Заслонка

                ЗАСЛОНКА

       Проходя как-то мимо старого деревянного барака, я увидел, как из коридора выскочила группа ребятишек и пустились наутёк – кто куда, хохоча и озираясь по сторонам.
–– Ах, вы, мерзавцы!.. Ну, я устрою вам в следующий раз и футбол и волейбол и тренировку заодно, – кричала разъярённая пожилая женщина.
Увидев меня, она, видимо, решила излить душу пусть даже совсем незнакомому человеку, видно, сильно допекли её шаловливые сорванцы:
–– Что удумали, негодяи! Не играется им на воздухе, так и тянет их в наш коридор, так и тянет. Я уж и по-хорошему им говорила, и просила их не стучать мячом по стенкам. Вон сколько места на улице: и светло, и просторно – гоняй на здоровье, да и людям не мешаете, кто вам слово скажет! Ан, нет же! Так и липнут, так и липнут в коридор, словно здесь мёдом намазано. С самого утра только и слышно – бум да бум по стене, сил моих больше моих нет. Вот я пойду сегодня к их родителям, пусть разбираются с ними, а то и в милицию обращусь. До чего дошло: опрокинули мне корыто и банки разбили, а кот в коридор боится выйти, всё норовит через окно. Все шторки мне порвал, окаянный.
       Что я мог сказать измученной женщине? Мой кивок головой и сочувственное выражение лица ещё больше подзадорили старушку, и она пуще прежнего набросилась на разбежавшихся ребят. Я потихоньку стал отходить от неё, но она шла за мной и всё говорила и говорила. И только когда повернулась и пошла домой, не переставая ворчать и ругаться, я облегчённо вздохнул и быстро зашагал по, ещё не просохшей от снега, тропе. Но у ближайшего сарая увидел двух пацанов, выглядывавших из-за угла. Одного я сразу узнал по белым волосам и веснушчатому лицу, который так резво, несколько минут назад, выскочил из барака. Другой, что стоял с мячом под мышкой, толкнул своего товарища и, посмотрев в мою сторону, оба хотели убежать. Но, прежде чем они сдвинулись с места, я окликнул их и заговорил спокойным, дружелюбным и, в то же время, поучительным тоном:
–– Ребята! Ну, разве можно так! Смотрите-ка, какая погода прекрасная! Почему бы вам не поиграть на свежем воздухе? Нашли бы где-нибудь подходящее место и гоняйте мяч хоть целый день. Чего вы нашли хорошего в этом вонючем коридоре: тесно, темно, да и неудобно. В бараке же люди живут, некоторые уже старенькие. Им бы отдохнуть, поспать, а вы стучите целыми днями. Одной грязи от вас сколько. Что молчите?..
То, что я говорил, они слышали уже много раз, поэтому плутовато переглянулись и стали вести себя уже более спокойнее, видимо поняли, что я не представляю для них никакой опасности.
–– Да мы, дядь, тихо играли, – сказал мальчик с мячом, – это всё Витька. Мы ему сколько раз говорили, чтобы он не лупил по мячу изо всех сил. А он взял, да и запустил мячом прямо в жестяное корыто, которое на стене висело. Оно соскочило и упало на банки, а те и разбились.
–– Да их давно выбрасывать пора, а она всю держит их, только людям мешаются, – добавил с раздражением веснушчатый паренёк.
–– Эх. Друзья! И поднадоели же вы несчастной женщине! А?.. Я бы тоже не вынес вашей игры, да и вам бы пришлось не сладко, окажись вы на её месте.
Не правда ли?..
–– Так ей и надо, – опять заметил веснушчатый малый, – везде лезет со своими: «нельзя» да «как вам не стыдно», – продолжал он, кривя при этом рот и, делая пренебрежительную гримасу.
–– У самой детей нет, вот она и лезет других поучать, да ещё руки распускает.
–– Что, не любите её?..
–– Не-а! – дружно ответили в один голос ребята.
В этот момент из соседнего дома раздался громкий женский голос:
–– Коля!..
–– Что тебе? – отозвался веснушчатый паренёк.
–– Иди сейчас же домой!..
–– Щ-а-а-с!..
–– Я кому сказала!..
–– Да иду, иду! – Вот, уже моей мамке накапала, – на прощание пожаловался он и медленно побрёл домой. А его товарищ развернулся и убежал по своим делам. А я, посмотрев ему вслед, пошёл своей дорогой.

       Глядя на этих ребята, я припомнил своё детство, где я вырос у таких же старых почерневших бараков. Мы точно так же любили играть то на общем крыльце, то в длинных коридорах этих самых бараков, из которых нас тоже гоняли со скандалом, когда мы слишком увлекались в своих шумных играх.
       Я тогда был совсем мальчишкой и бегал в кепке набекрень в чёрных шароварах с резинкой около коричневых сандалий и в постоянно запачканной рубашке, на которой виднелись следы глины, гудрона, засохшего птичьего помёта или какой-нибудь зелени, цеплявшейся к нам почти каждый день.
       Прекрасная беззаботная пора, связанная с незабываемыми на всю жизнь впечатлениями от окружающей нас природы. С её необъятными лесными просторами и бескрайними полями, которые восхищали нас своими таинственными проявлениями и дарами. Мы получали удовольствие буквально от всего, что окружало нас: черёмуха, ландыши, полевые цветы, майские жуки, соловьиные трели, ягоды, птичьи гнёзда и многое-многое другое. Мы росли в этой сказке и впитывали в себя этот неповторимый живительный бальзам, которым пропиталась вся наша душа на многие годы.
       Компания у нас была весёлая, дружная. Мы сами себе придумывали игры и развлечения, а, иногда, наша коллективная фантазия уводила нас в такие  опасные мальчишечьи проказы, что шумные игры заканчивались побоями разъярённых родителей, травмами либо жалобами соседей. Хуже всего, если наши шалости приводили в ярость подвыпивших мужиков, и нам приходилось спасаться бегством от грозящего возмездия по колючим кустарникам либо старым сараям.

       Я хочу рассказать вам одну озорную историю моего детства, которая произошла давным-давно, но запомнилась мне на всю жизнь. А началась она обычным теплым вечером, где-то в конце августа:
–– Мам! Можно я погуляю? – жалостливло просил я свою мать за ужином, – ну можно, мам?..
–– Ну, иди. Только чтоб до темноты был дома, чтоб я не бегала за тобой. Понял?..
Я радостно кивал её в ответ и, схватив со стола большой кусок белого хлеба, намазанного вареньем, выбегал на улицу. Со всех ног бежал я в наш садик, откуда уже доносились звонкие голоса ребят. Ещё издалека, завидев в моей луке что-то съедобное, некоторые озорно закричали:
–– Сорок восемь – половину просим!..
Кто-то другой перебивал своим выкриком:
–– Дай куснуть!..
Кто-то:
–– Отломи кусочек!..
Не успел я опомниться, как от моего большого ароматного куска ничего не осталось.

       В один такой вечер, сидели мы вот так же на лавочке и о чём-то оживлённо спорили. Смеркалось… Всё чаще стали раздаваться голоса матерей, отчётливо звучащих в вечернем небе, это означало, что пора готовиться ко сну. Лишь по субботам мы гуляли дольше обычного и возвращались домой в полной темноте. На лавочке осталось всего пять человек: трое старших – Витя, Вовка и Генка, я, относившейся к средней группе, и самый молодой – Саша, гулявший сегодня дольше обычного.
–– Ты чего домой не идёшь? – спросил его Генка, – Сейчас ведь мать за тобой прибежит.
–– На горшок и спать! – язвительно прикрикнул на него Вовка.
–– Не прибежит, – весело ответил Сашка, – Она сегодня с папаней на свадьбе.
И с гордостью добавил:
–– Я сегодня могу хоть всю ночь гулять.
–– Всю-ю но-о-чь! – передразнил его Генка, – Ворона на гнездо утащит.
–– А вот и не утащит! – парировал Сашка.
       В это время за кустами раздался чей-то старческий кашель. Мы притихли. И вот на тропинке показалась знакомая фигура дяди Коли. Он шёл не спеша вперевалочку (дефект от тяжёлого ранения во время Второй мировой войны), куря, как всегда, махорку. От его, закрученной из газеты, «козьей ножки» до нас донёсся знакомый аромат табака. Он был, очевидно, выпивши, так как его сгорбленная фигура была ещё больше наклонена к земле, а губы постоянно бормотали о чём-то непонятном. Вот он остановился  и стал раздражённо размахивать руками, говоря с каким-то, невидимым нам, собеседником. Этот разговор так увлёк его, что он совсем не обращал на нас никакого внимание, а, может быть, просто не замечал нас, хотя мы были совсем рядом – метрах в пяти от него.
       Все ребята почему-то называли его Коля-Мамай. Как пристало к нему странное прозвище, мы не знали. Был он одиноким и жил в угловой комнате дальнего барака и работал конюхом в хлебоприёмном пункте. Не любила его ребятня за постоянную ворчливость и, как нам казалось, жадность и беспричинные придирки.
–– Пойдёмте, Коле стукалку сделаем? – сказал Вовка. Витька и Генка с одобрением кивнули ему головой.
–– Вов! – протянул жалобно Саша, – А меня возьмёте?
–– Вот ещё, иди спать. Тебя тут не хватало, – отрезал Вовка, – Поймают, не дай Бог, всех заложишь.
–– Ну, возьмите, Вов!..
–– Отстань, кому сказал! – отрезал Вовка.
–– А ты пойдёшь с нами? – обратились ребята ко мне.
Честно говоря, идти мне не хотелось. Я знал, что подобные затеи всегда плохо заканчивались: либо погонями, либо ободранными ушами. Но чтобы не показаться трусом, я тоже кивнул головой в знак согласия, и мы потихоньку направились в сторону барака, где жил Коля-Мамай. По дороге Гена забежал домой и принёс средних размеров картошку и длинную верёвку для белья.
       Солнце клонилось к закату, и вокруг деревьев уже лежали тяжёлые чёрные тени. Мы встали у забора напротив окна Коли-Мамая как раз там, где росли большие лопухи. Это давало нам возможность в случае какой-либо опасности спрятаться. Не успели мы освоиться на новом месте, как к нам незаметно подкрался Сашка.
–– Пошёл вон отсюда!.. – зашептал ему гневно Вовка.
После этих слов глаза Сашки заблестели наливающимися слезами. Он зашмыгал носом, и нам показалось, что вот-вот зарыдает, если бы Генка не заступился за него, прошептав:
–– Да пусть остаётся, а то разорётся ещё!
На том и порешили.
     Вот, наконец, в окне зажёгся свет. Через мутноватые стёкла, мы увидели Колю-Мамая с большой охапкой берёзовых дров. Он никогда не имел такой привычки зашториваться занавесками и то, что делалось в его комнате, хорошо просматривалось с улицы, особенно с нашего возвышенного места.
–– Пацаны!.. прошептал хитровато Витька, – А ведь Коля-то печку новую сложил перед зимним сезоном. Я сам сегодня видел, как они с печником «обмывали» её. Сейчас затопит, чтоб просушить.
       И действительно, он присел около печки, открыл железную дверцу и стал длинной кочергой стучать и скрести по всем стенкам. После чего, той же кочергой выгреб из топки остатки раствора и кирпичей.
–– Ну что, стукалку-то будем делать? – тихо спросил Генка.
–– Обожди пока повременим, – отозвался Вовка, – у меня другая задумка есть.
       В это время Коля-Мамай закидывал берёзовые дрова в топку, принесённые им заранее из сарая и сложенные в большую кучу здесь же – возле печки.
–– Вот бы ему трубу чем-нибудь заткнуть. А?.. – хитро улыбаясь, сказал Витька.
–– Вот и я о том же подумал, – поддержал его Вовка.
Вся компания тут же оживилась, видно, данная затея пришлась всем по душе.
–– Зачем трубу, когда можно задвижку закрыть, – заметил Вовка, – она в коридор выходит, труба-то по стенке идёт.
–– Точно!..  – радостно воскликнул Генка.
–– Тише ты!.. – осадил его Витька, – А то бабки на соседнем крыльце услышат.
–– А, давайте, мелкого пошлём, – предложил Вовка, – он маленький, на него не подумают.
       Идти никому не хотелось – слишком рискованно. Задвижка была рядом с дверью хозяина, поэтому возражающих не было, даже сам Сашка, который по своей глупости только улыбался, чувствуя, что пригодился в этом ответственном деле.
       Из трубы повалили первые тонкие струйки дыма, которые тут же     подхватывал ветер и уносил в сторону от барака, растворяясь в вечерних сумерках.
–– Подождать надо, пусть разгорится, – процедил сквозь зубы Вовка.
И вот, когда из трубы повалили густые клубы дыма, а из открытой дверцы, которую часто открывал Коля, стали показываться яркие языки пламени, все решили, что – пора действовать.
       Тут же в кустах мы нашли оторванный от затора колышек и вручили его Сашке, так как его маленький рост не позволял достать до заслонки руками.
–– Только смотри, чтоб никто не засёк! – предупредил его Генка, – а то сразу головешку-то оторвут.
С этим напутствием маленький заговорщик и скрылся, а мы все притихли, сели на корточки с нетерпением стали ждать дальнейших событий, поглядывая то на трубу, то в окно на печку Коли-Мамая.

       Я почувствовал, как сердце моё забилось чаще, от того ли, что было немного страшновато или от напряжённого момент, когда с минуты на минуту должно было что-то произойти. Я посмотрел по сторонам: ребята застыли в ожидании. Все, притаившись, молчали…Кто-то грыз ветку, то и дело сплёвывая на землю, кто-то нервно барабанил пальцами по штакетнику забора. В  наступившей тишине слышался вдалеке стук уходящего поезда и чей-то оживлённый разговор на соседнем крыльце. И вот, наконец, курящая труба сникла, а серый дымок похудел и уже не так весело кружился, а стал как-то вяло расплываться по сторонам и вскоре затих совсем. Прибежал Сашка, по-прежнему улыбаясь и тяжело дыша.
–– Тебя никто не заметил? – спросили мы его.
–– Нет, никто, – живо ответил маленький заговорщик.
И тут же, как и мы, припал к забору, наблюдая за тем, что же происходит в комнате Коли.
       Очевидно, растерявшись от столь неожиданного хода событий, Коля в первый момент не знал, что же ему делать. На заглушку он и не подумал, потому что точно знал, что сам открыл её перед топкой, к тому же первые минуты печка топилась хорошо. Он панически ходил вокруг новодела, хватаясь то за ведро с водой, то за кочергу. И вот, подойдя к окну, растворил настежь обе створки, чтоб проветрить комнату. Мы чётко услышали его грубую ругань, в которой он упоминал чью-то мать и печника дядю Славу.
Бегая в едком дыму, он не выпускал изо рта свою «козью-ножку», что очень смешило Вовку, который сквозь приглушённый смех прошептал:
–– Вот, дурак, хотя бы папироску бросил, дыму-то сколько, а он себя ещё и табаком травит.
       Вот Коля-Мамай взял ведро, кочергой открыл дверцу и стал бросать в воду дымившиеся поленья, отвернувшись при этом в сторону и смешно строя гримасы из-за дыма, который окружал его теперь со всех сторон. Самокрутка по-прежнему висела у него на нижней губе.
–– Сашка! – неожиданно для нас, прошептал Генка, – Беги быстрей и открывай заслонку, пока он с ведром возится, а то спохватится – поздно будет.
И, не сказав ни слова, Сашок послушно, словно мышонок, юркнул под пожелтевшие лопухи и скрылся из вида. Вернулся он быстро и коротко произнёс:
–– Открыл!..
А Коля тем временем, погасив поленья в ведре, стал заливать из кружки горящие угли в печке. После этого, решил фуфайкой выгнать остатки дыма через окно на улицу. И вот, когда в комнате просветлело и посвежело, он опустился на стул и стал смотреть на раскрытую дверцу печки, размышляя о случившемся. Наконец, вспомнил о своей самотрутке. Взяв её двумя пальцами, сделал несколько сильных затяжек так, что его щёки глубоко провалились в старческие скулы, но папироска не ожила, и он с яростью выкинул её в открытое окно. И только в этот момент он, очевидно, вспомнил о заслонке. Резко встал со стула и направился к двери. То обстоятельство, что  заслонка находится на своём месте (после того, как закрыл её Сашка), озадачила его ещё больше. Обратно Коля возвращался медленно. Одна мысль будоражила его в данный момент: «Что же могло случиться с печкой?.. Почему она дымит?.. Ведь с печником они её протопили – и всё было хорошо, а тут вдруг такие сюрпризы». И, не найдя причину, опять стал ругаться с невидимым собеседником, разводить руками и стучать кочергой по железной дверке.
       Закончив ругань, он решительным жестом накинул на себя фуфайку, надел кепку и вышел в коридор, не закрыв окно. Мы разом бросились от забора через дорогу к густому кустарнику жёлтой акации, спрятались там и стали следить за Колей-Мамаем. А он, выйдя из барака, направился по направлению к дому печника – дяди Славы.
–– Наверно, к печнику пошёл, – промолвил Витька, – пойдемте пока на лавочку, а то кто-нибудь заметит нас.
И мы не спеша направились на своё любимое место, вспоминая смешные  моменты прошедшего эпизода.

     Ждать пришлось не долго. Минут через пять мы услышали хлопок калитки у дома печника. Резкий удар отчётливо прозвучал в вечерней тишине. И вот, в мерцающем свете уличных фонарей, мы увидели две чёрные фигуры, медленно идущие по пустынной тропинке. Коля всё время что-то рассказывал и был очень энергичен: он то и дело размахивал руками, то приседал, то подскакивал и всё время пытался заглянуть печнику прямо в глаза. Но дядя Слава не обращал на него никакого внимания и даже не задавал наводящих вопросов. Его засаленная кепка была глубоко надвинута на лоб. Курил он всегда сигареты «Волжские», разрезанные пополам. А сама сигарета была вставлена в мундштук, который печник почти никогда не выпускал изо рта. Вот, наконец, они вошли в барак, где жил наш пострадавший, а мы быстро юркнули на своё прежнее место, откуда и стали продолжать свои наблюдения.
       Войдя в свою комнату, Коля сразу же принялся растапливать печь. Уж очень ему не терпелось продемонстрировать мастеру печных дел результат его работы. Пусть полюбуется на своё детище, как оно дымит, пусть подышит едкой копотью печи, созданной им же самим. В отличие от хозяина, дядя Слава был невозмутим. Из-под козырька своей кепки, он смотрел то на Колю-Мамая, то на печку, заглядывая в топку, или подносил к дверце зажжённую щепу;. Скоро из трубы вновь показался лёгкий дымок, который становился всё больше и больше, по мере того, как разгоралась печь. Хозяин комнаты присмирел и, с нетерпением, стал ждать кульминации момента, когда же начнётся… но печь и не думала дымить. Неловкая ситуация озадачила хозяина, ему было стыдно за ложный вызов. В глубине души, Коля был бы рад, чтоб печь задымила в данный момент, но языки пламени вместе с дымом дружно тянулись по направлению к трубе, подчиняясь напористой тяги новой печи. Дядя Слава неторопливо открыл дверцу и подбросил ещё несколько больших берёзовых поленьев, забив печь до отказа. После чего печник достал свой мундштук, зажал его между пальцами и долго стучал им по ладони другой руки, как бы прочищая сквозной канал. Вставил обрезанную сигарету в мундштук, сел на стул, закурил и, высоко подняв голову, выпустил густую струю кудрявого дыма.
        Растерянность Коли-Мамая нас очень забавляла, мы хихикали, передразнивали его, совсем позабыв про осторожность.
–– Бесстыжие, бессовестные! – услышали мы за спиной.
Мы вздрогнули от неожиданности и резко обернулись. Перед нами стояла с улыбающимся лицом тётя Груша – женщина добрая и весёлая. Она, очевидно, пошла к магазину, который сторожила по ночам, и шум из лопухов привлёк её внимание:
 –– Ай, я-яй, как вам не стыдно подглядывать в чужие окна. Опять задумали стукалку делать?..
–– Да мы, тётя Груша, просто так – играем здесь, – находчиво ответил Вовка. И мы дружно стали поддакивать ему.
–– Знаю я вас, – ответила она, – ну-ка быстро пошли отсюда домой, спать уже пора.
Мы нехотя стали выбираться из лопухов.
–– Сашок!.. И ты здесь? – всплеснула руками она, увидев с нами своего шумного соседа, – где же родители твои?
–– На свадьбе! – звонко ответил Сашка.
–– Ват я матери твоей всё скажу! – пригрозила соседка.
В это время, уже в ночном сумраке, раздался громкий командный голос:
–– Саша!..
–– А вот и мать твоя, легка на помине, со свадьбы пришла, беги скорее, а то Баба-яга утащат, – посмеялась тётя Груша.
–– Не утащит, – на бегу крикнул Сашка и скрылся в ночной мгле.
Тётя Груша пошла своей дорогой, а мы, чтоб снова не попасться ей на глаза, направились на крыльцо Коли-Мамая.

       Мы подошли к входной двери барака, и в этот момент в коридоре послышались голоса. Все насторожились, это были два наших героя – печник и его заказчик. По коридору они шли медленно, часто останавливались, чтобы прикурить, неуклюже чиркая спичками по маленькому коробку. Пройдя несколько шагов, то у одного, то у другого затухала сигарета – и всё повторялось заново. Дойдя до конца коридора, Коля, по старой привычке, пнул дверь ногой, и она с шумом распахнулась, ударившись о деревянные перила крыльца. Когда-то мы пытались отучить его от дурной повадки, ставя вверху полуоткрытой двери старые вёдра с пустыми жестяными банками. Однажды, когда он нёс поило своим свиньям в сарай, он так же пнул дверь и ведро с побрякушками угодило прямо в к нему в таз. От испуга и неожиданности он споткнулся и обронил таз, испачкав всё крыльцо картофельными очистками и размокшим хлебом. Ох!.. И досталось нам тогда от родителей! Помню, была всем участникам заговора большая взбучка. Но с тех пор, когда он подходил к двери, нет-нет да заглянет ме;льком вверх. Но сегодня он забыл про осторожность, так как оба были изрядно поддатые.
Очевидно, пока мы разбирались с тётей Грушей и бегали с одного места на другое, Коля-Мамай решил загладить свою вину перед печником самогоном.
Стоя на крыльце, он повторял, похлопывая дядю Славу по плечу:
–– Всё путём, Славик!.. Всё путём!..
А дядя Слава как-то растерянно шарил по карманам, словно что-то искал, и кивал ему головой в знак согласия. Так они стояли долго, пока за печником ни пришла жена и, взяв его за шиворот, стала грубо толкать по направлению к дому, а Коля, увидев её, незаметно юркнул за дверь, зная свирепый нрав тёти Зины.

       Всё стихло. Мы перебрались на крыльцо и сели на лавочку, приколоченную к стенке барака около двери. Вскоре на фоне звёздного неба мы увидели сероватый дымок, уносимый осенним ветром.
–– Неймётся Николаю, – посмеялся Генка и, тихонько отворив дверь, исчез в коридоре. Но вскоре ночную тишину нарушила грубая ругань Коли-Мамая, доносившаяся из коридора. Мы тут же сбежали с крыльца и встали напротив. В этот момент дверь распахнулась, и Генка пулей вылетел из барака, одним махом перепрыгнул через несколько ступенек и исчез в темноте, успев при этом крикнуть нам:
–– Атас!..
       Вслед за ним вылетел разъярённый Коля и тут мы оказались перед его глазами. Сжав кулаки и вытаращив пьяные глаза, он направился прямо к нам. Вовка тут же исчез в темноте, а у меня от страха и растерянности наступил секундный ступор, – на какое-то мгновение я не знал, куда мне бежать, но вскоре опомнился и рванул, куда глаза глядят, чувствуя за собой тяжёлое дыхание преследователя и топот кирзовых сапог. Откуда только у него взялась такая прыть, он, казалось, не мог бы пробежать и десяти метров, но сейчас к нему пришло второе дыхание, подогретое самогоном, во всяком случае, от меня он не отставал. Я как заяц вилял меж больших лопухов, бросаясь то в одну, то в другую сторону. И вот мы оказались на заброшенном, непроходимом месте, где раньше стояла старая деревянная контора. Здесь не только бежать, но и ходить было опасно: за высокой травой скрывались глубокие ямы, разваленные кирпичи и прогнившие доски. Это обстоятельство и решило судьбу нашего поединка. Я-то хорошо знал эту пустошь, и частенько бывал здесь с ребятами по тем или иным делам, а вот Коля, по всей видимости, обходил это гиблое место стороной. Не заметив одну из таких ям, он всей тяжестью своего тела рухнул на голые камни. Это взбесило его ещё больше, судя по его ругани, но время было выиграно, и я смог на значительное расстояние удалиться от него.
       И вот я оказался на, ещё неубранном, картофельном поле, за которым виднелся забор хлебоприемного пункта, перемахнув через который, я был бы уже в полной безопасности. Но тут ноги мои подкосились, и я рухнул на землю, оказавшись между борозд картошки, а с боков меня прикрывала пожухлая ботва. Встать я уже не мог – было страшно, да и последние силы оставили меня. Я старался сдерживать дыхание, зажмурил глаза и стал ждать.
       И вот послышался шорох картофельной ботвы. Коля-Мамай уже не бежал, должно быть, потерял меня из виду и шел где-то рядом по соседней борозде, кряхтя и ругаясь. Сердце моё норовило выскочить из груди, и я был готов уже вот-вот встать и крикнуть:
–– Дядя Коль, прости – больше не буду!..
Но, к моему счастью, он прошёл мимо. Я слышал, как он несколько раз останавливался и что-то бормотал себе под нос. Дойдя до забора, он, по всей видимости, решил, что я успел перебраться на ту сторону. У меня появилась слабая надежда, но я по-прежнему выжидал. И вот через несколько минут его шаги затихли, и только тогда я осторожно поднял голову, озираясь кругом.
       Было тихо-тихо, только слышались кое-где далёкие голоса прохожих, да редкие гудки электровозов на станции. Я медленно и бесшумно поднялся, внимательно осмотрелся по сторонам – ничто не вызвало моего подозрения. Штаны и рубаха были мокрыми и запачканы в грязи. И только теперь я почувствовал холод и озноб, и мне очень сильно захотелось домой. Задворками, перелезая через заборы, я добрался до своего огорода. И теперь меня беспокоили две мысли: как встретят дома и узнал ли меня преследователь. К счастью, родители уже спали, а дверь, по обыкновению, была открыта (вот такие были времена), если Коля будет жаловаться родителям – выкручусь как-нибудь. Остальное – уже не страшно…