мне можно и скидку сделать — больной на голову — мозги за месяц плесенью покрылись. Лицо майора сделалось пунцовым, он виновато потупился, избегая смотреть на меня.
- Ладно, пошли, хватит нам тут маячить. Не ровен час еще кого покурить потянет.
Мы вышли за больничную ограду никем не остановленные, и майор открыл дверь Тойоты, припаркованной сразу у входа. Оба молчали всю дорогу, переживая наше приключение каждый по своему.
- Вас завезти домой? - тихо спросил Андрей Григорьевич. - Умыться, переодеться?
- Неет, давай стразу в отдел, не хватало мне еще скандала с женой. Чем позже она узнает о проделках своего мужа, тем всем будет спокойнее. Боюсь ее гнев не остановит даже Нестеров, многоуважаемый ею полковник. Давай без эксцессов. И так одни сплошные глупости. Если можно было бы убить словом или взглядом — мы, все трое, лежали бы на полочках в мертвецкой, как три тухлых банана.
Майор заулыбался и напряжение между нами спало.
Нестеров встретил меня с виноватым выражением лица (как мне это надоело за последние несколько часов), но я в ответ ободряюще вытянул вперед руки и показал большие пальцы.
- Все в порядке. - твердо отчеканил я. - Еще пара дней и ваш лучший сотрудник покрылся бы мхом болотным — весь и навсегда. Поэтому приступим к делу. А вот с Верой мне нужна будет ваша помощь. Не хочу еще раз оказаться в больнице с переломанными ребрами и черепно-мозговой травмой.
Полковник скривился.
- Что-нибудь придумаем. - сказал он неохотно. - Мне и самому встречаться с твоей разъяренной супругой не резон. Завтра отправлю переговорщиков в больницу, будем просить врачей тебя прикрыть.
- Лучше это сделать сегодня. - я назидательно поднял указательный палец вверх. - Завтра может быть поздно. Гнев господень, знаете ли...
Нестеров согласно кивнул и потянулся к кнопке селектора. А мы, не дожидаясь его указаний, уселись за стол, друг напротив друга.
Тушинин в общих чертах ввел нас в курс дела. Мы с полковником внимательно его слушали. Впрочем ничего нового и дельного, кроме тех сведений, что он уже рассказал мне в больнице, я не узнал.
- Наверное, Борис, стоит тебе, побывать на месте. - заискивающим тоном проговорил Антон Петрович. - Здесь не далеко, не более часа езды. Машину я выделю.
- Не надо машину. - запротестовал майор. - Я на колесах. С комфортом туда и обратно. В лучшем виде доставлю.
Я вспомнил сегодняшний цирк в больнице и усмехнулся.
- Дааа, я не сомневаюсь, поездка может быть очень интересной — с фантазией у нашего коллеги все в порядке.
И я не ошибся. Едва мы свернули на проселочную дорогу, как машина резко дернулась и подпрыгнула на месте.
- Ну надо же, - Тушинин со всей силы саданул кулаком по рулю, - всегда на этом месте происходит какая-то дичь.
- Что случилось? - забеспокоился я, потирая ушибленный лоб.
- Кажется колесо проткнули. - майор пожал плечами. - Сколько раз говорил нашему Палычу, чтобы отремонтировали этот поворот. Вечно здесь битые бутылки, гвозди валяются… ямы бесконечные… кирпичи колотые.
- Нееет! - застонал я, предвкушая, сколько времени займет замена колеса. - У тебя запаска-то есть?
- Кажется есть. - Тушинин подхватился и выскочил из машины, словно его ветром сдуло. Я лишь проводил его взглядом, надеясь на то, что не придется помогать этому недотепе с починкой колеса. Выходить из машины не хотелось. На меня вдруг напала какая-то апатия, с которой также лень было бороться. Я закрыл глаза, откинувшись на сидении и, неожиданно заснул.
- Все! Закончил! - услышал я над ухом и встрепенулся. Некоторое время я пялился на майора, не понимая — где я и с кем. Постепенно память вернулась, и я начал вникать в действительность.
- Ну чего ты так орешь, Григорич?! - потянулся я. - Который час?
- Скоро три. Пришлось повозиться! - ответил он с самодовольной улыбкой. - Зато не пришлось никого вызывать.
- Да ты в своем уме? - напустился я на него. - Мы проторчали здесь пол дня.
- Запаски не оказалось. - отозвался он обиженно. - Пришлось ставить заплатку, клеить, ждать пока высохнет. Да еще потом накачивать шину. Зато сам справился! - его нижняя губа оттопырилась от гордости за свои достижения, а голова чуть приподнялась к верху.
Я же не испытывал ни гордости, ни даже мало-мальского уважения. Мне хотелось разнести в пух и прах, и этого дуболома, и его отделение, и весь городок к чертям собачьим. Но вслух я лишь пробормотал:
- Потеряно не менее трех часов, которые можно было бы использовать в пользой для дела. К тому же, несколько раз звонила жена, и я обещал ей вернуться к шести вечера. Ты не представляешь, какую взбучку она мне устроит, если я не сдержу обещания. Я ведь как -никак еще числюсь на больничном.
- Я не виноват! - окрысился майор. - Дороги по всей стране такие!
- А кто за ними следить будет?! Не твой ли дружок почему-то заниматься этим не хочет! - я начал закипать.
Мало того, что меня выдернули с больничной койки, так этот балбес еще постоянно испытывает меня на прочность. Но я понимал, что ругаться бессмысленно — себе дороже, сердце пропустило удар, ухнуло куда-то вниз, и я устало махнув рукой, предложил побыстрее отправляться в путь.
Как и предполагал, в этот раз я вернулся домой не в шесть, а в десять часов вечера, потому что пришлось опрашивать нескольких свидетелей, пришедших по записи. Мало того, что их сведения оказались ничтожны, так они еще постоянно осведомлялись, не покажут ли их в новостях.
Особенно вывели меня из себя две малолетки. Так хотелось запереть их в камере до утра, чтобы не морочили голову своей глупой болтовней. Девушки оказались блогершами и мечтали попасть на расследование, чтобы поднять себе рейтинги.
Я боялся пропустить что-то важное, какую-либо зацепку, хоть мизерную ниточку, пришлось выслушивать их бредни до самого вечера.
Почти пять часов я изучал материалы: протоколы, допросы, фото, собранные коллегами улики…
На удивление, Вера ничего не сказала, хотя по ее виду было понятно, что она не в лучшем расположении духа и изо всех сил сдерживается, чтобы не высказать всё, что у нее на уме. Может присутствие Женьки не давало ей решимости предъявить мне свои претензии?
Женька же тянул резину с приготовлением ужина, сновал туда-сюда по комнатам, стараясь не дать скандалу разгореться. И лишь когда после вечерней трапезы Вера, помыв посуду бросила в раковину тряпку, удалилась к себе в спальню, парень чуть наклонившись ко мне прошептал в самое ухо:
- На свете становится все больше и больше людей нетрадиционной ориентации.
- Это ты про что? - встрепенулся я. В голове затеплилась надежда, что вот сейчас парень выскажет свои видения, и я наконец ухвачу нить дела, начиная раскручивать клубочек.
- Кто-то делает это по зову существа своего, а кто-то этим пользуется...
- Борис. - тон жены не предвещал ничего хорошего, и все расспросы решено было перенести на утро.
Я допил уже остывший чай, запихал в рот последний пирожок, сходил в душ и только коснувшись подушки — сразу уснул, вскользь отметив, что глаза Веры вспыхнули яростью, но тут же потухли. Она тихонько встала, заботливо укрыла меня одеялом и выключив свет, тоже легла спать.
Ночь я проспал как убитый, и подскочил лишь когда запиликал телефон.
- Борис Петрович, вы готовы отправиться к нам в управление? Я послал за вами машину, она будет у вас через полчаса.
Я хрюкнул, посмотрел на часы и с изумлением отметил, что время подходило к 6 часам утра. Я прочистил горло и попытался ответить бодро, но голосовые связки расслабившись за ночь, выдавили лишь невнятный хрип.
- Понял. - прокашлялся я. - Надеюсь в этот раз обойдется без эксцессов!
- Ага, - гоготнул Тушинин. - Я тоже надеюсь. - он осекся, поняв что сморозил бестактность и тут же поправился. — Мы приготовили вам отдельный кабинет, со всеми удобствами. Никто не будет вам мешать.
- И что входит в список удобств? - поинтересовался я, заинтригованный такими перспективами, но в душе сознавая, что удобством можно уже считать то, что целая комната будет в полном моем распоряжении.
- Мы принесли вентилятор… бесшумный... почти... И еще дежурный притащил из подсобки диван. Правда он не новый, но отдохнуть все же можно. А наш сержант приволок из дома маленький холодильничек. Туша медведя конечно не войдет, но пачка пельменей, хлеб и бутылка молока точно поместятся.
- Шикарно. - искренне отозвался я, удивляясь тому, как ребята расстарались ради нового начальника. Но оно и понятно — у меня большой опыт в раскрытии таких дел, а им без меня точно не справиться.
Женька еще спал, когда я протопал на кухню. Пришлось довольствоваться малым, тем что осталось от завтрака Веры — на тарелке сиротливо лежали два бутерброда с колбасой и сыром. Вид их не вызвал во мне аппетита, но парня будить я постеснялся. Да и какой с него толк на трезвую голову. «Позвоню как доберусь до отделения. - подумал я, и запихав заветренные бутерброды в рот, отправился умываться.
Вначале мне стоило заскочить к Нестерову и справиться насчет моих полномочий, он звонил еще вчера, приглашая меня перед поездкой в Новозаринск заглянуть к нему. К моему неудовольствию зарядил нудный ледяной дождь, местами переходящий в снег. Я шмыгнул на заднее сиденье Тайоты и плотнее закутался в шарф. Права оказалась Вера — весенняя погода непредсказуема. Зябко передернув плечами я приказал водителю ехать сначала на Ленина. Тот молча пожал плечами, говоря, что ему все-равно куда крутить колеса и плавно нажав на газ, тронулся с места.
Через пятнадцать минут я входил в «родные пенаты». Дежурный сонно моргал, окидывая меня взглядом и резко подскочил, осознав кто стоит перед ним, при этом уронив на пол резиновую дубинку,
- Бборис Ппетроввич! - начал заикаясь он. - Здравия желаю!
- Полковник у себя? - отмахнулся я. - И подними… - я указал носком ботинка на «палицу» как мы называли ее про себя, - негоже на посту терять оружие.
- Ттак тточно. С утра пришел… Рано… - парень покраснев как помидор схватил дубинку и начал нервно перебрасывать ее из руки в руку, явно не зная как себя вести.
- Ну так пускай меня скорее. - нетерпеливо поторопил его я. — Продрог весь. Спать будешь дома.
Тот покраснел еще больше, щеки стали напоминать переспелую вишню, и бегом бросился к дистанционной кнопке. Замок тут же пропиликал нехитрую мелодию, и железная створка с кованным узором отворилась, издав мелодичный писк. Я заспешил на второй этаж, отдуваясь и отдыхая на каждой ступеньке.
Не утруждая себя стуком в дверь, я толкнул ее и боком ввалился в самое просторное помещение в отделении, чуть замявшись на пороге. Заметив кивок головой полковника, я пересек кабинет и уселся за стол прямо напротив Нестерова, в упор уставясь на него возмущенным взглядом — к чему такая рань? Можно было сделать скидку на мое состояние и отсрочить визит как минимум на час. Он проигнорировал мой молчаливый порыв недовольства и потянулся за папкой, которая лежала на краю стола. Не открывая, он толкнул ее ко мне.
- Ознакомься. - бросил он, когда я подхватил увесистый том и начал мельком просматривать печатные тексты. - Там все, что мне удалось накопать, может что и пригодится. А так же командировочные на две недели. Думаю этого срока тебе хватит, чтобы распутать дело.
Я округлил глаза и вопросительно вскинул брови.
- Вы хотите меня в гроб загнать?! - вырвалось у меня. - Две недели?! В чужом городе, в полном неведении, вдали от дома, элементарных удобств и…
- Хватит, хватит стенать. Я обещал Вере и твоему врачу, что верну тебя через четырнадцать дней. Так что поторопись. Деньги в конверте, все документы готовы — в путь!
Я грузно поднялся. В душе нарастало негодование. А с другой стороны, чувствовал я себя гораздо лучше в рабочем костюме, чем в больничной пижаме, и чего уж греха таить, в душе я был рад новому делу. Я кивнул головой, сунул папку под мышку и направился к двери.
- Ты может, это, поговоришь с племянником?! - окликнул он меня.
Я зыркнул на него злым взглядом и дернул за дверную ручку.
- Ну как знаешь. - бросил он мне в спину.
Я сам не понимал, почему меня одолевают противоречивые настроения. Еще вчера был до чертиков рад освобождению из больничного плена, и тут же напоминаю о своей болезни всем, кто попадается мне на глаза. Может так ведет себя болезнь? А может я просто стал зазнавшимся стареющим пердуном, возомнившим себя звездой сыска. Но даже осознав эту простую истину, я не смог поднять себе настроение, как ни старался.
«Женька, Женька. - думал я усаживаясь в машину. - Почему твое ясновидение проявляется только под действием наркотиков?».
Всю дорогу я молчал, насупившись и мрачно глядя перед собой, пытался вспомнить, что он сказал мне перед тем, как я попал в больницу — что-то о дурных нравах современного общества и о том, что я не смогу решить это дело, если не поберегу здоровье… Его слова крутились в голове, но как я не старался не смог связать его предупреждения воедино. Злясь на себя, на обстоятельства, на болезни, придуманные природой, на свою память, я внутренне негодовал: «Как можно было забыть, зная, что каждое его слово на вес золота?».
Погода тоже не радовала. Серые тучи заволокли небо, и едва только занявшийся рассвет, тут же погас. Первые капли дождя ударили по стеклу, и шофер включил дворники. Мельтешение стеклоочистителей ввергло меня в еще большее уныние. Я зябко поежился, а Михалыч, так звали водителя, покосившись в мою сторону, включил обогреватель. Сразу стало теплее, в салоне — не в душе. Через окно, струящееся ледяными потоками, я рассматривал место, в котором мне предстояло провести ближайшее время.
Городок не представлял большого интереса. Таких десятки тысяч по всей России. Он показался мне таким же печальным, блеклым и не ухоженным, как и все остальные, как и мое настроение. Извечный, приносимый любым ветерком в таких городах запах очистных, беспощадно просочился в автомобиль, и мне пришлось зажать нос, чтобы омерзительные миазмы не вызвали тошноту. Мы проезжали мимо испоганенных обрывками объявлений столбов, остановок, углов домов... В глаза бросались щербатые стены сооружений, тротуары, состоящие сплошь из ям, дыр и раздолбанной плитки, переполненные мусором урны, выцветшие от времени безвкусные вывески магазинов, а главное, угрюмые, апатичные прохожие, в таких же бесцветных нарядах, спешащих по своим делам.
Я вздохнул. На душе стало так муторно и тоскливо, что хотелось выть волком. Когда же люди начнут ценить, оберегать и чистить свое жилище?
Михалыч подкатил к самым дверям отделения, невзрачного, серого казенного здания, когда дождь сменился снегом, да таким густым, что видимость ограничилась парой метров. Я с трудом выбрался из тесного салона, тут же подняв воротник пальто и натягивая шапку на самые уши. Майор уже ждал нас, переминаясь с ноги на ногу. Он радостно заулыбался, пожимая мою руку, но заметив мое настроение, стушевался.
- Вы не думайте, Борис Петрович, стоит только зазеленеть деревьям, и все вокруг преобразится. Улицы сразу наполнятся бабушками, гуляющими с собачками, мамочками с детьми, пацанами, гоняющими на самокатах и великах…
- Да брось, Андрей Григорьевич, нахваливать, ну может станет чуточку оживленней… Ну да не затем я приехал, чтобы рассматривать достопримечательности. Экскурсии у нас по другому поводу будут. - я потянул его за рукав. - Идем внутрь, чего торчать на непогоде… И все-таки, паршиво у вас тут — мусор, грязь, машины и те все сплошь черные, серые, да немного белых. Трудно нам будет, Андрей, свидетелей опрашивать. Вот видели они машину, а как описать — черная иномарка, например, а таких у вас девяносто процентов…
Тушинин лишь пожал плечами.
- А что здесь сделаешь, Борис Петрович?!
- Да ничего. - ответил я ему в тон.
- Располагайтесь! - майор торжественно распахнул дверь, впуская меня в мое временное пристанище. На лице его отразилась вся гамма чувств от самодовольства и гордости, до нарочитой скромности и беспокойства.
Кабинет не показался мне царскими хоромами, но я не мог не оценить старания ребят сделать его более удобным. Здесь было все необходимое, чтобы не отвлекаться от работы.
- Я сейчас разложу свои вещички и позову тебя. - сказал я. - Дай мне немного освоиться.
- Конечно, располагайтесь как дома. А ночлег мы организуем в гостинице. Сервис там не очень, но жить можно. Другого места, к сожалению нет. А так, я в полном вашем распоряжении и мои ребята все в ожидании, будут на подхвате.
С этими словами он вышел, аккуратно, почти бесшумно прикрыв за собой дверь. В коридоре сразу возникла возня, разговоры, вопросы. Мне был понятен интерес к моей персоне и я не стал вслушиваться в детали — ничего интересного и полезного — каждому хочется знать, кто теперь будет «командовать парадом» и с чем едят этого пришлого «барина».
Не успел я перевести дух, стряхнув снежный покров с головы, как на экране компьютера запиликал зуммер селектора. Как мне не нравились эти новомодные штучки…. Даже до такого провинциального городка докатились новинки. С одной стороны — это значительно упрощало работу, с другой, нужно было каждый раз просить кого-нибудь из молодых ребят показать и рассказать как со всем этим стоит управляться. А я такого терпеть не мог. Подполковник с тридцатилетним стажем, кучей наград и благодарностей, не может справиться с поисковиком или открыть геопозицию… Позор грозе бандитского мира!..
Я перевел взгляд на старенькие настенные часы — без трёх минут восемь.
- К черту. Время еще есть. - я решил не отвечать, но звонок не прекращался. - Ну что за черт. Наверняка Нестеров проверяет, приступил я к делу или нет. Он теперь не отстанет, будет трезвонить, пока я не включусь. Я знал как он бывает настойчив, когда происходит что-то серьезное.
Все мои надежды попить кофе и спокойно разложить документы, улетучились. Я повесил пальто на плечики и придвинул вешалку ближе к батареи, чтобы просушить свою одежду от растаявшего снега, схватил блокнот, ручку и поплелся к столу, предвкушая разговор с начальником.
- Как добрался, Борис? - глаза Антона Петровича бегали из стороны в сторону. Тоже не любит «светить» в экран? - подумалось мне, или же новость, которую он хочет мне сообщить не из приятных. Я был уверен на сто процентов, что полковник не стал бы донимать меня пустой болтовней, зная, что я не развлекаться сюда приехал.
- Да вот, только осматриваюсь. Пяти минут не прошло, как приехали. - полковник мешкал, молчание затягивалось, и я начал нервничать — что-то случилось дома? Вера? Женька? Дочь?
- Звонила Вера. - голос прозвучал устало, глухо. Я напрягся — что еще могло случиться? Я всего два часа назад покинул квартиру. За эти несколько секунд воображение нарисовало самые страшные картины, какие только могли прийти в голову. - К вам сегодня приезжает твоя сестра.
- Какая сестра? - не сразу смог сообразить я. Переключиться от страшных видений вот так сразу мозг отказывался воспринять, что все хорошо, и лишь кого-то несет к нам в гости.
- Ну какая? Твоя. Алена.
- А зачем? - недоуменно вырвалось у меня, гораздо резче, чем я хотел. Этого мне еще и не хватало. Мысли забегали сразу во всех направлениях, что делать, как быть?
- Сказала, что соскучилась по сыну.
- Ну да, хорошенькое дело. - вырвалось у меня. - Вера небось в ярости? Мне же не позвонила, побоялась сорваться.
По вздоху полковника я понял, что так оно и было. Небось жена винит его, и в моей командировке, и в моем прерванном лечении, и в том, что я вообще оказался на больничной койке, и что вот ей сейчас придется одной возиться с родственницей, свалившейся как снег на голову. Если с Женькой она скрипя зубы мирилась, то с чужой, по-сути, тёткой, ей совсем не хотелось быть гостеприимной хозяйкой. Я понимал ее — на носу ГОСы, студенты, куча разных хлопот, отчетов и проверок… ещё и возраст сказывается, после работы хочется отдохнуть, полежать… а тут надо натягивать дежурную улыбку, о чем-то беседовать… А на какие темы? Вера считала мою сестру ветреной и недалекой. Ни мужа не сумела удержать, ни сына воспитать.
- Да и что с нее взять — еле-еле школу окончила. - частенько говорила она.
- Зря ты так. - защищал я сестру. - Она вполне приличная девушка.
- Ну да, только такая растяпа как она могла потерять мужа и воспитать наркомана!
Тут она была права — Алёнка с детства доставляла родителям больше беспокойства, чем брат. Я был серьёзнее, послушнее и всегда знал меру в своих действиях и словах. Она же — одно сплошное недоразумение — вечные скандалы, прогулы уроков, дружба чёрт знает с кем.
Когда она привела в дом будущего мужа, серьезного и через чур застенчивого молодого человека, родители вздохнули с облегчением, надеясь, что дочь наконец успокоится и возьмётся за ум. Но этого, к сожалению, не случилось. Прожив в браке чуть более трёх лет, парень собрал свои вещички и скрылся в неизвестном направлении. Правда алименты платил исправно, но видеться с непутевой женой и принимать участие в жизни сына не спешил. Так никто и не узнал, где и как жил отец и муж до тех пор, пока из Сибири не пришло свидетельство о его смерти. Зачем и почему молодой парень с высшим образованием отправился в глушь, выяснить так и не удалось. Впрочем никто особо и не старался. Алёна больше замуж так и не вышла, хотя от назойливый ухажеров не было отбоя, наверное всё-таки любила своего Венечку, а может боялась, что и новый бойфренд сбежит от неё после месяца совместного проживания, не сумев вынести тягот жизни с непоседой и неумехой женой. Так она и воспитывала сына одна, пока не узнала о его пристрастии к наркотикам. Ничего лучше она не придумала, как отправить его мне на перевоспитание, надеясь, что авторитет дяди окажет на её сыночка благоприятное действие.
И вот теперь, так некстати, сестра собралась в гости. Я понимал, почему она не сообщила заранее, не попыталась справиться — могут ли ее принять родственники. Конечно, мне пришлось бы отказать ей, сославшись на занятость, и мою, и Веры. Но оставался Женька…
Я положил трубку, чувствуя в душе такую тоску, такое отчаяние, что сердце заныло, образы комнаты поплыли перед глазами. Я с трудом взял себя в руки, вытащил коробку с лекарствами и выпил сразу две таблетки. Так, просидев еще минут десять, я наконец, обрел способность мыслить ясно.
Набрав номер Веры, я долго вслушивался в монотонные гудки, то ли жена не хотела со мной разговаривать, то ли была занята, но я был рад этому обстоятельству. С облегчением дал отбой и потянулся к папке «Дело 117-у».
То, что наконец мне удалось прочесть, вывело меня из себя. Вот уже одинадцать месяцев в городе происходят невероятно жестокие убийства детей и подростков, а об этом сообщили только теперь. Сами убийства поражали своей нечеловеческой жестокостью. Истерзанные тела замученных жертв находили уже в стадии глубокого разложения, были и «свежие» трупы, но со следами истязаний, насилия и измождения. На некоторых не держалась одежда, так как весили жертвы не многим более тридцати килограмм, и под остатками одежды можно было видеть выпирающие кости.
- Сколько всего было найдено тел? - спросил я Тушинина, когда он принес мне чай с пирожками, которые напекла его жена. - Я имею ввиду и убийства, которые не кажутся «сирийниками»? Бомжи, старики, те, кто не вписывается в картину нашего маньяка.
- Двенадцать. - ответил капитан, засовывая в рот зажаристый комок теста. - Но их может быть и больше. - я вскинул на него заинтересованный взгляд. - Есть еще те, кто числится без вести пропавшими. Я уточню и сообщу вам.
- Вы что, не знаете статистики? - я был ошеломлен. - Вас здесь работает не более десятка человек, и вы не ведете список дел?
Тушинин засмущался и начал бубнить себе под нос что-то нечленораздельное, пытаясь свалить всё на нехватку кадров, загруженность и прочую мелочь, мешающую работе.
Я был в ярости. Ударил кулаком по столу с такой силой, что зазвенели стаканы с чаем, а Андрей Григорьевич выронил изо рта кусок недоеденного пирога. Он засуетился, стряхивая крошки на пол. Руки его заметно дрожали, а губы дергались, то вытягиваясь в тонкую линию, то собираясь трубочкой, словно куриная гузка.
- Какого лешего вы тут сидите почти год! - взревел я. - Пишите свои отчеты!.. Когда можно было пораскинуть мозгами и наверняка спасти несколько жертв. Ты умудряешься спокойно есть, когда у тебя в городе творится черт знает что! Или думаешь, что вызвал чужого дядю и он сделает за тебя всю работу? - я бы ещё продолжил кричать, но дыхание перехватило и я закашлялся.
Тушинин тут же протянул мне стакан с водой, заискивающе заглядывая в глаза с испуганно-виноватым видом, словно нашкодивший щенок. Едва уняв приступ боли, я постарался успокоиться — что взять с провинциальных парней, которых никто никогда не учил работать, не посылал на курсы, не заставлял сдавать экзамены проверок… да и за всю свою жизнь это дело наверняка первое, связанное с маньяком.
Пришлось собрать всех, кто имел доступ к расследованию этого дела. Парни рассказывали о происшествиях, делились своими мыслями и соображениями, но ничего путного я так и не услышал. Вконец вымотанный, я устроился на диване и дал себе несколько минут отдыха.
Такого со мной не случалось много много лет… В чужом городке, оторванный от дома, без помощи племянника, я совершенно не знал в каком направлении двигаться.
Пять минут превратились в три часа. Уставший и потеряный, я бесконечно перекручивал в мыслях допросы, акты, свидетельства, и вырубился внезапно, словно кто-то невидимый щелкнул выключателем, и мир погрузился в темноту.
Спал я, на удивление, без сновидений и кошмаров и даже успел отдохнуть. Разбудил меня стук в дверь. Я подхватился, соскочил с дивана, пытаясь прогнать сонную оторопь.
- Вам принести чего нибудь перекусить? - в проеме показалась голова Тушинина.
Я помотал головой. Любитель поесть, сейчас я почувствовал отвращение к еде.
- Нет. - ответил я. - Давайте-ка пройдемся по тем местам, где были обнаружены жертвы.
Тушинин не стал возражать, даже если и был удивлен. Да и как он мог перечить старшему по званию и более опытному коллеге. И хотя на его лице застыло недоуменное выражение, он поплелся в свой кабинет одеваться и через пару минут уже был готов действовать.
На улице вновь моросил холодный дождь, пропитывая пальто влагой и покрывая его тонкой корочкой льда, сковывающей движения. Майору повезло больше, на нем была обычная балоньевая куртка, которая прекрасно защищала от протекания. Я поморщился, но делать было нечего — не ретироваться же обратно в теплое помещение, и тем самым потерять уважение Андрея Григорьевича. Натянув шарф повыше, задрав воротник и втянув голову в плечи, я шагнул со ступенек на землю и тут же почувствовал, как ледяная вода наполнила ботинок.
Секунду-две, я стоял, стараясь не заорать, ногу свело судорогой, боль была настолько невыносимой, что я не мог пошевелиться. Незаметно для Тушинина, я щипал ногу через карман пальто, стараясь унять выкручивающую резь в мышцах. Майор неправильно истолковав мою заминку и не замечая неладного, спросил:
- Мы пойдем по порядку и удобству мест или начнем с первого обнаруженного трупа?
- С первого и по-порядку до последнего. - ответил я, все еще сжимая зубы и силясь купировать спазм, хотя первой мыслью было: - «Да какая к черту разница?! Я просто не знаю за что ухватиться!».
Но поразмыслив, я понял — это была здравая мысль, выданная подсознанием. Всё же опыт сделал свое дело.
- Ну конечно, с первого трупа. - повторил я уже более уверенно. - Так мы сможем обозначить круг действий нашего маньяка, так сказать, его путь.
Майор взглянул на меня с восторгом, но предусмотрительно промолчал, лишь рукой указал направление, куда мы и двинулись. Боль прошла, в ботинке хоть и хлюпало, но стало теплее и я зашагал бодрее.
Мы обошли несколько кварталов, все одинаковые, как на подбор, где были найдены жертвы. И дома — братья близнецы, и улицы, и скверы. и лавочки, залитые дождем, блестевшие от ледяной корочки.
«Худшая погода в мире» - подумалось мне. - И дождь, и снег, и ветер. Всё одно к одному». Тротуар был скользким и я дважды чуть не упал, балансируя всем телом, чтобы сохранить равновесие. Хорошо, что Тушинин, в своих берцах, был более устойчив, и вовремя успевал подхватить меня под локоть.
- Вот я прочитал протокол допросов свидетелей. - рассуждал я между делом. - Их там десятки, если ни сотни. Ну как тут можно выделить что-то определенное? Описания предполагаемого преступника например, ну вот опишите сами… попробуйте... Если прохожий что-то или кого-то видел… Белая такая машина, или черная, обычная… номера грязные, не запомнил… Вроде и человек был… но тоже обычный — черная куртка, шапка... Рост? Трудно сказать… Немного ссутуленный… а почему? То ли осанка такая, то ли человек пытался быть как можно незаметнее… И получается, все ваши отчеты — коту под хвост, пустая трата времени и бумаги… Всепоглощающий, абсолютный ноль!
Тушинин опустил глаза.
- Все верно. Так оно у нас, и было, и есть, и, наверное, будет еще сотню лет. Черно-белое кино и день сурка.
- Город, лишенный красок — находка для преступника. Спроси кого — все друг друга знают, а коснись чего — никто ничего и сказать не может. В больших годах хоть камеры наблюдения есть, и народ шастает круглые сутки… тут еще сто раз подумать надо, стоит ли рисковать свободой.
Мы вернулись в отделение голодные, озябшие и вымотанные. Но все же кое-что удалось установить. Все трупы были найдены в радиусе километра от центральной школы. Еще одно открытие, на которое ранее не обратили внимание — жертвы, хоть и жили в разных районах, но имели к этой самой школе непосредственное отношение — кто-то здесь учился, кто-то работал… и это уже было кое-что.
- Что теперь будем делать? - настороженно спросил майор.
- Вот, с этого и начнем плясать. - ответил я, высказав майору свои мысли. - Другого-то ничего не остается. Версий ноль. Ваша работа за весь год ничего не дала… Будем начинать все с начала.
Мне было страшно высказать вслух мысль, которая сверлила мой мозг с самого начала: - «Ничего не осталось от улик и опросов — работа была проделана по-дилетантски топорно и нас, к моему большому сожалению, может спасти только новое преступление, которое можно будет отследить с самого начала».
- Время позднее, сегодня уже ничего не сделаем. - проговорил я. - Проводи меня в гостиницу. А завтра попробуем отработать школу: учеников, учителей, родителей жертв. Должна же найтись зацепочка — почему именно эти дети попали в поле зрения преступника.
Я схватил диктофон, на который мы записывали сегодняшний «вояж», надо будет прослушать запись еще раз, может выскочит что-то, на что мы не обратили внимание, быстро накинул пальто и выскочил на улицу. Небо прояснилось, закатное солнце пекло по-летнему и мне тут же стало жарко. По спине потекли липкие струйки, на лбу выступила испарина. Тушинин выскочил налегке, без шапки и куртки, и я позавидовал ему от чистого сердца. Молодежь не страшиться таких вот перепадов погодных температур, меня же ужасала сама мысль, что стоит подуть ветерку и я тут же подхвачу простуду.
Вот так, обливаясь потом, я втиснулся на заднее сиденье его Тойоты и мы покатили почти через весь город, петляя по грязным узким улочкам. Я старался не смотреть в окно, итак на душе паршиво до непреличия, а местные «красоты» способны были лишь навеять тоску и в конец испортить настроение.
В гостинице оказалось бедненько, но чисто. Вытертые почти до дыр ковровые дорожки тоже удивили отсутствием сора, пыли и каких бы то ни было следов пребывания человека. Пластиковые панели сверкали при свете настенных бра. Меня тронуло, что все лампочки в коридоре горели, хотя и мутным тусклым светом, но создавая при этом определенный уют. Да и сам номер был аккуратно прибран. На стенах висели незамысловатые картины в массивных резных рамах, на столе стояла ваза с декоративными цветами, в углу примостился небольшой диванчик, а на журнальном столике лежали свежие газеты и пульт от вполне приличного телевизора, занимавшего почти всю сену. Я заглянул в спальню.
- Вполне неплохо! - сказал я. Мне понравились, и кровать, занимающая почти все свободное пространство, и безукоризненно белое белье, и высокие в меру тугие подушки..
- Думаю, что акцент сей богодельни сделан именно на кровать. - заявил со знанием дела майор. - Туристы к нам не приезжают, а рабочий люд весь день в делах и возвращается сюда только переночевать. Поэтому все остальное служит только необходимой атрибутикой.
- Спасибо майор. - кивнул я ему. - Ты можешь быть свободен. Я сейчас расположусь, приму душ и поморокую над нашим делом.
Он козырнул и быстро выскочил из комнаты. Его шаги глухо застучали по коридору, стремительно удаляясь и затихая. Я выглянул в окно, которое как раз выходило на подъезд и увидел как Андрей почти бегом ринулся к машине, дал по газам и через пару секунд скрылся за поворотом. Я хорошо понимал его — рабочее время давно закончилось, а весь день прошел в напряжении, и не столько из-за дела, которое мы расследовали, сколько в большей степени из-за приезжего начальника, перед которым нельзя было ударить лицом в грязь. А дома жена, дети… Если повезло ему, то супруга окажется понимающей и прощающей, такая, какой была Вера в молодости. Но время идет, и даже стоически терпеливая женщина, как моя супруга, начнет бунтовать.
Мне пришлось выпить снотворное, уснуть никак не удавалось. Обычно я спокойно переношу командировки и способен уснуть даже в самом неожиданном месте и в самой неудобной позе. Сейчас же, мне пришлось выпить аж целых три таблетки, прежде чем веки стали тяжелеть, а глаза закрываться. В голове всё ещё крутились эпизоды сегодняшнего дня, обрывки фраз, документы, осмотр мест обнаружения трупов. Вчера я не так серьезно отнесся к делу, полагая, что отделаюсь лишь мастер-классом по дознанию и консультациями по ведению дела. Однако, дело обстояло намного хуже, чем я мог себе предположить, и мне придется браться за него всерьез. Я успел взглянуть на часы, машинально отметить время — два пятнадцать, и погрузился в тревожный сон.
Проснулся я с тяжелой головой — виски ломило, во рту пересохло, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Зря я вчера так набросился на снотворное, наверное переборщил, отравился. Будильник молчал, до сигнала оставалось целых двадцать минут. Мне вдруг нестерпимо захотелось обратно в больницу, где твой сон охраняют дежурные санитарки, и делают всё, чтобы пациентов никто и ничто не тревожило. Можно лежать и нежиться, насколько это возможно в больничных условиях, в постели, наслаждаться тишиной и покоем…
Но следовало умыться, перекусить и отправляться на службу. Все убитые, искалеченные дети и подростки взывали в моей душе к отмщению.
Я включил чайник и отправился под душ. Потом нарезал колбасы, сварганил нехитрые бутерброды, включит телевизор и потянулся к кружке с кофе, как на экране замелькала заставка краевых новостей. Диктор, миловидная женщина в розовом костюме, поздоровалась со зрителями и сделав угрюмое лицо начала говорить.
- Вчера, в городе Новозаринске пропал очередной ребенок. Семья Фроловых была шокирована, когда их 8-летний сын, прямо среди белого дня исчез из местного парка. Убитый горем отец сообщил прессе, что он только на мгновенье отлучился, чтобы выбросить обертку от эскимо в урну, а мать искала в сумочке телефон, на который пришла смс. За последний год — это уже не первый случай подобных исчезновений детей. Пропажи несовершеннолетних достигли в этом городе пугающего масштаба. Общество до сих пор не может осознать происходящее. Во всем винят местную полицию и мэрию, которые не могут обеспечить горожанам безопасность. Пока от местных властей не поступало заявлений. Хочется надеяться, что наши доблестные правозащитники, наконец, начнут действовать, а не отсиживаться в очередной раз в своих кабинетах.
Я так и застыл с чашкой в руке, не замечая как стекло обжигало мне пальцы. Вот оно, накаркал, называется. К горлу подкатил ком и на душе стало так горько, словно похитили моего родного ребенка.
Я отставил кофе и завтрак в сторону — кусок уже точно в горло не полезет и несколько минут сидел неподвижно, обдумывая ситуацию.
Пожалуй перекусить всё же стоит — в свете новых событий, неизвестно удастся ли поесть в течении дня, а силы, ох как понадобятся. Поэтому наскоро позавтракав, я подхватил папку с документами и отправился в отдел.
Я не стал вызванивать машину, пройдусь пешком, и для здоровья полезно, и наметить план действий стоит.
На улице царил предрассветный час. Солнечные лучи едва продирались сквозь крыши домов многоэтажек, рассекая прозрачный воздух. Вокруг царила свойственная началу дня тишина, когда еще, ни люди, ни машины не начали заполнять пространство шумом и суетой.
Сейчас не было слышно, ни визга тормозов, ни сигналов, ни людского гомона… Только гнетущая тишина. Скоро город проснется и узнав последние новости взорвется негодованием. Я поднял глаза к небу, где в редких облаках таяла луна, а последние звезды меркли в свете зари. «Есть ли кому-то там, наверху, дело до людских судеб? Или все это только иллюзия, что мы можем просить к нам милости?». Я почувствовал себя маленьким и одиноким. Глаза защипало и мне пришлось остановиться, чтобы вытереть набежавшие слёзы.
Отделение уже всё было на ногах. Из каждой двери доносились голоса, по коридору то и дело носились работники, перебегая из одного кабинета в другой. Я прошел мимо своей двери, направляясь в дальний конец коридора к Тушинину.
Когда я вошел, майор что-то записывал в тетрадь, склонившись над столом. Напротив него сидел грузный молодой человек, весьма примечательной наружности. Он жестикулировал руками и что-то нервно выкрикивал, но смысл его тирады терялся в бессвязном потоке слов.
Оба обернулись в мою сторону, и если мужчина лишь бегло скользнул по мне взглядом, вновь обратив свое внимание на майора, то последний стушевался, попытался подняться и открыл было рот, чтобы что-то сказать. Я остановил его жестом руки, кивнул головой чтобы он не отвлекался на меня, а продолжал разговор. Сразу было понятно, что это глава семейства Фроловых. Я тихонько подошел к столу и присел на самый его краешек, вслушиваясь в рассказ убитого горем отца.
В среду у главы семейства был выходной и он решил провести этот день с семьей. А куда можно отправиться в маленьком городке — только в городской парк, где можно посидеть в кафе, пройтись по липовой аллее, поесть сладкой ваты и мороженого. В будний день в парке было немноголюдно, лишь несколько бабушек прогуливали своих внуков, да две молодые мамочки с колясками неспешно прогуливались по центральной дорожке, а потом и вовсе сели на лавочку поболтать. Карусели еще не работали, открытие сезона должно было состояться не ранее мая, поэтому семья просто «дефелировала» туда-сюда, мирно беседуя о том о сем. В четырнадцать тридцать родители купили мороженое… А дальше я уже все знал из новостей.
- Главное - это центр города! - недоумевал несчастный отец. - Место не заброшенное! И рядом вроде и не было никого. Хотя… да нет… я бы заметил наверное… А может просто показалось — я же не всматривался специально… если бы знать заранее.
- Так что вам показалось? - я наклонился ближе к нему и навострил уши.
- Вроде женщина там была какая-то. Но я даже не уверен. Кажется, просто шла мимо.
- Напрягитесь, нам важна любая мелочь!
- Мне кажется, сын что-то крикнул мне в спину — я как раз пошел к урне, они там редко встречаются, может метрах в пятидесяти была… я и не обратил внимание на его слова… жена в сумку полезла, у неё в это время, то ли звонок был, то ли смс пришла — она ждала сообщения с работы, отвлеклась. У нее в сумке вечный бардак, наверное как и у каждой женщины, об этом уже анекдоты ходят, она и начала рыться, не видя ничего вокруг и сосредоточившись на процессе. Потом еще и ответить пришлось. Ирина вообще ничего не помнит. А я когда возвращался, сразу и не понял, что Ваньки нет, не забеспокоился. Это уже потом, когда выяснилось, что сына нигде нет, я обежал весь парк, на это мне хватило десять минут — он у нас, сами знаете — пять на пять метров, но есть места заросшие сиренью и декоративкой. Так я, несмотря на то, что листвы еще нет, голые прутья насквозь просвечивают, заглянул под каждый кустик, обошел каждое дерево, осмотрел все улицы, которые к парку примыкают. Потом мы подумали, что пацан решил с нами в прятки поиграть или попугать, ребенок же ещё несмышленый, не понимает, каково оно в такое время тревожное родителям, рванули домой, думали туда побежал.
- Далеко от парка живете?
- Нет, через два дома. Если бегом, за пару минут домчать можно.
- И его там не оказалось. - констатировал я.
- Не оказалось. - эхом отозвался он.
- Почему сразу не обратились в полицию? По горячим следам.
- Так надеялись отыщется сам. День ясный, мы рядом. Доехали до моей матери — его бабки, она в двух кварталах от нас живет. Ирка по друзьям его пробежалась. Это уж потом, когда совсем руки опустились, я дружбану на телевидение позвонил, мож думаю объявление дадут, кто увидит… А они уже в полицию заявление написать предложили.
- Во сколько это было?
- Точно не могу сказать… что-то около двух-трех ночи.
Я воззрился на Тушинина, подняв в изумлении брови. Тот, поймав мой суровый взгляд покраснел, тихо оправдываясь:
- Не хотели беспокоить вас, думали сами разберемся.
Если бы не отец мальчика, как бы я врезал майору по затылку. Вот прямо чтобы мозги совсем вылетели, или, наоборот, на место встали.
- Ну нельзя же быть такими идиотами?! - орал я, когда Фролов старший покинул кабинет. - В чем вы собирались разбираться? И как?.. Разобрались? - возмущению моему не было предела. - Если время упущено, а так оно и есть, я сам сдеру с тебя шкуру! Прошло шесть часов! Шесть! Что дальше?
- Ну так Фроловы и сами не сразу к нам пришли! - начал мямлить майор.
- Ну ты и дурааак! - только и смог сказать я, пожав плечами. - Непробиваемый идиот!
Немного погодя мы отправились в школу. Там уже знали о происшествии, и поторопились вывесить Ванину фотографию в рамочке с черной лентой на уголке на центральном стенде. Вокруг неё толпились ребята из разных классов, но как это бывает в среде школьников, никто не смеялся, не разговаривал и не строил гипотезы. Все молчали. И оттого было ещё страшнее.
- Не рано ли выставили некролог? - спросил я, заходя в кабинет директора.
Женщина лет пятидесяти, в темно-синем костюме по фигуре, с аккуратной прической-шишкой конца семидесятых прошлого века, что-то быстро писала в журнале. Она подняла глаза, оторвавшись от своего дела и воззрилась на нас. Секунду-две, женщина будто-бы не замечала нас, но потом словно очнулась и в глазах ее сверкнул интерес. Я прошел по дощатому полу и уселся напротив директорского стола, показав удостоверение. Она кивнула и грустно, как будто отрешенно ответила:
- Это только дело времени. Всегда одно и тоже. И почему это случается только с нашими учениками и вожатыми.
- Отвечу как смогу. - я протер лоб платком, который всегда носил в кармане, а тут мне в одно мгновение вдруг стало невыносимо жарко. - Может и так — дело времени, как вы говорите, но нет трупа, значит есть надежда. А насчет школы… думаю тот, кто совершает эти бесчинства работает в вашей школе или имеет к ней самое непосредственное отношение.
Зинаида Львовна отшатнулась.
- Да что вы такое говорите?! - возмутилась она в притворном ужасе, переводя взгляд с меня на майора. - Быть такого не может! У нас сплоченный дружный коллектив высоких профессионалов! Наши педагоги имеют награды, а некоторые и почетное звание - учитель года. Нет, и еще раз - нет! Я никогда в это не поверю!
- А нам и не надо, чтобы вы в это верили! - прервал её словесный поток я. - Это факт! И давайте примем его как должное! Ну, или как рабочую гипотезу! Этот кто-то выбирает жертв из вашей школы и похищает их на глазах у всех среди белого дня. Это раз! Далее, трупы находят спустя некоторое время тоже в радиусе километра от школы. Это — два! У меня есть повод предполагать, что этот кто-то работает здесь, так как только примелькавшийся человек не вызовет вопросов. Ему доверяют, так как он хорошо знаком в школьной среде! Это три!
Директриса с ужасом смотрела на нас не двигаясь, словно застыла как мраморная статуя.
- Если это так, - выдавила она из себя, - я готова предоставить вам все сведения, которые вам нужны. Только, пожалуйста, найдите убийцу. Нам не нужна такая реклама. Родители заберут детей из школы и что тогда делать?
Мы с Тушининым несколько часов подробно расспрашивали одноклассников, педагогов, работников, про жизнь погибших, о их взаимоотношениях с родственниками, друзьями, другими школьниками, учителями. Записывали их возраст, чем занимались, хобби, интересы, как учились, кто родители. Какой характер у каждого… как добирались до дома, и, наконец, мог ли каждый из них общаться с незнакомцем? Пойти с ним, соблазнившись конфеткой?
- Некоторых ребят нашли в противоположном направлении от дома. Как думаете, к кому они могли пойти после школы.
- Да кто знает, что у детей на уме. Может в гости к кому направились.
- А может это никак не связано. Может маньяк специально трупы выкидывал, где придется. - пробубнил я себе под нос. А в слух сказал. - Мне нужно опросить всех работников мужского пола и старшеклассников, которые не отличаются примерным поведением.
- У нас два выпускных класса, и два десятых. - начала перечислять Зинаида Львовна. - Это семнадцать мальчиков. Из них особо неприглядным поведением отличаются трое Алексей Попов, Дима Кудлатов и Игнат Жуков. Алексей из очень неблагополучной семьи — отца не знает, а мать — запойная алкоголичка. Вот парень и вынужден защищаться кулаками — чуть что — сразу в драку. Может и украсть и выпить и деньги у малышни выманить, но на убийство, да еще такое жестокое — нет, вряд ли. Кудлатов, напротив, из золотой молодежи, жертва вседозволенности — дерзит, хамит, ничего не хочет делать, задирает учеников, рассчитывает на папочкины денежки, но и он не способен на такое, скорее может «заказать» кого-то припугнуть, кого-то сломить, но сам трусоват на поступки. Вот Игнат, тихая серая лошадка, и учится хорошо, и спортом занимается, но водит дружбу с наркоманами, местными подростковыми бандами. Его боятся — качек и боксер. Вот здесь сказать не могу — его душа полные потемки… А из учителей? Традиционно, трудовик, физрук и завхоз. Иногда наведываются электрик, телефонист, сантехник, водопроводчик, плотник… рабочие разные, по мелочи ремонт делают, дворник, да много разного народа пришлого.
- Ага, еще можно сюда отнести отцов любого из школьников, которые не работают днем. - повернулся я к Андрею, который тут же приосанился. И снова задал вопрос директрисе. — А сколько у вас учеников всего, сколько учителей?
Она ответила не сразу, вышла в коридор и крикнула в пустоту: - «Ирина Олеговна, зайдите».
Через пару минут в кабинет вплыла дородная дама далеко за пятьдесят, в яркой цветастой блузе и слепящем желтом костюме. Она чопорно, поджав губы прошествовала к столу и плюхнулась на стул, который тонко заскрипел под ее весом.
- Ирина Олеговна, - начала директриса. - Требуется полный список всех учащихся, учителей, работников и всех бригад, которые за последний год были хоть однажды в стенах нашей школы. Конечно мужского пола.
- Ну разумеется. - скорчив кислую гримасу, отозвалась завуч. - Я предвидела такой поворот дела и заранее приготовила все необходимые списки. - она посмотрела на Тушинина с таким лицом, словно перед ней стоял неразумный нашкодивший ребенок. - Сразу было понятно, что этот деятель из нашей школы, больше-то некому, кто бы знал весь распорядок дня, расписания и прочие мелочи, свойственные только определенному учебному заведению. Я ждала ваших оперативников еще после первого убийства, но осталась весьма разочарована. - она выдала эту тираду на одном дыхании и словно сдулась - выдохнула и как-то съежилась, даже стала меньше в объеме. Растеклась, словно талый снег весной.
- Почему не пришли в участок, если у вас были подозрения? - спросил я. Эта дама нравилась мне все меньше и меньше. - Не ваш ли долг и обязанность рассказать сразу о своих опасениях и догадках.
- Ха, какие опасения, какие догадки? - она смерила меня презрительным взглядом. - Мне и в голову не пришло, что вы ни о чем не спросите. А опасения? Конечно — это же ежу понятно — маньяк. А догадки? Так я не участковый, не оперативник и не литературный фантаст, чтобы строить гипотезы — это уж, извините, ваши обязанности. Вас этому обучали, у вас — эксперты! - она сказала это так, что даже мне стало не по себе, а уж майор, который итак не знал куда себя деть, ссутулился, стал еще ниже ростом и старался быть как можно не заметнее.
- Будьте так любезны, принесите документы и передайте их нашим ребятам-экспертам.
- Да уж непременно буду. - передразнила она меня и не дожидаясь моей реакции медленно выплыла из кабинета.
Мне так хотелось крикнуть ей в след, что таким как она не место в школе, такого самолюбования наравне с вопиющим равнодушием я еще не встречал. Вместо того, чтобы помочь искать преступника и встать на защиту детей, её светлость ждала, когда оперативники придут к ней сами с мольбами и просьбами поделиться сведениями. «Жирная, недалекая тварь» - обругал я её. Пусть только передаст папки сотрудникам, а мне видеть ее больше не хотелось, иначе я не выдержу и собью спесь с этой недоучителки. Хотя я не мог и не отметить её правоту насчет ребят-оперативников.
Еле сдерживаясь я вновь обратился к Зинаиде Львовне.
- А с кем дружил Ваня? Может он увидел знакомого и убежал с ним? Может ему нравилась девочка или был кумир, за которым он готов был пойти без спроса?
Директриса на последний вопрос отрицательно помотала головой.
- Мальчик учился во втором классе, в это время дети дружат, и с девочками, и с мальчиками, но кумира они еще не способны заиметь. Так, чтобы пойти за ним. Позабыв осторожность… Их кумиром может быть только родитель. Ну еще... учитель. Поговорите с Ниной Абрамовной, Ваня из ее класса. А так дружил он только со Светой Ивановой — они, и в районе одном жили, и кажется даже в одном доме. Хотя она и была на два года старше его. Но ведь мальчик пропал не в школе, а под носом у родителей, в безлюдном месте.
- А первая жертва? - не стал я реагировать на ее замечание.
- Ирина Алферова, третий класс.
- Она могла польститься на подарок и пойти с незнакомцем?
- Иринка может быть и сделала что-то подобное, но остальные, вряд ли. Мы каждый раз внушали детям, что разговаривать, а тем более идти за незнакомцем ни в коем случае нельзя. Да и дети, Андрей и Семён, Наташа Хворова и Женя Данилова, уже достаточно взрослые, чтобы не понимать опасности. Да и не просто их было увести незаметно. Многие ребята держались вместе, и шли домой после уроков толпой, многие в одном районе поживают.
Целый день мы общались с ребятами, опросили классного руководителя, Нину Абрамовну, женщину дерганную, нервную, с крикливым неприятным голосом — такая наверняка не стала бы кумиром у детей. Потом прошлись по этажам и заглянули в каждый кабинет, в котором находился хоть кто-то.
Поговорили с физруком и трудовиком, опросили слесаря и сантехника, исписали кучу бумаг, заполнили до отказа диктофонную ленту, но пока не выявили ни одной мало-мальски значимой детали. Голова у меня шла кругом. К тому же есть хотелось неимоверно, но прерваться на обед, значило бы упустить кого-то из виду. Уже к четырем часам в школе осталось только несколько учителей, которые проверяли работы учеников, готовили классы для завтрашних занятий и заполняли электронные дневники.
Последним в поле нашего зрения попал дворник, отмывающий свою метлу в служебном туалете.
Как-то этот субъект мне не понравился с первого взгляда, уж слишком он был не похож на обычного дворника. Молодой, красивый, в спортивном костюме от фирмы «Puma» и весьма не дешевой куртке. Кроссовки тоже выделялись своей кричащей дороговизной. В душе заворочалась надежда, что этот парень тот, кто нам нужен.
Я пригласил его в кабинет директора и с порога спросил, не имеет ли он желания сообщить нам что-то важное.
- Вы целый день крутитесь на улице, видите всех и знаете кто куда пошел, откуда приходит. Знаете родителей — вы их многих видите, когда детей приводят или забирают после занятий.
- Так вы меня что-ли подозреваете? - спросил он напрямик. - А чего так сразу?
- Я уже объяснил. - начал закипать я. - Так что? Есть вам что сказать? Возможно вы видели кого-то подозрительного?
Парень не стал торопиться с ответом. Он демонстративно вальяжно откинулся на спинку стула, так же неторопливо достал пачку сигарет, при этом кивком головы откинул прядь обесцвеченных волос со лба.
Комнату сразу заволокло густым дымом сигареты «Капитан Блэк». Я еще раз убедился, что этот молодой парень не тот, за кого себя выдает, а это значит, что на него следует обратить особое внимание. Однако, он вел себя настолько нагло и развязно, что его причастность ко всем этим бесчинствам стала под вопросом. С этим нужно было немедленно разобраться, надавить на него, сломить психически — главное, подобрать ключ к его воспаленному мозгу преступника или простого негодяя.
За окном уже стемнело. За мутным окном, еще не отмытым после долгой зимы, туманным светом сверкали звезды, Луна, словно вырезанная неумелыми руками из картона, заглядывала в окно, как любопытный ребенок.
В кабинете сразу стало темнее. Пришлось включить свет. Помогло не намного, тусклой лампы на потолке едва хватало, чтобы разглядеть центр стола, где лежала открытая папка с изувеченными фотографиями жертв преступника. Это испытанный прием наших экспертов — дать возможность маньяку посмотреть на дело рук своих и внимательно следить за реакцией арестованного. Кого-то пугают такие кадры, кто-то рассматривает их с интересом, кто-то испытывает скрытую радость и гордость собой. Если это тот, кто совершил все эти зверства, реакция неминуема — он начинает бахваляться, оправдываться или наоборот - все отрицать. Равнодушия я не видел никогда.
Фото едва можно было различить. Я обернулся к Зинаиде Львовне с немым укором. Она лишь развела руками:
- Мы не задерживались в школе так долго, поэтому и светом-то особо не пользовались. Простите, я не знала. Да и окна моего кабинета выходят на север, деревья школьной аллеи заслоняют свет.
Ладно, упрекать её нет смысла, нужно было сосредоточиться на подозреваемом.
Сейчас этот парень повел себя не так, как мне думалось вначале, или быть может хотелось думать. Дворника явно смутили эти фото. Он напрягся, циничное выражение сменилось неподдельным ужасом и отвращением. Его притягивали эти снимки, как и любого нормального человека, который воотчую увидел смерть. Глаза его забегали, щеки подернулись румянцем, а дыхание участилось. Вся спесь сошла с него разом. Он был взволнован и немного напуган, но его эмоции — это эмоции нормального человека, не маньяка.
Я был разочарован. Вот он — самый многообещающий персонаж, которого мы искали, но червь сомнения уже засел в мозгу. Мои мысли путались, не давая разуму определиться, кем считать этого типа — преступником или невинным обывателем, случайно, волею судьбы попавшим в жернова правосудия. - я так и не мог представить в этом наглом, развязном парне безупречный образчик рабочей профессии, скорее уж можно было заподозрить в нем представителя золотой молодежи, который довел родителей до белого коленья, за что и был наказан таким вот странным образом. Я встречал больших воротил бизнеса и некоторых олигархов, которые так начинали воздействовать на своих великовозрастных чад, которые совсем уж съехали с катушек и перешли всякие границы дозволенного.
И я оказался прав. Зинаида Львовна, молча наблюдавшая со стороны до этого момента, представила его как сына одного из крупных торговых представителей города и по совместительству — депутата местного законодательного собрания.
Все стало на свои места — это типичное поведение избалованного ребенка, который своим видом выражает протест влиятельному папе и всячески демонстрирует, что может и сам заработать деньги. Он не намерен подчиняться требованиям предков, и пусть им обоим, и отцу и матери, будет стыдно, что его, единственного, такого умного и подающего надежды сыночка унизили, заставили позаботиться о себе самостоятельно. Конечно, парень надеялся, что мать уговорит мужа, его отца, сменить гнев на милость и отменить каторгу, которой подвергли её любимого мальчика. И это великовозрастное чадо ждало, когда отец прибежит к нему с извинениями, а он, будет отнекиваться и заверять, что продолжит работу, вопреки просьбам отца.
Но судьба распорядилась иначе. Отец все не шел, мать не навещала… И все это поведение его — бравада, способ показать, что он способен сам свернуть горы, он сильный и самостоятельный. Но всё же парню хотелось думать, что эту ситуацию отец не проигнорирует и примчится вступиться за дорогое дитятко, иначе и быть не может, «великий и могучий» не будет рисковать своей репутацией, слишком высоко он парит над землей.
Поэтому, несмотря на тревожную ситуацию, отпрыск знатной фамилии повел себя так смело, если не сказать — нагло. Его не смутили, ни представители закона, ни директриса, ни сама ситуация — папочка обязательно примчится, с минуты на минуту, придет на помощь, и уже обязательно покается, заберет его из этой противной школы и потом еще долго будет клясть себя за жестокость и задабривать сына подарками, а в дальнейшем бояться наказывать потомка таким вот кардинальным образом.
А этот самый потомок потом будет еще долго шпынять отца за то, что позволил очутиться ему, такому ранимому и нежному, в этой ужасной ситуации, пережить стресс. Но эти снимки… они что-то нарушили в его мировоззрении. Внимательно вглядевшись в его лицо, я увидел браваду, маскирующую затаенные беспокойство и неуверенность.
Все это промелькнуло в моей голове быстрее пули, и я повернулся к Зинаиде Львовне, чтобы она подтвердила мои умозаключения, когда этот выродок, будь он виновен или нет, выпустил в воздух целый клуб табачного дыма. Вот чего я не переношу ни в каком виде, так это курение.
Сердце мгновенно сжали тиски, воздух перестал поступать в легкие, сжавшиеся от спазма. Я встал и бесцеремонно открыл окно, которое поддалось с огромным трудом. На пол посыпалась старая краска и штукатурка, которыми заделали раму на зиму. Липкая лента, защищавшая щели от проникновения ветра и мороза, оторвалась с громким хрустом, образовав в воздухе клубы клеевой пыли. Я с запоздалым удивлением отметил, что в кабинете директора нет пластиковых окон — какой же это прогнивший городок, что даже в школе все средства выделенные на ремонт и замену окон, ушли в неизвестном направлении. Поди еще и стены в классах родители белят самостоятельно, и шторы меняют за свой счет?
Я потяну на себя створку, стараясь сдержать першение в горле — свежий морозный воздух ворвался в комнату, вытесняя душные пары и у меня от хлынувшего по бронхам ледяного чистого кислорода, перехватило дыхание. Я не мог сделать ни вдоха, ни выдоха. Мозговой процесс скрипя старался запустил механизм действий. Глаза выхватили из потемневшего сознания аптечку, примостившуюся справа от шкафа с бесчисленными папками, я почувствовал, как вспотели руки, как липкая испарина покрыла лоб, как нарастает шум в ушах, как начинает гудеть голова, словно попавшая в ледяной кипяток, и одновременные крики — мужской и женский, словно сквозь вату: - «Откройте все окна и двери... А вы не могли бы не дымить?!»... и стало темно.
Вскоре туман перед глазами рассеялся, и я вполне отчетливо разглядел лица, склонившиеся надо мной.
Парня в кабинете уже не было, Тушинин пытался обмахивать меня классным журналом, одним из тех, что громоздились высокой стопкой на столе, а Зинаида Львовна маячила перед моим лицом резко пахнущей ваткой.
Я с трудом поднялся на ноги. Некоторое время балансировал на месте, пытаясь сохранить равновесие и собраться с мыслями, а потом, игнорируя косые взгляды директрисы и сочувственные - Тушинина, подхватил папку с делом и нашими сегодняшними опросами, вышел из кабинета.
Я чувствовал себя слабым и разбитым, поэтому уселся тут же у кабинета на банкетку, похлопав рукой по дерматиновой поверхности, призывая Андрея сесть рядом, прикрыл глаза.
Спустя некоторое время мимо нас в кабинет директора потянулись учителя, с интересом бросающие на нас быстрые взгляды и пропадающие за дверьми, откуда мы только что вышли.
- Мы должны быть начеку. - после недолгого скрежета стульев, услышали мы голос директрисы. В её интонациях слышались стальные нотки. - Пропали уже тринадцать детей, и все — ученики нашей школы. Это ЧП, вы же понимаете, уважаемые педагоги!».
Учителя загудели, принялись двигать стульями, я даже поморщился от неприятного звука скрежета деревянных ножек об пол, представляя как все в унисон принялись качать головами, как модные игрушечные маятники на приборной панели авто. Конечно, все и ранее были в курсе последних событий, газеты и даже телевидение время от времени обсуждали эти новости.
- Вы должны быть крайне внимательными и следить за детьми. Не отпускайте учеников без родителей или по-крайней мере, по одиночке. Не оставляйте без присмотра. Желательно донести это до всех родителей, пусть следят за детьми, не разрешают им гулять одним. Вам, как классным руководителям, нужно предупредить родителей своих учеников. Внушайте каждому ребенку, чтобы он ни в коем случае не говорил с посторонними людьми, и уже тем более не смели ними куда-то.
- Не поздновато ли спохватились? - повернулся я к майору. - Это надо было сделать еще год назад.
- Лучше поздно, чем никогда! - отмахнулся он.
Сообщение в СМИ наделало много шума. Жители Новозаринска были в смятении. Многие родители отказались отправлять детей в школу. Сразу прошли срочные совещания с учителями, дополнительные беседы с родителями и детьми. Подключилась администрация, КАНО, РАЙОНО и прочие бесполезные, на мой взгляд, организации.
Их действия только создавали дополнительную панику у населения, чувство страха и не понимания, что следует делать, как поступить, стоит ли рисковать детьми, ради учебы или дать возможность ребятишкам отсидеться дома. Гос.организации только мешали работе — созывали совещания, писали письма «наверх», строчили доносы в прокуратуру, отправляли объяснительные и просьбы в область, с требованием прислать указания и распоряжения о дальнейших действиях, в общем делали все, чтобы создать видимость активной работы.
Досталось и нам. Нестеров отчитал меня как неразумное дитя, бестолковое и ленивое, Вера оставила сообщение о том, что зря она позволила мужа покинуть лечебницу и ввязаться в дело, с больной головой и сердцем. Эти нападки меня немного расстроили, но и придали решимости довести дело до конца, вот что бы то ни стало.
Чтобы свести к минимуму беспорядки, которые особо рьяные родители и искатели правды стали совершать, развив бестолковую и еще больше нагнетающую обстановку деятельность, мне пришлось собрать пресс конференцию.
- Несмотря на то, что на расследование брошены все силы, у следствия нет практически никаких реальных зацепок, а преступник все еще находится на свободе. - говорил я перед десятком журналистов и общественных деятелей, морщась от вспышек фотоаппаратов. - Ваш город был до этих событий достаточно тихий и спокойный, но сейчас нам, и всем вам, надо сплотиться и вместе решать проблему. Мы будем благодарны любой информации. А вы, по возможности, берегите своих детей, провожайте и встречайте их из школы, не оставляйте без присмотра одних.
В конце я обратился к горожанам, где попросил местных жителей не бояться сообщить какую-либо информацию, если они что-то знают или видели.
- Я прошу вас проявить сознательность и помочь нам избавить город от страха и жесткости. В настоящее время расследование продолжается и мы приложим все усилия для поимки преступника.
Как только погасли софиты местного дома культуры, единственного в городе здания с большим залом, ко мне подошел отец той самой Светланы, девочки, с которой дружил Ваня и сообщил, что его дочери есть что сказать.
Мы с майором схватились за эту помощь, как утопающий за соломинку. Внутренний голос кричал, что не стоит верить маленькой девочке и тратить на это время, но и отмести возможную улику в деле, я не мог. Страшно уставший и внутренне опустошенный, я спустился со сцены в зал и попросил отца оставить нас с его дочерью наедине - так дети ведут себя смелее и могут выдать то, что никогда бы не сказали при родителях. К счастью отец девочки не стал возражать, качать права и выставлять свои требования, а смиренно отошел в сторонку, сел на одно из кресел соседнего ряда и уткнулся в телефон.
Девочка оказалась довольно бойкой и на удивление внимательной. Она поведала, что в последнее время часто видела перед школой слоняющегося мужчину, который кого-то высматривал, что-то вынюхивал.
- Он был очень странным на вид, - говорила она с воодушевлением, на которое способна только детская наивная душа, оказавшаяся кому-то нужной и интересной. Вот такие серьезные дяди ждут сведений, которые может дать им только она. Будет потом о чем рассказать подружкам, весь класс обратит на нее внимание, а то и вся школа — очень приятно оказаться в центре событий и почувствовать себя героиней. - лет пятидесяти. - продолжала она вещать. - Одет был неряшливо и неопрятно, имел щетину и стойкий запах курева. На нём, как на вешалке болталась матерчатая куртка темного цвета и потертые джинсы, но это как раз и неудивительно — мода такая, чем страшнее, тем лучше. Роста высокого, на глазах темные очки. Я видела его два раза и оба, как раз перед тем, как кто-то пропадал. К сожалению это всё — пожала малышка плечами и замолкла.
Мы выслушали школьницу не перебивая. Можно ли опереться на ее слова и начать поиски мистера икс, подходящего под её описание, или это в очередной раз приведет нас в тупик? Почему никто больше не обратил внимание на странного субъекта, праздно шатающегося на школьном дворе в то время, когда заканчиваются уроки и дети гурьбой спешат домой.
К большому сожалению, девочка остается единственным значимым свидетелем.
- Итак, что мы имеем? - рассуждал я, когда мы вернулись в отделение. - Света настаивала, что в обеих случаях видела незнакомого мужчину лет пятидесяти. Но здесь, подумав, можно легко усомниться - для девочки в одиннадцать лет, любой человек старше двадцати лет — уже старик. А внешний облик можно было бы и изменить. Вряд ли преступник, какой бы дерзкий он ни был, отважится явиться в собственном обличии — он маньяк, а не идиот. Поэтому, можно смело считать, что неопрятный внешний вид и большие очки почти наверняка были умелой маскировкой, чтобы отвлечь внимание от настоящей внешности. Потому что, идя на преступление в оживленном районе он точно знал, что будут свидетели, которые запомнят его лицо, голос и манеру поведения. Вполне вероятно, что этот тип в обычной жизни не курит, не носит очки и его лицо выбрито начисто, а одежда всегда чистая и опрятная.
Я заметил, что Андрей едва улавливает смысл, сказанных мной слов. Его глаза осоловело смотрели в одну точку, а взгляд бессмысленно уставился в стену. Он старался подавить зевок, и от этого его лицо смешно кривилось и подергивалось
Мы оба еле держась на ногах от усталости, животы сводило от голода, а моя голова к тому же ещё не прояснилась после обморока. Чтобы не тратить время попусту, я скомандовал отбой и мы отправились по домам. Да и время было уже за полночь, а утром нам предстояло еще опросить ребят, которых нам представила, как неблагонадежных Зинаида Львовна и дат ориентировку на человека, с описанием которого нас познакомила Света.
В гостинице я проверил автоответчик и убедился, что звонки поступили только от Веры, но взглянув на часы — половина второго ночи, я не стал перезванивать, чтобы не нарваться ещё на один скандал, а решив, что перезвоню утром, выпил залпом все назначенные на день врачом таблетки и отправился спать.
Валентин Тимошко был человеком замкнутым, молчаливым и не любил ходить на работу, потому что не хотелось общаться, ни с людьми, ни с детьми, но приходилось. Свой день рождения — конец марта он провел в одиночестве в своей двушке, доставшейся ему от государства, после выпуска из детского дома.
Пятиэтажная «хрущевка» находилась в трущобах на самом краю города, с соответствующим контингентом проживающих. Здесь сосредоточились все «отбросы» общества — пьяницы, наркоманы, проститутки, бандиты, сделавшие не одну «ходку» на зону. Драки, резня, ночные крики, валяющиеся прямо на дороге бомжи, в своих собственных испражнениях и блевотине — обычное явление.
Друзей у него не было, отношения с противоположным полом тоже не складывались — кому понравится проводить время с угрюмым нелюдимым парнем, у которого в кармане мышь повесилась, а привести подружку домой, он по понятным причинам не мог. Кроме того, все его пассии как одна говорили, что он слишком занудный и скучный, не способный на какие-то конкретные поступки. Что он никогда ничего не добьется в жизни, что так и останется никому не интересной серой мышью, о которой можно забыть, стоит лишь отвести глаза в сторону.
Родился Валентин в полной и вполне благополучной семье, мать следила за порядком в доме и воспитанием единственного сына, отец работал главным бухгалтером в крупной строительной компании, пустившей свои щупальца далеко за пределы города. Дела шли в гору, компании процветали, и заработка отца хватало на то, чтобы обеспечить семью всем необходимым и дважды в год вывезти дорогих домочадцев на курорт к морю. Но когда мальчику исполнилось семь лет встал вопрос — в какую школу его отдать — ту, что «под окнами», обыкновенную статистическую или в престижное учебное заведение в самом центре, с лучшими учителями и радужными перспективами на будущее.
Родители часто по вечерам спорили, отослав мальчика в детскую, но он все-равно слышал их громкие напряженные голоса.
- Стоимость одного месяца там, — с нотками, в которых проскальзывала нервозность, говорил отец, — равна всей моей зарплате, а еще надо на что-то жить, содержать дом и все остальное прочее. - под прочим имелось ввиду две машины, садовник, ухаживающий за шикарным садом в пятнадцать соток, домработница, два породистых пуделя, на груминг и выставки которых уходило целое состояние, на салоны красоты для жены и на свои маленькие шалости, в виде азартных игр и посиделок с пацанами в сауне с бочонком пива, ящиком водки и прекрасными девушками легкого поведения.
Можно было бы спокойно сократить расходы по многим пунктам, но жена, привыкшая к роскоши, даже не могла представить, что лишится очередного похода на массаж или нового платья по случаю выходного дня, а сам глава семейства думал, что имеет право расслабиться после трудовых будней и отдохнуть на широкую ногу и телом и душой.
- Ну так устройся еще на одну работу или потребуй повышения зарплаты! — увещевала жена мужа.
- Где мне в нашем мухосранске найти подработку? - пытался спорить муж. — Да и на этой работе я провожу почти весь день, бывает, что приходится что-то дорабатывать дома — сама же знаешь. А ещё необходимо поддерживать престиж — кому из начальства понравиться, что его работник смотрит на сторону?
На этом споры заканчивались и раздраженные родители шли в свою комнату, пыхтя и не разговаривая друг с другом до утра.
Они старались не показать сыну свои разногласия и натянуто улыбались за завтраком, общаясь друг с другом сквозь зубы и пытаясь создать видимость благополучия. Валя видел это и не желая расстраивать родителей еще больше, щебетал о том, куда они с мамой ходили, что видели и кого он нарисовал вчера после дневного сна.
Так было до того злополучного дня, когда соседка Марина, веселая хохотушка заскочила к ним вечером похвастаться, что их Аришка идет в тот самый колледж. И по этому случаю вся семья собирается провести небольшие каникулы, съездив в Дисней ленд. А потому просит соседей по-дружески присмотреть за их домом и прислугой:
- За которой нужен глаз да глаз. Конечно не бесплатно.
И она назвала сумму, от которой родители Вальки не сумели отказаться.
В тот же вечер дома разразился небывалый скандал. Альбина не просто упрекала мужа в бездействии, она открыто объявила его тупым, инертным и никчемным нищебродом.
- Ну что я могу сделать? - бухтел отец. - Ее муж — сынок олигарха, а я должен зарабатывать всё своими руками.
- Ну так укради! - уже кричала жена. - Сделай же что-нибудь, ты же мужик! Неужели тебе наплевать на будущее сына? - с этими словами она покинула кухню, громко хлопнув дверью, и даже не позаботилась о том, что это может повредить психике ненаглядного наследника, который испуганно прижался к стене, пропуская мать вперед.
С тех пор все изменилось. Скандалы скоро прекратились, мать стала спокойнее, но от того не менее хмурой и озабоченной. Валя, как и планировалось пошел в колледж, каждое утро мать возила его на машине и забирала ровно в семнадцать часов. Казалось, что все наладилось, родители больше не ссорились. Отец все чаще пропадал на работе, мать вела хозяйство и встречала мужа с улыбкой на лице.
Но однажды весь этот счастливый мир рухнул, когда в дверь постучали:
- Полиция, откройте!
Отца арестовали за махинации, взятки и растрату на несколько десятков миллионов долларов.
Не дожидаясь суда — отец застрелился из именного пистолета, а матери пришлось продать дом, чтобы вернуть долги и они с Валентином переехали в старенькую хрущевку. С колледжем тоже пришлось распрощаться. Не привыкшая экономить, мать быстро спустила все деньги, запила, и в конце концов, замерзла где-то на дороге, так и не сумев после очередного возлияния доползти до дома.
Валю отдали в детский дом, где он так и не смог вписаться в новые для него условия. Мальчика частенько избивали сверстники, отбирали еду, исподтишка издевались над ним, заставляя чистить свою обувь и стирать трусы, злостно шутили, запирая в узком темном, пропахшем пылью шкафу на всю ночь. А утром воспитательница больно отшлепав ребенка, не удосуживалась разобраться в причинах отсутствия своего подопечного ночью, гнала на завтрак, а потом и в школу. Но и там у мальчика не нашлось друзей. Валя стал этаким козлом отпущения, его пытались толкнуть в грязь, разорвать тетради или выбросить его вещи в мусорный бак. Тихий и забитый, он не мог ответить на оскорбления, а лишь сжимался в комок и размазывая слезы по щекам ждал, когда обидчикам наконец надоест над ним глумиться и они отпустят его зализывать раны в каком-нибудь скромном уголке.
- Ты девка, а не пацан! — эти слова стали его спутниками, которые он слышал от воспитателей, няничек, учителей и сверстников. — Не умеешь постоять за себя — нюня и рохля.
Валя, загнанный в угол, перестал спокойно спать по ночам, его мучили кошмары, он злился на весь свет и готов был разделаться с каждым из своих обидчиков, правда дальше мечтаний дело не шло. Как он мог, такой маленький и несчастный отомстить Федорову, который был на целых пять лет старше его, или Васечкину, вес которого доходил до критической отметки. И ведь не просто так этот, в сущности еще ребенок, был таким мощным, нет, он качался, его постоянно видели во дворе с гирями и на перекладине, а вскоре им заинтересовалась семья, которая в течении года навещали парня, и будущий отец купил ему и торжественно вручил годовой абонемент в фитнесцентр. После этого бугай, возгордившись, еще больше стал подкалывать Вальку за его никчемность и никому ненужность. А еще Тимошко, от всех пережитых за день волнений и стрессов стал мочиться в постель. Теперь за дело взялись еще и воспитатели с нянечками. Они взяли за моду вручать мальчику мокрую постель и выставлять его в коридор на всеобщее обозрение. Пацан от такого унижения не мог поднять глаз. Ему казалось, что на него смотрит весь мир, ненавидит и презирает за малодушие. Мальчик силился заплакать, но и это ему не удавалось. В такие минуты ему хотелось провалиться сквозь землю, а еще лучше очутиться на северном полюсе, подальше от этих, устремленных на него издевательски насмешливых взглядов.
А однажды, пожилая нянечка, которой надоело стирать и убирать постель ребенка, пообещала ему, что отрежет писюн, чтобы дебил больше не смог «пускать струю». Валя испугался, до дрожи в коленях, до исступления. Он решил больше не спать по ночам, чтобы не обмишуриться в очередной раз. Он пытался не закрывать глаз, чтобы ненароком не заснуть, щипал себя за ноги до кровавых синяков, но так и не смог побороть искушение лишь на мгновенье закрыть усталые, будто засыпанные песком глаза, и тут же провалился в сон. Как и следовало ожидать, встав утром с постели, Валя обнаружил под собой мокрые матрас, одеяло и простыни.
В страхе, мальчишка попытался спрятать испорченное бельё под кровать, но коварная вездесущая нянечка быстро вывела несчастного ребенка на чистую воду. Она схватила его за руку и поволокла в столовую, под улюлюканье и хохот соседских мальчишек, приговаривая при этом так, чтобы слышали все:
- Я обещала отрезать тебе писюн? Я сейчас это сделаю! Вот возьму ножницы или нож и всё — конец мучениям!
Валя вырывался, орал во все горло, но Валентина Степановна была сильнее его в несколько раз и мальчишка, захлебнувшись слезами, потерял сознание.
После этого он почти три месяца пролежал в лазарете, в лихорадочном бреду переживая снова и снова события ужасного дня.
Конечно, нянечка, устроившая такую расправу над несовершеннолетним, тут же была уволена, а воспитатели, дежурившие в тот злополучный день, получили по выговору. Однако взыскание еще больше распалило ненависть к сироте, и Валентин это понимал, как и понимал то, что до конца учебы ему не отмыться от такого позора. Поэтому всячески пытался оттянуть день выписки.
С тех пор прошло немало времени. Близился день выпуска из детского дома. Но и здесь не обошлось без казуса - когда пришло время получить паспорт, кто-то что-то напутал, недосмотрел и Валентин Тимошко, щуплый паренек с длинными волосами, вопреки всем правилам внутреннего распорядка, получил документ в котором в графе пол, стояла галочка напротив «женский». Парень ошарашено перевел взгляд на запись выше и к своему изумлению узнал, что он теперь не Валентин, а Валентина. И весь мир его перевернулся.
Молодой человек не стал скандалить — пусть как есть так и будет, он так хотел быстрее покинуть это ненавистное здание, а исправление документов может затянуться на неопределенное время, возможно ему даже придется проходить комиссию и доказывать, что к женскому полу он не имеет никакого отношения и это приводило его в отчаяние. Перед глазами предстали кислые физиономии воспитателей, с их неизменным выражением лица, говорящим, как он им надоел — недотепа и дебилоид, у которого все всегда складывается не слава богу, и затевать процедуру переоформления паспорта расхотелось сразу. Позже он подумает, что с этим всем делать. А сейчас надо заняться документами на квартиру, ордер на которую лежал в его кармане.
Оформление документов, прописка, получение ключей и обустройство на новом месте заняли некоторое время, но Валентин-Валентина Тимошко был на седьмом небе от счастья. Какая разница, что район не очень, соседи сплошь неблагополучные, «убитая» квартира, главное теперь никто не стоит над его душой, не издевается, не отбирает еду и одежду… Он — один! Он в своем собственном жилище, которое не надо делить на двадцать соседей! Он может поступать так, как ему этого хочется!
Так он и жил до двадцати лет под женской личиной. Сначала ничего не хотелось менять, он оттягивал поход в паспортный стол, потом боялся трудностей и разоблачения. А потом и вовсе махнул рукой на все — какая разница? Никому нет до него никакого дела. Вскоре ему даже стало нравиться такое положение вещей. К женщинам относятся более терпимо, с них меньше спроса, требований и ответственности.
- Вот и накаркали твари детдомовские! - говорил он себе, а в голове вертелось острой занозой: — «Ты не мужик, ты девка, ты рохля, ты нюня».
Когда прошла первая эйфория — остро стал вопрос с деньгами. Нужно было искать работу. И тут парню впервые в жизни повезло — первое же объявление о вакансии учителя по внеклассной работе в центральной школе ему приглянулось. Когда он набрал номер, выписанный на листок бумаги, сердце его бешено колотилось, он даже боялся, что из-за его стука не услышит в трубке голоса собеседника, но все обошлось как нельзя лучше — его пригласили на собеседование.
Много раз он репетировал перед зеркалом свою речь, жесты, движения, задавал себе предполагаемые вопросы, сочинял ответы, вслушивался в интонации голоса… К выбору одежды тоже подошел с особой тщательностью. Пересчитав оставшиеся «подъемные», долго ходил по магазинам, выбирая образ. Ему казалось, что в женском отделе белья молоденькая продавщица смотрела на него как-то недружелюбно, с подозрением, и сердце Валентина замирало от волнения и страха перед очередным унижением, насмешкой и обвинением в извращениях. Но обошлось без эксцессов и здесь. Девушка помогла подобрать ему симпатичное белье по сходной цене, и Валентин рассчитавшись быстро ретировался. С выбором одежды дело продвинулось и того быстрее, все что нужно на первое время он купил сразу, долго не раздумывая.
Всю ночь он ворочался с боку на бок, переживал, обдумывал, крутил в голове варианты, и уснул только под утро. Звон будильника произвел в голове эффект разорвавшейся бомбы. Но вставать было надо. Парень долго стоял под холодным душем, выпил большой стакан дешевого чая с зачерствелой булкой и почувствовал себя немного лучше. Нацепив лифчик, набитый ватой, напялил черную юбку, натянул розовую блузку и придирчиво осмотрел себя в мутное, потрескавшееся зеркало, доставшееся от бывших хозяев квартиры. Он старался выглядеть скромно, что бы не привлекать к себе внимания противоположного пола и не вызвать неудовольствия у директрисы вызывающим видом.
По дороге он внушал себе одну и ту же мысль — он, вернее, она — серая мышь, послушная, не претендующая на что-то большее, чем игры и развлечения учащихся младших и средних классов.
Боялся он зря. Его приняли сразу, без лишних вопросов и церемоний, так как более не нашлось претендентов на эту должность с весьма скромной зарплатой и бесперспективной карьерой. И дни потекли чередой. Валентин познакомился с детьми, старался выдумывать игры, организовывал походы в музеи, театры, и не столько для просвещения детей, сколько для себя родимого. Все, чего не хватало ему в детстве, каких удовольствий он был лишен, теперь компенсировалось с лихвой. Вожатый наслаждался детскими представлениями, забывая обо всем на свете, слушал лекции краеведов, с энтузиазмом рассматривал экспонаты приезжих гастролеров, и наслаждался жизнью. Правда детей он так и не смог полюбить, считая их всех гадкими и жестокими созданиями. Он мог отчитать ребенка за шалость, но старался не переходить границ дозволенного, защищал и поддерживал слабых, вспоминая, каково было ему в таком возрасте. Валентин не ругал тех, кто не мог постоять за себя, не наделял обидными прозвищами, но мог одним взглядом поставить зарвавшегося наглеца на место.
И несмотря ни на что — дети его любили. И мальчишки и девчонки бежали к нему на переменках, после уроков, рассказывали о своих проблемах, спрашивая совета.
Однажды после уроков в дверь его кабинета тихо постучали и получив разрешение войти, он увидел на пороге ученика второго класса Женю Смирнова. На лбу мальчика красовалась огромная шишка, губа распухла и с уголка рта стекала тонкая розовая струйка, рубашка была порвана и перепачкана в грязи. Мальчик робко подошел к учительскому столу и протянул учительнице растрепанный портфель.
- Что случилось? - Валентин еле сдерживал себя от нахлынувших воспоминаний. - Кто это сделал?
- Федоров! - стараясь сдержать рыдания, пролепетал ребенок. - Валентина Альбертовна, что мне делать? Я боюсь ходить в школу. И что теперь скажу маме? Она и так много работает… а тут даже кредит взяла, чтобы мне костюм купить… и портфель. - Женя уже рыдал во все горло. - У нас нет больше денег, чтобы новое все взять...
Тимошко немного коробило, когда дети называли его женским именем, он чувствовал себя в эти минуты как вор, которого застали на месте преступления. Сейчас ему нужно было что-то ответить мальчику, но он словно впал в ступор.
- Я постараюсь разобраться. - еле выдавил он из себя. - А ты не обращался к директору или завучу?
- А что толку? Они всегда говорят одно и тоже — нужно учиться защищаться. Нельзя быть рохлей, нужно быть мужиком, а не девочкой.
Эти слова сотней игл пронзили мозг и Валентин почувствовал, как от страха закружилась голова, как вспотели ладони, как болью отозвались в теле воспоминания.
- Я постараюсь разобраться! - повторил он. - Иди пока, умойся.
Нужно было принимать решение, но Валентин все медлил. Он сидел за столом, понимая, что должен выручать Смирнова — фамилия-то какая, подстать характеру — и для начала нужно вызвать родителей этого малолетнего разбойника на разговор.
Тимошко на цыпочках, стараясь быть как можно незаметнее, отправился в учительскую, чтобы раздобыть номер телефона Федорова старшего.
- Зачем он тебе? - спросила завуч, высокомерная и циничная женщина.
Валентину пришлось рассказать историю Жени Смиронова.
- Ааа, этот Смирнов! - она ухмыльнулась. - Недоумок и мямля?! Пусть это послужит ему уроком. За своё место под солнцем нужно драться, а не бежать с жалобами по поводу и без. Стране нужны мужики, воины! Кто нас с вами, дорогая Валечка, будет защищать, если придет война, да не дай бог катаклизм какой нарисуется?
- Ну он же еще совсем маленький! - вскипел Тимошко. - И если сломать его сейчас, то он уже никогда не станет воином, а дезертирует при первой же возможности.
- Вот и я о том говорю, такие как этот Смирнов уже рождаются слабаками и предателями. А мы столько тратим времени и средств на их воспитание! И все зря! Кстати, отец Федорова весьма влиятельный человек. - покачала головой завуч. - И нрава крутого. Так что, милочка, не лезьте не в свое дело. Может все и само устаканится.
- Просто дайте мне телефон. - процедил сквозь зубы Валентин. Сил препираться больше не осталось. «Ничего не меняется в этом мире. - горько подумал он. - Сильные всегда побеждают слабых.»
Но номер все же набрал — вызвал отца на беседу.
Разъяренный мужчина влетел в кабинет спустя пятнадцать минут. Валентину показалось, что места в его крохотном закутке стало еще меньше — этот человек, огромного роста заполнил все пространство. А самое главное, Тимошко узнал его — своего мучителя из детского дома. Ноги в миг стали ватными, от лица схлынула кровь — Валентин еле устоял на ногах. Он некоторое время пялясь на своего визави, не в силах был вымолвить ни слова. Ему захотелось как и прежде убежать, спрятаться, пересидеть… «Узнал ли он меня? - вертелось в голове. - И если так, то… Что делать?»
Но родитель, кипя от ярости, даже не посмотрел в лицо девушки — учителя, которая вызвала его, чтобы пожаловаться на поведение сына.
- Чё надо? - рявкнул он. - Мой сын — нормальный пацан, просто так никого не обидит.
- Он избил ученика! - проблеял Валентин слабым голоском, умирающего лебедя — он как и прежде дрожал перед этим уродом как осиновый лист и удивлялся себе, что вообще смог произнести эти слова.
Реакция последовала сразу.
- Слушай ты, курица! - взревел папаша, склоняясь к самому лицу посмевшей дерзить ему девице. Тимошко почувствовал, как запах перегара и чеснока ударил в нос. В висках тут же застучали молоточки и он отступил... трусливо и позорно, не отдавая себе отчета в том, что происходит, сделал два шага назад. - Я не намерен выслушивать бредни тупой телки. Это твоя обязанность следить за учениками, пока они находятся в школе. Уж я-то законы знаю. Если еще раз оторвешь меня от работы… Я скручу тебе шею. А ели будешь наезжать на Мишку — вообще голову отверну.
Он схватил Валентина за волосы, подтянул его к себе. Тимошко не смел поднять глаза и взглянуть в лицо своего врага. Он сжался в комок и молил бога, чтобы все поскорее закончилось.
- Ты меня поняла, шалава? - прошипел мужик, ноздри его хищно раздувались, скрывая вот-вот должную взорваться ярость. Валентин в ответ лишь мелко затряс головой. - Ну так продолжай работать. Добросовестно.
И хмыкнув, он больно ущипнул Валентина чуть пониже спины. Тот тихонько пискнул и машинально потер больное место.
- То-то!
И Федоров старший толкнув пальцем в грудь Валентина, вывалился из кабинет, даже не прикрыв за собой дверь.
Тимошко стоял некоторое время, бессмысленно пялясь в школьный коридор и слушая удаляющиеся шаги. Воздуха не хватало, и он оттянул ворот блузки, пытаясь выровнять дыхание. Визит давнего мучителя ошеломил парня, подняв в его душе все былые страхи. Он не смог помочь себе, куда уж ему встать на защиту слабого.
Позже он объяснил Смирнову, что тот просто должен сторониться Федорова младшего или стараться и вовсе не попадаться тому на глаза. Мальчик послушно кивнул и поплелся в свой класс. Валентин видел, как бедный второклашка украдкой смахнул слезы и понуро опустил плечи.
- Еще одна жертва несправедливости, никому не нужный, одинокий ребенок. Прости! - шепнул Валентин ему в спину. - Я тоже не смог тебе помочь! Я такой же трус и слабак!
Этот случай всколыхнул в душе парня кучу эмоций. Он не мог простить себе своей несостоятельности и никчемности. Женя больше не приходил к нему после уроков, не докучал, не просил, не советовался, он просто пропал из виду. Но как не старался, Валентин не мог выбросить его из головы. Тимошко постоянно прокручивал события того дня, подбирал слова, которые нужно было сказать, решал как должен был действовать. В мыслях он — учитель и защитник малышей — действовал дерзко и смело и конечно Федоровы сдались, просили прощения и клялись, что больше никогда не обидят младшего. Валентин чувствовал вину перед этим чужим ему мальчиком, но сделать уже ничего не мог.
- Исправить ничего не получится. - оправдывал он себя. - Такие люди, как Федоров, непоколебимы! Такова жизнь! Нужно просто забыть и жить дальше.
Но забить так и не получилось. Смирнов, сам того не ведая, изводил и мучил парня, и днем, и ночью. Валентин стал побаиваться, как бы на нервной почве не проснулась старая болезнь — энурез, и начал хлебать успокоительные таблетки горстями. Он понимал, что попал в адово колесо, из которого нет выхода — недостаток сна приводил к усталости и апатии, а усталость и апатия не давали нормально выспаться.
К тому же он обнаружил, что еще двенадцать детей его обидчиков учатся в этой школе — его школе. Он достал бумагу и ручку и написал всех, кто когда-то причинил ему боль. Парень каждый вечер смотрел на этот список, читал имена и фамилии отцов и их детей и думал, что теперь делать со своими знаниями? Какая-то мысль мелькнула, но так и не оформилась, ушла, но оставила какой-то странный след, с «душком».
Однажды Валентин проснулся от очередного кошмара и сев на диван, протер лицо ладонями.
- Так больше продолжаться не может! - начал бубнить он, обхватив голову руками и качаясь из стороны в сторону. — Надо с этим что-то делать! Дальше уже некуда!.. Я докажу, что способен на многое. Я не рохля и не слюнтяй. Они еще услышат обо мне. Я всем вам отомщу! - он потряс кулаком вверх, ни к кому особо не обращаясь. Затем решительно встал и поплелся на кухню попить воды.
Я улегся в постель, усталый и измученный, но сон не шел. На душе было тревожно, противный холодок сосал под ложечкой. Что еще нужно сделать? В-первую очередь, во-вторую, в-третью... Я вылез из под одеяла и заметался по номеру. Мысли, то целым потоком лились в мозг и я не успевал их зафиксировать, то напротив, в голове звенела пустота. Я пил одну чашку кофе за другой, потом опомнившись, начинал глотать таблетки, намереваясь успокоиться и заснуть.
Наконец, махнув рукой на сон, я потянулся за актами допросов и решил еще раз перечитать наши записи.
- Надо составить список детей. По очереди их трагической гибели. Со всеми характеристиками и известными данными.
Я не стал откладывать этот процесс в долгий ящик и схватился за ручку. Конечно, эту часть работы можно было поручить Тушинину или его ребятам, но надежды на то, что они чего-то да не упустят, было мало.
- Лучшая работа та, которую ты сделал своими руками.
И я принялся за дело.
Моим главным вопросом на данном этапе расследования было понять, почему именно эти дети, эта школа? Разные классы, разные возраста, разный пол, разная внешность… Что это — случайный выбор или за этим кроется какая-то система?
Я просидел над тетрадью до пяти утра, выписал характеристики каждого из дюжины пострадавших, но думать дальше уже не было сил. Утром позвоню Нестерову, возможно нам удастся подобрать ключик к задачке. Наверное стоит позвонить и Женьке, хотя ему сейчас не до меня, да и разговаривать с сестрой не особо хотелось, на душе кошки скребли и все внутри сжималось от какой-то неясной тревоги.
С такими мыслями я и заснул.
Когда утром в половине восьмого зазвонил телефон, я был еще в постели. Вставать не хотелось, но телефон не умолкал. После десятого звонка я заставил себя разлепить глаза и протянуть руку за мобилкой.
- Привет. - услышал я голос жены и спустил ноги с кровати.
- И тебе, дорогая! - ответил я.
Разговор был тяжелым. Наше выяснение отношений прошло на повышенных тонах. Но мы решили, к обоюдному согласию, что Вера на время переберется жить к дочери — с одной стороны - бабушка-педагог приглядит за детьми — двумя братьями погодками, поможет дочери с домашними делами и проконтролирует зятя, а с другой — до работы придется добираться дольше, но я надеялся, что мой начальник — полковник Нестеров - будет не против выделить машину, чтобы подвезти мою жену до университета, где та преподает курсы гуманитарных наук и увезти обратно. Если Антон Петрович пойдет на такой шаг — это будет идеальным решением проблемы.
- Такое уже случалось, - сморщившись пробормотал я себе под нос, - когда мы с Верой были на грани развода. Сколько тогда мы приложили усилий, чтобы пережить тот малоприятный период наших отношений... И вроде бы, все только-только стало налаживаться… И вот опять… Ну не вечно же у нас будет гостить сестра?! - успокаивал я себя. - Как только она уедет, я буду просить племянника помочь в деле.
Теперь стоило побеспокоить и самого Нестерова. Он схватил трубку сразу, после первого же сигнала, я даже растерялся немного, думал, что придется оправдываться за ранний звонок, но обошлось.
- Что Борис, не спится? Проблемы?
- Проблемы, Антон Петрович!
Я доложил обстановку и расписал свои выводы относительно расследования. Рассказал о списке, над которым корпел всю ночь, надеясь, что полковник даст наводку, но он отделался ничего не значащими дежурными фразами.
- Если уж ты, Борис, не можешь разобраться на месте, мне совсем многое непонятно. Следует дождаться обнаружения трупа, может эксперты скажут что-то новенькое.
- Сомневаюсь! - покачал я головой. - Будет всё тоже самое, что я читал из акта в акт.
- Давай-ка я наберу Женьку. Может он что скажет дельного. Чем чёрт не шутит!
Я сомневался, что сейчас, рядом с матерью он станет баловаться наркотой, но разубеждать начальника не стоило, пусть пробует. А у меня всегда будет отговорка, что даже сам Нестеров не смог мне помочь советом, а уж какой тогда спрос с нас?! Хотя мне и самому было стыдно себе признаться, что я веду себя как профан, желторотый цыпленок, тыкающийся во всех направлениях одновременно — как бы штаны не порвались, но я делал всё что мог.
Еще меня заботило, что тело последнего ребенка до сих пор обнаружено не было.
- Не там смотрим. - заявил я Тушинину, после разговора с Нестеровым. - Давай объявлять поиск. Поднимай всех своих. Итак время упущено. - посетовал я. - Надо было сделать это сразу. Может пацаненок ещё жив. Что узнаете — звоните сразу, я пока поработаю с бумагами.
Уже через полчаса были сформированы отряды поисковиков. О помощи в поисках мальчика сообщили все районные газеты, социальные сети запестрели репостами, комментариями и отзывами. Мальчика искали всем городом - полиция, волонтеры, поисковые отряды из других районов исследовали подвалы соседних домов, водоемы, коллекторы, запущенные уголки со старыми зданиями, гаражи и частный сектор. Но все было напрасно.
Оперативники проверяли каждого жителя мужского пола, кто хоть отдаленно мог напоминать описание преступника, либо вызывал подозрение своим видом, а так же всех родителей, список которых дала нам завуч школы.
Мы с Тушининым вызвали на допрос трех старшеклассников, намеченных нами еще вчера, после разговора с директором школы и их родителей. Но и это ничего нам не дало. Все трое ребят имели алиби на время пропажи Вани. Одного видели, слоняющимся возле бара с ватагой оборванцем и попрошаек, второй с родителями совершал шопинг в другом городе, а третий был на приеме у врача с подозрением на ГРИПП. Так что и эту версию мы отработали безуспешно.
Но несмотря на проделанный объем работ, установить место нахождения Фролова Миши не удалось.
Весь день я был как на иголках. В сотый раз перечитывал список жертв, в тысячный раз сверял и проверял данные. Наконец, я отбросил папку с «делом» в сторону, намереваясь сделать паузу в умозаключениях, как зазвонил телефон. Я взял трубку. На проводе был полковник.
- Ну Боря, пляши! - почти заорал он в трубку. От неожиданности, я уронил телефон и мне пришлось выуживать его из-под дивана, куда тот отскочил, ударившись об пол.
Пока я корячился, пытаясь выудить непослушный аппарат, полковник говорил не переставая. Я лишь улавливал обрывки фраз. Но и того, что я услышал, было вполне достаточно.
- Ты представляешь, твой племянник опять «поехал». Вчера они с матерью пошли на вечеринку в какой-то клуб — сам понимаешь в провинции таких развлечений нет, вот парень и решил показать матери достопримечательность. Вот там-то, и мать, и сын выпили по коктейлю… а ты сам понимаешь, что туда добавляют. Ну и домой они вернулись уже под утро, что говорится — на бровях. Алена весь день лихобродит, до сих пор спит, периодически ходит в уборную и снова спит. А пацана нам удалось растормошить...
Я наконец ухватил телефон и изо всех сил, вцепившись двумя пальцами за его краешек, начал подтаскивать его к себе. И лишь с шестой попытки мне удалось его вытащить на свет божий. Я нетерпеливо прижал трубку к уху и поторопил полковника.
- Давайте суть! Перескажите в точности все что он сказал, не упустите ни слова, не делайте никаких выводов, иначе половина тут же забудется, а половину мы истолкует не правильно...
- Да там и забывать нечего! Он сказал только одно предложение: - «Надо смотреть не детей, а родителей!».
- Родителей смотреть? - повторил я. - Но мы составили списки всех родителей отцов, чьи дети учатся в школе, и кто не работает днем или приходит за своим ребенком в школу. Мы потратили весь день. Мы и самого Мишу не нашли, вернее ни его, ни тела.
- Ну не знаю тогда. - я уловил нотки недовольства в голосе Нестерова. - Может стоит посмотреть на этот вопрос с другой стороны?
- С какой же? - съехидничал я.
- Например, может родителей что-то объединяет, а не детей. Или они работают вместе… Может какие-то дела делали.
И тут меня осенило! Возможно это месть за что-то. И это что-то связано с детьми. Или с детством самого преступника.
Я отключил телефон, даже не дослушав полковника, который что-то еще там говорил о том, что любая непонятная ситуация или ошибка, какая бы неприятная она не была, учит нас чему-то, заставляет думать или хотя бы ложится в подсознание, чтобы закрепиться там опытом. Мне достаточно было одного слова племянника, чтобы узреть свет в конце тоннеля.
Я вызвал такси, чтобы не терять ни минуты, позвонил Тушинину и созвал сбор, невзирая на его протесты, что уже наступил очередной вечер, рабочий день закончен и дозвониться до многих не получится. Я рявкнул в ответ, что меня не особо интересует как он найдет своих подчиненных и заставит их прибыть в отделение, но если он хочет продолжить работу в органах, ему следует поторопиться. Я оделся почти на ходу и выскочил во двор, не дожидаясь сигнала водителя.
Вечер выдался прохладным и ясным. Я пожалел, что легко оделся, но возвращаться не хотелось. В голове стала сформировываться идея, и мне непременно хотелось её «упаковать», а главное, впереди забрезжил свет и, вот она — нить, за которую уже можно ухватиться. Я притопывал не столько от морозца, сколько от нетерпения, которое охватывало меня каждый раз, когда я начинал видеть реально рабочую версию. А что это версия рабочая, я уже не сомневался.
В голове мелькнула непрошеная мысль — что там происходит дома, что с Алёнкой, что с Женькой? И чем обернется их поход по «злачным местам»? Надо будет попросить Нестерова, который научился справляться с парнем не хуже меня, чтобы тот определить парня в лечебницу. А вот с Аленой предстоит нелицеприятный разговор. Может быть даже придется признаться ей в том, что я не только не смог уберечь парня от наркоты, но еще и пользовался раз за разом его беспомощным состоянием в своих целях.
Меня даже передернуло от ужаса, по коже пробежали мурашки. Думать о предстоящем разговоре было невыносимо. Утратить доверие сестры, вызвать очередной гнев Веры… Домой мне расхотелось возвращаться совсем и я подумал, что будет лучшим выходом после окончания дела вернуться сразу в больницу и лежать там до тех пор, пока страсти не улягутся.
Но все повернулось иначе.
Как только я забрался в такси и назвал адрес следования, раздался звонок от Алёны. Я был в смятении, ответить на звонок или проигнорировать? Но телефон всё пиликал и пиликал, действуя на оголенные нервы. Водитель начал бросать на меня подозрительные взгляды в зеркало заднего вида. Я мысленно молился, чтобы Алена сбросила вызов, не время для разбора полетов, но она не унималась. Пришлось ответить.
- Да. - выдавил я почти шепотом.
- Боряяя! - заверещало в трубке так, что я чуть не оглох, а водитель вздрогнул, едва не выпустив из рук руль. - Женька пропал!
- Что значит попал? - возвращая трубку к уху, спросил я.
- Боренька, миленький! - рыдала Алена. - Я во всем виновата! Зачем только поперлась в это заведение? Ну ведь чувствовала, что добром не кончится! Так он уговорил: - «Пойдем, развеемся!». Я-то думала, что побудем чуток. Да и не сообразила, что ему пить-то совсем нельзя. Да ещё эти коктейли. Я ж забыла, что любая капля, и все вернется на круги своя! Ты прости меня, дуру! Вся твоя работа насмарку! Сорвался он! Придется начинать всё с начала. Я уеду, сразу же уеду, только найди его, пожалуйста! Я больше никогда, никогда не вернусь. Мне же важно, чтобы он здоровым был. Я на всё пойду!
- Алёна! Послушай меня, замолчи! - пытался я прервать словесный поток моей сестрёнки. - Я знаю где он, мне сообщили!
- Скажи мне, с ним всё в порядке? Он живой? Он в больнице? Куда ехать? Может нужны лекарства?
- Да замолчи ты наконец! - рявкнул я, и шофер вновь одарил меня уничтожающим взглядом. Я понимал, как выгляжу со стороны, но времени рассусоливать не было — мы выехали на финишную прямую и до отделения оставалось не более двухсот метров. - Его нашел мой коллега - Антон Петрович Нестеров! Он позаботится о Женьке, пока я не вернусь. С ним всё будет нормально, мы это уже проходили! Я перезвоню тебе как только смогу и расскажу что надо делать. А пока я очень занят. - и я с облегчением дал отбой.
Пока я рассчитывался с водителем, снова повалил снег. Казалось что там наверху кто-то просеивает муку сквозь мелкое сито. С тусклого серого неба обильно сыпались мелкие колючие снежинки. Я, втянув голову в плечи, отсчитал щедрые чаевые таксисту, лицо которого тут же просветлело, и он пожелав мне удачной ночи, надавил на газ.
- Ну что за погодка?! - капитан Тушинин ввалился в кабинет буквально через пять минут после меня, громко топая башмаками, стараясь стряхнуть липкие капли с куртки уже успевшие превратиться из снежинок в воду.
Я поднялся и выглянул в окно, где толком ничего разглядеть не удавалось. Вот такая погода — самое лучшее прикрытие преступлений.
- Это весна, совсем распоясалась! — сокрушенно ответил Андрей, накидывая куртку на радиатор. - Что вы хотели — у нас резко-континентальный климат!
- Даже сама природа не спешит выдавать нам в руки преступника.
Через некоторое время стали стягиваться сотрудники розыскного отдела. Они, кто зевая, кто недоуменно сверля мне спину, рассаживались по стульям, которые ребята приволокли из всех кабинетов, и когда наконец воцарилась тишина, я вернулся к столу.
- Вот! - я бросил тетрадь над которой трудился всю прошлую ночь. Никто не шелохнулся, видимо посчитав меня старым чудиком, которого невесть зачем прислали к ним в командировку. - Здесь отгадка этой задачи. Андрей Григорич, открой и огласи весь список!
Майор чуть помедлил, словно решая, стоит ли тетрадь того, чтобы ее открыли, и стоят ли слова и действия подполковника считать не бредом старого идиота, но все же взял ее в руки и начал читать.
- Здесь жертвы, имена, фамилии, сроки и... нууу, все остальное прочее.
- Ну и какие можете предложить действия и решения данного дела? - я обвел взглядом всех собравшихся. - Какие предположения, версии?
Ребята стушевались, начали прятать глаза, и изподтишка поглядывать на часы.
- Отставить! - взревел я. - Начинайте шевелить мозгами. Если конечно хотите раскрыть дело! А вы, майор, получить звездочку! Нам не придется сегодня спать! Может и завтра тоже! - по кабинету пронесся едва различимый гул неодобрения. - Лентяи и разгильдяя! - я стукнул по столу кулаком. - Прошел год! Убивают ни в чем не повинных детей! А вы топчитесь на месте, словно в штаны наложили!
- Не правда! - раздалось со всех сторон.
- Мы готовы работать.
- Готовы работать? А где вы были год назад? Месяц? - все еще кипятился я. - Умирают ваши дети! И ваш ребенок может стать следующим!
В глазах присутствующих загорелся интерес. Лица из сонно-ленивых зажглись праведным светом.
- Мы готовы! Что нужно делать?
- Вот это другой разговор. - успокаиваясь ответил я. - А теперь смотрите. Здесь тринадцать детей, который мы никак не можем объединить в одну линию, потому что типажи и всё остальное абсолютно разное. Но не приходило ли вам в голову, что мы должны искать сходность не детей, а их родителей.
Раздался шум. Все заговорили разом.
- Тихо!- скомандовал я. - Нам нужно немедленно найти то, что объединяет всех двенадцать родителей. Всё это напоминает мне месть этим взрослым. Месть жестокую. Но вот что могло произойти такого, что преступник начал свою охоту. Он бьет в самое больное — в сыновей и дочерей!
Я увидел, как оживились ребята, как на их лицах отразилась радость от понимания того, что отыскалась путеводная нить, надежда, что мы наконец-то вышли на правильную дорогу, и желание действовать.
- Берите папки, дела и начинайте копать.
Эти несколько минут дались мне с таким трудом, что я почувствовал себя как выжатый лимон. Тушинин принес мне кофе, и я поплелся в дальний угол кабинета, плюхнулся на диван и прикрыл глаза, наслаждаясь ароматом дешевого напитка…
- Пожалуй, я останусь здесь. - зевнул я. - Нет смысла переться через весь город в гостиницу, когда в любую минуту могут поступить новые сведения.
Я постелил на диван свое пальто и улегся прямо в ботинках. Майор выключил свет и сообщил, что тоже останется на рабочем месте, чтобы быстро сориентироваться, если ребята что-то обнаружат.
Но отдыхать пришлось недолго. Чуть только рассвет тронул небо, в соседнем кабинете зазвонил телефон, и Тушинин взял трубку.
- Когда? Где? - услышал я его возгласы, и почти наверняка понял, что сообщил майору оппонент.
Пришлось отставить чашку вчерашнего кофе в сторону и надевать пальто. Сил на то, чтобы говорить не было совершенно и мы, удрученные вымотанные и замерзшие, пялились на дорогу, погруженные каждый в свои мысли.
Тушинин был за рулем своей Тойоты, вызывать дежурную не было времени, да и смысла особого тоже. Бензин оплачивало государство, расходные детали, ремонт, мойка — на все это выделялись деньги. Так было проще и удобнее. Машина всегда под рукой, не нужно вызванивать Михалыча, который частенько не мог сесть за руль, если его не предупреждали заранее.
Не кстати снова повалил снег. С тусклого серого неба обильно сыпалось снежно-дождевое месиво
- Ну что за погодка?! - майор включил дворники.
Скрип металлической щетки по стеклу начал раздражить, однако даже их интенсивная работа не справлялась с липкими снежинками, превращавшимися в воду, попав на теплое стекло и тут же замерзали блеклыми льдинками, сводя видимость дороги почти до нуля.
Я всмотрелся в боковое окно, где толком тоже ничего разглядеть не удавалось. Вот такая погода — рай для преступника - и следы уничтожит, и свидетелей разгонит.
- Это весна, совсем съехала с катушек. Давненько не припомню такой погоды. — сокрушенно посетовал Андрей, отключая двигатель и накидывая куртку на плечи. - Повезло же нам с кретином, который не следит за изменениями в природе и не сверяется с прогнозом. Даже сама природа не спешит выдавать нам в руки преступника, и стремится скрыть все улики.
Он схватил из бардачка баллончик-спрей и выскочил наружу. Некоторое время он пытался очистить стекло тряпкой, пропитанной очищающей жидкостью, усердно брызгал спреем на стекло, ждал пару секунд, когда «нерзамерзайка» растопит лед, потом снова брызгал и растирал тряпкой. Наконец стекло сделалось прозрачным, а капли, то ли снега, то ли дождя, стекали по «лобовухе», не оставляя на нем следов.
Дождавшись надежного результата, Тушинин довольно потер руки, затем втиснулся в салон, суча ногами, чтобы стряхнуть налипший на подошвы лед.
- Рекомендую. - сунул он мне в руки баллончик. - Отличное средство. Сами видели — пять минут и все в ажуре.
- У меня нет машины. - я даже не стал отвлекаться на запоминание названия не нужной для меня информации. - Давай поспешим на место.
- Зря, Борис Петрович. Отличное средство не только для машины. Подарите жене, она ведь моет окна? Достаточно раз в полгода протереть любую поверхность, и эффект на лицо. Хоть те же зеркала в ванной — никогда не будут запотевать.
- Вот я смотрю на тебя, майор, и поражаюсь твоей непосредственности. - Мы едем на труп мальчика восьми лет, у нас не раскрыто еще двенадцать убийств, почти год жители вашего Новозаринска пребывают в страхе и гневе, а ты рекламируешь мне средство для мытья окон. Самое время.
- А что такого? - пожал плечами Тушинин. - Парнишку мы все равно не оживим, выводы вы уже какие-то сделали. Скорее всего мы увидим то же самое, что и предыдущие двенадцать раз. Время, пока мы плетемся сквозь непогоду, есть. Версию ребята отрабатывают. А средство действительно действует и даже помогает в трудную минуту. Вот сейчас мы просидели бы в этой луже не менее получаса, пока бы тучи не ушли, потом еще минут двадцать сушили бы стекло, и в добавок останавливались каждые десять минут, чтобы хорошо почистить окно. А так мы потратили времени всего ничего, и едем спокойно осматривать место преступления.
Я лишь махнул рукой, не собираясь объяснять очевидные вещи. Видимо этика и Тушинин разминулись и пошли разными дорогами.
Уже издалека мы увидели группу людей, собравшихся у черного пластикового пакета. Их закутанные в темные плащи и куртки фигуры, кружащие вокруг «ритуального» предмета, наводили ужас.
Мы выбрались из машины и стараясь не замочить ноги, перепрыгивая и обходя лужи, направились к ним. Серое небо, слякоть, изморось — казалось мы перескочили через полгода и на дворе не весна, а конец осени. Голые деревья, грязные улицы, по всюду валяются горы мусора. Порыв ветра подхватил с земли рваный пакет и бросил его прямо в меня, я еле успел уклониться. Под ноги Тушинину попал бумажный стаканчик, майор лихо отопнул его ногой в сторону и тот заскользил дальше, Андрей же с непонятной гордостью посмотрел на меня — то ли хотел увидеть мой восторг по поводу собственной ловкости, то ли показать, как у них в городе принято сражаться с отбросами.
Люди в черном словно застыли ледяными скульптурами, лишь полы их одежды трепетали на ветру, хоть как-то оживляя картину. Все шесть человек молча расступились перед нами, дав дорогу. Мы с майором некоторое время потоптались на месте, превращаясь в такие же изваяния.
- Надо дождаться экспертов - заявил я. - Ничего не трогайте.
- Мы и сами знаем. - сказал кто-то из группы. - Они уже едут. Сейчас будут.
- Улитка вышла, скоро будет! - вспомнилась присказка из детства. Кто знает, климатический катаклизм может задержать их в дороге надолго.
Стоять в бездействии я не мог, осторожно присев на корточки, отогнул край мешка. На меня глянули мертвые детские глаза, устремленные в небо. В носу защипало, как бывает всегда, когда переполняют эмоции и я пытаюсь сдержать слезы. Мне казалось, что вот сейчас подернутые пеленой зрачки сдвинутся в мою сторону, с укоризной и мольбой об отмщении. «За что?». Потом я увидел зияющую рану от виска до самого подбородка, отметил, что над ребенком хорошо поиздевались. На шее и груди виднелись кроваво-черные кровоподтеки. На Ване, а я не сомневался, что это он, хотя его трудно сейчас было опознать из-за нанесенных побоев и ранений, не было одежды. Мальчик словно попал в гигантскую мясорубку, ему сломали пальцы, это было понятно по неестественно вывернутым суставам. Несколько ребер выпирали из-под кожи острыми краями переломов, живот был располосован и кишки вывалились наружу, так и застыв бесформенной кучей на морозе. Истерзанные останки просто сунули в мусорный мешок, привезли сюда и бросили, как отработанную вещь. Мне стало зябко.
- Как ему должно быть холодно! - вырвалось у меня.
- Что? - наклонился ко мне Тушинин.
- Я говорю, что это ужасное зрелище. Вызови отца на опознание, а лучше кого-то из соседей или учителей с устойчивой психикой. Матери такое видеть не нужно, тут даже взрослого и равнодушного начнет выворачивать.
- Угу. - бросил Андрей Григорьевич и отошел в сторонку, чтобы позвонить дежурному и отдать распоряжение.
Как и предполагалось, ни мы, ни эксперты не обнаружили никаких следов убийцы.
- Даже, если что-то и было, то сплыло. - заявил Огорев — суд мед эксперт отделения. - Дождь и снег погребли под собой все, что могло было быть. Скорее всего, мы ничего больше не обнаружим — следов нет. Видимо ваш маньяк был на машине — не станет же преступник тащить мешок на себе. Да и положение тела, если его не трогали, говорит о том, что его выбросили сюда на скорости, проезжая мимо.
- А его не трогали? - я обернулся к ребятам.
- Нет конечно. Мы ж не дети в детсаду, играться в приключения.
- Тогда мой вердикт таков - ищите машину. - закончил эксперт. - А о состоянии тела доложу позже… Кстати, тело обескровлено, значит жертва мучилась от ранений и долго истекала кровью.
Визжа тормозами, к нам подъехал черный УАЗик. Двое санитаров, одетые в такие же черные куртки, из под которых белели медицинские халаты, вынесли носилки, переложили на них тело мальчика и аккуратно вкатили его в темную утробу катафалка, потом так же молча и быстро заскочили в кабину и осторожно тронулись с места.
Все произошло так быстро, что мне показалось, будто бы и не было ничего. Но голос эксперта прервал мои мысли.
- Борис Петрович, нам больше здесь делать нечего. - отрапортовал он. - Мы все осмотрели, сфотографировали и ничего не обнаружили… Позвольте мне вернуться в морг и уже там сделать свои заключения.
- Да, да, езжайте, конечно. - еле выдавил я из себя. - Сделайте все как можно скорее.
Мужчина кивнул и взмахом руки позвал всех ребят за собой.
- Я словно попал в фильм ужасов. - сказал Тушинин, когда мы остались одни. - Пустынный город, пустынные улицы, фигуры в черном, мешок черный…
Я был не склонен сейчас вдаваться в мрачные описания антуража.
- Где мы находимся? - спросил я, оглядывая местность. Перед нами был парк и его боковые ворота.
- Это тупиковая улица если идти в левую сторону. Справа мы приехали. Отсюда до центральной - метров двести. А перед нами тот самый парк, где и пропал мальчик.
Я обернулся назад. Вдоль улицы расположились пятиэтажки-близнецы прошлого века, как обычно — серые, безликие, обшарпанные. Мутные окна отражали хмурое небо и голые деревья. Надежды на свидетелей не было. Если какой автомобиль и проехал здесь, никто не обратил бы на него особого внимания, а уж тем более, на черный мешок, выброшенный на дорогу в двадцати метрах от мусорных баков, доверху наполненных разными пакетами. По-видимому, сор копился здесь месяцами, вокруг была настоящая свалка, источающая миазмы на несколько десятков метров. Я еще раз оглядел пустынную улицу. Безнадежно.
- Далеко до школы? - спросил я.
- Если напрямик через парк, потом пройти дальше через березовую аллею и направо — минут десять времени займет.
- Что находится по другую сторону парка? Меня интересует план местности — может ли кто-то идти со школы мимо и заметить гуляющих?
- Вполне. Дорога до нового микрорайона… там где девятиэтажки построены, идет как раз вдоль, деревья голые, центральная аллея должно быть хорошо видна.
- Эта вон та? - я указал рукой на дорогу среди редких берез, виднеющуюся среди стареньких аттракционов, разобранных на зиму. Торчали лишь голые, с облупившейся краской бетонные столбы и металлические каркасы.
- Будем надеяться, что эксперты нам скажут что-нибудь интересное. А пока давай пройдемся по той улице.
- А что новое они могут сказать? - опираясь на импровизированную клюку и скользя по наледи, проговорил майор. - Всё как обычно — насилие, издевательство и искромсанные тела.
Мы еле передвигая ноги, скользя и ругая коммунальные службы, пересекли парк, прошлись туда сюда по улице, рассматривая из-за деревьев место происшествия. Я вполне отчетливо увидел и лавочку, на которой расположилась в выходные семья Фроловых, и урну, о которой говорил глава семейства, и закрытый сейчас киоск с мороженым.
- Вот смотри, Андрей, - я указал на тропинку от улицы до аллеи. - Давай предположим… кто-то, увидел семью, случайно или следил за мальчиком, не важно сейчас, остановился здесь, где мы стоим и привлекая внимание Вани, поманил его к себе... Как думаешь, сколько понадобилось бы времени ему добежать до этого места?
- Нууу, если не раздумывая, секунд пять — десять.
- К кому он мог так спокойно сорваться с места, явно не боясь и не задумываясь о последствиях?
- Скорее всего — очень хороший знакомый. И кому он был очень рад.
- Исключаем друзей и одноклассников. Понятно — это были не они. Может учитель?
- Опять школа? - Тушинин покачал головой. - Мы же проверили учителей. Да их там всего двое мужиков. Я не думаю, что ребенок мог так их любить, что сломя голову помчался на встречу. А всякие работники и вообще исключаются — зачем им мальчик?
- Случайный выбор, например. Шел, увидел, воспользовался случаем.
- Ну так Ваня не пошел бы…
- Что-то совсем не клеится! - посетовал я. - Какая-то мелкая деталь ускользает. Совсем крохотная и очевидная. Которая вмиг поставит все на свое место. - я вздохнул. - Поехали. Может ребята уже закончили анализ и нашли наконец критерии отбора пострадавших. Нам пришлось проделать обратный путь по скользкой дорожке и когда я сел в машину, ноги у меня гудели, словно я пробежал стометровку на время. Я вытянул их вперед и помассировал мышцы, морщась от боли.
Машинально, я глянул на часы — как быстро бежит время, вот только мы встретили рассвет, а уже время перевалило за три часа дня. Скоро закончится и этот день, а мы так и не приблизились к поимки преступника ни на шаг.
Встретили нас возбужденными криками.
- Нашли! Мы наконец-то узнали, что общего между жертвами — это действительно их родители. Надо срочно ехать. Надо созвать всех на совет.
- Отставить базар! - я прошел к столу в резко наступившей полной тишине и плюхнулся на стул. Меня еще слегка подташнивало от увиденного утром зрелища, которое мы имели неудовольствие лицезреть — я никогда не привыкну воспринимать смерть детей, а тем более такую, спокойно.. Ко всему прочему ноги нещадно ныли, так бывает когда долгое время сидишь в засаде с затекшими членами, а потом приходит расплата, и все тело начинает прошивать тысячами раздирающих плоть иголками. К тому же я изрядно продрог и хотел пить.
Я попросил Тушинина принести воды, и лишь когда запил таблетки, попросил ребят внятно рассказать, что они нарыли.
Поднялся совсем молодой парнишка, но я жестом оставил его сидеть.
- Представьтесь, кто вы, звание и за что отвечаете в отделении.
- Карасев Вадим Сергеевич. - отчеканил он. - Звания у меня нет, я программист. Друзья, - он кивнул на двух парней, сидевших по правую руку от него, - попросили меня посодействовать. Я не работаю в полиции, но у меня есть своя фирма, где я оказываю населению услуги по… ну, в общем, по разным вопросам …
- По работе с компьютерами и поиске информации. - подсказал я. Тот кивнул. - Дальше.
- Родители, либо папы, либо мамы, детство провели в одном детском доме.
Я подался вперед.
- Адрес, телефон руководства? - я повернулся к дежурному. - Найти и предупредить директора, что мы будем… Через сколько?
- Через два часа максимум, если выедете немедленно. Ну или немного позже, судя по гололедным явлениям на дорогах. - подсказал программист. - Это не учитывая природные катаклизмы и теперешнюю дорогу, за городом может быть еще хуже. Адрес и населенный пункт я написал на бумажке. - он протянул мне листок с настолько корявым почерком, что мне удалось прочитать только два слова, и те, лишь по наитию.
- Ну что у вас, компьютерщиков, за почерка. Вас что — не учили в школе писать? Хуже, чем у врачей мне казалось нет каракуль, но вы превзошли все ожидания.
- Так мы же не пишем от руки, или пишем, но очень редко. - расплылся в довольной улыбке Вадим. - Все делается на компьютере. Это очень удобно.
- А что делать, если свет отрубили? - спросил я, понимая, что современная молодежь совершенно беспомощна без этой машины. Вот нас учили в школе чистописанию. Я помню как Дарья Ивановна, моя первая учительница, внушала нам, что надо развивать моторику, тогда мозг будет лучше работать. Если голове не давать нагрузки — человек тупеет. Я, не отличавшийся красивым ровным и заковыристым написанием букв, был согласен с ней в одном — знания можно почерпнуть откуда угодно — с сайтов, из игр, из новостей, но соображалка — наша, русская знаменитая соображалка утеряна навсегда. Молодежь перестала думать и анализировать, полагаясь только на инструкции, команды, приказы, где четко написано, что следует делать в том или ином случае… Я где -то читал, что в одном из древних Китаев, а их, вы знаете, было несколько, было одно интересное требование к людям, которые претендовали на должности высших чиновника. Они должны были сдать два экзамена — как вы думаете какие?
- Законодательство! - послышался робкий ответ кого-то из ребят.
- Статистику...
- Политологию...
- Умение говорить…
- Нет! Нет! Нет! И ещё раз , нет! - отчеканил я. - Ничего подобного! Первый экзамен — каллиграфия. И не потому, что там не было писцов и людей, которые могут всё за него написать — нет! И не потому, что он должен там всё выписывать, стараться… Тренированная рука, тренированный мозг и терпение! Ещё аккуратность, сосредоточенность и эстетические чувства! У вас ничего этого нет! Вы никогда ничего не добьетесь в жизни, если у вас не будет этих качеств! Разболтанность — вот ваш конек!
Вадим смотрел на меня с обидой, и я готов был поклясться, что он сейчас взорвется, начнет возражать: «Вот же я, умный и талантливый, нашел вам то, что вы не могла разглядеть столько месяцев! Без меня вы не смогли бы решить эту задачу! Я выполнил ваше указания быстро!». Вот именно — выполнил указания! А не сам додумался до этого!
Однако, парень не проронил ни слова, лишь плотнее сжал губы.
- Борис Петрович! - отвлек меня от мыслей голос Тушинина
- А? Что?
- Мне готовить машину? Мы едем сейчас?
Вот то, чего я и опасался - никакой инициативы. Всегда ждем приказа.
- Ну конечно! - вздохнул я. - Это и ежу понятно должно быть. Или будем ждать второго пришествия?
- Ну может у вас другие планы!
- Ага. - я даже растерялся. - Сходить в ресторан, потом снять девочек и закатиться с ними в сауну. Еще пожрать от души и выпить бутылку хереса. Больше пока ничего не планировал.
Тушинин не обиделся, не смутился, мне даже показалось, что он удивлен моим словам, а потом, словно очнувшись он ринулся в дежурную часть вызывать Михалыча — вести самостоятельно машину он не стал рисковать — мало ли, придется задержаться до ночи, а в сонном состоянии инструкция не рекомендовала садиться за руль.
Я лишь закатил глаза к потолку, шокированный инертностью нашей смены.
Пока ждали Михалыча, я еще раз пробежал список родителей-детдомовцев глазами.
Ирина Алферова — третий класс — десять лет. Мать Наталья выпустилась из детдома десять лет назад. Андрей Иевлев — четвертый класс. Отец Игнат Иевлев. Семен Антонов — девять лет - отец Александр. Наталья Хворова — мать, Женя Данилова — отец, Федотов Артем — отец, Алина Егорова — мать, Валера Рябов — бабушка, работала в дед. доме нянечкой, Юра Краснов — мать — работала там же воспитателем, Ольга Егорова — отец, Степан Мильта — отец, Кирилл Ургин, и наконец, наш последний - Фролов Иван — отец.
Я уже почти знал ответ на вопрос кто убийца?! Был ребёнок, которого в этом детском доме гнобили, скорее всего, постоянно — не разово, потому как нянечка и воспитательница никак не могли участвовать в отдельном акте-вандализме, устроенном детьми, а может быть с их молчаливого попустительства произошло что-то страшное, чем нанесли мальчику или подростку травму, за которую он теперь и мстит. Это должен быть парень — все жертвы подверглись сексуальному насилию. Осталось только выяснить фамилию и имя этого… я не мог теперь назвать его подонком, потому что понимал, что обстоятельства заставили его стать на путь мщения. Его мозг, замутненный злостью, хочет очиститься и возродиться. Но уже слишком поздно, чтобы встать на путь исправления. Психика, поврежденная с детства очень сложно поддается коррекции.
Тушинин доложил о готовности, но я все еще настраивался на разговор с директором, боясь узнать то, что станет для меня неприятным открытием. Наконец, я оделся и вышел во двор, где уже минут десять ждала полицейская пятерка. Из коллег сегодня дежурили разбитной хохмач Олег Торопов и серьёзный молчаливый капитан в возрасте Николай Иванович, которые отправились с нами для подстраховки. Когда мы все пятеро уместились в тесном салоне, шофер завел мотор и вопросительно уставился на меня.
- Трогай! - мотнул я головой. - И по возможности быстрее.
Машинка оказалась на редкость юркой и резвой. Мы, включив мигалку, неслись по трассе со скоростью не менее ста двадцати километров в час. Говорить не хотелось, ребята тоже с разговорами не лезли, понимали серьезность ситуации. Впервые оказавшись наедине с высоким рангом командированного начальника, они боялись лезть ко мне с вопросами, не зная моего нрава, присматривались. Обычно они сидели в своем кабинетике, пили чай, трепались на разные похабные темы, дулись в карты — в таком маленьком городке все было просто, обыденно, серьезных преступлений отродясь не случалось — так, по мелочи, муж надавал тумаков неверной жене, подрались собутыльники, сперли кошелек у старушки — вот и весь послужной список. А тут такое дело?! Они ловили каждое мое слово, каждый жест, каждое действие.
- На жопе отсидеться не получится. - сказал я при первом разговоре с Тушининым. - Давай мне ребят толковых, да шустрых. Иначе обыватели порвут нас на лоскуты, а потроха размотают по улице, и будут правы.
Майор тогда хотел было отшутиться, но вовремя осекся.
- Конечно. - потупил он взгляд. - Конечно. Все лучшие силы вам отдам.
Я не знал, мог ли я считать этих ребят лучшими силами, но Андрей Григорьевич видимо дал строгие указания, как им следует вести себя со мной, чтобы не пришлось краснеть. Хотя сам сидел пунцовый и напряженный.
Два часа с лихвой в дороге - это долгий путь. Создалось неловкое молчание, когда никто из на пятерых не знал, что сказать, что сделать… Я уже было хотел начать разговор о том, как следует вести себя при встрече с руководством детского дома, и тут зазвонил телефон. Я включил громкую связь, чтобы все услышали то, что скажет патологоанатом, работавший с телом Вани.
- Мальчик был изнасилован, а уже потом его пытали. Резали медленно, наслаждаясь мучениями жертвы. Раны наносились через определенное время, видимо в перерывах ребенок испытывая боль, терял сознание. На запястьях видны следы скотча — мальчику связали руки, чтобы он не мог защищаться. А чтобы он не кричал и не мог позвать на помощь в горло ему влили расплавленный воск, который закрыл ему горло, сжег связки и пищевод. Дальше все продолжалось по кругу. От первой раны до последней прошло более суток. Этот ваш сукин сын — поганый конченный извращенец, у которого напрочь отсутствуют чувства сострадания и совести. Думаю он наслаждался увиденным… Борис Петрович, найдите этого… урода! До каких пор он будет убивать? У меня самого двое детей и есть внуки, которые как раз учатся в этой чертовой школе. - его голос сорвался. Послышалось судорожное дыхание, видимо Виталий Антонов, как подсказал мне с заднего сидения Тушинин, пытался подавить начинавшуюся истерику.
- Успокойтесь, Виталий, - я постарался вложить в слова самые серьезные интонации, - вам и вашим близким ничего не грозит, если вы конечно воспитывались в полной семье.
- А какое это имеет отношение к делу? - голос его стал не столько нервным, сколько заинтересованным. - Мои родители умерли всего год назад, с разницей в несколько недель.
- Это ваши родные мать и отец? Вы никогда не были в детдоме или приемнике распределители?
- Нет конечно! Мои предки были прекрасными родителями. Мне их очень не хватает!
- Ну и славно! Пришлите мне полный отчет на эл. почту. Я почитаю его в дороге.
- Слушаюсь, товарищ подполковник!
Слова и описание ранений Вани Фролова, вывели ребят из себя.
- Что это за мразь такая?! Так упиваться страданиями маленького мальчика… и остальных детей…
- Все по одной схеме происходит. - вставил Николай Иванович. - насилие и долгие пытки. Какой-то ненормальный грёбаный психопат.
- Ублюдок, одним словом! — поддержал коллегу сержант.
- Надеюсь сегодня мы узнаем имя убийцы и всем зверствам придет конец. — ответил я.
Все погрузились в мрачные думы. В машине стало душно, и я приоткрыл окно. Никто из коллег не высказал недовольства, их лица были сосредоточены и суровы, в глазах читалось нетерпение, сосредоточенность и решительность… и еще - азарт. В другое бы время я пресек бы такое появление эмоций, но сейчас и сам пылал праведным гневом. От моего сочувствия к этому дегенерату не осталось и следа. Как бы жизнь не распорядилась, нужно оставаться человеком.
Доехав до поворота, Михалыч свернул налево. Машину подбросило на дорожном ухабе, и я чертыхнувшись, выплыл из калейдоскопа тревожных дум, обратил внимание на то, что наш неизменный шофер ведет машину через чур быстро.
- Не по вашим дорогам. — отметил я. - Вон предупреждающий знак — на вираже стоит сбросить скорость до сорока км. в час, а ты лихачишь до сотни.
- Виноват, товарищ следователь! - и тут же с кривой ухмылкой ответил. — Молодой еще, исправлюсь.
Несмотря на неподходящее время, его грубоватый юмор немного разрядил напряжение и я даже сумел улыбнуться.
- Все же придерживайся правил, Олег Михайлович, не то, не ровен час, преступников некому будет ловить. Тормозни.
Водитель припарковался у обочины, и я вылез на свежий воздух, потирая ушибленный лоб и переводя дух.
- Езжай за мной! — приказал я ему. — Мне надо немного пройтись.
Балеев виновато кивнул и почти бесшумно начал следовать за мной.
Несмотря на поздний час на улице было довольно светло. Над головой повисла круглая полная луна, освещая окрестности желтоватым светом. Легкая изморось щекотала кожу на лице, и я невольно подставил лицо небу, наслаждаясь прохладным воздухом и свежестью наступающей ночи.
До нашей конечной цели оставалось не более полкилометра. Если я не сбавлю темп, то доберусь до ворот приюта менее чем за двадцать минут. Директор, конечно недоволен таким поздним визитом, но ничего, мы ждали дольше. Он не знает цели нашего визита, но думается мне, что у него есть грешки, которые он в данную минуту пытается скрыть. Пускай понервничает, нет наказания без причины. А мне хотелось сделать паузу и подумать. Да и дорога была здесь не такая гладкая, как в Новозаринске, здесь было немного теплее и обошлось без дождя, поэтому спокойно пройтись, не боясь шлепнуться, мне очень хотелось.
В последнее время рабочие проблемы вытеснили все мысли о семье из моей головы, и теперь мне нужно было их отбросить, переключившись с поимки преступника на проблемы в семье. Я начал переживать о том, что сейчас творится дома, как чувствует себя Женька, уехала ли Алена или вот прямо сейчас совершает очередную глупость. Как Вера справляется со всеми делами, живя у дочери. Помог ли ей Нестеров. Никто из них не соизволил позвонить мне и сообщить, что творится дома, а я поглощенный работой совсем забыл о семье. И теперь очень сожалел об этом. Как только мы вернемся в отдел, первым делом позвоню им всем. Сейчас стоит подумать о допросе директора, о том, как следует поступить после разговора. Я посмотрел на часы — половина восьмого вечера. С чего начать разговор?Следует ли припугнуть персонал разбирательством? Но мои мысли вновь обратились к домашним. На душе скребли кошки. Я прошел уже большую часть пути, но все еще не мог переключиться от домашних проблем на рабочий лад. Мысли никак не хотели возвращаться в нужное русло. Наверное мне не стоило прерывать лечение. Уж слишком я стал рассеянным и тугодумным.
Я продрог, устал и запыхался, но все еще находился в каком-то полу коматозном состоянии, разрываясь на две половины моей жизни, из которых то одна, то вторая брали верх. Мне вдруг подумалось, как хорошо было бы сейчас уехать на море, или посидеть перед телевизором с пивком и крабами, главное в тепле и уюте.
- Надо взять себя в руки и взбодриться. — сжимая кулаки, уговаривал я сам себя. - Нужно привести себя в тонус.
Усилием воли я старался переключиться на деловой настрой, но эмоции брали верх. Я все еще вспоминал глаза Миши, мертвые и холодные, которые уже никогда не увидят света. С разбитых губ, которые уже никогда не будут улыбаться. С истерзанного сердца, которое уже никогда не сможет любить, но и не мог забыть родных — их образы постоянно мелькали в голове, я боялся потерять их всех вместе и каждого в отдельности...
Вот и ворота, огромные, кованные, за которыми был небольшой сад, узкая тропинка вела к подъезду двухэтажного серо-зеленого здания, построенного еще во времена СССР и больше никогда не ремонтировавшегося. Даже в темноте был виден обшарпанный блеклый фасад, с облупившейся штукатуркой, лужи, грязный снег, лепешками разбросанный по всему периметру небольшой площадки.
Одинокие, раскуроченные качели утопали в ледяной луже, невдалеке гора стылого песка и сломанные бортики некогда бывшие песочницей. Рваный плюшевый мишка, грязный и жалкий с оторванным ухом и повисшими глазами-пуговками валялся у самого входа. Кособокие облезшие скамейки ютились в глубине полисадника...
- Это случаем не заброшенное место? - спросил я обернувшись к Тушинину.
Остальные шли постоянно оглядываясь по сторонам и им тоже было не по себе.
- Ужасное место. - почти шепотом сказал Торопов. — Как здесь можно жить детям.
- Словно тюрьма. - так же тихо добавил Николай Иванович.
Я поднял глаза и увидел одиноко светившееся окно на втором этаже. Сквозь легкую занавеску видно было мелькавшие тени, снующих туда-сюда людей. Я подергал дверную ручку — закрыто. Пришлось искать звонок. Кнопка оказалась так высоко, что мне пришлось встать на цыпочки.
- Для кого это сделано? - невысокого роста Николай Иванович тоже попытался дотянуться, но у него это вышло с еще большим трудом.
- Явно не для детей!
Я утопил кнопку звонка до предела и в коридоре раздался резкий отрывистый звук. Если дети уже спали, то наверняка такая мелодия их подняла на ноги. Я не ошибся — в окнах тут же замелькали детские лица, разглядывающие ночных гостей. Тут же раздалась ругань и любопытные мордашки исчезли.
Дверь открылась автоматически — хоть какое-то новшество цивилизации. Мы вступили в полутемный холл, заканчивающийся развилкой и лестницей на второй этаж. Нос защипали запахи компота, манной каши, чего-то прокисшего, мочи, плохо постиранного белья и затхлости.
Стараясь не обращать внимание на тошнотворное амбре и не отвлекаться на созерцание окружающей обстановки, мы поднялись на второй этаж. Здесь было светлее и радовало отсутствие противного запаха нищеты и запустения. В обе стороны простирался длинный коридор со множеством дверей, откуда доносились детские голоса и шипящие окрики ночных нянечек.
Нам не пришлось долго блуждать — единственная ярко освещенная дверь со стеклянными вставками была прямо перед нами. Блестящая табличка гласила Перт Владимирович Савушкин — директор воспитательного учреждение для детей, лишившихся родителей или оставшихся без их попечения
Я не стал стучать, а сразу дернул за руку, и дверь на удивление бесшумно отворилась. Конечно, мы попали не в сам кабинет, а в секретарскую, обычную комнату с большим столом, весьма современным компьютером, шкафами с папками вдоль стены и несколькими стульями как в зале ожидания у двух противоположных дверей. Слева - зам. директора и справа - Самого. Имени на табличке не было, но это было и ни к чему, оно красовалось на входе в «святая святых». Из под двери просачивалась тоненькая полоска света и раздавались приглушенные голоса, словно два оппонента переругивались между собой. Я хотел было войти, но дверь сама распахнулась перед самым моим носом, и женщина чуть за сорок в элегантном костюме малинового цвета предстала на пороге.
- Вы из полиции? - мягким гортанным голосом спросила она, глядя на нас поверх очков. Ее высокая прическа на старомодный лад придавала ей вид настоятельницы пансиона для благородных девиц прошлых веков, но никак не современного педагога.
В моем детстве была одна такая особа — она и двигалась-то словно гувернантка из богатого дома и одевалась соответственно. Была эта дама чопорной и дотошной, даже голос её был хорошо поставлен — низкий, грудной, чуть с хрипотцой, со слегка иностранным акцентом. Она ходила между парт с длинной тонкой указкой и строго выговаривала ученикам за любую шалость, любую провинность на уроке. Говорила она высокопарно, чуть приподняв подбородок и все время внушала нам, что хорошие манеры — это признак воспитанности и аристократизма.
Но её внушения так и пропали даром — никто из нашего класса не добился высоких успехов ни в науке, ни в общественной деятельности. Как-то так сложилось, что парни сплошь выбирали профессии рабочих, дальнобойщиков, строителей, или вот как я - полицейского, работа которого иной раз предполагала наличие крепкого словца, а уж о «наманикюренных» пальчиках и собственном достоинстве, речь и вовсе не шла, где уж ему тут взяться, когда приходится порой возиться в крови и нечистотах, сутками сидя в засаде или «прогуливаясь» по злачным местам? Следить за красотой, и внутренней, и внешней порой совсем не хватает, ни времени, ни желания. Несмотря на её манерность и строгость, мы очень любили Тамару Егоровну, и соответственно ее предмет — историю средних веков. Рассказывала она так мастерски, что мы сидели на ее уроках раскрыв рты. Однако, её предмет ничем не помог мне в жизни и тут же выветрился из головы, как только прозвенел последний звонок. И вот передо мной стоял тот же образчик стати, острого ума и интеллигентности… или мне просто хотелось так думать. За более полвека в таких богом забытых заведениях ничего не изменилось. Прогресс до сих пор обходит удаленные от цивилизации сиротские приюты.
Я кивнул, показывая ей раскрытое удостоверение, и она чуть отступила в сторону пропуская нашу группу в кабинет.
На первый взгляд здесь было простенько, но с удобствами. Но чуть позже я всё-же разглядел скрытый шик. Диван, хоть и темных тонов, был обит замшей с едва различимым рисунком, стулья — с резными спинками, легко сошли бы за антиквариат, Стол — дубовый, добротный, тоже темного, почти черного цвета, поблескивал полировкой, шкаф — с затемненными стеклами, огромный глобус в углу, от которого тянулся прозрачный шнур к резным розеткам... А это значит, что сей предмет предназначен далеко не для учебных или познавательных целей — я почти на сто процентов был уверен, что это скрытый бар, с встроенным холодильником внутри. На окнах дорогие занавески и тяжелые гардины, Ковёр с огромным ворсом и авангардной расцветкой…
Я хотел было высказаться по поводу роскоши лишь в одном единственном кабинете, но передумал — у нас была определенная задача и отвлекаться мне не стоило. Проверку можно направить потом, сообщив координаты данного заведения в соседний отдел по экономическим преступлениям. Я был на сто процентов уверен, что ребятам будет чем здесь заняться.
За столом сидел весьма грузный мужчина лет пятидесяти, с лысеющей шевелюрой и мясистым крупным лицом. Он устремил на нас взгляд заплывших жиром маленьких глаз, потом нехотя оторвал от кресла свой тяжелый зад, перегнулся через стол и протянул мне руку для пожатия.
— О вас ходят легенды… - он пожал плечами, словно передвинул пудовые гири. - Мне сообщила секретарша о вашем визите и я навел справки.
Его рука была мягкой и потной, хотя в кабинете было довольно прохладно.
- Отлично. - кивнул я, негодуя в душе, что такое оплывшее тупое создание пытается корчить из себя всезнайку и делового человека, имея при этом весьма сомнительную репутацию честного и любящего детей директора - Не будем терять время.
- Конечно-конечно. - залебезил он, показывая указующим жестом, что мы можем присесть по обе стороны стола, приставленного к главному.
Я хотел было высказаться по этому поводу, но передумал. Сейчас мы пришли не затем, чтобы начать воспитывать этого субъекта.
- Как долго вы здесь работаете? - спросил я, надеясь, что Перт Владимирович Савушкин знаком с фигурантами нашего дела, но оказалось, что он вступил на пост всего пару лет назад.
- Я сменил Ларису Николаевну после того, как ей предложили освободить это кресло после громкого скандала с отравлением детей.
Еще один повод задуматься, как жилось детям в те времена и нашему предполагаемому преступнику. Всё-таки нужно возбудить дело по вновь вскрывающимся фактам издевательств над детьми, скрытых и уже выявленных.
- Нас интересуют вот эти дети. Я подал ему список бывших воспитанников.
Тушинин начал объяснять подоплеку дела, а я следил за мимикой Савушкина, когда он вникал в суть проблемы. Но на его жирном лице не дрогнула ни одна морщинка.
- А что собственно вас интересует? - спросил он отдавая мне назад список. - Я никого не знаю из этих людей и ни чем не могу вам помочь. - А на его лице возникло явное облегчение.
- Если так, я сейчас вызову группу экспертов, аудитора и налоговую. - сообщил я ненароком. - И мы сами разберемся что у вас тут к чему.
Глаза Савушкина воровато забегали из стороны в сторону, руки задрожали, а ноги под столом выдали дробное постукивание. Во всем его облике сквозил теперь мучительный процесс мышления, но он никак не мог придумать, что следует сказать или сделать. На помощь ему пришла секретарша, которая тихо стояла у двери, так что я даже забыл о её существовании. Честно говоря, я думал, она давно покинула кабинет, но дамочка, как верный страж осталась на посту.
- Может я смогу вам помочь. - ответила она гордо задрав подбородок. Её губы собрались в трубочку, а очки сверкнули в свете лампы перламутровыми стеклами. - Я работала долгие годы при Ларисе Николаевне, и даже раньше.
- Извольте! - я протянул ей список.
Пробежав его глазами, она воззрилась на нас строгим и холодным взглядом.
- Это все дети нашего дома. Одни давно выпустились, другие были усыновлены, и в данное время я ничего о них не слышала.
- И тем не менее, с ними происходят в последнее время страшные события, и у нас есть предположение, что корни их бед тянутся именно отсюда.
Глаза ее на секунду вспыхнули огнем, но она тут же взяла себя в руки.
- Позвольте узнать, о каких именно событиях идет речь? - она чуть склонила голову на бок. - Так мне будет легче сориентироваться. - она вся подобралась, напустила на себя ореол важности и святости, при этом стекла её очков слегка запотели. Неужели она так испугалась? А это значит лишь, что она в курсе тех давних событий.
- Их дети, один за другим погибают мучительной смертью от рук маньяка. - сказал Тушинин. - И мы предполагаем, что некоторое событие… или события, заставили нашего преступника мстить. Это только предположение, но мы считаем, что он — такой же воспитанник вашего детского дома, как и остальные из этого списка.
Она надолго задумалась, но ее мимика выдавала живой интерес и интенсивный умственный процесс.
- Дайте-ка еще раз взглянуть на фамилии..
Она вышла из комнаты, грациозно вскинув голову и вернулась лишь спустя двадцать минут. За это время никто из нас не проронил ни слова. А я, честно, вообще не знал как реагировать на ее поведение. Единственное, на что я надеялся, что она отправилась за архивными данными, и оказался прав.
Она вернулась с большой стопкой старых, потрепанных папок и водрузила их на стол. Так же в молчании, начала открывать их по очереди, что-то просматривать и вчитываться в сведения, которые были там указаны. Одни папки она закрывала и откладывала в сторону, другие оставляла открытыми. Вскоре на столе в хаотичном порядке красовались тринадцать журналов прошлых лет.
- Вот, смотрите, - заговорила наконец она. - все эти фамилии фигурируют в одном деле, связанном с Валентином Тимошко, мальчиком, который попал к нам из очень обеспеченной семь после смерти родителей. Я не буду вдаваться в подробности его поселения у нас, там есть свои нюансы. Но ребята и некоторые девочки его невзлюбили, уж не знаю почему, может только лишь потому, что здесь не любят таких вот «маменькиных сынков». И началась его травля, однажды вылившаяся в его госпитализацию. Были уволены нянечки и воспитатели, которые допустили такое зверство по отношению к ребенку, но это только еще больше распалило ненависть к мальчику. Однако, он никогда не вступал в споры и драки, а тихо сносил все тяготы сиротской жизни.
- И вы говорите об этом так спокойно? - возмутился я.
- Я была еще молода и неопытна, только что поступила на работу. - начала она оправдываться и её щеки впервые за наш визит порозовели. - Тогда я занималась с группой девочек правого крыла здания, и мне не было известно о том, что происходит с другими детьми. И к тому же я считаю, что мальчиков надо воспитывать в строгости, иначе они «теряют лицо».
- Теперь вот лицо теряют те, кто причинил ему страдания. - еле сдерживаясь прошипел я. - У вас есть дети?
- Нет, конечно! - она жеманно подернула плечами. - Я всю свою жизнь посвятила чужим детям! Я…
- Считайте, что вам крупно повезло! - перебил её я. - Иначе вы бы в скором времени увидели «лицо» вашего воспитанника... в образе преступника и убийцы! И должен вам сказать — поделом вам! Маленькая проблема, которую, если не решить, вырастает в большую. Бессердечную и жестокую! И виной всему - вы, воспитатели и педагоги, такие чопорные, самовлюбленные и глухие к чувствам ребенка, беззащитного и одинокого.
Я задохнулся от собственного негодования и замолчал. Столько слов проносилось в моей голове, но я не мог их высказать, язык словно прилип к нёбу и стал тяжелым, неповоротливым. Я не любитель громких заявлений и публичные речи даются мне с трудом.
Лишь спустя некоторое время, я смог прийти в себя.
- Вы знаете адрес его проживания?
- Конечно, все наши выпускники как и полагается по закону, получили жилье. Мы строго за этим следим. - она сделала акцент на последних словах, но мне уже было все равно, слишком низко она пала в моих глазах. Вот из-за таких с виду положительных и добреньких, а внутри равнодушных и гнилых, совершаются сотни, нет, тысячи преступлений, а из обычных напуганных и гонимых, вырастают матерые и безжалостные волки.
Она снова куда-то ушла, а я обернулся к директору. Тот сидел ни жив ни мертв.
- Божечки, какие ужасы творятся в мире. - закатил он глаза в потолок. - Вот так и подумаешь, что профессия воспитателя и педагога самая важная в мире.
- Дай бог, чтобы вы осознали это как можно раньше. - ответил я ему.
Получив адрес, мы бросились к машине, даже не попрощавшись. На дворе стояла ночь, пронизывающий ветер норовил залезть за воротник и прокатиться по спине ледяной волной, заставляя проснуться мурашкам. Луна спряталась за тучи и на дворе царил мрак. Фонарь единственный на всю улицу едва освещал дорогу матовым светом.
- Эх, сейчас бы домой под одеяло с пивком и чипсами! - мечтательно протянул майор. - Мерзкая погодка.
Хорошо еще, что в машине работал обогреватель. Мы закатились в салон и нахохлившись укутались в шарфы и воротники.
- Едем сразу на место? - спросил Тушинин. Его била нервная дрожь, хотелось надеяться, что ему не терпится тут же взяться за дело.
- Да, вы поезжайте срезу. - сказал я ребятам чуть повернув к ним голову. - Ты вызывай бригаду. - приказал я Андрею. - А потом мы в отделение. Пусть арестом занимаются те, кому это положено. А нас ждут документы патологоанатома, родители Вани и еще куча работы. Нужно подготовиться к допросу с обвиняемым. Не думаю, чтобы его поимка затянулась надолго — он как всегда уверен, что и это убийство сойдет ему с рук. Кстати, у нашего маньяка только что прошел день рождения.
- Хорошенький же он себе сделал подарочек! - сказал Тушинин. - Прямо царский.
- Тринадцать жертв. - откликнулся с заднего сидения Николай Иванович. - На этом все его враги закончились, судя по данным. Чем он теперь займется?
- Будет сидеть за то, что натворил. - хмыкнул Тушинин. - Чертова дюжина — число опасное. На нем он и погорел.
- Ох, пацаны, не говорите гоп… - меня вдруг охватило неясное сомнение. - Его еще поймать надо.
- Да куда этот козел денется?!
- Сначала высадим ребят на повороте к дому. - обратился я к шоферу, разглядывая карту на мобильнике. Тот молча кивнул. - Вы дождитесь бригаду. - начал давать я распоряжения. - Одни не суйтесь, мало ли. Уж больно жесток и умен паршивец. - год ни одной зацепки. Докладывать сразу, как возьмете. Всем всё понятно?
- Так точно. - ответили они в один голос.
Весь отдел стоял на ушах. Тушинин позаботился о том, чтобы сегодня ночью все сотрудники остались на своих рабочих местах. Бригада была уже готова на выезд. Я дал последние наставления группе захвата и прошел в свой кабинет. Засветился монитор компьютера и к моему удивлению на связь вышел Нестеров. Он близко склонился к монитору и от этого его лицо деформировалось, как это бывает в объективе. И тут на меня напал такой смех, что я никак не мог остановиться.
Я пытался взять себя в руки, вытягивал губы трубочкой, обмахивал лицо бумагами из папки, но ничего не помогало. На меня разом навалилось всё — и проблемы дома, неопределенность в отношениях всех членов моей семьи и дело, над которым мы работали и которое вот-вот должно было завершиться поимкой преступника, переживания по поводу разговора с родителями, которых постигло горе, и в особенности с отцом и матерью Вани Фролова, который погиб во время моего расследования, и отчасти я винил себя в том, что не успел, что не смог предвидеть, а главное, что я ждал гибели кого-то из детей, чтобы иметь возможность раскрыть дело по горячим следам. Я переживал еще и за то, что не вспомнил, не понял подсказки Жени, хотя прекрасно знал, что каждое его слово имеет первостепенное значение. Мой племянник ясновидящий-наркоман, дал мне подсказку, сути которой я не мог понять сразу. Может быть позже я и дошел бы до всего сам, но все случилось гораздо раньше. Теперь Женьку ждет долгая реабилитация, а жена и сестра злы на него, на меня, друг на друга и на весь мир. И во всем виноват я сам. Все эти жертвы были напрасны.
Картинки пробегали перед моими глазами, а я все хохотал и хохотал, как последняя истеричка, не в силах справиться с накатившими эмоциями. Мне нужна была разрядка и вот она наступила, вот так неожиданно и не к месту, а триггером послужила нелепая рожица моего начальника. И вдруг разом на меня напала такая апатия, что я едва доплелся до дивана и плюхнулся на него всем телом, безвольно опустив руки.
Я крикнул в монитор Нестерову, что перезвоню ему, как только успокоюсь и начну воспринимать мир адекватно. Он с большим неудовольствием согласился, но сказал, чтобы я обязательно с ним связался, прежде чем предприму какие-либо действия.
Бессонная ночь, стрессы, физическая усталость дали о себе знать, я нашарил в кармане пиджака флакон с таблетками, высыпал на ладонь горсть и не считая забросил в рот, запив стаканом воды. С трудом проглотив горькие пилюли я откинулся на спинку стула, закрыв глаза и пытаясь отдышаться, но незаметно для самого себя отключился. Тушинин, увидев меня спящим, воспользовался передышкой, не стал предпринимать никаких шагов, а оставив все дела на потом, улегся на столе, используя его вместо кровати, подстелив под себя куртку, а под голову сунув папки с делами, громоздившиеся тут же на столе, и тоже заснул.
На часах не было еще и шести утра, как в дверь громко застучали. Валентин вздрогнул и открыл глаза. Он приподнялся на локте и окинул взглядом комнату.
Снова послышались удары.
- Тимошко, немедленно откройте. Это полиция. Бежать некуда. Мы сейчас выломаем дверь.
Валентин соскочил с кровати и заметался по комнате, в панике ища укрытия. Надо спрятать улики. Но тут его взгляд упал на трельяжное зеркало, в которое он смотрелся, собираясь на работу. На него глянула симпатичная блондинка с длинными волосами. Машинально он поправил парик и мысленно вознес хвалу небесам, что так вымотался вчера, покончив с мальчишкой — последней жертвой своего плана мести, да ещё выпил шампанского в честь дня рождения, что не успев переодеться, так и отключился в женской своей ипостаси.
- Тимошко, открывай! Считаю до трех и выбиваем дверь. - донеслось с обратной стороны двери.
Поняв, что деваться некуда Валентин протянул руку к замку и медленно повернув ключ, отступил на два шага внутрь квартиры.
Кто-то с силой пнул хлипкую дверь и она с грохотом распахнулась, едва не ударив парня по голове.
Семеро человек ввалились в коридор и ринулись в зал, рассредоточившись по комнатам.
Следом не торопясь вошел капитан Орлов, глава группы захвата, а за его спиной маячили фигуры Олега Торопова и капитана Николая Ивановича - они дождались прибытия омоновцев и последовали за ребятами в дом.
Орлов слегка опешил, увидев перед собой молодую женщину с огромными голубыми распахнутыми от испуга глазами. Вид у неё был потрепанный, какой-то вульгарный. Капитан принял её за девицу легкого поведения. А кто ещё мог оказаться в таком районе и с таким ублюдком в одной кровати?! Он вытянувшись по-струнке, расправив плечи и втянув живот протиснулся мимо нее, глядя ей в глаза с высоты своего роста.
Из глубины комнаты раздались голоса.
- В зале - чисто.
- На кухне — чисто!
- В спальне — чисто!
- В квартире, кроме проститутки, больше никого нет.
- Где он? - рявкнул опер, обращаясь к девушке
- Ккто? - заикаясь пролепетала она. На ее лице еще виднелись следы от подушки и как показалось Орлову, она не понимающе воззрилась на него.
- Поганец этот, убийца и маньяк.
Она словно застыла в немом изумлении, и ему пришлось встряхнуть ее за плечи, чтобы привести в чувства.
- Я не понимаю? Кто маньяк?
- А ты кто? - выступил вперед Николай Иванович.
Ребята осмотрели комнаты, перевернули все вверх дном и уже вернулись в коридор, сверля взглядами насмерть перепуганную «ночную бабочку». Сразу стало невыносимо душно и жарко.
- Никого нет, кроме нее. - повторил один из спецназовцев.
- Выйдите все за дверь, здесь нет места, голова пошла кругом от вони.
Ребята протиснулись сквозь узкое пространство коридора и Орлова, занимающего почти весь мизерный коридор своей могучей фигурой. Девушке пришлось вжаться в стену чтобы пропустить «непрошеных» гостей.
- Где твой дружок? - заиграл желваками Орлов. - Или он твой клиент?
- Клиент. - не то спросила не то подтвердила девушка. На лице ее наконец появился интерес, уступив место ошеломлению и сонной истоме. - Я ничего не знаю, - вдруг затараторила она — Зачем мне его имя? Мы познакомились на остановке, было холодно, автобуса долго не было и он предложил мне весело провести время в его квартире, в тепле. - она перевела дух и продолжила стрекотать. - Мы пришли, а ему и угостить даму нечем, вот он и отправился в магазин, а я так замерзла и устала, что прилегла на кровать и уснула. А тут вы…
- Как давно вы знакомы? - наседал на нее капитан.
- Да я его впервые увидела. Возвращалась от клиента, а тут он. Время позднее, холодрыга, почему бы, и не согреться, и не поесть на халяву?!
- И денег заработать… подытожил Орлов.
- Можно я пойду? — робко спросила она. - Я вообще не при делах. Я не хочу оказаться, ни участницей не пойми чего, ни свидетелем, ни жертвой. - и она поджав губы тоненько заскулила. Из глаз покатились крупные слезы, как у невинного ребенка, заливая размалеванное кукольное личико и размывая косметику. По щекам потекли черные ручейки, девушка попыталась вытереть их, но сделала только хуже, теперь к темным разводам прибавились следы от помады, делая из неё перепачканную бомжиху. - Я правда-правда ничего не знаю.
- Сколько тебе лет? - смягчился Орлов.
- Восемнадцать — всхлипнула она. - Я уже совершеннолетняя, могу делать все что хочу.
- А выглядишь как старая бабка. - скривился Орлов, пытаясь мазнуть пальцем по лицу. - Размолевалась, словно прости… - он хмыкнул, - Так ты итак она и есть.
Девушка подняла на него заплаканные глаза-пуговки.
- Только родителям не сообщайте и не привлекайте, - залепетала она, вдруг опускаясь на колени о обхватив его ногу руками, прижалась к ней всем телом. - Я так больше не буууду.
- Не буду. - уже в голос рассмеялся Орлов. - Родителям не говорите. Смех да и только. Ладно, забирай шмотки и вали отсюда побыстрее.
Девушка не заставила себя долго упрашивать. Она схватила чемоданчик и рванула к выходу. Сбегая по лестнице, через строй расступившихся омоновцев, толпившихся на лестничной площадке она верещала:
- Спасибочки огромное, дяденька! Я больше не буду. - кто-то больно ущипнул ее чуть пониже спины, но девушка не отреагировала. Не отозвалась она и на скабрезные шуточки в свой адрес. Вскоре внизу хлопнула дверь подъезда и стало тихо.
Меня подбросило на стуле словно чья-то невидимая рука дала мне хорошего подзатыльника. Я открыл глаза и некоторое время пытался понять где я, кто я, и что со мной произошло. Наконец сознание прояснилось и я посмотрел на часы. Проспал я около двадцати минут, но и этого мне хватило, чтобы «перезагрузиться». Сон сморил меня так неожиданно, что мне все еще требовалось время вспомнить, что этому предшествовало. В мозгу всплыл неудачный разговор с Нестеровым и я поспешил набрать его номер, приготовившись к нагоняю, но полковник, напротив, выразил сочувствие моему душевному и физическому состоянию, а так же поздравил с раскрытием дела.
Я заверил, что имя преступника известно, группа захвата уже выехала на место и этого выродка вот-вот привезут в отделение.
Дальше наш разговор перешел на не менее интересующие меня темы.
- Что происходит у меня дома? - спросил я, с трепетом ожидая ответа. - Как Женька, сестра, Вера?
- Алена неотрывно, вернее сказать — неотлучно, дежурит у Евгения в палате. Конечно во всем винит себя, так что на этот счет ты можешь быть спокоен — про ваши личные дела и ясновидение своего сына она и не догадывается. Женька, конечно, не будет распространяться на эту щекотливую тему. Вера живет у дочери и вполне себе счастлива. До работы мы ее довозим, как я и обещал, а с работы, уже не обессудить, она ездит с коллегой по институту — Машковым Аркадием Валентиновичем. Что у них за отношения, я не уточнял, ну думаю, вы разберетесь с этим сами, не привлекая третьих лиц.
Сердце укололо занозой — как же быстро моя благоверная нашла замену больному мужу… Или это я сам во всем виноват? А может накручиваю себя по пустякам?
- Но есть еще кое-что. - продолжил полковник. - Может это уже и не имеет значения, но Женька просил передать тебе: «Пусть вспомнит наш первый разговор по этому делу, где я говорил, что дело может и не быть раскрыто. Но точно я не помню почему. Пусть дядя Боря вспомнит обязательно — это очень важно!»
- Спасибо, Антон Петрович. Я и сам пытался сосредоточиться на его словах. Но все как-то обстоятельства мешали.
- Давай завершай формальности и дуй домой! Выпишу тебе премию и отпуск в больничную палату.
На этом мы распрощались и я отключился. А ведь и верно, что-то в словах племянника меня тогда смутило. Вот теперь я вспомнил, что действительно, он предупреждал меня о болезни и о том что мне понадобятся силы на новое расследование, а их может и не быть. А еще… что же было сказано еще?. Я потер виски, закрыл глаза, пытаясь воспроизвести сцену, при которой были высказаны его рекомендации, так мне было проще сосредоточиться. И вдруг его пророчество так ясно всплыло в голове, что я удивился четкости воспоминания.
-- На свете становится все больше и больше людей нетрадиционной ориентации.
- Это ты про что? - спросил я тогда.
- Кто-то делает это по зову существа своего, а кто-то этим пользуется…
Ну вот и что мне это дает? Это очень важно, иначе Женька бы не настаивал на том, чтобы я вспомнил его слова дословно. При чем здесь ориентация? Причем здесь пользоваться этим.
И тут меня словно стрелой пронзило. Ну конечно, мы всегда искали мужика, а как иначе - мужик и совершил все эти деяния, но если он сменил личину?! И тогда конечно, его никто не заподозрит. Он — переодетая женщина!
- Тушинин! - заорал я во все горло.
С перепугу он подскочил и тут же рухнул со стола, на котором спал.
- Быстро машину! Немедленно!
Я плеснул ему в лицо воды из стакана, он дернулся, заворчал что-то себе под нос, но я не отставал.
- Давай шевелись! Мы просрали это дело! Машинуууу! Поднимайся! Бока чесать будешь потом!
Мы выскочили во двор через три минуты, машина уже стояла у подъезда.
- Давай, Михалыч, гони, миленький! - попросил я, пристегиваясь на ходу.
- Понял. - кивнул он и включил мотор.
На улице уже начало светать, осадков не было, но дорогу подморозило. Вчерашний снежный дождь превратил землю в стылую слякоть и теперь коварный ледяной налет на дорогах мог кончиться весьма плачевно. Оставалось надеяться на мастерство шофера.
Я нервничал. Прошло уже более пядисесяти минут, с тех пор как была отправлена бригада и пока от Орлова не было ни слуху ни духу. Я настойчиво требовал Тушинина дозвониться хоть до кого-нибудь, но тщетно — телефоны были выключены, рация молчала.
- Пробуй еще! - говорил я. - Пробуй!
- А в чем дело? - спрашивал майор, с упорством набирая номер Дмитрия Алексеевича. - Что такого произошло? Если идет задержание — рации и телефоны на этот момент отключают, чтобы не выдать свое присутствие и не спугнуть подозреваемого.
- Это я и сам хорошо знаю! Но прошло достаточно времени, чтобы… Через сколько мы прибудем на место? - спросил я, игнорируя вопросы майора.
- Ежели все хорошо, то уже минут через десять. - хором ответили Тушинин и Михалыч.
Десять минут — как это долго, когда спешишь!
Вдруг на повороте Машина дернулась несколько раз, противно вильнула в сторону и взвизгнула колесами. Мы съехали с центральной дороги, и глинистая почва обычной улочки окраины города, склизкая и гладкая, стала нам западней. Михалыч давил на газ. Машина дергалась, колеса визжали, пытаясь вырваться из жидкого месива, но лишь увязали глубже.
Шофер с досадой хлопнул по рулю и вышел наружу, чтобы оценить масштаб катастрофы.
- Вот ведь сколько раз говорил начальству, чтобы пересадили на нормальную машину, так нет, подлатают эту - и вперед! И как бороться с преступностью в таких условиях. Да нас первый же бандит опередит, да еще и посмеется.
- Не зуди, Олег Михайлович! Тут и так тошно. - заметил я. - Что делать будем?
- Тут эвакуатор надо, или дощечки искать, да под колеса совать. - он посмотрел на меня и хмыкнул. - Другого не дано.
- Вот не пруха. - Андрей Григорьевич недовольно ежась вылез из машины и присоединился к нам. - Мы что, теперь здесь застряли? А как же задание? Надо вызвать такси.
- Ну ты и сказанул?! - Михалыч хрюкнул в усы и отвернулся, сплюнув на землю. - Да какая тачка проедет по этой дороге?
- Давайте думать о деле. - хлопнул я по плечу Тушинина. - Пойдем пешком, где не пройдет автомобиль — пройдет нога сыщика.
— Тут так-то недалеко осталось. Вон уже и просвет видно, сразу за деревьями. Район мутный, бандитский. Я здесь не раз бывал. Дом второй от перелеска… Если поторопимся — здесь уже рукой подать. Но дорога!..
- Так проблемка решаема! - хлопнул себя по-лбу водитель. - У меня как раз две пары шиповок есть — себе да жене покупал. Берите, пользуйтесь. - он протянул нам два пакета с насадками на ботинки, и я схватился за них, как за соломинку.
Нацепив «колючки», я подхватил свою сумку, закинув ремешок на плечо и отправился к цели. Тушишнин недовольно скуля и надув губы, ругая местную мэрию на чем свет стоит поплелся за мной, поминутно оглядывая налипшую на подошву стылую глину.
Как кстати пришелся подарок водителя — идти стало гораздо сподручнее.
- Так вы можете объяснить мне, что случилось? - не отставал от меня с расспросами майор.
- Случилось то, что мы с тобой наипервейшие лохи! - начал я. - Вспомни-ка, фамилия вожатой школы — Валентина Тимошко, тебе ни о чем не говорит.
Андрей Григорьевич остановился как вкопанный, глаза его чуть было не вылезли из орбит.
- Так это что-же, наш Тимошко и учителка Тимошко — родственники?
- Сам ты родственник! - сплюнул я. - Он детдомовец, и единственный сын.
- Значит — это один и тот же человек?
- Дошло, наконец. - буркнул я. - Вот почему ребята шли к ней по первому зову. Ученики ее любили, а потому совсем не боялись. Вот так. Как получилось, что в документах указан не верный пол, нам еще предстоит разобраться, но факт остается фактом — дома — это парень, а на работе — девушка.
- Интересно, знали ли об этом в школе?
- Сомневаюсь! Но проверить надо.
- Как нам «повезло» — первое такое сложное дело — и столько непоняток, пойди разберись кто есть кто.
Я отвлекся на разговор и потерял бдительность. Выйдя на открытое пространство, я увидел чуть в низине тот самый дом № 6. К нему вел тротуар, весь покрытый блестящей корочкой наледи. «Ну надо же, как можно быть такими идиотами и смастерить настоящую катушку. - возмутился я тупостью и безалаберностью дорожников. - Ни перил, ни ступеней.». Пройдя метров тридцать я, несмотря на шиповку, заскользил вниз, замахал руками пытаясь удержать равновесие, но все же шлепнулся, проехав еще метров сорок на заднице.
Я слышал, как Тушинин чертыхнулся и покатился вслед за мной. Вскоре мы оказались прямо у нужного нам дома, некоторое время барахтались, пытаясь подняться, но коварный гололед словно решил нам за что-то отомстить.
- Куст. - показал я майору на крепкие прутья декоративного насаждения.
Кое-как мне удалось подняться на ноги, а главное удержаться на ногах. Об острую ветку я поцарапал руку и кровь попала мне на пальто.
- Чёрт бы побрал ваш городишко. - крикнул я осматривая рану.
- Ненавижу чертову весну. - Тушини пополз на карачках ко мне и ухитрился, зацепившись за куст, подняться с карачек.
Ему повезло больше — удалось избежать серьезных ран. А мне было жалко, и себя, и только недавно купленное пальто, темно коричневое, с кофейными вставками на карманах и воротнике. Теперь с обновкой можно было попрощаться — на нескольких местах зияли огромные дыры и было потеряно несколько пуговиц.
- Мы с тобой как с поля боя вернулись.
Майор скептически хмыкнул:
- Или как раз туда идем.
Я огляделся в поисках подходящей дорожки и заметил кое-где проглядывающие островки талой земли, и мы запрыгали по ним, передвигаясь как по болотным кочкам среди опасной топи.
Вымотанные событиями прошлого дня и ночи, злые, голодные и промерзшие до нитки, мы приблизились к нужному подъезду. Чуть вдалеке, под ветвями раскидистого клена, припарковался УАЗик, а вокруг толпились наши ребята — Олег и Николай и группа захвата в масках и темных куртках, скрывающих бронежилеты. Мы направились к ним.
- В квартире мы никого не обнаружили! - отрапортовал нам один из ребят снимая маску и подставляя вспотевшее лицо ветру.
- Совсем никого?
- Ну да. Этого Тимошко там не было. Только проститутка.
- Какая еще проститутка? - выдавил я, а сердце мое сжалось в нехорошем предчувствии.
- Да какая, обычная размалеванная кукла.
- Но хорошенькая. - хохотнул кто-то в толпе.
- И где она? - завопил я, взмахнув руками, и если бы не ребята, снова полетел бы на землю.
- Орлов ее допросил и отпустил восвояси. А мы ждем Тимошко. Эта девка сказала, что он отправился в магазин, чтобы угостить даму сердца. Дома шаром покати — ни жрачки, ни выпивки.
- Идиоты! - да и я сам тоже хорош. - Где Орлов?
- Так еще в квартире, наверное шмон наводит.
Я мотнул головой Тушинину следовать за мной и мы направились к подъезду.
Несмотря на ранний час, почти в каждой квартире горел свет. Я пробежал глазами по фасаду, зацепился за синюю, блеклую вывеску на самом углу — «Парковая 18», повернулся и вгляделся в темень двора. На детской площадке еще никого не было, старые ржавые качели скрипели на ветру, едва раскачиваясь, унылые горки, затертые, замызганные, могли бы отпугнуть, и детей, и взрослых одним только своим видом, но и перед подъездом никого не было, лавочки сиротливо отсвечивали облупившийся краской. Двор словно вымер — ни вездесущих старушек, ни пьяных компаний сторожил, ни криков подростков… вообще-то наступало то самое время, когда в больших городах начиналась жизнь. Люди спешат на работу, дети в школу, а тут — полная тишина.
Мне сделалось не по себе. Мурашки пробежали по телу.
В таких домах никогда никто ничего не видит, не слышит и уж тем более не вмешается в неприятную ситуацию, не встанет на защиту, ни закона, ни обиженного — все живут по принципу — каждый сам за себя.
Я открыли стальную дверь бетонного склепа подъезда, и мы тихо, почти бесшумно ступая по ступенькам, поднялись на третий этаж.
Дверь была на распашку. В глубине квартиры слышалась брань и шум передвигаемой мебели. Я поглядел на двери соседних квартир, навряд ли соседи могли не слышать шума, но никто не вышел, не узнал, что происходит по соседству с ними — равнодушие? Страх?
Я ступил через порог. Небольшая убитая двушка с отсутствующим ремонтом. Вернее ремонт когда-то был, кое-где на полках и столе виднелись замызганные вязанные салфетки — крик моды семидесятых-восьмидесятых годов прошлого века, драные обои, колченогие стулья и хлипкий стол. К этому еще добавились раскиданные вещи, старые книги, рабочие тетради Тимошко Валентины. Несколько женских блузок, джинсы и пара мужских кроссовок. Среди всего этого беспорядка сновал Орлов, заглядывая в каждый угол и шаря под шкафами палками, подсвечивая фонарями.
Увидев меня он замер в ожидании.
- Как давно она ушла? - спросил я
- Девица эта? - уточнил Орлов. - Да может минут пятнадцать назад. Я ее опросил и выпроводил.
- И что, даже документы не проверил? - спросил я потерянно. За это время она, вернее он, мог уйти слишком далеко и в неизвестном направлении.
- А на кой она нам нужна? - скривил рожу капитан. - Тупая курица. Мозгов только и хватает, чтобы ноги раздвигать…
- Вот сейчас, - я потрепал его по плечу, — вы могли бы получить как минимум премию, а как максимум еще и дополнительную звездочку — это был переодетый Тимошко, собственной персоной. Зачем вам маска, шлем? Защищать голову? Так там и защищать нечего. Голова дана, чтобы в первую очередь думать! Тупая девица, говоришь? Эта девица, твою мать, обвела вас, опытных омоновцев вокруг пальца, как желторотых птенцов. Небось вы ей и в глаза-то не смотрели? А? На другое место пялились?
- Дак кто ж знал-то? - ошарашенно посмотрел на меня капитан. - Сказано было — брать парня… и что теперь?
- А что теперь? - я грустно смерил его взглядом. — Будем объявлять в розыск, хотя сдается мне ничего нам это не даст. А еще мне интересно, как вы намеревались дождаться преступника, который должен был по вашему разумению вернуться домой с минуты на минуту, и не убрать с глаз долой целую толпу омоновцев перед домом? Надеялись, что он, за год не допустивший ни одной ошибки, придумавший такой план, не заметит их и ринется прямо вам в руки?
Он опустил глаза в пол и развел руками.
- У нас такого никогда не случалось… вот и опыта маловато…
- Вот как бывает — ни опыта, ни ума, только штаны просиживаем. А вас не смутило то, что привел он девицу домой, хоть и поздно, но вечером, несколько часов назад, она вон и спать завалилась, да магазины не работают уже в это время, один единственный круглосуточный — в центре, за много километров, не проще было бы доставку заказать, а не шататься по такой погоде до утра?
- Ну простите. Косяк вышел. Распоряжения надо давать четкие. Тогда и результат будет правильный.
Я только вздохнул.
Автомобиль ДПС с включенными проблесковыми маячками был заметен из далека. Мужчина, сидевший за рулем серой неприметной иномарки от брызнувшего в кровь адреналина чуть не сделал роковой ошибки, желание прибавить газу и рвануть мимо постового было нестерпимым, руки мужчины, мгновенно вспотели, по спине побежали липкие струйки, заставляя рубашку прилипнуть к телу, сковывая движения. Он по очереди вытер руки о штаны, сделал пару глубоких вдохов, выравнивая сбившееся дыхание и расслабил ногу на педали газа.
Подъезжая к дорожному посту он даже немного сбавил скорость, как бы не было страшно, он взял себя в руки и попытался улыбнуться себе в зеркало заднего вида, направленное прямо ему в лицо. Он даже подмигнул себе правым глазом, вдруг увидев свое отражение.
- Мы еще повоюем. - ухмыльнулся он себе. — Если повезет, конечно. Но отказывать себе в удовольствии продемонстрировать окружающим свои театральные способности, он не мог отказаться.
Как здорово, что он предусмотрел все заранее, подготовил пути отхода.
Вчера он так устал, таскаясь с трупом убитого им ребенка — Вани Фролова, что не смог даже переодеться, рухнул на кровать и уснул. А утром его вид, полусонной взъерошенной дамочки легкого поведения дал ему надежду, и она оправдалась с лихвой. Удалось даже прихватить чемоданчик с одеждой. Эти дебилы омоновцы даже не обыскали его. Вот что значит быть девицей, а уж красоткой с панели и того краше, к такой лучше не прикасаться, вдруг заразная.
Превозмогая дрожь в руках и слабость в коленях, он протиснулся через толпу мужиков в камуфляже и начал медленно, насколько позволяло напряжение, спускаться по ступеням. Кто-то больно ущипнул его за задницу, но это лишь предало парню уверенности, что его приняли за потаскушку. Кое-как преодолев три пролета, он выскочил во двор и хотел было рвануть куда глаза глядят, но слабость в ногах от пережитого страха заставила его остановиться, чтобы перевести дух. Он едва доковылял до угла дома и остановился осматриваясь. До сих пор ему помогали злость, желание отомстить и здравый смысл, нужно придерживаться этой тактики до конца.
Взгляд парня напоролся на серенькую машину местного вора в законе, который откинулся месяц назад и приобрел тачку, невзрачную на вид, но с мощным мотором для того, чтобы не привлекать внимания органов к своей персоне — вот он, одумался и взялся за ум - не сорит деньгами, не выставляет себя на показ — знает, что за его передвижениями, за каждым его шагом следят, надеясь узнать куда он спрятал деньги, заработанные на махинациях и хищениях. Но не тут то было, матерого волка на мякине не проведешь. Вор в законе затаился, не посещал старых приятелей, почти не выходил из дома и не делал подозрительных звонков. В гости к нему никто не приходил, сам он никого не посещал и даже подал резюме на вакансию сторожа районного супермаркета.
Валентин Тимошко знал, что его сосед по дому никогда не запирал машину, давая понять полицейским, что ему скрывать нечего, если хотите — загляните, проверьте — все чисто. А жулья он не боялся — кто решится угнать машину самого Ильчинука?
Поэтому сделав пару глубоких вдохов и внутренне настроившись, Валентин спокойно пересек дорогу, дернул за ручку дверцы и прислушался, но все было тихо. Тогда он быстро юркнул в салон, завел машину, соединив провода и тихо, стараясь не привлекать внимание, выехал со двора. Отъехав пару сотен метров он съехал с дороги, открыл чемоданчик, достал джинсы, теплую слегка потрепанную рубашку и быстро переоделся.
Здорово он отпраздновал свой двадцать пятый день рождения. И подарок приготовил себе сам, собственными руками отомстил всем своим обидчикам. Достойное действие. Теперь никто и никогда не сможет назвать его трусливой девкой, а главное, он вырос в своих собственных глазах. Теперь прошлое можно отпустить и начать новую жизнь. Он подумает как и где. А сейчас надо просто уехать подальше, пока его не хватились.
ДПСник подошел к нему и парень опустил стекло.
- Ваши документы!
- А что произошло? Я ничего не нарушил.
- Простая формальность. Может слышали — в городе орудуем маньяк, велено проверять все машины.
Сердце пропустило удар, но Валентин не показал виду, потянулся к бардачку, потом отогнул зеркало над водительским местом и внутренне возликовал — вот он — кожаный чехол, в котором лежали права на имя Сергея Витальевича Ильчинука. Парень протянул их постовому и замер с глуповатой улыбкой на губах. Сержант Дорошин, как значилось на бейджике едва взглянул на карточку, козырнул и вернул ее владельцу.
- Все в порядке? - спросил Тимошко внезапно осипшим голосом.
- Да, счастливого пути!
Валентин утопил педаль газа и стараясь не превышать скорости, двинулся в путь.
Отъехав на сотню метров, когда пост ГАИ скрылся из виду, он судорожно начал шарить по карманам чехлов, в бардачке, под сидениями, в надежде найти бутылку с водой, но машина была пуста. Откинувшись на спинку сидения, и уронив голову на подголовник, он замер закрыв глаза и стараясь успокоиться. Что-то кольнуло его в спину, он вздрогнул и прислушался к себе, чуть поерзав на сидении — определенно прямо между лопаток он ощутил легкий дискомфорт. Парень вылез из машины и начал ощупывать сиденье и спинку кресла. Под пальцами он ощутил какой-то предмет. Валентин ощупал его, но никак не мог понять что это? Тогда он достал нож и безжалостно полоснул по кожаной поверхности. В руки ему выпала папка с какими то документами, увесистый мешочек с бриллиантами и пачку долларов.
Не веря своему счастью, Тимошко впервые в жизни перекрестился, спрятал находки запазуху, мельком взглянул на документы — имена, цифры, подписи… Он просмотрит их позже, а пока надо действовать. Валентин вышел из машины и зашагал пешком через придорожную аллею на другую сторону трассы. Скользя по заледенелой дорожке, Тимошко чуть не угодил в канаву. Цепляясь за ветки берез, он наконец очутился на дороге и осмотрелся вокруг. Вдалеке показался междугородний автобус и сердце парня застучало сильнее. Он посмотрел на свой чемоданчик и без сожаления швырнул его в кусты — больше женская одежда ему не понадобится...
- Теперь все будет хорошо. - ликовал он. - Теперь я свободен!
Возвращались мы в отдел поникшие. Голова раскалывалась, нервы были на пределе. В такую калошу я сел впервые в своей профессиональной жизни и как теперь смотреть людям в глаза, как рапортовать Нестерову, как теперь отчитывать Тушинина и его ребят, я не знал.
Все ориентировки были направлены в ближайшие города, транспорт взят под контроль. Но как мне подумалось — это уже не поможет. Конечно надежда была, но в голове постоянно вертелась фраза Женьки — и без тебя не смогут, и ты не поможешь.
Да и что тут скажешь, кого мы ищем? Яркую девицу легкого поведения, или симпатичную учительницу, или парня без особых примет, внешность которого сложно описать?
Хотелось напиться, и спрятаться в норку, но нужно было дать ответ на вопросы родителей и общественности. По моему приказу в отдел были вызваны все родственники погибших детей. Мне предстоял тяжелый разговор с ними. Как объяснить им, что преступник ушел? Поймут ли они, что за свои деяния всегда приходится платить? Что предпримут дальше?
Я вошел в кабинет, где уже собрались родные погибших детей. Все взгляды присутствующих были устремлены на меня. В них читались смятение, страх, непонимание и какая-то настороженность. Я перевел взгляд на родителей последнего убитого мальчика, которые еще не отошли от шока, горя и боли, в них единственных я видел хоть какую-то надежду на пояснение.
В кабинете воцарилась такая тишина, что было слышно как за окном тихо падает снег. И я начал речь.
Я говорил о том, что все наши поступки, совершенные волей или неволей, сознательно ли, со злым ли умыслом, или совершенные по глупости, не пониманию, возвращаются нам сторицей.
- Я ни в коей мере не оправдываю убийцу ваших детей, но не могу не отметить, что вы, шаг за шагом взрастили монстра сами, в те далекие времена, когда капля за каплей сеяли зло, и получили в ответ чудовище.
Лица слушателей выражали столько эмоций, что на человека хватило бы на годы вперед — непонимание, оцепенение, ужас, злость… Но не раскаяние.
- Я удавлю этого гада своими руками. - кричал отец Андрея Иевлева.
- Вы обязаны посадить его за решетку на всю оставшуюся жизнь. - соскакивая с места и размахивая руками орал Александр Антонов, отец третьего убитого мальчика.
- Вы ни хрена не сделали, для поимки этой твари. Какие вы после этого спецы?! Вы живете на наши налоги и палец о палец не ударили! - верещал Степан Мильта
- Надо было этого урода еще тогда придушить!
- Если вы ничего не можете сделать — давайте найдем его сами и устроим самосуд!
- Сделайте же что-нибудь!
И лишь одна женщина — мама Алины Егоровой сидела тихо, втянув голову в плечи. Ее поникшие плечи заставили меня внутренне сжаться. Я встретился с ней глазами и в них было столько неприкрытой боли от осознания чего-то ужасного, безысходного и отчаянного, чего уже нельзя исправить, а лишь искупить вот так — кровью родного ребенка. Ее ладони вцепились в край стола и я видел как побелели костяшки ее ухоженных красивых пальцев. Потом она закрыла лицо руками и завыла словно волчица над умершим волчонком.
Все резко обернулись к ней и застыли словно истуканы в детской игре «море волнуется раз...»
Только это была не игра. В жизни зверей действует только один закон — убей или убьют тебя, убей слабого, чтобы стать сильным. Но вокруг меня были не звери — люди, со звериным взглядом на жизнь. В этих лицах так и не промелькнуло понимание случившегося. В их душах так и не родилось раскаяние.
- Мы приложим все усилия, чтобы преступник, каковы бы ни были его мотивы, был пойман и получил по заслугам. - закончил я речь и вышел из кабинета.
Я перешел улицу и уселся на лавочку у подъезда пятиэтажки. Телефон разрывался звонками, но сил чтобы ответить у меня не осталось, ни моральных, ни физических. Город давно уже проснулся, мимо меня сновали люди, машины заполняли улицы, а в голове было пусто — полная победа и полное поражение.
И только когда ноги и руки совсем онемели от холода, я вызвал дежурку. Машина визжа тормозами подъехала через десять минут. Тушинин выскочил из салона и услужливо открыл передо мной дверь.
- Спасибо вам огромное. Борис Петрович. - козырнул он. - Наконец этот ужас закончился. Жаль, что вы приехали слишком поздно.
- Жаль. - эхом отозвался я. - А может, приедь я на полгода раньше или на год, я так же не был бы близок к разгадке. Наверное кто-то свыше руководит всеми процессами на земле. И этот кто-то разрешил дать преступнику зеленый свет. Ты заметил, что никто не осознал того, что натворил когда-то. Как думаешь, кого бы в итоге воспитали эти родители? - Тушинин уставился на меня не понимающе и как-то даже ошеломленно.
- Вы оправдываете этого Тимошко? - у него даже голос сорвался от волнения.
- Нет конечно. Я просто говорю о том, что среда заставила этого ребенка стать как и все они — волком. Его к этому вынудили. Этого же по-сути хотели все — чтобы он перестал быть рохлей, а теперь его невидят за то, что он как раз и перестал им быть. В дикой природе так вот и происходит.
Андрей Григорьевич как-то стих и погрустнел.
- А ведь и волки бывают справедливыми и… сострадательными… Да ладно! Заканчиваем речи. Тебе еще Андрей Григорьевич предстоит мусор этот до гонца разгребать. Да и звереныш наш ушел. Его еще отыскать надо. Что он собирается делать теперь, когда свершилось его справедливое возмездие? Будет ли он счастлив или уже никогда не оправится и не остановится?
По выражению лица я увидел, что утомил майора своими странными рассуждениями.
- Бывай, Андрей! - я протянул ему руку. Тот крепко ее пожал.
- Думаю, нам стоит назвать одну из улиц в вашу честь… Ту аллею, что расположена возле школы.
- Это лишнее. - махнул я рукой. — Пусть люди поскорее забудут этот кошмар и начнут нормальную жизнь.
Я вернулся домой к закату дня. Попросил водителя остановиться чуть раньше.
- Хочется пройтись, поразмыслить, успокоиться. - сказал я водителю.
Мы обменялись рукопожатиями и бессменный Михалыч надавил на газ.
Я закончил возложенную на меня миссию, остальное уже дело Новозыряновской полиции. Но на душе осталась оскомина не до конца сделанного дела. Завтра я пойду с отчетом к Нестерову, а потом мне предстоит решить свои семейные проблемы.
Я удивился пустующей лавочке, подошел к подъезду, радуясь в душе тому, что спину не сверлят острыми стальными буравчиками ненавистные старушечьи глаза. Прикоснувшись ключом к датчику, я слегка повернул ключ налево и раздался противный перезвон отпираемого замка. Я медленно поднялся по обшарпанным ступеням, стараясь не шуметь. Но никак не мог утихомирить внутри себя переживаний, теперь уже за своих близких. В голове крутился глуповато-веселый мотивчик, услышанный днем в телефоне кого-то из присутствующих на последнем сборе, который гвоздем застрял в голове. Я даже сам не замечая начал мурлыкать его под нос. Я поднялся на свой этаж и открыл дверь ключом. Замок зло рыкнул, щелкнув механизмом. Дверь открылась и захлопнулась за мной, смачно приложившись к косяку. И все — внешнего мира больше не существовало. Внутри тепло, тихо и спокойно, только звуки отдаленных улиц, пробивались редким шумом проезжающих автомобилей, да противным карканьем стаи ворон, вьющих свои гнезда на березах перед окном.
Дома было тихо — радоваться бы этому обстоятельству, но нет, как никогда я почувствовал себя одиноким и несчастным стариком. Шаркая ногами в любимых тапочках, я поплелся на кухню. Вид холодной плиты, пустого холодильника и засохших крошек на столе заставили меня впасть в уныние. И чтобы совсем не расклеиться, я выпил холодной воды, зачем-то взял тряпку и тщательно протер стол, смахивая крошки в ведро, как бы убирая все неприятные события прошедшей недели и отправился в спальню. На всю ночь зарядил холодный дождь, ветки березы хлестали по окну, подчиняясь порывам ветра. Тени бегали по стене, нагоняя жуть и тоску...
На улице уже стало светлеть, а я так и не смог заснуть, всю ночь напролет пялился в потолок, пытаясь оправдать себя за свои неудачи. Наверное и ко мне таким образом пришла расплата за грехи.
Я впервые был рад тому, что пришло утро и можно отправиться на работу, к людям, от которых в былые времена сторонился, к шуму, от которого бежал, к делам, которые хотелось закончить и забыть, к семье, которую не ценил.
Я прошел в ванную, умылся, доел все что было в холодильнике, быстро собрался, схватил увесистую папку с копиями документов, которую захватил с собой, чтобы провести анализ и сделать отчет, вдруг что-то придет в голову и я смогу помочь найти убежище преступника, которого мы упустили буквально из под носа и отправился в отделение.
Лифт не работал, и нужно будет спускаться по лестнице. Мне не нравилось считать этажи, было в этом занятии что то тревожное, советское… лампочки горели не на всех этажах, и в полутьме я ожидал нападения, коих было много в те лихие девяностые, когда то и дело мелькали новости о еще одном убитом в своем собственном подъезде. Из головы не шел один вопрос, что дальше? Что будет дальше? Что меня ждет дальше? Что мне следует сделать дальше? И так до бесконечности. На третьем этаже лампочка коротко треснула тусклой вспышкой и погасла. Пришлось спускаться на ощупь. Казалось, весь мир ополчился против меня.
Я с облегчением вздохнул, когда открыл подъездную дверь и шагнул на улицу. К моему удивлению у порога меня ожидал «родной» УАЗик, с улыбающимся Степаном Евгеньевичем за рулем.
Поздоровались. Шофер завел мотор и вопросительно уставился на меня:
- Куда едем?
- В родные пенаты! - весело ответил я и перевел дух.
Полковник не забыл обо мне, вот и машину послал с самого раннего утра, чтобы я не шатался по скользким улицам. И с Женькой все образуется — не впервой. И Вера вернется домой — мне так хотелось в это верить...
Преступление без наказания
© Copyright: Тира Видаль, 2024
Свидетельство о публикации №224093001513
Свидетельство о публикации №224093001513
Рецензии